из электронной библиотеки / 86745101958513.pdf

происходит сейчас) маргинальных, нетрадиционных (в том числе) форм знания не только не приводит к исчезновению девиаций, а нередко стимулирует обновление их содержания, которое, обновившись, остается таким же девиантным. При этом, как уже говорилось, данные феномены

(наряду с другими формами духовного производства) входят составной частью в понятие «вненаучное знание) и в совокупности образуют целостность дефиниции. Тот факт, что в имеющихся нормативных определениях превращенные и маргинальные формы познавательной деятельности не выделяются специально в отдельную подсистему, создает существенные трудности (особенно для массового потребителя знания) по вопросу идентификации вненаучного знания как такового.

С нашей точки зрения, размывчатость, аморфность сегодняшней

«рабочей» дефиниции «вненаучное знание», собирающей воедино совершенно разные по сущностным и ценностным параметрам, по функциям в культуре формы мыслительной деятельности, не позволяет получить четкое и системное представление о феномене «вненаучное знание». Поэтому,

подчеркнем еще раз: целесообразно «развести в стороны» и уточнить внутреннюю субординацию его образующих феноменов, а также специфику

«вненаучных» знаний и практик, и отразить такую поляризацию единой системы вненаучного комплекса в определении. Одного только указания на то, что вненаучное знание – это «отличное от науки» знание, которое генерируется в иных, отличных от науки, областях культуры и не наносит вреда», явно не достаточно и в некотором смысле даже ущербно. Мы полагаем, что избранный нами подход позволит: подчеркнуть факт неоднородности феноменов, конституирующих дефиницию «вненаучное знание»; вычленить систему его специфических характеристик (как отличного от науки, (по) знания); а также избежать, с учетом названных аспектов и корректив, возможных неточностей и разночтений на пути выработки более эффективно работающего определения «вненаучное

31

знание», равно как и заострить внимание на высоком философском и эпистемологическом статусе данного понятия.

В целом же считаем, что обнаружение отклоняющихся от норм научного исследования превращенных и маргинальных форм знания и признание их таковыми, а также общая их демаркация от науки, не представляется возможным прежде всего без выработки их собственного

(строго нормативного уровня) определения (а не по принципу «как он видит,

так и пишет», что широко распространено), так и более адекватного,

проблематизированного определения «вненаучного знания» вообще. Такого,

чтобы в своей ясности оно было минимально полемично заостренным и не провоцировало своей недосказанностью малосведущих «специалистов от науки» желание взять и в одночасье переписать его заново, да еще каждый со своей «кочки» зрения. Это поможет внести определенность в ситуацию вокруг феномена «вненаучное знание». В противном случае мы, сталкиваясь лицом к лицу с данным термином, так и будем думать: а что же, собственно,

здесь имеется в виду?

Если же в понятие «вненаучное знание» включаются (и уживаются в границах одной дефиниции) буквально все, «отличные от науки» формы знания и формы духовного производста, то, как быть, например, с ненаучным знанием, «другими» мыслительными стратегиями и дискурсами – куда их отнести в таком случае, в какие социально-исторические границы? Подмены понятий в таком случае вряд ли удастся избежать, да и дополнительных неясностей тоже (в частности, по вопросу классификации и типологии современного знания). Поэтому нужна четкая субординация понятий,

обязательно сопряженная с не менее строгой и во всех отношениях грамотно-

корректной формулировкой.

Вразвитие нашей мысли важно отметить следующее:

неопределенности и затяжные споры о феномене вненаучного знания по большому счету являются конкретизацией одного из важных аспектов сформировавшейся к началу прошлого столетия общей идеи о

32

необходимости различения (в рамках вопроса о характере человеческого знания вообще) знания «в узком» смысле (всегда являющегося знанием истины) и знанием в «широком» смысле (помимо истины, охватывающего ценности любого вида). Так, если наука рассматривается в динамике, то даже научное знание не является в полном объеме знанием «в узком смысле». Тем более это относится к знанию в рамках искусства, морали, повседневного опыта, религии, мифа. С учетом же того, что человек, познавая мир,

действует на основе полученного знания и опыта, вытекает тот факт, что знание, понимаемое в его «широком» смысле, включая значительную часть научного, наполнено и включает в себя оценки, нормы, идеалы, образцы,

эстетическое измерение мира. Получается, что, с одной стороны, мы имеем сравнительно молодую науку, а с другой, многочисленные духовные образования, которые существуют тысячелетия. То есть широко понимаемое знание объемлет собой и науку, и всю вненаучную сферу.

В данном контексте некоторую общую черту под дискуссиями по поводу вненаучного знания подвел И.Т. Касавин, указав, что «общие истоки дискуссий и основных контроверз коренятся в принципиальном и до конца неразрешимом противоречии, свойственном всякому социально-

эпистемологическому исследованию. Знание (как предмет исследования)

противостоит познанию (как реальности, состоящей в производстве смыслов)»29. С этим нельзя не согласиться. Неслучайно, по-видимому,

сегодня важнейшие тенденции в развитии эпистемологии коррелируют с анализом социальной природы познания, которую ее представители

(И.Т. Касавин, Г.С. Батищев, Й. Стахова, Т.Л. Габришкова, Б.И. Пружинин,

А.А. Ивин, А.Л. Никифоров, Л.А. Маркова, Л.А. Микешина и др.) понимают как совокупность взаимосвязей между познавательной деятельностью и другими формами человеческой активности, а также как наличие в познавательном процессе ряда нементальных структур (практика,

29 Касавин И.Т. Социальная эпистемология: понятие и проблемы // Эпистемология и философия науки. Т.VII. № 1. – М.: «Канон+», 2006. – С.4-14.

33

коммуникация и др.) 30. В картине познания, понятого именно таким образом,

практически снимается традиционная проблема социокультурной обусловленности знания и обратного влияния науки на социум, а

социальные и культурные содержания оказываются интегральным и внутренним измерением познавательного процесса.

Тот факт, что в современной философско-методологической литературе все активнее рассматриваются различные формы вненаучного знания, активизирует изучение их особенностей, взаимоотношение с научным познанием, предлагаются различные классификации вненаучного знания. Поскольку же познание, как было показано, не ограничено сферой науки, и знание в той или иной форме существует и за ее пределами,

постольку наиболее масштабной и общепринятой научным сообществом классификацией на сегодняшний день является разделение научной и вненаучной сферы согласно критерию научности. Отсюда вытекает одно из развернутых определений вненаучного знания, отражающее факт демаркации: области, которые остались за пределами научного знания, но которые при этом связаны с потребностью выхода за границы строго доказательного знания, погружения в царство таинственного, чувствуемого интуитивно, схватываемого человеческой мыслью не в строго «обтесанных» научных понятиях, а в «размытых», но значимых символических образах,

тончайших ассоциациях, предчувствиях и т.п. охватывают собой вненаучные формы знания; эти области находятся в сфере компетенции вненаучных феноменов человеческого бытия и ментальности.

Мы видим, что одним из условий для демаркации вненаучных форм познавательной деятельности и освоения мира от собственнонаучного познания, является различие по способам, посредством которых они выполняют общую роль (по регулированию человеческой деятельности,

освоению действительности и др.). Также в определении отражен важный

30 Касавин И.Т. Понятие знания в социальной гносеологии // Познание в социальном контексте. – М.:

РАН,1994. – С. 20-21.

34

факт, что вненаучные формы знания в значительной мере выполняют специфическую и крайне важную, мы бы сказали, восполняющую функцию,

– компенсируют некие состояния субъективного бытия человека, которые не могут быть исчерпаны исключительно (и только) научным познанием мира

(духовный и аксиологический аспект (по) знания). Отсюда вытекает различие по способу генерации вненаучных духовных феноменов,

взаимодействующих с наукой. Показательно, что точно так же, как наука проявляет себя достаточно неоднородным, сложноконституированым образованием (это подтверждают новейшие исследования, связанные с разными аспектами изучения знания и познания – историко-научные,

социологические, культурологические и др.), точно также и понятие вненаучного знания не обладает внутренним единством, целостностью и однородностью.

С одной стороны, оно распалось на «паранаучное», «донаучное», «псевдонаучное», «антинаучное», «сверхнаучное», «лженаучное», «квазинаучное», «протонаучное», «девиантное», «иноверие» и прочие разновидности. А с другой, каждая форма знания предстала как специфическая субкультура, как универсальный (в рамках некоторой социальной общности) тип познавательного и даже шире – духовного отношения человека к миру. На общем фоне разного рода нерационалистических дискурсов, иных мыслительных стратегий невольно создается впечатление, что наука просто-напросто «растворилась» в

бескрайнем море вненаучного мира. Некоторые следствия этих трансформаций мы и попытаемся отрефлексировать по общему контексту диссертационного исследования.

При имеющемся терминологическом различии синонимичность названных выше множественностей, образующих понятие «отклоняющихся от науки» форм знания, состоит в наличии признака их несоответствия стандартам научного исследования и нормам научного этоса. Видимо, на данном основании некоторые авторы считают возможным объединение

35

таковых дефиницией «девиантная наука»31. В результате характеристики,

касающиеся «псевдонауки», автоматически и запросто переносятся на

«девиантную науку». Это, по нашему мнению, не вполне корректно, и не имеет под собой достаточных на то оснований, не говоря уже о том, что в таком случае «одно» замещает «другое». Все сказанное еще более подчеркивает актуальность корректировки термина «вненаучное знание».

С целью подчеркнуть неоднородность вненаучного знания как сложной ментально-когнитивной конфигурации, равно как и недопустимость отождествления (как это часто бывает в научной, и иной, литературе)

отличных от науки, иных форм духовного производства от блока превращенных, маргинальных форм знания, современные исследователи указывают, во-первых, на важность такого различения, подчеркивая необходимость демаркации вненаучного знания и антинауки. А, во-вторых,

дополнительно выделяют внутри второго блока, обозначенного общей дефиницией «антинаука», своего рода подвиды, куда входят концепции,

знания, верования, открыто претендующие на научный статус (а не просто существующие на границах науки). В результате складывается четко выраженная классификация, анализ которой позволит подойти к некоторым обобщениям и выводам.

Первый из этих блоков антинаучных концепций составляют различные эзотерические и мистические учения и практики, истолковывающиеся как своего рода научные знания, их описание дается в наукоподобных терминах,

используется область научной проблематики при росте тенденций придать таким знаниям и практикам статус науки (например, предлагается «особая» картина мира, альтернативная современной научной); отмечаются и попытки ввести в состав науки ряд практик, выходящих за ее рамки32. Теоретическая наука, как известно, изначально отгородилась от непрошенных оппонентов своими программными установками. Однако же, судя по расцвету «разного

31См.: Уткина Н.В. Феномен девиантной науки: диссертация на соискание уч. степени кандидата философских наук : 09.00.01 / Уткина Н.В. Киров, 2009 – 167 c. – С. 4.

32Степин B.C. Наука и лженаука // Науковедение. – № 1. – 2000.

36

частности, в области генерации новых идей, может перейти,

трансформироваться в антинауку).

Синтезируя ряд толкований, представляется возможным резумировать,

что, применительно ко всему антинаучному блоку под антинаукой следует понимать некий стихийный консорциум, совокупность маргинальных знаний и практик, возникающих на границах и внутри самой науки под видом

«нового» развития науки и с трудом поддающихся элиминации из нее.

Обобщая сказанное, можно выделить ряд специфических

характеристик, присущих феномену вненаучного (по) знания (по отношению к сфере науки). В их числе назовем: регулирует человеческую деятельность специфическим, отличным от науки, образом; генерируется в иных

(ненаучных) областях культуры, познавательной деятельности и духовного производства, не являющихся результатами собственно научного исследования; выполняет компенсаторскую функцию, восполняя дефицит

«укоренности» человека в бытии; выражает разные (и различные) формы и ракурсы человеческого опыта; не обладает внутренним единством и однородностью; наконец, не представляет собой опасности ни для науки, ни для социальной жизни. Последнее, как мы показали, находит отражение в факте различения всего комплекса вненаучного знания на две подсистемы.

Одна из них включает весь спектр отличных от науки, форм духовного производства – те аспекты человеческого опыта, которые невыразимы в понятиях науки, но обладают самостоятельной социальной и культурной ценностью. Другая же подсистема представляет собой многообразные формы мыслительной деятельности, возникающие на границах науки или же внутри самой науки, в которых размыта или деформирована рациональная составляющая, то есть, это – превращенные и маргинальные формы знания

(согласно нашей терминологии). Ситуацию с превращенными,

маргинальными формами знания метафорично отрефлексировал В.С. Степин,

сравнив их с вирусом, который чужд науке, но маскируется под нее и,

38

внедряясь в науку, может привести к опасным деформациям ее исследовательской деятельности35.

С учетом вышесказанного дадим свое толкование вненаучной формы знания, постаравшись уйти от повторения проанализированных в тексте дефиниций. Вненаучное знание представляет собой широкий (отличный от науки) комплекс знания, включающий в себя, с одной стороны, духовные формы освоения мира (формы духовного производства) а, с другой,

стихийно сложившийся консорциум превращенных маргинальных форм знаний и практик, не укладывающихся в инвариантные характеристики науки, и отличающихся своей практико-прагматической и социо-

гуманитарной направленностью.

Наконец, необходимо отметить следующее важное обстоятельство.

Сегодня в русле разработки теоретико-методологических принципов единой картины мира, структурными элементами которой выступают научные и вненаучные формы познания, все активнее обосновывается возможность создания концептуальных оснований построения единой картины мира для разных познавательных стратегий на базе идей постнеклассической научной парадигмы. При сохраняющихся различиях в специфике этих мыслительных форм и парадигм познания можно говорить об определенных перспективах расширения области применения и использования постнеклассического методологического аппарата, идей постнеклассической парадигмы не только в сфере концептуализированного естественнонаучного и гуманитарного исследования, но также по отношению к вненаучным, «другим» формам познания. К концептуализированным формам познания, репрезентирующих научную и вненаучную онтологию, применяется общий синергетический,

междисциплинарный подход. Тот факт, что сегодня «…в разной форме

(утвердительной, когда их существование и роль признаются, и

отрицательной, когда отрицаются) и под различными названиями они

(мистические феномены) становились и становятся предметами рефлексии и

35 Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы / В.С. Степин. – М., 2006. – С. 375-376.

39

обсуждения почти каждого человека36, дает основание ряду современных

исследователей рассматривать мистицизм в качестве основной концептуализированной вненаучной формы познания, претендующей на роль всеохватывающей, универсальной онтологии, сравнение которой с онтологиями современного естественнонаучного и гуманитарного познания способствует поискам универсальной методологии исследовательской деятельности, на которую, в частности, претендует синергетика37. Новые мировоззренческие универсалии предполагают и основаны на использовании коммуникативной, нелинейной, междисциплинарной методологии (хотя в целом вопрос о расширении области применения синергетической

парадигмы в различных областях научного знания (в терминологии

В.С. Степина – концепция постнеклассической науки), остается открытым).

Новая методология исследования, разрабатываемая в рамках постнеклассической науки, основывается на том, что «в естествознании наших дней все большую роль начинают играть исследования сложных

развивающихся систем, которые обладают «синергетическими

характеристиками», включая в качестве своих компонентов человека и его деятельность. Методология исследования таких объектов сближает естественнонаучное и гуманитарное познание, стирая жесткие границы между ними»38. Возникает также «скользящая граница» между научными и вненаучными формами познания. Как отмечает Г.О. Айдемиров, «учитывая специфику современного постнеклассического этапа развития, мы вынуждены по-новому взглянуть на соотношение научного и вненаучного

естественнонаучного и гуманитарного познания претендуют такие дисциплины, как физика и психология. См: Айдемиров Г.О. Проблемы соотнесения научных и вненаучных форм познания в постнеклассическом контексте / специальность: 09.00.08 – философия науки и техники / Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. М., 2012. – 16 с.

38Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учебник для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук. – М.: Гардарики, 2006. – С. 11.

39См.: Айдемиров Г.О. Мистицизм с позиций постнеклассической картины мира // Междисциплинарные исследования: постнеклассический подход. Вып. 1. М., 2011; Айдемиров Г.О. Основные характеристики

40