из электронной библиотеки / 86745101958513.pdf

сознанию, а также к теряющему почву под ногами», кризисному состоянию сегодняшней методологии науки, то, возможно, они оказались бы более убедительными в объяснении современных коллизий в сфере научной и паранаучной проблематики.

В значительной мере причины востребованности паранауки в современном мире связываются в истории науки с процессами девальвации ее в общественном мнении. Здесь свою отрицательную роль сыграл подход

(так называемый «избыток атеизма» в классической науке), когда из-за невозможности объяснения «квазинаучного» анормального феномена,

противоречащего имеющейся научной теории, он считался «не существующим в принципе». Но закрыть глаза на проблему еще никогда не означало разрешить ее. Не дальновиднее ли было пойти «другим» путем,

вектор которого смещается в сторону разработки в рамках единой науки альтернативных научных теорий, постулаты которых противоречат друг другу? Очевидное противостояние между наукой и паранаукой привело к созданию при РАН Комиссии по борьбе с фальсификацией научных исследований, «по обузданию» лженауки и организации массового движения против псевдонауки. В основу методов и стратегии академической науки в данном направлении было положено жесткое слово «борьба» – в «духе» прежней классической парадигмы социально-гуманитарного знания и философии, базирующейся на ортодоксальных методах мышления и моделях познания. Авторская терминология материалов, освещающих деятельность Комиссии, («борьба», «обуздание монстров» и пр.) наглядно иллюстрирует ведущий лейтмотив «борьбы» в адрес параученых, которые «умудрились опубликовать пару откровенно псевдонаучных статей» (нами сохранена лексика автора статьи).

Показателен в данном контексте «список» «авторских» эпитетов,

адресованный своим же коллегам «по цеху». В отношении параученых-

«индивидуалов»: «ученые с большой дороги», «лжеученые», «любители тарабарщины и дикости», «мистическая псевдонаука», «паразит на теле

61

науки, питающийся ее жизненными соками», «психически больные,

ущербные люди», «монстры от науки», «адепты лженауки», «жулики,

шарлатаны и фрондеры». В отношении деятельности гуманитарно-научных коллективов, альтернативных академическим структурам: «заведомо сознательный обман», «псевдонаучная спекуляция», «отсутствие трезвой сдержанности», «имитация научных подходов», «преследование научными средствами вненаучных целей, вплоть до низменно корыстных», «научная спекуляция», «верхоглядство», «антинаучное мракобесие», «тьма невежества», «попытка продать истину по дешевке», «серая зона полуистин»,

наконец, «прямая фальсификация», «параноидальный бред» и «злокачественное образование». В отношении методов и характера взаимоотношений академической «хорошей» науки и паранаучного сообщества – «выявлять самым решительным образом», «заклеймить», «немедленно разоблачать», «в каком-то порядке наказывать», «призывать к ответственности» и прочие разновидности «борьбы». Эта же Комиссия по борьбе с лженаукой при РАН имеет прочные контакты с Международным обществом скептиков в непосредственной компетенции которого – расследование заявлений о паранормальных явлениях, и украинской комиссией «по борьбе с лженаукой». Обратим внимание, за рубежом, – «расследование заявлений», в России – «борьба» с ними.

Мы считаем недопустимой (как находящуюся в явном противоречии с этическими нормами) практику некорректных характеристик (не сказать, «ярлыков»), имеющую место в параили собственнонаучных сообществах.

Обнаруживать лженауку по признаку, скажем, «твердо установленных наукой фактов» достаточно сложно, последствия «ошибок» такого

«обнаружения» могут нести в себе (и несут до сих пор) личные трагедии ученых, исследования которых подпали под категорию «лже, псевдо, квази,

анти и пр., а в целом, – «паранаучного», маргинального знания.

История науки подтверждает, что прорыв к новым состояниям науки далеко не всегда лежит на пути рациональных объяснений и доказательств,

62

новое завоевывается благодаря «опасным» поворотам мысли и «только опираясь на иррациональные скачки, ученый оказывается в состоянии разорвать жесткий строй мысли, который ему навязывают дедукция и логика»67. В самом деле, «наука не покоится на твердом фундаменте фактов, –

жесткая структура ее теории поднимается над болотом, она подобна зданию,

воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «донного» основания. Если мы перестаем забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся тогда, когда убеждены, что сваи достаточно прочны и способны некоторое время выдерживать тяжесть нашей структуры…если же убеждения большинства ученых конкретной отрасли науки основываются на неправильных начальных монопольных парадигмах, то вся данная отрасль находится в дезинформационном поле68. Данный постулат, вытекающий из логики научного исследования К. Поппера, представляется нам убедительным и подкрепляющим нашу собственную исследовательскую и вполне конкретную позицию в анализе паранаучного знания.

В последнее время рядом отечественных философов в русле нового познавательного мышления осмысливается проблема возможности науки о сакральном мире вообще и, в связи с феноменом Эмануэля Сведенборга, в

частности. Рефлексия учения Сведенборга, изложенного в книге «О небесах,

о мире духов и об аде», и понимаемого не просто как откровение, но и как научное познание духовного мира, показывает, что она уже сознательно выстроена как духовная наука. Так, анализируя дискурс мышления ученого,

В.М. Розин особо отмечает тот факт, что «с одной стороны, он напоминает естественно-научное построение: содержит своеобразную математику,

которая конкретизируется при соотнесении с эмпирическим материалом, в

результате строятся «духовные квазифизические понятия», а, с другой,

67Сухотин А. Парадоксы науки / А. Сухотин. – М.: Молодая гвардия, 1978. – С. 240.

68Поппер К. Логика научного открытия. Предисловие к первому английскому изданию 1959 года / К. Поппер / В кн.: От логического позитивизма к постпозитивизму. Хрестоматия. – Отв. ред. А.И. Панченко.

– М.: НИВО-ИНИОН. – 1993. – С. 111.

63

используются «духовные квазисоциальные и квазипсихологические понятия», что говорит о сходстве данного учения с социальными теоретическими построениями69. Как показывает в своих исследованиях В.М. Розин, исходя из классического эзотерического мироощущения,

новации Сведенборга можно считать сведенборгианским поворотом,

открывшим дорогу многим идущим позднее от науки или философии эзотерикам. Так, эзотерики Р. Штейнер, М. Лайтман строят идеальные объекты и своеобразные теории, расширяющие их опыт именно за счет исследования; также и П. Флоренский («Столп и утверждение истины»)

разворачивает дискурс, сочетающий в себе элементы научного,

философского, эзотерического и религиозного мышления. Это говорит о целостности сознания – таким же целостным было сознание и у св.

Августина, Декарта, Канта. Заметим, что проблема «верующих ученых» имела место на протяжении всей истории научного знания – как своего рода дилемма между методологическим и мировоззренческим выбором. Сегодня она рассматривается с позиций признания имманентного права личности (как глубоко интуитивного акта) самой выбирать собственный (рациональный,

светский или же иррациональный) взгляд на мир70. Надо только применять его в соответствующем интервале.

Широкий спектр позиций и подходов в понимании современных изменений, происходящих в обсуждении фундаментальной темы демаркации науки и вненаучного знания, располагается между двумя крайними подходами к знанию. Первый предполагает сужение понятия знания до такого состояния, что оно покрывает незначительный фрагмент из совокупной области сознания, фактически контрастируя со всем содержанием последнего. – Такова позиция классической эпистемологии, а

69См., например: Розин В.М. Мышление и творчество. М., 2006; Розин В.М. Типы и дискурсы научного мышления. М., 2000; Наука: происхождение, развитие, типология, новая концептуализация (в печати); Розин В.М. Феномен Эмануэля Сведенборга, а также возможна ли наука о сакральном мире? И др.

70Например, в учении Эммануэля Сведенборга отражаются идеальные устремления личности его автора, что является признаком эзотерического мироощущения. Как показано в ряде работ В.М. Розина, эзотерик выстраивает мир, понимаемый им как подлинная реальность, который отвечает его идеалам, наитию, высшим устремлениям, будучи рационалистом и ученым с физикалистской ориентацией.

64

также, отчасти, современной аналитической и трансценденталистской философии. В этом случае даже в сфере самой науки оказывается весьма незначительный массив знания, а большая часть сознания вненаучна и потому к знанию и познанию имеет мало отношения.

Согласно второму подходу, необходимо расширение понятия знания до такой степени, чтобы оно совпало с понятием жизни (так считают, в

частности, сторонники биоэпистемологии). Как отмечает И.Т. Касавин,

нежелание представителей последнего направления входить в конкретное обсуждение структуры познавательной деятельности приводит к тому, что противопоставление научного и вненаучного знания вообще утрачивает смысл71. Можно с удовлетворением отметить, замечает он, что значительная часть современных эпистемологов находятся за пределами этих крайних позиций. Они, с одной стороны, пытаются вовлечь в сферу своего анализа формы и типы знания, не укладывающиеся в узкие критерии научности, а, с

другой стороны, критически относятся к эффектным, но поверхностным уподоблениям познания естественному отбору, адаптации к среде,

афферентному синтезу или компьютерной обработке данных72.

В самом общем виде различение науки и ненауки дает post factum –

история науки, представленная в контексте определенной интерпретации,

которая необходима ученому для приобщения его к нормам научного

сообщества, выработки «правил научной честности» для принятия ценности науки как таковой. Ценность же науки есть ее особое положение в культуре,

занимаемое благодаря усвоению научных знаний в рамках иных культурных

форм, а также благодаря ее рефлексивному оправданию, которое

обусловливается философией. Видимо то, что происходит с наукой сегодня

(кризис идеи научности, современные потрясения научного здания в целом,

71 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога // Эпистемология и философия науки.

Т. IV, № 2 , 2005. – С.5. 72 Там же.

65

важнейшей роли философской рефлексии (а то и пренебрежением таковой).

Иначе говоря, если в вопросе отличия науки от других форм познания контекст интерпретации, в котором предстает история науки, не предполагает ее ценности то, соответственно, он и не продемонстрирует данного отличия.

Второй аспект отличия науки от ненауки связан с так называемым синхронным фактором исторически сложившегося процесса выделения науки из некоторой вненаучной целостности, в ходе чего вырабатываются специфические методы исследования, правила научного этоса, происходит развитие парадигмальных научных программ, в рамках которых функционирует и «живет» наука. Наконец, она приобретает особые институциональные формы и формирует научные сообщества. Разным наукам присущи данные признаки в разной степени. Однако именно системное наличие таких признаков позволяет при необходимости проводить четкое разграничение между наукой и ненаукой. Как полагает И.Т. Касавин,

несмотря на все свои попытки, лженаука не в состоянии до неразличимости замаскироваться под науку, от которой ее можно отличить по совокупности указанных критериев73. В-третьих, подобное сравнение предполагает, среди прочего, разбиение всей совокупности лженаук и наук на пары или группы:

астрология – и астрономия (или медицина? или психология? или гелиобилогия?); алхимия – и химия (или фармакология? или плавильная технология?); френология – и анатомия мозга (или нейрофизиология? или антропология?); физиогномика – и антропология (или медицина? или психоанализ?) и т. д. При этом необходимо учитывать этап развития конкретной науки (наука переднего края, парадигмальная наука,

постпарадигмальная наука и т. п.), поскольку в определенные периоды зарождающаяся наука весьма уступает тому, что скоро перестанет считаться наукой. Наконец, наряду с теоретической и экспериментальной наукой

73 Касавин И.Т. Наука и иные типы знания: позиция эпистемолога // Эпистемология и философия науки. Т. IV, № 2. 2005. – С.8.

66

существует система преподавания науки, популяризация науки и ее использование (как практическое, так и теоретическое) для вненаучных целей. Феномены, в которых те или иные научные теории объединяются со специфической практикой, определенными социальными интересами, не могут быть однозначно квалифицированы как наука или как ненаука.

Что же можно противопоставить маргинальным формам знания как альтернативным, по отношению к науке, оппозиционным структурам?

Интересно с позиций осмысления феномена паранауки рассмотреть роль в этих процессах самого научного сообщества. На каких позициях стоит и что думает по данному поводу российское сообщество ученых? Прежде чем прийти к некоторым выводам и обобщениям, целесообразно составить общее представление о совокупности подходов, позиций, точек зрения по этому вопросу, проиллюстрировав данную множественность. Отметив сразу, что острота самого вопроса «диктует» современным исследователям и соответствующую ситуации полемическую заостренность терминологии, – в

духе «критических условий» (о сложившейся в сфере наука-паранаука ситуации), «дело жизненной важности» (о самой проблематике демаркации науки и ненауки) и др., отражающие важность момента, «горячие» синонимы. Попытаемся отразить наиболее очевидные стороны различных подходов, представив их в виде некоторой систематизации.

Итак, одна группа авторов апеллирует к «массовой, по-настоящему эффективной пропаганде результатов современной логики и методологии науки, к методологической самодисциплине и культуре. Подчеркивается,

что, в мало уже кого удивляющих условиях высокого накала нападок на науку как способ познания, начинать надо с полной «реабилитации»

(особенно для философов) учебного курса логики, который в классическом образовании ставился во главу угла. Это позволит дать разностороннее и адекватное представление о том, что такое человеческая рациональная мыследеятельность, в чём её сила и в чём её слабости, на что она объективно

67

способна и снизить относительную методологическую безграмотность

(А.Л. Никифоров, В.С. Степин).

Мы, в свою очередь, в уточнение собственной позиции, сказали бы так.

Практически повсеместная ситуация негативного критицизма, сложившаяся вокруг науки, в совокупности с гипертрофированным скептицизмом по отношению к ней со стороны широких слоев общества (не говоря уж об альтернативных, науке оппозиционных структурах) дает поводы к тому,

чтобы на фоне падения престижа образования, его формализации разглядеть

определенные симптомы обскурантизма (затемняющий), как крайне

враждебного отношения к просвещению и науке. А если падает интерес к науке, если размывается система образования, основанного на научных знаниях, то это неизбежно будет подпитывать лженаучные идеи. Как верно заметил Дж. Холтон, «открытое разоблачение лженаук в СМИ – это важно,

но не решает проблемы, решает ее отлаженная система образования,

основанная на преподавании фундаментальных наук»74.

Другая, достаточно широкая группа авторов акценты смещает в направлении критического отношения к псевдонаучной продукции, к

спекулятивным «безудержным теоретизированиям», а также «не поддаваться

магии ученых степеней и званий», поскольку высокая репутация науки не

должна быть предметом профанации, в вопросах теоретической науки.

Отчасти надежды в данном вопросе возлагаются на эксперимент, а вот принцип свободы совести, как считает член Комиссии РАН по борьбе с

точки зрения ведущих эпистемологов, благоприятным культурным фоном для философского анализа вненаучного знания является ограниченная,

разумная свобода, обеспечивающая жизненную важность темы, требующая ее убедительного обоснования, тщательности в представлении и аргументации результатов (И.Т. Касавин).

74 См.: Холтон Дж. Что такое антинаука? // Вопросы философии. – 1992. – № 2. – С. 67.

68

Некоторые исследователи убеждены в необходимости создания для альтернативных познавательных практик своеобразной резервации с целью промаркировать границу между ними и наукой. Однако, полагают они,

внедрять запретительные меры, делая тем самым из квазиучёных мучеников-

страдальцев, а переходить к активной борьбе с квазинаукой только в случае ее агрессивности. Один из вариантов противостояния «антинаучному» консорциуму, с позиции определенной части авторов, состоит в сосредоточении на анализе самой науки и ее ценностного аспекта. Наконец,

та часть ученых, которые основную причину ренессанса «псевдонаук» связывают с процессами трансформации в области прикладных исследований (когда они заменяются технического свойства рецептами и,

соответственно, могут достаточно легко и незаметно трансформироваться в псевдонауку), настаивают на глубоком анализе тех социокультурных и эпистемологических условий, которые вызывают данные трансформации и тем самым – стимулируют перерождение прикладной науки в технологическую рецептуру (Б.И. Пружинин).

Вцелом же можно выделить общую сквозную мысль,

присутствующую в широком спектре различных позиций и авторских предпочтений. Она состоит в признании необходимости ориентации на разработку и совершенствование знания как такового, знания как формы общения, как формы общезначимого представления действительности. То есть, по сути, мы возвращаемся к тому «абстрактному» идеалу знания,

который сохраняет жизнеспособность науки как таковой и всегда служил (и

служит) ориентиром для научного методологического сознания в вопросах следования познавательным традициям и способного противостоять псевдознанию. Одновременно фундаментальным методологическим принципом, позволяющим сохранить логическое единство научного знания и избежать крайностей релятивизма в его трактовке, может выступить идея преемственности. Она не позволит забыть о той исторически и логически случайной точке, откуда началось движение познания, откуда наука начала

69

постигать мир своими особыми средствами, не теряя ничего из своих меняющихся онтологических оснований.

С одной стороны, можно согласиться, что в сегодняшних условиях популярности (и отчасти пропаганды) идеологически ценностного нигилизма по отношению к отечественной логике и методологии науки в самой академической науке крайне важно конструктивно-критически мобилизовать и сконцентрировать всё лучшее. И правильно поставленное образование,

популяризация достижений современной науки крайне необходимы и своевременны.

Что же касается другой стороны вопроса, то возникают сомнения: а

вполне ли столь действенный механизм окажется, действительно, рабочим?

И система не будет «давать сбои»? Как быть, если даже авторы, порою облечённые академическими титулами, любят обрамлять свои взгляды выражениями типа: «согласно данным современной науки…», «руководствуясь научными исследованиями» и пр. «за себя» говорящими штампами, на самом деле выдают «на гора» отнюдь не качественную продукцию, а ее «около»-научный, псевдо-, квазирезультат? Возникает опасность, что теоретически неподготовленная аудитория вполне может принимать подобные «эссе» всерьёз, со всеми вытекающими для результативности процесса образования изъянами. Возникает,

соответственно, вопрос – насколько эффективно в отношении этой проблемы выполняет свой прямой долг Российская академия наук (РАН)?

Принимая во внимание рассмотренные подходы, имеет смысл прислушаться к тому, на что в свое время обратил внимание Дж. Холтон,

который, отмечая чрезвычайную разнородность и разобщенность наукоборческого движения нашего времени, подчеркивал, что фактически его объединяет только характер культурной реакции на науку, принцип отталкивания «от противного». На наш взгляд, схожая ситуация, к

сожалению, имеет место также в современном научном сообществе, которое переживает трудный период, связанный с трансформациями в установках

70