Глава 3. События и люди Казахской степи...

155

Имеет место также довольно произвольный пересмотр былых знаковых символов истории Казахстана дореволюционного перио­да: одни крупные исторические фигуры произвольно понижаются до размеров неких малозначительных карликов, а их научно уста­новленные заслуги откровенно замалчиваются, другие, напротив, превращаются на страницах новых изданий в сказочных великанов и непомерно возвеличиваются их апологетами.

Наиболее иррациональное и мистифицированное изложение военной и социально-политической истории Казахстана XVII— XIX вв. развернулось на страницах казахстанской прессы, ко­торая по массовости охвата потенциальных потребителей исто­рических знаний намного превосходит реально допустимые ти­ражи научных изданий. Авторами сенсационных «разоблачений» и «открытий» в области национальной истории стали в боль­шинстве своем ультрапатриотически настроенные казахстанские журналисты, литераторы, специалисты в области технических и точных наук, а также представители самых разных профессий, прямо или косвенно связанные с кланово-семейным бизнесом и одержимые группоцентристскими амбициями и эмоциями. На роль таких же «первооткрывателей» исторической истины замет­но претендуют и некоторые дипломированные историки, заслу­жившие свои ученые степени и звания главным образом в обла­сти истории КПСС за точное и неукоснительное следование так называемому иллюстративно-цитатническому методу в работе с историческими источниками. По верному определению известно­го казахстанского историка Б. Б. Ирмуханова, «квазипатриоты, ...вдохновляемые словами» политического руководства страны о том, что, «препарировав минувшие эпохи, тоталитаризм попытал­ся представить прошлое казахской нации как тривиальную борь­бу классов», бойцы нового идеологического фронта ринулись ре­конструировать новую отечественную историю, не располагая для этого ни знанием истории, ни современной теоретико-методоло­гической подготовкой и методикой исторических исследований. Поэтому убежденность их далеко не соответствовала убедитель­ности их аргументов» [24]. Показательным в этом отношении является следующая концептуальная установка А. Кузембайулы и Е. Абиля, объявивших в своем учебном пособии для вузов «История Казахстана» войну научной историографической пара-

дигме дореволюционного прошлого: «История казахского народа с древнейших времен и до наших дней представляет собой важ­нейшую часть всемирной истории, поэтому изучение ее занимает важное место в формировании исторического сознания молодежи. ...Однако в период колониальной зависимости у народа были от­няты не только свобода, земля, природное богатство, уникаль­ные памятники культуры, но и историческая память. ..^История казахского народа получила освещение в основном в трудах до­революционных, а затем советских российских авторов, в которых она трактовалась с позиции имперской великодержавной идеоло­гии. Отдельные представители национальной историографии, пы­тавшиеся написать более или менее объективную историю свое­го народа (С. Асфендиярое, М. Тынышпаев, Ш. Кудайбердиулы, С. Бекмаханов) были репрессированы. Сегодня перед истори­ческой наукой независимого Казахстана стоят огромные и ответ­ственные задачи. Она освободилась от многовековых оков ко­лонизации и обязана всеми силами формировать историческое сознание народа с объективных позиций» [25].

Полностью отказывая на словах в объективности дореволю­ционным и советским историкам как казахского, так, тем более, неказахского происхождения, создатели данного учебного пособия, тем не менее, не смогли сделать ничего лучше и больше того, как только позаимствовать из их трудов все необходимые для своей «концепции» исторические знания, естественно, без всяких ссылок в тексте тома на использованные источники, и не привели здесь ни одного нового достоверно установленного исторического факта, который бы уже не встречался в «необъективных» «колониаль­но-имперских» произведениях. Что же касается провозглашенного А. Кузембайулы и Е. Абилем так называемого «объективного» подхода к освещению национальной истории, то он представляет собой в их совместном творении ни что иное, как бесцеремонную попытку «этнической приватизации» общего культурно-истори­ческого достояния всех тюркоязычных народов Евразии, когда при описании различных крупных событий и явлений далекого про­шлого назойливо муссируется один и тот же баснословный тезис о том, что все это — «именно наше и ничье больше наследие».

Метод А. Кузембайулы и Е. Абиля называть казахскими все исторические реальности древнего мира и эпохи средневековья

156

Научное знание и .мифотворчество...

получил свое дальнейшее развитие в серии книг К. Даниярова, посвященных истории дореволюционного Казахстана. Объявив по отдельным лингвистическим созвучиям имен, топонимов, этнони­мов и некоторых терминов различные племена, входившие в со­став раннесредневековой Монголии и позже — Золотой орды «ка­захскими», а Чингисхана — «казахом» по происхождению, автор «Альтернативной истории Казахстана» и более поздних изданий аналогичного характера безапелляционно утверждает, что только он в отличие от всех казахстанских историков, работавших и по­ныне «работающих в отечественной исторической науке», показал «подлинную историю казахского государства». Все те историки, которые не приемлют его суждения и выводы, далее резюмирует К. Данияров, не являются «подлинными патриотами Казахстана» и должны оцениваться научной общественностью как «фальси­фикаторы» [26]. В том же непримиримом духе, хотя и с не­сколько завуалированными личными амбициями, высказываются и некоторые другие создатели «подлинной» национальной истории, пытающиеся агрессивно подавать свое мнение в республиканских СМИ и отдельных печатных изданиях как истину в последней инстанции.

При достаточно беглом знакомстве со многими современнымипубликациями по дореволюционной истории Казахстана не всегда можно четко разграничить среди них и внутри каждого из них научную реконструкцию прошлого и его мифологизированную мо­дификацию, т. к. контуры обеих этих конструкций бывают доволь­но расплывчатыми. Нечеткость последних обусловлена не только специфической сложностью самого конкретного объекта истори­ческого познания, но и такими когнитивными и социокультурными факторами, как степень включенности в сознание профессиональ­ного историка разных мировоззренческих и идеологических штам­пов, его «играми» с властью, участием в политической борьбе пар­тий и групп и т. д. Безусловно, все перечисленные обстоятельства в той или иной мере воздействуют на мышление исследователя и способствуют проникновению в его произведения различных ми­фологических элементов.

С другой стороны, некоторые авторы-непрофессионалы и псев­долюбители истории, стремясь повысить убедительность своих версий для влиятельной интеллектуальной элиты страны, созна-

157

Тлава 3. Событиям люди Казахской степи...

тельно или интуитивно применяют отдельные методы и приемы аргументации, принятые в науке, и тем самым внешне довольно удачно имитируют научный поиск.

Тем не менее при всей отмеченной проницаемости и относи­тельной маргинальности многих современных исторических рекон­струкций для вненаучной историографии в ее наиболее типичной, широко распространенной форме характерны некоторые специфиче­ские черты, которые существенно отличают новое мифотворчество от исследований научного характера, т. е. от так называемого незаинте­ресованного исторического знания. В числе таковых, на мой взгляд, можно указать следующие характеристики: отсутствие у создателя исторического произведения ясного представления об истории как научной дисциплине, характера труда профессиональных истори­ков и методов работы с историческими источниками.

В современном науковедении принято отделять в структуре исторического знания, начиная с нового времени, научную форму познавательной культуры от других форм исторического знания и познания — художественного творчества (литература, живопись, кино и т. д.), религии, мифологии и совокупности обыденных практически полезных знаний и представлений (жизненного опыта и т. п.) об исторической действительности; а также разграничи­ вать соответствующие ее научному уровню отражения приемы и методы извлечения нужной информации из исторических источ­ ников и разного рода ненаучные мировоззренческие стереотипы восприятия прошлого. .

В настоящее время общепринятым является представление о том, что наука, как феномен культуры, возникла на определенном этапе истории человеческого общества (XVII — сер. XIX в.) в результате разделения предметной деятельности, которое сначала привело к обретению духовным производством своего самостоя­тельного бытия относительно материального производства (эко­номики) и иных форм социальной практики (система управления, политика и т. п.), а затем воцарилось и в самом духовном произ­водстве. «Познавательная деятельность и познавательная культу­ра выделились в особую область и особый род занятий определен­ного контингента людей. Внутри этой области отныне накаплива­ются знания и вырабатываются методы и формы познания» [27]. Данный феномен и называется наукой. «Наука, — писал изве-

158

Научное знание и мифотворчество...