Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

исследования в области психофизики индустриального труда. За это время он изучил специальную литературу, прежде всего рабо­ ты Крёпелина и его учеников о применимости естественно-науч­ ных методов и результатов для такого рода исследований; теперь он вновь ищет исконный материал на ткацкой фабрике Веберов. С утомительными расчетами он легко справляется, он весел. Мяг­ кий солнечный свет и аромат зреющего года обволакивает пре­ красную немецкую землю. Поездки в степь, серьезность которой украшает еще кое-где красный покров, или прогулка по длинно­ му хребту Тенсберга приносит отдых после утомительных дней. Вебер охотно посещает соседний Купферхаммер, патрицианское поместье в скудной степи, созданное крупным предпринимателем Карлом Мёллером; его жена Герта, эрлингхаузенское дитя, дочь Карла Вебера. Огромная труба основанного уже отцами большо­ го предприятия смотрит в тишину прекрасного парка —будто она правящий князь. Но здесь правит не только неутомимая машина — жизнь крупных горожан упорядочена высокими правилами и зна­ чительная женщина наполняет прекрасные рамки духовным и ху­ дожественным созерцанием и неутомимой деятельностью. Хозя­ ин дома, в сущности по своей природе скорее ученый, чем предприниматель, посвящает часть своей трудовой жизни благо­ получию и образованию своих рабочих. Он —подлинный правед­ ник, пуританская этика наложила на него свою печать. В его гла­ зах сияет доброта, но его соблюдающая дистанцию, сдержанная, всегда владеющая собой, торжественно-достойная манера поведе­ ния, которая неизменно накладывает отпечаток и на его окруже­ ние, наглядно представляет Веберу, как и эрлингхаузенский пат­ риарх, тип последователей тех серьезных людей, которых он открыл у колыбели современного капитализма.

Ученый с удовольствием ощущает себя временно принадлежа­ щим к расширенному семейному кругу. Он принимает горячее участие во всем, что наполняет там жизнь, углубляется с женщи­ нами, которые являются душевным центром трудящихся мужчин, в судьбы всех их детей. Он становится берущим и дающим и со­ вершенно выходит из своей интеллектуальности, приближаясь к сущности других по своему типу людей. Его образное мышление способно сделать плодотворным ученое знание и для необразован­ ных. «Самое прекрасное в этом времени то, что Макс ведет жизнь почти нормального человека. Он неисчерпаем в рассказах различ­ ных историй, как и в распределении более сильного питания духа; он сидит вечером до 10 часов, и вся семья окружает его как муд­ реца, святого или паяца (bajazzo) в одном лице. Что им больше всего нравится, трудно сказать. Вечерами, когда и Георг расска­ зывает, раздается прямо гомерический хохот, вспоминаются все

334

старые военные и студенческие шутки, которые ничего не утра­ тили из своего блеска; иногда появляется даже что-то новое, мне неизвестное. Способность Макса рассказывать течет, как застояв­ шаяся вода. При этом он работает до обеда и диктует после обеда, короче говоря, «живет», как будто болезнь от него ушла. И мы радуемся светлым дням, хотя знаем, что облака, дожди и холод вернутся.

Здесь, как всегда, прелестно у этих добрых и счастливых людей, осеннее солнце освещает прекрасный сад и блестит утром в по­ крытой росой траве».

Когда через несколько лет из этого круга был вырван один из возглавлявших его мужчин, муж Вины, Бруно Мюллер, Вебер об­ рисовал его благородный образ в такой манере, которая освещает и его самого. Ибо он связывает с индивидуальной сущностью это­ го человека типичные черты чистого, благородного бюргерства, которое он, забывая о его политической незрелости, оценивает как высокое благо своей нации и к которому он и себя с гордостью причисляет.

«Моя дорогая Вина! Одновременно пришло написанное мне вчера Бруно деловое письмо и это потрясающее, совершенно нео­ жиданное известие. Что входя в ваш дом, больше не ощутишь эту простую уверенность и благородную доброту в тонкой гордости его скромности столь бесконечно милого человека, невозможно себе представить. Прекрасна смерть без старости, болезни, ухода

иодиночества для того, кому она дана, смерть на вершине успеха

ив сознании, что путь ведет вверх, что молодое поколение стоит на плечах старого и создает новую жизнь. Прекрасна жизнь, кото­ рая так завершается —без несчастья, недопонимания, разочаро­ вания, печали, жестокости и разлада с самим собой, который при­ шлось перенести когда-либо с трудом, отчего избавила его собственная верная природа и безмерная любовь, которая стояла рядом с ним, росла рядом с ним, далеко отгоняя от него таких ду­ хов. И прекрасно думать, что здесь был человек, который мог себе сказать, что всю жизнь он в великом и в малом никогда не отри­ цал дух самой подлинной, подлинно бюргерской рыцарственности,

дух, который, когда он впервые, 35 лет тому назад, молодым че­ ловеком переступил порог моего родительского дома, завоевал ему все сердца —и завоевал также тебя. Он был одним из тех людей, о которых знали, что никто, кем бы он ни был, никогда не посмел бы даже в случайном разговоре с ним или в его присутствии кос­ нуться в любом смысле нечистых или двусмысленных вещей, или

даже просто прийти к ним мысленно. Такая атмосфера чистоты сердца, тела и духа исходила от него. Хотя он и старался всегда совершенно намеренно отходить в тень, невозможно было импо-

335

нировать ему неподлинными средствами, позой или фразой, лож­ ным пафосом или тщеславной самоинсценировкой. Все это рас­ сеивалось перед его сдержанным, спокойным, но очень уверен­ ным взором. Невозможно, конечно, определить, сколько он дал людям, но дал он им, несомненно, безгранично много, —и преж­ де всего вашим детям. Ибо чем же завоевал он то безусловное ува­ жение и тот - столь впечатлявший меня всегда своей свободой и непринужденностью пиетет у вас всех, которые вы так легко и непринужденно выражали по отношению к нему? Он завоевывал это не словами —в его простой манере слова и речи были ему во­ обще чужды —он, может быть, даже слишком пренебрегал этим и жил тихо, думая только о своем деле и своих обязанностях. Он действовал не словами, не в словах происходило понимание с ним друг друга, выражалась его сущность. Близость ему находила свое выражение в чувстве полной защищенности и уверенности, что так редко ощущаешь в общении с человеком и что является пос­ ледним и высшим из всего доступного —ибо разве не к этому ве­ дут слова, даже самые лучшие и тонкие? В общении с ним они были не нужны —ибо он был человеком, которому доверяли, до­ веряли безусловно, еще до того как он произнес первое слово и никакое слово не могло усилить это доверие. Невозможно оце­ нить, чем он был во внешнем и во внутреннем смысле благодаря этому качеству, незаменимому, как благословенный дар неба, для вас и также для гордого предприятия (которое без него нельзя себе представить). Когда Георг мне как-то рассказал, что старый дело­ вой друг отца в завершении любезных слов сказал: «В общем будь­ те как Ваш отец, это все, что я Вам желаю», —то нельзя не поза­ видовать этому отцу, а также сыну, которому это могло быть сказано с полным правом. К удивительному, все взвешивающему и охватывающему «величию» —ибо это слово здесь уместно, и к великолепной неотразимой активности его сына Карла непоколе­ бимая уверенность Бруно была необходимым дополнением. В не­ сломленной чистоте его сущности возвышался он из поколения немецкого бюргерства, которое таило в себе гораздо больше харак­ тера и ценности, чем предполагают находящиеся вне его, возвы­ шался он, вступая в настоящее и в поколение, которое должно будет вести жизнь по-своему и во многом быть иным, —тут нет выбора, —чем были его отцы. Так происходит со всеми нами. Однако если все мы твердо верим в то, что они по-своему будут столь же ценными во внешних более трудных и внутренне разор­ ванных условиях, проживут свою жизнь с честью и на закате сво­ их дней способны будут оглянуться на совершенное ими так же ясно и радостно, как могут это сделать он и ты, то не забудем, что наряду с покоряющей силой твоей любви и нежного понимания,

336

которые исходят, милая Вина, от тебя, также и глубокая подлин­ ность и правдивость, жившие в чистой душе этого человека, сыг­ рали свою роль, и возрадуемся благословению, которое всегда бу­ дет сопровождать память о нем. Я мысленно сердечно жму вам всем руки, —тебе, Вильгельму, детям и надеюсь вскоре сделать это непосредственно, то ли в ближайшие дни, то ли несколько поз­ же, когда пройдет первое горе тяжелой утраты».

II

Мой рассказ переходит к другим событиям этого года.

С 1905 г. политический небосклон покрыли угрожающие тучи: вопрос о Марокко. В стране ощущалась опасность. Действуя в интересах «открытой двери» для своей торговли Германия пере­ секалась там с политикой Франции. Поездка императора в Тан­ жер, обращение императора к султану грозили войной. Опасность была устранена конференцией в Альхесирасе. Германия достигла успеха и утвердила свою точку зрения, но какой ценой! Франция не забыла об этом вмешательстве и в ответ заключила союз с Ита­ лией. Англия видела в постоянном усилении флота мероприятие, направленное против ее господства на море. С тех пор Германия стала считаться империалистической и агрессивной страной и усилила это впечатление отказом участвовать в Гаагской конфе­ ренции по разоружению. Политика окружения, проводимая коро­ лем Эдуардом, достигла успеха. Англия, Франция и Россия дого­ ворились, Италия и Австрия были неспокойны. В конце 1906 г. в рейхстаге обсуждался вопрос «личностного правления» и угрожа­ ющего положения. После этого император опять отверг в публич­ ной речи людей, предупреждавших его об опасности, раздражаю­ щими словами: «Пессимистов я не потерплю, кто не готов работать, может выйти и искать для себя лучшую страну». Канц­ лер определил заявление монарха как его конституционное пра­ во. В Германии нет парламентского правления, и немецкий народ не хочет теневого императора. Когда в 1907 г. произошли новые беспорядки в Марокко, Германия вновь пересекла французскую политику. Но Франция пришла к соглашению с Англией и Ита­ лией —дипломатическое поражение Германии стало очевидным. Тем не менее временно наступило некоторое успокоение, Эдуард и Вильгельм обменялись визитами, император и царь встретились. Однако одновременно Англия и Россия пришли к соглашению по поводу своих интересов в Азии. А когда началась балканская дра­ ма, Германия и Англия опять столкнулись. Государства Централь­ ной Европы пытались поддержать Турцию от посягательств Рос­ сии и Англии.

337

Опять возникла угроза войны, на этот раз положение спасла революция в Турции. Однако вскоре притязания Австрии на Бал­ канах послужили новым серьезным поводом для конфликта. Сер­ бия искала поддержки России и апеллировала к славянской соли­ дарности. Германия и Австрия оказались в изоляции. Так волны бросали в разные стороны корабль немецкой государственности. Люди жили, уповая на мгновенные успехи —однако ответствен­ ные государственные деятели были лишены уверенного понима­ ния в мире, который позволил бы им выйти из опасной ситуации или найти могущественных союзников. С конца 1906 г. тяжелый кризис наступил и во внутренней политике. Центр отклонил тре­ бование подавить восстание коренных жителей в юго-западной Африке и был поддержан социал-демократами —подходящий по­ вод для роспуска рейхстага. Точка зрения Вебера на эти события выражена в следующих, свидетельствующих о сильном волнении письмах Фридриху Науману:

«Дорогой друг! У меня нет ни права, и обычно ни малейшего желания вмешиваться в Ваши политические решения —да Вы и не позволили бы мне это. Но разрешите мне все-таки высказать мое мнение. Вы ведь услышите еще достаточное их количество и тогда сами примете решение. Если допустить, что я входил бы в вашу редакцию, имел бы в ней голос и мне надлежало бы вынес­ ти решение о формулировке «пароля», который должен был быть высказан со стороны помощи, и привел бы к глубоко фривольно­ му только в интересах политики власти, в интересах короны, ко­ торая хотела бы изобразить величайший позор во внешней поли­ тике как «внутреннюю победу» под возгласы Ура —допустим такой случай, что я мог бы участвовать в обсуждении, тогда я бы сказал: ни за что не принимаю столь сомнительно напрашиваю­ щуюся формулировку: За императора против «жаждущего власти центра». Это было бы страшно отмщено. Уровень презрения, ко­ торое мы встречаем как нация в других странах (в Италии, Аме­ рике, повсюду) и с достаточным основанием! —это решающе — и вызвано оно тем, что мы допускаем это правление этого чело­ века, стало для нас фактором власти важнейшего политического значения. Каждый, кто в течение нескольких месяцев читает прессу других стран, не мог этого не заметить. Мы оказываемся в изоляции потому, что нами управляет этот человек и таким об­ разом, а мы терпим это и защищаем. Ни один человек и ни одна партия, которые в каком-либо смысле разделяют демократичес­ кие и одновременно национально-политические идеалы, не дол­ жны брать на себя ответственность за этот режим, продолжение которого угрожает нашему положению в мире больше, чем все ко­ лониальные проблемы любого рода. Упреком центру может слу-

338

жить не то, что он ставит под вопрос «власть императора», как главнокомандующего, еще меньше, что он соответственно числу своих депутатов стремился к власти, к контролю за управлением колониями, к «параллельному» парламентскому правлению» и т. д.; не это оправдывает упрек ему, а то, что он в качестве пар­ ламентской господствующей партии поддерживал систему види­ мости конституционализма, что он —если говорить вполне кон­ кретно —например, в данном случае, сделал условием признания колониального бюджета не контроль колониального управления рейхстагом, а сохранение за кулисами существующего «парламен­ тского патроната» — приманки, посредством которой в течение десятилетия господствующие партии: центр, консерваторы и на­ ционал-либералы связывались с видимостью конституционного личного правления. Пароль может быть следовательно, только

таков: против центра как партии видимости конституционализма,

как партии, которая стремилась и стремится не к реальной влас­ ти представительства народа по отношению к короне, а к личным милостям короны и за сильный открытый парламентский конт­ роль над управлением, который выметет всю грязь параллельных управлений из этих тайных углов. Но, Бога ради, отказаться от всякого вотума доверия императору и его политике! И не молча, а решительно отклонить такой вотум доверия! Поддерживать оппо­ зиционные («младолиберальные») элементы в национал-либера­ лизме, профессиональные элементы в социал-демокрвтии — идти с ними против мнимо конституционного центра, но и про­ тив династического внутриполитического заигрывания с влас­ тью и против внешнеполитической, династической политики престижа громких слов вместо трезвой политики интересов! Так бы я голосовал, если бы имел на это право. Я вполне понимаю, почему Вы хотите сохранить личный престиж императора. Но сегодня такая политика уже не соответствует реальностям, ни внутренним, ни внешним. Ибо этот престиж утрачен, он —для меня и для бесчисленно многих, искренне говоря, больше невоз­ можен, бессмысленно и напрасно стараться и сохранить его еще несколько лет. Если Вы считаете возможным, оставьте это пись­ мо открытым. Простите за беспокойство. С сердечной дружбой, как всегда. Ваш Макс Вебер» (14.12.1906).

Результатом избирательной борьбы, которая велась под коло­ ниальным лозунгом, было тяжелое поражение социал-демократов. Бюргерство торжествовало, но Вебер сказал по этому поводу Л. Брентано: «Жалкий результат выборов в рейхстаг! Усиление правых аграриев, возможность большинства реакции и центра про­ тив национал-либералов и всей левой. Единственный просвет: Науман и возможность, что в будущем социал-демократия откажет-

339

ся от своего пустозвонства и займется практической политикой. Но произойдет ли это? (6.2.07.)

Бюлов соединил бюргерскую левую с правыми партиями в на­ циональный блок. Леволиберальные фракции объединились и впервые старое «свободомыслие» также поддерживало политику мировой власти. Казалось, начинается новая национально-соци­ альная эра демократического либерализма. Но когда Науман и его тогдашний круг потребовали расширения политических свобод: права на союзы и собрания, энергичной социальной политики и прежде всего реформы прусского избирательного права противо­ естественность соединения сразу проявилась: правые всеми сила­ ми препятствовали отказу от традиционных привилегий. Но и в рядах либералов буржуазные и капиталистически заинтересован­ ные вожди старого свободомыслия препятствовали осуществле­ нию демократических идеалов. Свободомыслящий партийный нобилитет затруднял Науману жизнь. Совершенно очевидно было, что он не подходит к их обществу и не смог бы провести вопреки им свою политику. Это было жестоким разочарованием для чело­ века, перед которым наконец после ряда лет ожидания открылась возможность политической деятельности. А когда весной 1908 г. часть его круга, прежде всего вожди левого крыла вновь отдели­ лись от «Свободомыслящей народной партии», Науман пережил трудный конфликт: чтобы не уничтожить с трудом установленное единство левого либерализма, он не последовал за друзьями.

В этой ситуации Вебер ему пишет: «Последние дни не могли быть легкими для Вас, и цель моего письма только уверить Вас в моей глубокой симпатии к Вам. В деловом отношении Вы не мог­ ли проводить другую политику после того как Вы в прошлом году приняли (справедливо) Ваше решение. Это должен признать каж­ дый непредвзятый человек, даже если он, как я, хотел бы, чтобы возможна была другая политика. Оставляя в стороне все чисто ре­ ально политические соображения, Вы были правы и в том, что ло­ яльно сохранили верность столь незначительным союзникам, как свободомыслящая народная партия». Такие обстоятельства также существуют в политической жизни и ведут к своим последствиям, пусть даже легкомысленные люди, как Барт и Герлах их не видят. «Мандат» —и его Вам это может стоить —в конце концов не выс­ шее в мире, и сознание того, что возможное по либеральным (за­ кон объединения) и национальным (биржевой закон в интересах нашей власти в мире) успехам было достигнуто, пусть даже ценой мандата, только Ваша заслуга. Тем свободнее Вы теперь. Связать себя опять с фракцией, если Бюлов не изменит свою политику, и еще раз рискнуть всем вряд ли входит в Ваши намерения. Рефор­ ма избирательной системы в Пруссии за финансовую реформу в

340

Империи —это представляется мне данным паролем, и я удивля­ юсь, что он не был высказан во Франкфурте. И не хотите ли Вы использовать ходатайство центра о «толерантности», чтобы потре­ бовать: 1. устранения всякого насилия в преподавании религии, 2. устранения любых привилегий церкви (союзно-правового отно­ шения!). По крайней мере первого как «основного права»? Центр должен здесь уступить первенство в демократическом отношении. В польском вопросе я придерживаюсь несколько другого мнения, чем Вы, насилие в области языка представляется мне нравственно и политически невозможным и бессмысленным. Но экспроприа­ ция должна, по моему мнению, сразу войти в число требований: ежегодная экспроприация крупных поместий повсюду для поселе­ ния крестьян! «Землю массам» —по старому лозунгу Шульце, но лучше без этой формулировки. По отношению к полякам нынеш­ ний закон бессмыслен, смысл имела бы только неограниченная экспроприация, причем такая: с этим оружием в руке полякам можно было бы предложить национальное соглашение на основе признания их «культурной самостоятельности» Простите за этот «ценный материал», предложенный outsider’oM; цель этих строк была направить Вам не поучения, а сердечные приветствия от вер­ ного Вам Макса Вебера» (26.4. 08).

После выборов в прусский ландтаг Вебер 5.11.1908 г. пишет: «Милый друг! Выборы прошли и будущее политики блока до­

статочно ясно. Как ни необходимо держаться честной попытки достигнуть в Пруссии реформы избирательного права, очевидно, что ждать нечего. Тем самым политика блока несомненно потеря­ ла свой ratio102 и для Вас, так как все остальное мелочь, не имею­ щая ценности, если избирательное право по существу останется таким, как оно есть. Что же теперь? Вы не могли зимой придер­ живаться другой политики, кроме той, которой Вы следовали...

Каково же будущее?... Сохраняйте возможность, если это возмож­ но, повернуть налево из Союза, то есть имейте это в виду так, что­ бы Вы могли совершить этот поворот благопристойно, это будет необходимо. Свободомыслящая народная партия неудержимо скользит направо. Однако через 4 года у нас повсюду, почти во всех отдельных государствах, также в Бадене и Империи, будет клери­ кальный режим. Это теперь несомненно. Тогда начнется трудная работа «проложить путь свободе». И Вы не должны быть тогда политически мертвы! Не отвечайте мне. Теперь у Вас на это нет времени. В другой раз больше. Сердечный привет —тяжелое для Вас время!»

Осенью 1908 г., именно тогда, когда грозил балканский кризис, император Вильгельм II совершил новую политическую бестакт­ ность, которая превзошла все предшествующее: публикацию ин-

341

тервью в английской газете. Его благим намерением было рассе­ ять недоверие к нему Англии. Он заявил, что, хотя общественное мнение в Германии носит антианглийский характер, его личное отношение к Англии, напротив —дружественно; так в начале ан­ гло-бурской войны он отклонил предложенный ему Францией союз против Англии и даже передал своей бабушке, королеве Вик­ тории, составленный им самим план похода против буров; с его основными линиями совпадал план, которому следовал англий­ ский главнокомандующий и т. п. Казалось, что сам дьявол прило­ жил к этому руку! Ответственные инстанции контроля находились как раз в отпуске. Каждое высказывание оказывалось бедой. В стране и за ее пределами возникла буря негодования. Вне Герма­ нии вспоминали телеграмму Крюгеру и обвиняли немецкую по­ литику во лжи. Англия расценила разоблачения как недостойные усилия завоевать ее расположение. В Германии взывали к сред­ ствам защиты от ошибок «личного правления». В рейхстаге по­ следовало беспримерное по бурности обсуждение —говорили о трагедии немецкий политики, предлагали изменения в конститу­ ции в сторону парламентского правления: ответственность мини­ стров, участие рейхстага при назначении рейхсканцлера. Однако в рейхстаге не было единства и прежде всего препятствовало та­ ким решениям прусское юнкерство. С их точки зрения уж лучше монарх Божьей милостью, который делает глупости и должен за­ тем опираться на своих паладинов, чем ограничение собственных привилегий вследствие расширения народных прав. А когда им­ ператор privatim103 обещал Бюлову большую сдержанность, в бюр­ герстве также ослаб порыв к решительным изменениям. Вебер был возмущен не только событием, подтверждающим все прежние опасения, но и нерешительной позицией своего круга —«народ, который не может решиться устранить своего монарха или по крайней мере значительно ограничить его полномочия, сам вы­ носит себе приговор политической незрелости». Вебер был боль­ ше, чем когда-либо убежден, что только расширение парламент­ ских прав может предотвратить большие беды, но предвидел, что прусские консерваторы даже применительно к Империи предот­ вратят такие попытки. Об этом он пишет Науману 12.11.08: «...Те­ перь все дело в том, чтобы прибить у въезда в страну написанное крупным шрифтом объявление, что ответственность за «продолже­ ние личного правления» несет консервативная партия. Слишком много говорят об импульсивности и вообще о личности импера­ тора. Виновата во всем политическая структура. Ничего, совершен­ но ничего не улучшено: Бюлов не мог ничего обещать, так как он не обладал полнотой власти, от которой все зависело, и каждый им­ ператор в таком положении впадет в то же тщеславие. Вильгельм I

342

и Фридрих III действовали бы совершенно так же (в решающих пунктах), только, может быть, иначе по форме. Все дело было в том, что Вильгельм I боялся Бисмарка и главным образом в том, что он не знал, что происходило и оказывался перед «faits accomplis»104. Как в 1879 г., был заключен союз с Австрией, когда он уже не мог противодействовать этому. Мы же теперь достигли только того, что впредь не будем знать, что решит натворить этот человек. Определяющим является то, что нити политики находят­ ся в руках дилетанта. Каждый легитимный правитель, если он не Фридрих II, является дилетантом и к этому стремится консерва­ тивная партия. Это относится к высшему командованию в войне

ик проведению политики в мирное время. Следствие: пока это бу­ дет продолжаться, «мировая политика» невозможна.

«Романтики» от политики, особенно поклоняющееся консер­ ваторам буржуазное отребье, восхищаются, конечно, подлым coup105 консервативного объяснения как «мужественным деянием»

и«историческим поворотом»! Как будто эта компания хоть чем-

нибудь при этом рисковала! Эта романтика по отношению к это­ му рекламированному действию —реклама вверх и реклама вниз — должна быть с самого начала уничтожена, ибо она достаточно опасна, как я мог теперь убедиться. Беда, что нельзя, как сделал «Форвертс» при бойкоте пива, ежедневно писавший известное «Не пейте Ringbier» помещать вверху каждого номера каждой незави­ симой газеты: «Консерваторы не хотят устранения личного прав­ ления —следовательно: мы не можем проводить политику в мире и политику во флоте, вообще политику, которая превосходила бы возможности Швейцарии или Дании». Английский король обла­ дает честолюбием и властью, император Германии обладает тщеславием и удовлетворяется видимостью власти: это следствие системы, а не личности (Kingdom of influence —kingdom of prérogative106, как формулировали эту противоположность в свое время в Англии). Император Германии —«теневой император», не таков английский король —с исторической точки зрения... Дина­ стия Гогенцоллернов знает только капральскую форму власти: ко­ манда, повиновение, стоять навытяжку, хвастовство. Этого и хо­ чет консервативная партия. Почему она этого хочет, знает каждый» (12.11.08).

** *

Вконце 1908 г. новый тяжелый кризис потряс внутреннюю по­ литику. Консерваторы и центр объединились в вопросе об импер­ ской финансовой реформе и избирательного права Пруссии, консервативно-либеральный блок распался. Бюлова сменил Бет-

343