Shaub_I_Yu_Mif_kult_ritual_v_Severnom_Prichernomorye_VII-IV_vv_do_n_e

Шауб И. Ю. Миф. культ, ритуал в Северном Причерноморье

Европе, культа Деметры-Европы (Paus. IX, 39, 4)105 и указание Лу­ киана о существовании в финикийском городе Сидоне святилища Астарты (т. е. Афродиты) Европы (Lucian. De dea Syr., 4). На монетах Сидона, который наряду с Беотией и Критом был важнейшим центром мифов, связанных с Европой, постоянно встречается изображение Европы на быке (Lucian. De dea Syr., 4).

Присутствие на всех рыбных блюдах из тризн Большой Близницы наряду с Европой изображений Эротов с тимпанами может служить намеком на связь сюжета Европы с дионисийской сферой. На связь с культом хтонического Диониса, вероятно, указывает наличие в повторной тризне, найденной в кургане, обломков оксибафа с изо­ бражением вакхической сцены (Ростовцев, 1914, с. 15). Возможно, еще более наглядным свидетельством существования в ритуале тризн Большой Близницы связи с идеями этого культа является использо­ вание в тризне I гротескных терракот старика с кошельком и актера в роли беременной женщины (ОАК, 1865, табл. VI, 6-7). Культ хто­ нического Диониса, фиксируемый на Боспоре (Шауб, 1987а, с. 15), нашел яркое отражение и в других предметах погребений Большой Близницы (Alexandrescu, 1966, р. 81; Шауб, 1987, с. 30, 31).

В связи с тем значением, которое имеет находка в тризне 3 Боль­ шой Близницы рельефного лекифа с изображением Европы на быке (см.: рис. 50), важным памятником является лебет из Синопы, укра­ шенный рельефными изображениями, среди которых мы видим Европу на быке, очень близкую по стилю к изображению на нашем рельефном лекифе (Kammerer-Grothaus, 1976, S. 245). Интересно, что лебет из Синопы украшен, кроме изображения Европы на быке, еще четырьмя рельефами: опирающийся на сатира пьяный Дионис; сидящая женщина, склонившаяся к мальчику, на заднем плане — бо­ родатая герма; нереида, везущая щит Ахиллу; менада с пантерой (Kammerer-Grothaus, 1976, Abb. 1-8). Как мы видим, изображение Европы на быке на синопском дебете, который, судя по отличной сохранности, несомненно, происходит из погребения, окружено тремя дионисийскими сюжетами106 наряду с нереидой на гиппокам­ пе (о значении этого сюжета мы уже говорили выше). Изображения на данном сосуде — яркое свидетельство того, что сюжет Европы на быке был связан с дионисийским кругом.

105 Существуют и изображения этой богини (см.: Zahn. 1983, Taf. 21,2; 30, 1).

106 О связи изображения женщины с ребенком и гермой с дионисийской сферой см. Kammerer-Grothaus, 1976, S. 241; ср.: надгробие середины IV в. Апфы, жены Афинея, из Пантикапея (ОАК, 1882-1888. с. 19, № 24).

390

Глава VII. Религиозная жизнь населения Боспора

-----------------------------------------------------------------------------------

Суммируя все сказанное по поводу рассматриваемого сюжета, можно, на наш взгляд, с достаточным основанием предполагать, что образ Европы очень долго сохранял черты древней Великой богини Эгейского региона, что, в частности, позволило греко-варварскому населению Боспора ассоциировать Европу со своей Великой богиней. Это обстоятельство, а также включение Европы в дионисийский круг, вероятно, способствовало тому, что ее'путешествие (в погребальном контексте) стало символом путешествия в загробный мир, а сам образ ассоциировался с идеями бессмертия (ср.: Скржинская, 1997, с. 96). М. И. Ростовцев находил в ней черты того же самого эгейского божества, что, по его мнению, могло быть обусловлено пребывани­ ем в Причерноморье в доколонизационный период ахейцев и карийцев (Rostovzeff, 1921, р. 462; Денисова, 1981, с. 110, 111). Следует отметить, что в культуре Триполья явственно прослеживается гла­ венствующее положение богини — матери и возлюбленной богабыка, причем атрибутом богини здесь, как и в Эгеиде, является лабрис, а весь этот комплекс представлений имеет отчетливый хтонический оттенок (см.: Петренко, 1987, с. 150).

Парис

На примере рассмотрения образа Европы — самого популярного мифологического персонажа на греческих сосудах, обнаруженных в тризнах боспорских курганов, — мы уже продемонстрировали, какие богатые возможности имеются для исследования религиозных представлений населения Боспора при анализе семантики изобра­ жений на предметах погребального инвентаря. В свою очередь, выводы, сделанные на периферийном, боспорском материале, могут служить для прояснения сути некоторых образов античной мифоло­ гии. Здесь мы постараемся доказать справедливость этого утвержде­ ния, обратившись к Парису, важному персонажу троянского цикла мифов, изображения которого неоднократно встречаются на пред­ метах, найденных в боспорских курганах IV в. (Шауб, 1993).

Рассмотреть этот образ пристальнее побуждает и устойчивое мнение, согласно которому «все попытки причислить Париса к мифологическим образам потерпели неудачу... Он — просто сказоч­ ный принц» (Wiist, 1949, Sp. 1489). Это мнение Э. Вюста, насколь­ ко нам известно, никто не оспаривал (см., напр.: Geisau, 1972; Натре, 1984).

391

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

На Боспоре Парис появляется в IV в. на предметах аттического художественного ремесла, обнаруженных в пантикапейских курганах. Это — знаменитое изображение суда Париса на пластинах слоновой кости (см.: Передольская, 1945, табл. II—III), украшавших саркофаг из Куль-Обского кургана107, изображение той же сцены на одной «боспорской пелике» (эти пелики, как известно, являлись в IV в. важнейшими предметами погребального инвентаря боспорских гроб­ ниц), а также интереснейший комплекс тризны (ОАК, 1862, с. 4), в которой были использованы три роскошных сосуда: огромный кратер (OAK, 1863, табл. III), гидрия (там же, 3 и сл., табл. V, 1, 2) и лекиф (там же, табл. V, 3, 4 )— все с изображениями Париса: суд Париса представлен на кратере, соблазнение им Елены — на гидрии и ее похищение — на лекифе.

Итак, Парис представлен на предметах, либо специально пред­ назначенных для погребальных целей (саркофаг, пелика), либо на сосудах, использованных в культе мертвых (вазы из тризны). Это позволяет с уверенностью говорить об определенной семантической нагрузке рассматриваемого образа.

Возможно, определенную роль в появлении Париса на Боспоре сыграли его иконография варвара и характернейшая черта, которой наделил его эпос— отличного лучника, что могло импонировать эллинизированным варварам, для погребения и поминовения которых использовались предметы с его изображениями.

Еще более важную роль могла играть мифологическая связь Па­ риса с Афродитой, Аполлоном и Дионисом — основными богами пантеона боспорян.

Так, Афродита выступает не только постоянной покровительни­ цей Париса, но у поздних авторов — его возлюбленной (Напр.: Prop. Ill, 30, 37).

О том, что данный факт никоим образом не является измышле­ нием этих авторов, свидетельствует не только образ Елены — ми­ фологического дублета Афродиты108, но и иконография Елены на вышеуказанных гидрии и лекифе, где она представлена в виде Аф­ родиты. (Рисунок на гидрии изображает Елену в роскошном калафе сидящей на троне, причем верхняя часть ее тела обнажена; на леки­ фе она изображена практически совершенно нагой. Подобная трак­

I 107 Похоже, что на узкой стороне саркофага была представлена и другая сцена с участием Париса, быть может, соблазнение Елены (см.: Передольская, 1945, с. 75).

108 Елена очень напоминает Ариадну (Nilsson, 1967. S. 315), которая идентифициро­ валась с Афродитой (Gruppe, 1906, S. 238. 244).

392

Глава VII. Религиозная жизнь населения Боспора

---------------------------------- *------------

товка не характерна для эпической Елены (см., напр.: Engelmann, 1890), но типична для Афродиты (Delivorrias, 1984).

На связь Париса с Аполлоном указывает не только литературная традиция, согласно которой троянский герой считался учеником бога в стредьбе из лука и его возлюбленным, но, возможно, и изображение на обратной стороне вышеупомянутого кратера, где представлена встреча Аполлона и Диониса в окружении дионисийского фиаса на фоне аполлинических символов (OAK, 1863, табл. IV). Эта интерес­ нейшая сцена, являющаяся одним из свидетельств слияния в IV в. представлений об Аполлоне и Дионисе (Шауб, 1989, с. 128, 129), может служить дополнительным аргументом в пользу старой гипо­ тезы М. Майера о связи Париса с вакхическим циклом (см.: Turk, 1902, Sp. 1581). Об этой же связи говорит, на наш взгляд, и изобра­ жение Париса на фреске Полигнота в лесхе книдян, известное нам по сообщению Павсания. Описывая обитателей Аида, изображенных великим живописцем, Павсаний упоминает и Париса, «хлопающего руками по-деревенски» для привлечения внимания Пентесилеи» (Paus. X, 31, 8). Б. Швайцер (Schweitzer, 1936) убедительно показал, что Павсаний или его эллинистический источник в данном случае неверно понял изображение Полигнота, в действительности пред­ ставившего Париса танцующим восточный танец окласма, отличи­ тельной чертой которого являлись хлопки в ладоши.

Опираясь на остроумную гипотезу Л. Курциуса (Curtius, 1928, S. 281 ff.), предположившего, что главным персонажем ряда аттиче­ ских вазовых рисунков конца V в., среди которых выделяются тан­ цоры окласмы, является Сабазий, мы связываем многочисленные изображения подобных танцоров, запечатленные в терракотах, на рельефных сосудах и на золотых бляшках из боспорских гробниц, с культом Сабазия или фракийского Диониса (резкой грани между этими божествами фракийские и малоазийские культы не делают, а некоторые античные источники прямо указывают, что Сабазий — это фракийский Дионис) (см.: Шауб, 1993, прим. 21). Сабазий в ве­ рованиях мистов давал надежду на вечную загробную жизнь (напр.: Schol. Aristoph. Vesp. 9; Orph. h. 48), поэтому неудивительно, что изображения танцоров его культа помещались в могилы.

Поскольку некоторые терракотовые статуэтки и рельефные со­ суды, изображающие танцоров окласмы, иконографически ничем не отличаются от изображений Париса (те же восточные одежды, включая и фригийский колпак, отсутствие бороды), можно предпо­ ложить, что в ряде случаев представлен именно он (Ростовцев, 1913, с. 431).

393

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

Учитывая популярность образа Париса не только на боспорских, но также и на южноиталийских (напр.: ДБК, табл. 70а, 7; OAK, 1859, 1862. Табл. Ill, 1) и этрусских (Turk, 1902, Sp. 1616 ff.) погребальных памятниках, можно предположить, что связь Париса с потусторонним миром была обусловлена некими древними представлениями о нем, как о боге-губителе, божестве смерти.

В пользу этой гипотезы можно привести следующие аргументы. У Гомера Парис выступает как смертоносный лучник, аналог стреловержца Аполлона. В этом качестве ему как нельзя лучше подходит обращение bvcmpxq — «несчастный (в значении «прино­ сящий несчастье») Парис» (Н от. 11. III 39; XIII 769), которому соот­

ветствует у Эврипида апюларц «страшный Парис» (Нек. 944).

Не исключено, что можно эвфемистически трактовать и второе греческое имя Париса — Александр, т. е. «защитник мужей».

Мать Париса именуется Гекуба или Гекаба, которая является не чем иным, как троянской ипостасью хтонической Артемиды-Гекаты (Geisau, 1965, Sp. 975); сестру Париса зовут Поликсена (ПоАл3^гуо<; букв, «гостеприимный») — это эпитет Гадеса: Dorrie, 1972, S. 1014; ср.: Volkmann, 1972, S. 1013).

Историю похищения Парисом Елены можно сравнить с мифом о похищении Коры-Персефоны Плутоном. На это сходство указывают как детали изображений обоих событий (четверка коней, колесница

ипроч.), так и несомненная родственность женских персонажей. В Елене прослеживаются не только явственные черты Эгейского божества растительности (Nilsson, 1967, S. 315), но и царицы смер­ ти, каковой она выступает на острове Левка, в качестве супруги Ахилла (Paus. Ill, 19, 13), древнего бога мертвых (Хоммель, 1981).

Наконец едва ли случайным является и тот факт, что в соответст­ вии с пророчеством Гектора, стрела Париса поразила Ахилла в воро­ тах (Apollod. epit. V. 3), поскольку связь с ними — характерная черта бога мертвых (ср.: эпитет Гадеса Пг)А,артт|(;) (Gruppe, 1906, S. 400).

Всвете вышеприведенных данных многозначительной выглядит

иодна из главных функций Париса — пастушеская, функция, семан­ тически тесно связанная с представлениями о целом ряде (прежде всего индоевропейских) богов потустороннего мира (см., напр.: Топоров, 1982, с. 292).

Можно было бы привести еще ряд соображений в пользу нашей гипотезы, однако и сказанного, кажется, достаточно, чтобы серьезно усомниться в том, что Парис — это «просто сказочный принц».

Итак, все изложенные выше факты, гипотезы и предположения позволяют сделать вывод о том, что Парис в религиозно-мифологи-

394

Глава VII. Религиозная жизнь населения Боспора

V

ческих представлениях боспорян был тесно связан с загробным миром. Последнее обстоятельство можно объяснить тем, что в об­ разе этого эпического героя еще долго сохранялись черты древнего (фригийского?)109 божества смерти.

Мы проанализировали изображения Европы и Париса, представ­ ленные на разных вещах, в том числе и на пеликах керченского стиля. Теперь обратимся к сюжетам,жоторые представлены в основ­ ном на погребальных сосудах данного стиля.

Мифологические сюжеты на керченских вазах

Дионис, Афродита и Эрот

Самым распространенным мифологическим сюжетом росписи керченских ваз являются, как и следовало ожидать, изображения Диониса и его фиаса. Так, Дионис с фиасом, а также часто с Ариад­ ной (которая нередко имеет черты менады) представлен на много­ численных пеликах, ойнохоях и колоколовидных кратерах, найден­ ных на Боспоре, а также на кратере из Ольвии.

Судя прежде всего по керченским вазам, Афродита в представле­ ниях боспорян сближалась с Корой-Персефоной как Владычицей потустороннего мира. Об этом ярко свидетельствуют не только сюжеты ваз, терракоты, ювелирные изделия, но, прежде всего, комплекс находок из жреческих погребений кургана Б. Близница (см.: Шауб, 1987а).

Хтоническая Афродита на керченских вазах родственна хтоническому Дионису: их фиасы соседствуют на одних и тех же изображе­ ниях, Эрот почти постоянно присутствует в дионисийских сценах (Шталь, 1989, с. 113).

Исследование керченских ваз блестяще подтверждает мнение М. И. Ростовцева (1914, с. 290) о том, что Афродита на Боспоре во всяком случае с конца IV в. рассматривалась как хтоническая боги­ ня, близкая царству мертвых.

«По аналогии с ситуацией в Великой Греции, где обмен религи­ озными идеями между греками-колонистами и местным населением

т Возможно, от имени Парис происходит название фригийского города Парион (см.:

Wiist, 1949, Sp. 1486).

395

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

привел к тому, что Афродита и Дионис оказались связанными единым хтоническим культом с вероятным преобладанием первой (см.: Smith, 1976, р. 5 сл.), можно думать, что и на Боспоре Афродита (часто вместе с Дионисом) считалась пособницей перехода душ умерших

вмир иной, причем смерть воспринималась как брак, а Афроди­ та — его устроительницей. Надо полагать, именно этой ролью хтонической Афродиты продиктован в керченской вазописи интерес к брачным ритуальным омовениям, предсвадебному ритуальному оде­ ванию-украшению невесты (реже — жениха), свадебному торжест­ ву и приношению свадебных даров, а также любовным притязаниям, домогательствам, преследованиям» (Шталь, 1989, с. 115).

Обратив внимание на то, что на керченских вазах в сюжете омо­ вения женщин купающейся представлена всегда только одна из них, К. Шефольд (Schefold, 1934, S. 149-150), по его собственному при­ знанию, не мог решить дилемму символического или реалистиче­ ского истолкования этого сюжета.

Для Г. Смита (Smith, 1976, р. 41 и др.) любое изображение на вазе — это символ.

По И. В. Шталь (1989, S. 117), «решение вопроса в единстве того и другого подхода к изображаемому, в присущем зрелой античности видении реальности как символа и символа как реальности».

Крассмотренным выше непосредственно примыкает другой «эро­ тический» сюжет — «любовное преследование» (определение К. Шефольда). Некоторые мотивы добывания невест при помощи силы, нашедшие отражение в краснофигурной вазовой живописи, имели корни в исконном греческом мифе, другие, судя по всему, нет (Шталь, 1989, с. 130). К первой группе относятся сюжеты, связанные с Зевсом, Посейдоном, Пелопсом, Парисом, ко второй — преследования жен­ щин Дионисом на пантере или грифоне, похищение женщин Эрота­ ми, сюжеты, где в роли преследователей женщин выступают персо­ нажи в восточных костюмах и т.д. Эти сюжеты известны лишь по изображениям на керченских вазах и являются «соединением народ­ ных верований с «отзвуками» сравнительно поздно освоенных ан­ тичной мифологией и еще новых для античного древнегреческого эпоса, созданного по мотивам «варварского». Не забудем также, что упомянутые мифоэпические предания, прежде чем выйти на плос­ кость живописного изображения, прошли сравнительное осмысление

впределах дионисийско-орфического круга верований» (там же, с. 131). (Так в дионисийско-орфическом кругу оказался «средством передвижения» Диониса грифон, который, как и Дионис, был в Гре­ ции «пришельцем»).

396

Глава VII. Религиозная жизнь населения Боспора

V

Подробно рассмотрев сюжетную роль Эрота’, и прежде всего Эрота-преследователя, в росписи керченских ваз, И. В. Шталь (там же, с. 133-134) пришла к выводу, что в своем значении он вышел за пределы как афродисийского, так и дионисийского фиасов; в какойто момент Дионис и Эрот, восседающий на пантере, оказались внут­ ренне сближенными, едва ли не идентичными по своей семантике: «Эрот в смертоносном похищении душ занял место Диониса... Не значит ли это, что большой, выделенный белым, Эрот Преисподней в изображении керченских ваз имеет собственные семантические корни, «уходящие» в подземный мир, и не является ли этот Эрот в народных верованиях божеством Преисподней? В последнем случае он оказался бы и генетически однотипным с Эротом апулийских ваз, выполняющим в сюжетах вазовой живописи те же функции, что и аттический керченский Эрот, но отличным от него иконографически» (там же, с. 134).

ВЭроте апулийских ваз Г. Смит (Smith, 1976, р. 6) видит загадоч­ ное местное божество Великой Греции Миса, а издатель книги Смита Дж. Андерсон — хтонического бога греческих народных верований. «Обращает на себя внимание специфическая, лишь боспорскому изображению присущая иконография Эрота-всадника, не засвиде­ тельствованная в иных областях вывоза аттических керченских ваз,

ирезкая его противоположность изнеженному двуполому Эроту местных ваз Великой Греции» (Шталь, 1989, с. 134).

Вросписи керченских ваз женщин преследуют также люди (пеш­ ком или верхом) в восточных костюмах. Этих персонажей К. Шефольд (Schefold, 1934, S. 149) считает слугами господина подземно­ го мира, выполняющими его волю. Знаменательно, что все вазы с подобными изображениями происходят из мужских погребений боспорских некрополей.

«С мнением К. Шефольда не согласиться нельзя, однако вопрос по-прежнему остается не вполне ясным, — пишет И. В. Шталь. — Кем был изначально восточный человек, занявший место Диониса на грифоне и тем сравнившийся с божеством, представший как бы его ипостасью? Кто этот юноша в хламиде? Сам Дионис в его не­ обычной иконографии, быть может, испытавшей на себе традиции Фракии и Боспора? Но если это и не Дионис, то восточный всадник близок к Дионису. Из всего этого явствует пока только одно: некогда человек в восточном костюме, преследующий женщин в подземном мире, был Хозяином подземного мира и потому сохранил в нем определенное независимое положение, выше положения сатиров и менад и в отстранении от них» (Шталь, 1989, с. 136).

397

Шауб И. Ю. Миф, культ, ритуал в Северном Причерноморье

«Палестриты»

Самое значительное место среди Bdex сюжетов росписи ваз кер­ ченского стиля занимают так называемые «палестриты» — изобра­ жения задрапированных в гиматии фигур, в спокойной'позе стоящих друг против друга. Обычно композицию составляли два, реже три или четыре фигуры, иногда изображалась только, одна. Пол этих фигур часто определить трудно, иногда это женщины, но в основном, кажется, мужчины. Большинство специалистов по античной кера­ мике расценивает эти изображения как «бессодержательные». Так, по мнению Б. В. Фармаковского (1902, с. 555), эти «картины малопомалу не только теряют всякую связь с главной стороной вазы, но делаются и сами совершенно бессодержательными, обращаясь как бы в простой орнамент, который делается по одной схеме и мане­ ре».

Даже такой глубокий и тонкий ученый как К. Шефольд признавал за этим сюжетом только декоративное значение: «Лишь символиче­ ское значение хранит изображения на лицевой стороне вазы от па­ дения в чистую орнаментальность, как это можно видеть на ее обо­ ротной стороне» (Schefold, 1934, S. 146).

Обращают на себя внимание два факта: во-первых этот сюжет в практически неизменной форме сохраняется в роспири керченских ваз на протяжении всего IV в. Кроме того, «в конце концов те бес­ содержательные фигуры, которые сначала допускались только на стороне, не выставлявшейся напоказ, на позднейших вазах появлят ются и на главных картинах. Образцов таких ваз очень много было найдено в Южной России» (Фармаковский, 1902, с. 556).

Поскольку речь идет о важных предметах погребального инвен­ таря, то это явление можно понять, если представить, что «сюжет вбирал в себя и концентрировал в себе квинтэссенцию, суть сакраль­ ной погребальнсой символики дионисийско-орфического круга ве­ рований, был его знаком в донельзя обобщенном, абстрагированном варианте. Ни с каким другим отдельно взятым сюжетом этот сюжет, действительно, не был связан, но только потому, что был разом связан со всеми сюжетами росписи керченских ваз» (Шталь, 1989, с. 157).

Набор «предметов-символов», составляющих композицию сов­ местно с фигурами в [иматиях и определяющих смысл сюжета, жестко регламентирован. Между фигурами (на голове некоторых из них повязка — знак приобщения к мистериям), всегда обращенными

398

Глава VII. Религиозная жизнь населения Боспора

V

лицом к друг другу и к центру, располагается предмет их внимания: стела, знак таинства, смерти и причастности фи1?ур в гиматиях к погребальному культу; алтарь, указывающий на сакральность про­ исходящего, или, наконец, обнаженная фигура — тот, чей переход в иной мир удостоверяют фигуры в гиматиях.

«Дионисийско-мистериальным» фоном изображения служит обычно тимпан, знак дионисийства; фиала над алтарем, из которой совершают возлияния; жертвенные кушанья. Стленгиду (стригиль), признак готовности к браку, держит в руке или тот, кто переходит в мир иной, или одна из фигур в гиматиях.

«По сути, сюжет с фигурами в гиматиях в обобщенном виде зна­ менует все то же таинство перехода из одного мира в другой — через сакральный брак-смерть» (Шталь, 1989, с. 158).

Амазонки

Изображение амазонок, как уже неоднократно отмечалось выше, является одним из наиболее популярных мотивов, представленных на предметах погребального инвентаря боспорских могил, в част­ ности, на краснофигурных пеликах. Представление о связи этого женского конного воинства с Великой богиней, выдвинутое М. И. Рос­ товцевым и развитое автором этих строк (см.: Шауб, 1983; Шауб, 1993; Шауб, 1999, с. 214 сл.), наглядно подтверждается изображени­ ем змееногой богини на панцире амазонки, представленной на боспорской пелике, обнаруженной в одной из пантикапейских могил (см.: илл. к главе IV).

Аримаспы и грифоны

Одним из самых распространенных сюжетов росписи ваз керчен­ ского стиля в Северном Причерноморье является изображение всад­ ников в восточных одеждах, сражающихся с грифонами. Это, судя по всему, аримаспы. По аналогии название «аримаспы» исследова­ тели перенесли и на облаченных в восточные костюмы персонажей, преследующих женщин (Schefold, 1934, S. 147).

Как бы ни решалась проблема реальности племени аримаспов (см.: Доватур и др., 1982, комм. 249; Шталь, 1989, с. 137 сл.), для нас это не имеет принципиальной важности.

399