От истории к наррации

В истории разные эпизоды могут разыгрываться одновременно. Неко­торые виды искусства обладают технической возможностью переда­вать синхронное симультанным изображением. Таков, например, нар­ративный балет, где на сцене ставятся симультанно проходящие эпизо­ды. Литература (как и другие линейные виды повествования) должна изложить одновременное в последовательности текста. Поэтому ли­неаризация одновременно происходящего является обязательным при­емом, приводящим к трансформации истории в наррацию.

Прием линеаризации синхронно совершающихся эпизодов нередко способствует созданию дополнительных художественных эффектов. Рассмотрим два примера.

В «Анне Карениной» скачки с роковым исходом излагаются дваж­ды, первый раз с пространственной точки зрения Вронского (ч. П, гл. 25), другой раз с пространственной точки зрения Каренина, который, однако, следит не за скачками, которые его не интересуют, а за реакциями Анны (ч. П, гл. 28—29). Неудача Вронского и осознание Карениным любви Анны к Вронскому происходят в один и тот же миг истории, но сообщается о них в разных местах наррации.

В «Пиковой даме» о роковой ночи, в которую умирает старая гра­финя, повествуется трижды. Сначала с точки зрения Германна, затем с точки зрения Лизаветы Ивановны, сидящей в своей комнате в ожида­нии Германна и вспоминающей слова Томского о нем. Позже молодой

175

архиерей говорит о том, что усопшая бодрствовала в помышлениях благих и в ожидании жениха полунощного. Но это неуместное сравне­ние властной, брюзгливой старухи с «мудрыми девами» из притчи Мат­фея активизирует комический параллелизм двух женщин. И та и дру­гая ожидают полунощного жениха в буквальном смысле. В самом деле, «неизъяснимое» оживление будто бы мертвой старухи при виде «не­знакомого мужчины» дает понять, что бывшая Vénus moscovite все еще готова к обольщению. В этом случае линеаризация способствует созда­нию параллелизма, который является существенным фактором по­строения смысла.

Второй прием, обусловливающий преобразование истории в нарра­цию, — это перестановка эпизодов истории вопреки естественному, хронологическому порядку. Такая перестановка имеет место, напри­мер, в «Станционном смотрителе», где вторая встреча рассказчика со смотрителем в наррации предшествует вставной истории, разыграв­шейся на три года раньше.

«Выстрел» содержит тот же прием в обнаженной форме, посколь­ку четыре эпизода истории даны в двухкратной, симметричной переста­новке. Повесть разделена на две главы, содержащие по два эпизода:

Глава I	Глава II
Эпизод 1	Эпизод 3
(в рассказе первичного нарратора):	(в рассказе первичного нарратора)
Скучная военная жизнь нарратора,	Скучная сельская жизнь
дружба с Сильвио,	нарратора, встреча с графом,
рассказ Сильвио об эпизоде 2.	рассказ графа об эпизоде 4.
Эпизод 2	Эпизод 4
(в рассказе Сильвио):	(в рассказе графа):
Счастливая военная жизнь Сильвио,	Счастливая сельская жизнь графа,
появление графа,	появление Сильвио,
первая фаза дуэли,	вторая фаза дуэли,
временный отказ Сильвио от смертоносного выстрела.	окончательный отказ Сильвио от смертоносного выстрела.

В реальной хронологии истории эпизоды располагаются в следую­щем порядке: 2 — 1 — 4 — 3. Симметричность построения четырех

176

эпизодов не ослабляет и не маскирует перестановки, а наоборот, лишь подчеркивает и заостряет ее.

Но и в той, и в другой новелле перестановка мотивирована естест­венно, т. е. обусловлена тем, что вставные истории даются ретроспек­тивно во вторичном рассказе их участников. В «Пиковой даме» же та­кой мотивировки перестановки нет.

Проанализируем вторую главу. По модусу изложения и временному строю ее можно разделить на шесть частей:

1. Нарративная сцена в уборной графини: входит молодой офицер, внук старухи, просит позволения представить ей одного из прияте­лей. Не сразу понятно, что вошедший молодой человек — это Том­ский, рассказавший в первой главе анекдот о тайне бабушки. При­сутствующая Лизавета Ивановна интересуется, не инженер ли его приятель. Читатель еще не понимает, почему воспитанница задает такой именно вопрос. Он может только догадываться, что инженер, которого воспитанница имеет в виду, — это тот самый, который был представлен в первой главе. Лизавета Ивановна краснеет, уви­дев в окно молодого офицера, и читатель опять же может только догадываться, что это тот молодой человек, о котором Лизавета Ивановна спрашивала.

2. Общая характеристика графини и несчастной воспитанницы.

3. Ретроспективный рассказ, возвращающий нас на одну неделю назад ко второму дню после игры в карты у Нарумова: первая встреча взоров Лизы и молодого офицера, который впоследствии начинает регулярно появляться под ее окнами.

4. Рассказ возвращается к вопросу, заданному Лизой.

5. Описание характера и привычек Германна, о тождестве которого с молодым офицером, появлявшимся под окном Лизы, можно все еще только делать предположения.

6. Возвращение рассказа к концу первой главы: действие анекдота Томского на воображение Германна. Эта часть кончается тем, что Германн, привлекаемый неведомой силой к дому графини, в одном из его окон видит свежее личико и черные глаза девушки, что и решает его участь.

177

Многократная смена временных планов и элементов причинно-следственного порядка действует таким образом, что та или иная ин­формация, необходимая для понимания действия, искусственно придер­живается. Сначала повествуется о последствиях решения Германна установить контакт с графиней и только после этого о том, как и поче­му Германн принял такое решение. Тем самым об идентичности от­дельных лиц и об их отношениях читатель может только догадывать­ся. Чем обоснована такая смена планов времени, затрудняющая вос­приятие событий в их временной последовательности и каузальной связи? Конечно, это одно из средств заинтриговать читателя, возбу­дить его любопытство загадочностью рассказываемого, а также и вы­зов его догадливости. Неоднозначность сюжетных связей, завуалиро­ванная изобилием точных дат, заставляет читателя вжиться в этот мир и составить рисунок связей по своему пониманию, по своей догадке. Неясная экспозиция персонажей предваряет неясность всех отноше­ний в этой новелле, которая, колеблясь между психологическим реа­лизмом и фантастикой, окончательной разгадке не поддается.

Подобно переходу от событий к истории, не заключающемуся в простом замещении событий историей, переход от истории к наррации не ограничивается преодолением. История в наррации не исчезает, а продолжает существовать, напрашиваясь на реконструкцию²⁵. В по­вествовательном произведении мы ощущаем не столько наррацию или историю, сколько их параллельное, одновременное присутствие, пол­ное напряжения и противоречий.