из электронной библиотеки / 86745101958513.pdf

интуиция, «иррациональные скачки ума». В-четвертых, субъекто-объектные взаимоотношения пронизывает относительность: мир объектов уже не всегда и не во всем открыт познавательным усилиям субъекта, – природу приходится «пытать» экспериментом, в результатах познания признается правомерным наличие (различных и равноправных) описаний одного и того же объекта, экспериментальной ситуации. Наконец, категория причины

(причинность), приобретая неклассические черты, характеризуется как вероятностная (вероятно-возможным, допустимым становится переход от причины к следствию), на первый план выходят неоднозначные зависимости элементов внутри системы (а не зависимость системы от внешних условий),

случайность не отбрасывается, а становится условием внутренней динамики системы. Это приводит к тому, что общенаучная картина мира предстает как сложная динамическая иерархически организованная система, наиболее существенные черты которой формируются под влиянием успехов,

достигнутых наукой в изучении специфики микро-, макро- и мегамира,

механизмов наследственности, общих законов управления и обратной связи.

В эпоху становления неклассического типа научной рациональности происходит своеобразная цепная реакция кардинальных перемен в различных областях знания, в процессе которых шло формирование идеалов и норм знания новой, неклассической науки. Так, происходит отказ от прямолинейного онтологизма в пользу понимания относительной истинности теорий и картины природы, выработанной на том или ином этапе развития естествознания. На смену прежнему идеалу единственно истинной теории,

как бы «фотографирующей», копирующей исследуемые объекты, приходит допущение истинности сразу нескольких отличающихся друг от друга по своим характеристикам конкретных теоретических описаний одной и той же реальности, так как каждая их них может содержать момент объективно-

истинного знания. Это, во-первых. Осмысливаются корреляции между онтологическими постулатами науки и характеристиками метода,

посредством которого осваивается объект, во-вторых. В этой связи

131

допускаются и принимаются типы описания и объяснения, содержащие в явном виде ссылки на средства и операции познавательной деятельности.

При этом классический способ объяснения и описания может быть представлен как идеализация, рациональные моменты которой обобщаются в рамках нового подхода. В-третьих, претерпевают существенные изменения идеалы и нормы доказательности и обоснования научного знания. В-

четвертых, учитываются связи между знаниями о познаваемом объекте и характером средств и операций деятельности. А экспликация таких связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира, хотя взаимообусловленность внутринаучных и социальных ценностей и целей по-прежнему не определяют характер генерируемых наукой знаний.

Итак, мы показали, что переход от классического к неклассическому естествознанию был подготовлен изменением структур духовного производства в европейской культуре второй половины ХIХ – начала ХХ веков; кризисом мировоззренческих установок классического рационализма;

формированием в различных сферах духовной культуры нового понимания рациональности – когда сознание, постигающее действительность, постоянно наталкивается на ситуации своей погруженности в саму эту действительность, ощущая свою зависимость от социальных обстоятельств,

которые во многом определяют установки познания, его ценностные и целевые ориентации.

Важно подчеркнуть, что естествознание, формирующееся в ходе глобальной научной революции ХХ века, предполагает иного рода отношение субъект-объект, нежели это было в рамках науки классического типа (новоевропейской науки, когда субъект «выпадал» из содержательной стороны научного знания и процесса его производства). Об этом говорили и сами великие физики, авторы научной революции ХХ века, например,

В. Гейзенберг, Н. Бор. В частности, Н. Бор писал, что познание природы всегда уже предполагает присутствие человека, и надо ясно сознавать, что

132

мы не только зрители спектакля, но одновременно и действующие лица драмы84. И далее: «В наше время речь, по сути дела, идет уже не о картине природы, а о картине нашего отношения к природе. Строгое разделение мира на объективный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и

душу, в которой отражаются эти события, – с другой, уже не может служить отправной точкой в понимании современной науки».

Таким образом, к середине ХХ века осознается тот факт, что саму структуру научного знания, взятого как результат, невозможно понять без включения в эту структуру элементов его роста, ее истории. То есть,

обнаружилась необходимость учета всех процессов, которые связаны с производством знания, с творчеством, а, следовательно, – с субъектом научного исследования со всеми присущими субъекту биологическими и социальными характеристиками, равно как и с культурой. А также – с

субъектным полюсом научной деятельности – с культурой, социумом

(обществом), экономикой соответствующей исторической эпохи. Иными словами, субъектный полюс имеет своим источником человека: культура,

экономика, социальная структура общества в целом ли науки, как его элемента, – все это есть творение человека и в классической науке противостоит природе и максимально выводится из получаемого научного знания. Переход же к не- и постнеклассической науке включает все субъектные элементы в научное знание, в получаемый научный результат. В

этом важнейшая черта современной науки ХХ-ХХI столетий.

Кроме того, если в классической науке субъект был радикально неизменен, один и тот же, неподвижен и всемогущ именно благодаря своей неизменности, фиксированности, неспособности к диалогу, то в не/постнеклассической науке познающий субъект совершенно иной. Он способен к общению, саморазвитию, обладает самыми разнообразными характеристиками и, соответственно, выводится в сферу истории, социума,

культуры.

84 Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987. – С. 295.

133

Тем самым можно заключить, что само развитие естествознания, и

развитие философии науки (в лице позитивизма) свидетельствовали в

«пользу» новой роли субъектного полюса в научном исследовании.

Теперь мы перейдем к рассмотрению тех новых радикальных изменений в основаниях современной науки, которые можно охарактеризовать как «четвертую глобальную научную революцию», в ходе которой рождается новая, постнеклассичекая наука.

Последняя треть минувшего столетия и начало нынешнего – начало постнеклассического этапа науки, ставящей перед исследователями непростую задачу определения особенностей. Они на данный момент таковы:

– образец и доминанта в системе научного знания связаны с междисциплинарным характером науки и с ее проблемной (по проблемам)

структурализацией, с предметно-целевым сращиванием прикладных и фундаментальных знаний;

–объект – это по преимуществу исторически развивающиеся системы со сложной уровневой организацией своих элементов;

–субъект – это специалисты различных областей знания,

организованных вокруг комплексных исследовательских программ (с учетом социокультурных и цивилизационных моментов);

– экстериоризация знаний, означающая, что знание становится операциональным при условии его перевода компьютеризирующей наукой в некое количество информации, что со временем научные направления новых исследований будут подчиняться условию переводимости возможных результатов на язык машин, и что научным знанием будут считаться только те сведения или данные, которые удастся подвергнуть квантификации – превратить в информацию;

– причинность носит синергетический характер, в центре внимания – бифуркации, то есть точки, в которых и вокруг которых поведение системы становится крайне неустойчивым: достаточно небольших воздействий – усилий, чтобы возник новый уровень организации, и система резко изменила

134

направление своего развития (в точках бифуркации всегда содержится множество различных линий развития).

Конец ХХ века неожиданно показал: разум и наука, которые, как считалось, вели человечество по пути Прогресса, Процветания и Свободы,

завели его в тупик. Долгие столетия человек осваивал землю, познавал законы естества, объяснял природные явления, ставил их на службу себе,

создавал машины, призванные служить его потребностям за счет ресурсов планеты. Парадокс минувшего столетия свелся к тому, что наука породила немалые опасности для человечества. Гомогенная деятельность, производя невиданные блага и удобства, создала угрозу самому существованию человека. Верные знаки развернувшейся перед нами пропасти налицо.

Экологический кризис, грозящий обернуться экологической катастрофой и,

разумеется, концом существования человечества как вида. Кризис коммуникативный, проявляющий себя в усилении отчуждения между людьми. Этнические и религиозные конфликты. Межцивилизационное напряжение. Международный терроризм…

Перечень этих бед можно расширять и расширять. Но и без того очевидно: позиции разума пошатнулись. Доверие к разуму и науке пошло трещинами неопределенности и антисциентическими настроениями в обществе. Не случайно на «круглом столе» по проблеме «Перспективы научной рациональности в ХХI веке» звучали мысли о том, что естествознание, с одной стороны, обслуживает технократический дискурс,

что оборачивается различными угрозами для человечества, с другой – воспроизводит, тиражирует картину мира, культурное значение которой может быть оценено только негативно85.

Именно так на повестку дня ХХI века была поставлена проблема рациональности науки, связанная с тематикой исторической изменчивости и,

85 Новые информационные технологии и судьбы рациональности в современной культуре. Материалы «Круглого стола» // Вопросы философии. – 2003. – № 12. – С.33.

135

следовательно, исторической релятивности, несамодостаточности научного разума, рациональных параметров научного знания.

Эффективно обсуждать проблему научной рациональности можно,

лишь представляя науку в качестве фрагмента весьма разнородной и к тому же исторически меняющейся социокультурной реальности, понимая, что проблематика научного разума является всего лишь аспектом значительно более разносторонней и фундаментальной проблематики о месте и роли разума в человеческом бытии. И что, соответственно, конструктивное философское обоснование границ и возможностей научного разума так или иначе предполагает расширение границ философских исследований науки, а

также выход за пределы версии, внутри которой проблема научной рациональности некогда приобрела столь радикальный характер.

Современная философская мысль высказывается в отношении того, что преодолеть субъективизм, ставший в новое время руководящим принципом при исследовании научного знания и постепенно превративший гносеологию в основную философскую науку, можно лишь путем обращения к рассмотрению бытия как центрального понятия философии и,

соответственно, – к онтологическим, бытийным основаниям всякого знания,

в том числе, и знания научного». Напротив, при вымывании онтологической составляющей истины мы получаем технологически полезное, но полностью лишенное самоценности знание, что воспринимается как серьезный аргумент за возвращение к онтологии, а значит, и за выдвижение на первый план проблемы веры и знания. Сегодня вера нам необходима для обоснования знания, и именно таким образом она вводится в сферу философского исследования и в частности, в сферу анализа проблемы рациональности науки.

Существенные шаги к новому пониманию развития науки были предприняты в трудах Б.М. Кедрова, в которых намечался переход к третьему этапу развития нашей методологии науки, когда поле методологической проблематики вновь было существенно расширено. В

136

основании этого понимания находится соединение когнитивного и социально-психологического анализа динамики знания, в связи с чем интересы философов науки начали двигаться в сторону исследования именно социокультурных факторов, определяющих динамику научного знания.

Результатом такого понимания стал утверждающийся подход, согласно которому анализ механизмов роста знания, изучение операций,

инструментария, тех или иных концептуальных средств внутринаучной динамики необходимы, но не достаточны для понимания закономерностей развития науки. Науку следует рассматривать с точки зрения погруженности,

прежде всего, в социокультурный контекст, при этом включая в систему философского анализа как социологические, так и культурологические аспекты.

Эта тенденция получает свое развитие на следующем,

постнеклассическом этапе эволюции науки как феномена культуры.

2.4. Постнеклассическая наука в современной культуре

Переход к постнеклассической науке был подготовлен всем ходом исторического развития. Рассматривая постнеклассический тип рациональности, мы отметим, что он основан на преобладании духовно-

нравственных компонентов в рациональности с идеей «одухотворения мысли» в качестве личностной необходимости. Здесь мы заостряем внимание на том, что существенной чертой данного типа рациональности является поворот к нелинейному мышлению и синергетической научной парадигме,

где действует принцип недостаточности и последовательного, постоянного развития, готовности системы к появлению нового, к выбору альтернатив.

На изменение характера научной деятельности оказывают так или иначе влияние следующие факторы:

– интенсивное применение научных знаний практически повсеместно,

то есть во всех сферах социальной исторической жизни людей;

137

– кардинальные и существенные подвижки в средствах хранения и получения знаний, в том числе и компьютеризация науки, появление сложных приборных комплексов, обслуживающих исследовательские коллективы и функционирующие аналогично средствам промышленного производства и пр.

Постнеклассический тип научной рациональности существенно расширяет поле рефлексии над деятельностью, учитывая при этом соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами.

Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными,

социальными целями и ценностями.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми,

присущими ему основаниями науки, позволяющими выделить в мире и исследовать в дальнейшем соответствующие типы системных объектов

(простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом рождение нового типа рациональности и образа науки не следует понимать и трактовать упрощенно в том смысле, что каждый новый тип приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего ему этапа. Напротив, между ними присутствует преемственность. Так, неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность. Она всего лишь ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь-ученый имел возможность ориентироваться на традиционные классические образцы.

Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к ликвидации представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Утратив в какой-то мере свой прежний доминирующий статус, они будут продолжать использоваться в тех или иных познавательных ситуациях.

138

В настоящее время на первый план, наряду с дисциплинарными исследованиями, выдвигаются (и достаточно активно), междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. Так,

если классическая наука была ориентирована на постижение все более сужающегося, изолированного фрагмента действительности, являющегося предметом определенной научной дисциплины, то специфику современной

науки ХХ-ХХI веков определяют комплексные исследовательские программы с участием специалистов различных областей знания. Вполне очевидно, что организация подобных научных исследований в значительной мере находится в прямой зависимости, прежде всего, от определения и финансирования приоритетных направлений подготовки кадров и целого ряда других факторов. Что же касается самого процесса определения научно-

исследовательских приоритетов, то, наряду с собственно познавательными целями, все более весомое место занимают теперь цели социально-

политического и экономического характера.

Нельзя не отметить, что реализация комплексных программ неизбежно содержит в себе момент некоторого сращивания в единой системе деятельности теоретических и экспериментальных исследований,

прикладных и фундаментальных знаний, интенсификации прямых и обратных связей и опосредований между ними. В результате мы наблюдаем усиление процессов взаимодействия принципов и представлений картин реальности, формирующихся в различных науках.

Интересно то, что все чаще изменения этих картин протекают не столько под влиянием междисциплинарных факторов, сколько путем

«парадигмальной прививки» идей, транслируемых из других наук, как бы

«стирая» при этом жесткие демаркационные линии между картинами реальности, определяющими видение предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира, на развитие которой оказывают влияние не только достижения фундаментального академического знания, но и

139

результаты междисциплинарных прикладных исследований. Как представляется, в данном контексте уместно оговорить, что идеи синергетики по поиску новых парадигм познания явлений природы,

общества и созданию научной картины мира, отвечающей современным требованиям на пути интеграции наук в рамках нелинейного мышления,

зарождались и получили дальнейшую разработку в ходе многочисленных прикладных исследований, выявивших эффекты фазовых переходов и образования диссипативных структур.

Трудности, которые периодически нагнетаются вокруг проблемы соотношения теоретического и эмпирического и в целом вращаются в орбите как бы более общей по отношению к ней проблематики научной рациональности, а также отрицание какого-то однозначного критерия научной рациональности и т. д. являются, с нашей точки зрения,

проявлением своеобразного постмодернистского стиля мышления внутри самой рациональной философии. Мы разделяем позицию В.С. Швырева относительно того, что «с учетом различных форм рациональности вполне можно выработать и сформулировать некоторые исходные позиции относительно корней рационального сознания и специфики рационального мироощущения, не уходя при этом от самой проблемы»86. Почему это осуществимо?

Во-первых, к проблеме рациональности нужно подходить в ракурсе ее исторически сложившихся типов и форм, с исторически-эволюционным взглядом, без которого в данной проблеме адекватно ориентироваться весьма проблематично. Во-вторых, саму научную рациональность следует рассматривать как некий дериват, как производное от проблемы рациональности вообще, что связано со спецификой науки как формы рационально-теоретического мышления. Какова же специфика современной научной мысли? Она, прежде всего, в том, что рациональное мышление выступает здесь не как констатирующее рациональное сознание, а как

86 Берега рациональности. Беседа с В.С. Швыревым // Вопросы философии. – 2004. – № 2. – С. 121.

140