Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

ман-Гольвег, «канцлер в философской мантии». Попытки либе­ рально-демократических реформ не удались. Воинственный вождь консерваторов и аграрной знати решился даже на объяв­ ление войны всеобщему избирательному праву. Волнение по это­ му поводу было невероятным. Левые либералы завершили свое объединение в Прогрессивную народную партию. Науман сфор­ мулировал лозунг: от Басерманна к Бебелю. Но социал-демокра­ тия отступила. Прусская конституция осталась тем, чем она была: щитом аграрно-консервативной партии не только в Пруссии, но и в Империи. И император уже преодолел шок от действия своей риторики —он сослался в публичной речи на свои права милостью Божией. Вебер давно уже убежден в неисправимости монарха и ждет препятствия дальнейшим бедам только от современного ог­ раничения его привилегий посредством расширения парламент­ ских прав. То, что даже Науман полностью не понимает в дан­ ный момент значения политических институтов для будущего нации, побуждает Вебера к следующим замечаниям:

«После Ваших двух замечательных статей и многого другого, что было сказано об императоре, мне остается добавить немного. Все сводилось бы теперь только к одному: не преувеличивайте значение качеств личности, виноваты институты и ваша соб­ ственная инертность: то и другое —дело бисмарковщины и поли­ тической незрелости, которая этим усиливалась. Практически все пойдет, по-видимому, так, что усиливаться будет бундесрат, а не рейхстаг. Поэтому я могу только все время повторять: парламентаризация бундесрата —такова практическая проблема, решение которой относится, быть может, к далекому будущему.

Ваше письмо в значительной степени лишило меня мужества. Ждать того момента, когда господин барон ф. Г. унд д. Л. реши­ тельно «выступит» как противник народного представительства в этом деле, Вы можете вечно. Господа сделали это и сказали: «Это не относится к вопросам народного представительства». И этого недостаточно? И Вы не решаетесь показать каждому и внушить ему достоверность того, что это означало и означает для мировой политики? Вы стали робким и смиренным в качестве «реального политика» и позволяете импонировать Вам немецким способом заниматься политикой —в этом все дело, и это в значительной степени лишает мужества нас, других. Ведь нет ничего более вред­ ного для политического воспитания нации, чем импонирующая посредством самоуверенной улыбки систематическая и столь де­ шевая дискредитация всех надежд на значение организационных изменений, которые нам нужны как хлеб. До свидания до следу­ ющего «свершения» императора!» (18.11.08).

344

** *

Вэто время высшего возбуждения Вебер вновь дал заманить себя

вкачестве участника политического собрания. Его жена пишет: «Восемь дней тому назад нас объединило с Альфредом большое политическое событие. Еллинек читал интересный доклад об им­

ператоре и империи: речь шла об усилении парламентского прав­ ления в связи с последними взволновавшими всех высказывани­ ями императора. Макс пошел с нами из любезности, но уверил нас в своем решении не выступать. Но когда Готейн выступил в на­ ционально-либеральном, даже почти консервативном духе, он вывел из себя братьев Веберов. Макс выступал дважды со сдержан­ ной страстью и силой; людей это захватило, что бросалось в гла­ за, хотя почти все из них были более правых взглядов, чем он. За­ тем произошла забавная история, которой теперь наслаждается весь Гейдельберг. Один гейдельбергский бюргер спросил, выходя из зала, другого: «Кто, собственно, этот Макс Вебер? Ответ: А это кажется один из Марианниных». Разве это не смешно и вместе с тем гротескно и грустно? Достаточно ведь было бы ему чаще по­ казываться; по состоянию здоровья он теперь мог бы, если бы ему это доставляло удовольствие. Однако очевидно, что он не видит в этом смысла по сравнению с научной работой».

Нет, представительство и личный успех были Веберу слишком безразличны, чтобы его привлекать и тратить свои неустойчивые силы на впечатляющие выступления, которые ничего не могли изменить в практической политике. А постоянных требований парламента и партийной суеты его нервная система не выдержи­ вала. Таким образом в это неспокойное время он мог служить на­ ходящейся в трудном положении нации только в качестве посто­ янного советника Наумана и посредством влияния своими политическими суждениями на окружающих его людей. Но пос­ леднее все время оказывалось безрезультатным. Германия была могущественным государством с сильным вооружением и находи­ лась в полном экономическом расцвете. Духовно ведущие слои не имели, правда, политического влияния, но их культурное значение достаточно подчеркивалось и им жилось хорошо. Они ценили свой покой и пока они не чувствовали угрозы своему преимуще­ ственному положению, страх перед социализмом уравновешивал критику существующего режима. Они видели, что совершались большие ошибки, но полагали, что по этому поводу достаточно испытывать некоторое временное неудовольствие. Не была ли постоянная резкая критика политического курса со стороны Ве­ бера результатом его болезни? И он с горечью ощущал, что даже самые опасные промахи монарха и тяжелые кризисы не могли за-

345

ставить духовных вождей нации выйти из роли наблюдателей. Он хотел бы объединения известных университетских преподавате­ лей для выражения публичного протеста —но об этом нечего было и думать.

Характерным документом политического непонимания коллег послужила полученная им через Риккерта статья фрейбургского профессора государственного права, в которой тот выступает про­ тив парламентского правления. Вебер пишет Риккерту: «Очень Вам благодарен за пересылку политической музыки Ш. на трубе для детей. Дурное звучание! До Вас, вероятно, дошло, что мне над­ лежит ограничить мой аппетит по гигиеническим причинам и хо­ тите мне дружественно помочь! Таковы немцы, и это они назы­ вают «политикой», дуются на «своего» императора, затем его ждет Каносса (в канун прусского дня покаяния и молитвы, чтобы все совпадали по настроению), а затем опять взирают с гордостью на него и, Боже сохрани, только не парламентское правление! Что касается бессмыслицы с анархией и отсутствием плана, достаточ­ но посмотреть на нашу политику, с одной стороны, политику Франции, Англии, Голландии, Бельгии и т. д. —с другой. И тогда это называют «политическим мышлением». (21.11.1908)

Что он думал о политической позиции своих коллег и как он от этого страдал, было зафиксировано через несколько лет по дру­ гому поводу. На праздничном банкете в связи с открытием ново­ го Фрейбургского университета (осень 1911) тамошний проректор высказал несколько сильных оценочных суждений в адрес «про­ стофиль» и авторов «пацифистских бредней» и воодушевил этим уже несколько раз риторически выступавшего генерала к ряду по­ разительных заявлений такого рода: пацифисты —это мужчины, которые, правда, носят штаны, но ничего в них не имеют и поэто­ му хотят превратить народ в политических евнухов. Этот случай неуважительно комментировался во «Франкфуртской газете». И так как замечания были направлены и против проректора, ряд наиболее известных фрейбургских профессоров опубликовал воз­ мущенное коллективное заявление, в котором газету упрекали в подрыве национальных и этических убеждений и высказывалось притязание академических наставников на их «право и высокий долг» в праздничном сообществе с нашими учениками признавать с гордой и безусловной откровенностью отечественные идеалы, следования которым молодежь должна требовать от нас». Соредак­ тор газеты, доктор Г.С. обратился к Веберу с просьбой предоста­ вить ему частным образом его мнение об этом тяжком обвинении. В ответе Вебера, который был представлен и фрейбургским кол­ легам, политический и человеческий интерес представляют сле­ дующие выдержки: «... Воззвание к «гордому свободомыслию»

346

академического преподавателя в том случае, когда он ничем серь­ езно не рискует, не оставляет хорошего впечатления. И порази­ тельно «мелкобуржуазно» действует пророчество, что критичес­ кие замечания в праздничных речах могут ослабить «моральные силы». Полагаю, что «Франкфуртская газета», в традициях кото­ рой всегда был юмор, не примет трагически такие заявления по подобному поводу.

Если многочисленные академические профессора смирились с подобными промахами редактора этого объяснения, чтобы внут­ ренне не ощущать себя неколлегиальными, то это объясняется, ве­ роятно, жарой, в которую отнюдь не блестящая ликвидация нашей театральной марокканской политики повергла именно духовно высокие слои общества. Я также хочу больше, чем это подчерки­ вается во «Франкфуртской газете», усиления нашей обороноспо­ собности наряду с трезвой и решительной внешней политикой. Но

ясчитаю, что даже при сильнейшей милитаризации мы не можем

счистой совестью идти на риск, пока по положению вещей при­ нуждены допустить, что в командование нашей армией будет вме­ шиваться коронованный дилетант, который все испортит как в

дипломатии, так и на кровавом поле чести. Правда, основанные на давно уже ставшей вредной традиции эмоциональные момен­ ты препятствуют тому, чтобы сам по себе оправданный гнев ад­ ресовался должным образом. Вследствие этого он неожиданно при совершенно неуместных обстоятельствах вспыхивает в неправиль­ ном направлении, —в данном случае против «Франкфуртской га­ зеты». Данное заявление является также одним из многочислен­ ных симптомов того, как внешняя беспомощность нации связана с ее внутренней беспомощностью, и ввиду этого я взял на себя смелость подробнее остановиться на ней».

Когда после этого несколько фрейбургских коллег Вебера пы­ тались убедить его в несправедливости нападок газеты на прорек­ тора и оправдывали мотивы своего «заявления», Вебер ответил им среди прочего следующим образом: «Серьезную опасность для нас, именно для нашего внешнего положения составляет поли­ тически угрожающее перенапряжение монархизма, а не несколь­ ко пацифистски настроенных утопистов. В конце концов придет­ ся, вероятно, не считаясь с возможной опасностью, открыто сказать это публично, —но где мы найдем большинство готовых это подписать? ... Я хочу также предложить подумать о том, что характеристика критики определенных, самых высоких полити­ ческих идеалов как ослабления моральных сил должна вызывать оправданный протест. В «этике» пацифисты несомненно «выше» нас. Уже в моей фрейбургской инаугуральной речи, сколь во многом незрелой она ни была, я решительно защищал суверени-

347

тет национальных идеалов в области практической политики, в том числе так называемой социальной политики, в то время ког­ да большинство моих коллег следовали обману так называемой королевской власти. Но я и тогда очень твердо подчеркивал, что политика не есть и не может быть занятием, основанном на мо­ ральном фундаменте.

...Я не считаю заявление господ коллег, в его представленном виде, удачей. В студенческих празднествах обычно господствует пресловутый элемент корпоративных и других объединений сту­ денчества, даже там, где они в меньшинстве. Эта, напоминающая стиль журнала «Гартенлаубе», отечественная политика, которой сегодня занимаются в официальных органах всех таких объеди­ нений, этот пустой, чисто зоологический национализм, ведет, по моему мнению, с необходимостью к отсутствию убеждений по отношению ко всем крупным проблемам культуры: оно чрезвы­ чайно далеко от того понимания смысла национальных идеалов, которые мы знаем и ценим у господина коллеги Ф. Полное от­ сутствие всяких культурных идеалов и жалкая узость духовного горизонта в этой области ведет к тому, что эти круги полагают возможным оплатить свой долг национальной культуре самым простым образом —встречая бурным восторгом высказывания, подобные преподнесенному генералом на студенческом праздне­ стве. Посредством таких высказываний и ориентации коллектив­ ного мнения, которое, как известно, встречается среди профес­ соров чрезвычайно редко, только на его защиту, бездна между пустотой так называемого национального чувства большой час­ ти нашего студенчества и полнотой наших национальных куль­ турных потребностей только расширится. Безусловно вопреки намерению как создателей этого мнения, так и подписавших его...» (15.11.1911).

Во втором письме доктору С. значительны следующие фра­ зы: «...Чтобы не возникала двусмысленность по поводу моих личных взглядов: о тех, кто только пацифисты, я лично сужу не иначе, а скорее даже еще более резко, чем профессор Ф. —раз­ ве что они рассматривают выводы, которые сделал Лев Толстой, также не как литературный десерт, а проводят их по всем на­ правлениям, во всяком случае и во внутренней политике. Тот, кто во внешней политике считает войну худшим из всех зол, не должен ни при каких обстоятельствах воодушевляться револю­ ционерами, и в своей личной жизни также должен быть готов подставлять обидчику другую щеку. Только это могло бы импо­ нировать, все остальное и я считаю непоследовательным и сен­ тиментальным обманом...»

348

III

Мы опять возвращаемся в нашем рассказе к 1909 году. Вновь от­ крывающаяся жизнь Веберов становится все ярче и многообразнее как в области дела, так и в личной жизни. Новый, основанный Отто Клебсом и Альфредом Вебером естественнонаучно-философский кружок «Янус» объединяет молодых ученых и их жен в свободные часы для бесед духовного и развлекательного характера. За сооб­ щениями из самых различных областей знания следует живая дис­ куссия. Интерес вызывает не столько результат или правота того или иного; происходил обмен сведений и импульсов и благодаря присутствию женщин все получало особенно личностную ноту. «Макс очень деятелен, два вечера подряд он выходил. В субботу он был в «Янусе» у Онкенов. Онкен, который долго жил в Соеди­ ненных Штатах, выразительно и живо рассказывал о Карле Шурце, а затем, конечно, наш путешественник по Америке говорил еще полчаса. В понедельник был его особый научный кружок: «Эранос» у Готейна, который рассматривал возможность истори­ ческой психологии, примыкая к Зиммелю. Там Макс мог очень многое сказать, домой он пришел только в 1/2 1».

Однако эта интенсивная активность вызвала демонов; весной после завершения историко-социологической работы непонятные нервные нарушения вновь неожиданно заключают Макса в оковы, которые теперь становится тем труднее выносить, чем дольше про­ должалось благополучное время. Вулканическая почва колеблет­ ся, в течение нескольких месяцев все его духовное существование было поставлено под угрозу. Даже пребывание весной на юге на этот раз не помогло. При этом у него столько дел, которые оста­ ются незаконченными. Еще летом ему приходится остановить ду­ ховную деятельность и искать успокоения в высоком Шварцвальде с его моросящим дождем: «Здесь непрерывный дождь и собачий холод и сомневаюсь, получу ли я в этом году несмотря на цент­ ральное отопление, необходимое мне количество тепла. Часовая прогулка в лесу под дождем была красива, но стоила 3/4 ночного сна. И лишь в лесу, где ели высоко подняли свои юбки, а внизу их темному достоинству отвечает светлая жизнь молодых бычков и голубики, этот лес красив. Вообще же ель —старая дева среди деревьев; ели идут друг за другом, тянут или несколько поднима­ ют свои юбки, двигаясь вверх по горе на цыпочках. А молодые зеленые отпрыски похожи на маленькие пальчики, которые про­ бренчали весне что-то на рояле. Зимой, когда деревья покрывают­ ся снежной вуалью, все это выглядит по-другому. Но теперь, осо­ бенно при вечном дожде, когда нет аромата смолы, это не доставляет особого удовольствия. Если в моей комнате становит-

349

ся слишком холодно, я сижу в служебном помещении для возни­ чих, через которое проходят разные люди; вчера, например, там был очень славный мельник, безработный, с которым можно было приятно поболтать. Или —у старой хозяйки и ее дочерей, которые шьют приданое. 16 детей!»

** *

Вразгар лета пугающий нервный кризис был вновь преодолен. Возросшая плодотворность возместила перерыв. Особенно мно­

го принесла осень. Союз социальной политики заседал в Вене. Задачей было продемонстрировать культурное сотрудничество с австро-венгерской монархией и общие усилия с австрийскими учеными. В прекрасном гостеприимном городе заседания прохо­ дили особенно торжественно. Вебер принимал в них участие. Круг значительных ученых встречался ежедневно: Кнапп, Брентано, фон Шульце-Геверниц, Зомбарт, Альфред Вебер, Эйленбург, фон Готтль и другие. Науман также присутствовал. Ученые воодушев­ ляли друг друга. Вебер сияет и горит. «Он был подобен освобож­ денному от запруды потоку духа, который не может перестать жур­ чать и уносить с собой. Мы сидели между учеными большого ума, и они дискутировали с утра до вечера. Во время переговоров Макс постоянно разговаривал с кем-нибудь в углу —речь шла о подго­ товке новой большой коллективной работы. Затем он говорил час в дискуссии. Душевно вечно молодой Кнапп, рядом с которым я сидела, был очень взволнован и прошептал мне: «Как он прекра­ сен! Мы наслаждаемся его огнем, но он сжигает себя в нем!» К сожалению, я пропустила выступление Альфреда. Старшее поко­ ление было от него в ужасе, но молодые в восторге. Они восхища­ лись его темпераментом и пафосом, столь сходным у братьев. Мы видели вместе с Науманом «Фауста» в Бургтеатре, принимали уча­ стие в торжественной трапезе, на которой Зомбарт приветствовал Вену в приятном тосте, и просидели у Лудо Морица Гартмана до глубокой ночи».

Предметная борьба по поводу мыслимого и действующего пре­ одоления современных общественных проблем также была чрез­ вычайно волнующей драмой. На этих заседаниях встречались три поколения ученых. Среди них были еще корифеи катедер-социа- лизма: Вагнер, Шмоллер, Кнапп, Брентано. Затем их прежние уче­ ники: Геркнер, Ратген, Филиппович, Зомбарт, Шульце-Геверниц, Эйленбург, Макс и Альфред Веберы; и на сцене уже появилось третье поколение. Естественно, что молодые видели многое ина­ че, чем старшее поколение, прежде всего они требовали перейти от государственно-метафизического историзма Густава Шмолле-

350

ра к более резкому социально-политическому и демократическо­ му курсу. Напряжение иногда нарастало. Однако объединяло всех общее стремление найти правильное соотношение между частны­ ми хозяйственными требованиями и желанием установить при­ оритет идеальных интересов над материальными. В данное время социально-политически речь шла о вопросе, служат ли усиление государственной власти, расширение хозяйственной деятельнос­ ти государства и общин правильным путем для социального при­ мирения, для ограничения частнокапиталистического господства, или этим путем надо считать демократизацию всех институтов, как предприятий, так и парламентов. Пылкий старый боец, Адольф Вагнер, призывал к государственному социализму, тогда как дру­ гие, прежде всего братья Веберы, видели в этом новый тип пора­ бощения отдельного человека «аппаратами». Для них последним критерием нового образования общества является вопрос: утвер­ ждению какого типа личности это способствует. Формированию свободного, ответственного за свои действия или политически и душевно зависимого человека, который ради внешней безопасно­ сти подчиняется авторитетам и начальникам. Альфред Вебер раз­ вил мысль, что растущая хозяйственная деятельность государства приводит к увеличению бюрократического аппарата и превраща­ ет большое число людей в чиновников и слуг, которые, исходя из интересов своей должности, вынуждены отказываться от самостоя­ тельного политического суждения. Бюрократический аппарат нужен для технического решения определенных задач, но его государственно-метафизическое возвеличение создает рабские души.

Макс Вебер, разделяя эту точку зрения, добавил ей политиче­ ский оттенок, который свидетельствовал о глубоком волнении по поводу бедственных колебаний немецкого государства. Здесь бу­ дет приведен ряд импровизированных фраз, которые позволят ощутить дух его свободной речи: «Ни один механизм в мире не работает с такой точностью, как этот человеческий механизм (бю­ рократия). С точки зрения технических деловых решений он не­ превзойден. Но, кроме технических существуют и другие крите­ рии. Каково их следствие в области управления и политики? Каждый, кто входит в этот механизм становится колесиком маши­ ны, совершенно так же, как в крупном промышленном предпри­ ятии; он внутренне настроен на то, чтобы чувствовать себя тако­ вым и задавать себе вопрос, не может ли он стать колесиком большего размера. И как ни страшна мысль, что мир может ког­ да-нибудь оказаться состоящим только из профессоров —ведь случись подобное, пришлось бы бежать в пустыню - еще страш­ нее мысль, что мир будет заполнен этими колесиками, то есть

351

только людьми, которые держатся за свое маленькое местечко и стремятся к большему. Эта страсть к бюрократизации, о которой мы здесь слышим, вызывает отчаяние! Это равносильно тому, будто в политике судомойщик, горизонтом которого немцы уже прекрасно научились обходиться, может самостоятельно упра­ вить государством, будто мы, сознавая и желая этого, должны стать людьми, которым нужен порядок и больше ничего, людьми, ко­ торые становятся нервными и трусливыми, если этот порядок ко­ леблется, и беспомощными, если их вырывают из их исключитель­ ной приспособленности к этому порядку. Возникает вопрос, что мы можем противопоставить такому механизму, чтобы сохранить свободным остаток человеческого рода от этого парцеллирования души, от этого верховенства бюрократических жизненных идеа­ лов... И если государство само все больше становится предприни­ мателем, например, участвует в горноугольной промышленности, перенимая шахты и входя в горноугольный синдикат, то в этом объятьи крупной промышленности оно будет играть роль не Зиг­ фрида, а короля Гюнтера по отношению к Брунгильде. Оно будет отражать точку зрения работодателей вместо того, чтобы, наобо­ рот, предприятия отражали социально-политическую точку зре­ ния... Я выступаю только против лишенного критики восхваления бюрократии; ее существенная движущая сила —чисто моралисти­ ческое ощущение: вера во всемогущество высокого морального стандарта именно немецкого чиновничества. Но я лично рассмат­ риваю такие вопросы также и с точки зрения международного положения и культурного развития страны и в этом отношении «этическое» качество механизма играет сегодня определенно от­ рицательную роль. Конечно, в той мере, в какой она способству­ ет точности функционирования механизма, этика ценна для ме­ ханизма... Но это «коррумпированное» чиновничество Франции, коррумпированное чиновничество Америки, это столь порицае­ мое правительство «ночных сторожей» в Англии —как ведут себя при этом, собственно говоря, названные страны? Как ведут себя они в области внешней политики? Разве мы достигли преоблада­ ния в этой области или это сделал кто-то другой? Демократиче­ ски управляемые страны с частично, без сомнения, коррумпиро­ ванным чиновничеством достигли значительно больших успехов в мире, чем наша высокоморальная бюрократия; и если в конеч­ ном итоге все дело оказывается в значении нации в мире, а мно­ гие из нас считают, что это последний окончательный путь, —то я спрашиваю: какая организация, частно-капиталистическая экс­ пансия с чисто деловым чиновничеством, легче подвергающим­ ся коррупции, или государственное управление с высокомораль­ ным, авторитарно просвещенным немецким чиновничеством —

352

какой вид имеет сегодня наибольшую efïîciency107? И тогда я пока еще не могу признать при всем глубоком почтении к этически корректному механизму немецкой бюрократии, что она сегодня проявляет способность сделать для величия нашей нации хотя бы то, чего достигло морально, быть может, значительно более низ­ кое, лишенное божественного нимба чиновничество других стран с его, столь достойным, по мнению многих из нас, презрения, стремлением к выгоде частного капитала».

Помимо социально-политической темы, которая создала столько поводов для оценки и обращения к последним практиче­ ским постулатам в этом кругу впервые рассматривалась также те­ оретическая проблема: вопрос о сущности народнохозяйственной продуктивности. Постановка этой темы Филипповичем побуди­ ла Зомбарта и Вебера требовать отчетливого деления между спе­ циальным научным познанием бытия и этико-политическими суждениями о познанных связях. Зомбарт стремился показать, что конституированное главным оратором понятие народнохозяй­ ственной продуктивности пронизано субъективными оценочны­ ми суждениями и сказал bon mot108. «Мы не сможем продолжать дискуссию на эту тему, пока не будет научно доказано, кто кра­ сивее, блондинки или брюнетки».

Макс Вебер завершил свое выступление следующими словами, сдержанный этос которых придал им известную торжественность: «Причина, почему я так исключительно резко при каждом воз­ можном случае ... выступаю против соединения долженствования бытия и сущего вызвана совсем не тем, что я недооцениваю воп­ рос долженствования; напротив, потому, что я не выношу, когда проблемы мирового значения, в известном смысле высшие про­ блемы, которые могут волновать человека, превращаются здесь в техническо-экономическую проблему производства и становятся предметом дискуссии специальной науки. Нам не ведомы научно доказуемые идеалы. Конечно, труднее извлекать их из своей гру­ ди вообще в эпоху субъективистской культуры. Однако мы не мо­ жем обещать жизнь в сказочной стране и вымощенный путь туда, ни в посюсторонней, ни в потусторонней жизни, ни в мышлении, ни в действии. И знак нашего человеческого достоинства состоит в том, что мир нашей души не может быть таким незыблемым, как мир того, кто грезит о подобной сказочной стране». Начиная с этого заседания в этом кругу дискуссия о ценностном суждении не умолкала —пока она через несколько лет не была до некото­ рой степени уяснена в специально для этого назначенной комис­ сии. Вебер представил Союзу напечатанное на правах рукописи заключение, которое позже было в несколько измененной редак­ ции опубликовано в «Логосе»23*.

353