2. Миф, технология, наука

Попробуем задать себе вопрос: является ли возникновение науки некоторой железной закономерностью в развитии человеческой истории, могут ли культуры, обладая разнообразными познаниями и техни­ческими навыками, не создавать тот тин производства знания, который получил имя «наука»?

В большинстве своем историки науки согласны с тем, что такое возможно.

В Египте, Месопотамии, Индии, Китае, Центральной и Южной Америке доколумбовой эпохи существовали великие цивилиза­ции, накопившие гигантский и по-своему глубокий, своеобразный опыт производственных навыков, ремесел и знаний, но не создав­шие науки в современном смысле слова.

В технологическом плане Поднебесная империя Китая ощутимо обгоняла западноевропейскую цивилизацию вплоть до XV в. Китай дал миру порох, компас, книгопечатание, механические часы и технику железного литья, фарфор, бумагу и многое, многое другое. Китайцы смогли развить великолепную технику вычислений и применить ее во многих областях практики. По мнению известного английского историка Джозефа Нидама, между 1 в. до н.э. и XV в. н.э. с точки зрения эффективности приложения человеческих знаний к нуждам человеческой прак­тики китайская цивилизация была более высокой, чем западная. Но науки как таковой эта империя не создала. В Индии религиозные каноны требовали строгого постоянства звуков священных санскритских текстов, и ради этой цели была изобретена поражающая своей детальностью грамматика, позво­лявшая очень точно описывать звуковой строй языка, которая приводит в изумление даже лингвистов современности, ибо она предвосхитила теоретическую фонологию. Да и мало ли других удивительных достижений насчитывает индийская культура! Достаточно вспомнить ее математику, медицину, разнообразную ремесленную практику... Однако познание внешнего мира не признавалось в Древней Индии высшей цен­ностью и благом для человека. Говорят, когда Будду спрашивали о природе мира, его происхождении и законах, он, как свиде­тельствует традиция, отвечал «благородным молчанием». Человек, в теле которого застряла стрела, говорил Будда, должен стараться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она сделана и кем пущена.

Древний Вавилон создал развитую арифметику, на которой базировались точные геометрические измерения и обработка астрономи­ческих наблюдений. Вавилонская астрономия, в свою очередь, была средством государственного управления и регулирования хозяйст­венной жизни, она была нужна прежде всего для составления календарей и предсказания разлива рек. И нам хорошо известно, что учи гелями древних греков в области математики и философии были прежде всего египтяне, которые сумели передать им многое из того драгоценного познавательного опыта, который был накоплен в Вавилоне и Месопотамии, доба­вив при этом то, что было накоплено ими самими.

В каком же смысле те историки науки, которые считают местом рождения науки Древнюю Грецию, выводят из рассмотрения эти замечательные достижения более древних культур?

Речь идет о том, что научное познание мира – это не просто объяснение его устройства, которое дает миф, и не просто технологические знания, которые могут вырабатываться, опираясь и на указания мифа, и на практическую повседневную жизнь, и быть «побочным проду­том» магических и ритуальных действий религиозного содержания.

Ни миф, ни технология

сами но себе никогда

не превращаются в науку.

Каким же образом мог произойти этот духовный скачок, столь важный в перспективе мировой истории?

Известный историк античной науки И. Д. Рожанскнй пишет: «В странах Ближнего Востока математические, астрономические, медицин­ские и иные знания имели прикладной характер и служили только практическим целям. Греческая наука с момента своего зарождения была наукой теоретической; ее целью было отыскание истины, что определило ряд ее особенностей, оставшихся чуждыми восточной науке».

— Так, ни вавилоняне, ни египтяне не проводили различия между точными и приближенными решениями математических задач. Любое решение, дававшее практически приемлемые результа­ты, считалось хорошим.

— Напротив, для греков имело значение только строгое решение, полученное путем логических рассуждений.

— Вавилонские астрономы умели наблюдать и предсказывать многие небесные явления, включая расположение пяти планет, но они не ставши» вопроса о том, почему эти явления повто­ряются.

— Для греков же именно этот вопрос был основным, и они начали строить модель Космоса.

Первичным источником космологических учений для греческих мыслителей были, конечно, восточные мифы (например, идея первичного бесформенного или неопределенного состояния Вселенной, чаще всею представляющегося в виде водной бездны), однако в греческом контексте египетский миф претерпевает такую трансформацию, 410 становится философией, т.е. учением, которое должно быть рационали­зировано. которое можно опровергнуть и т.п.

Что же случилось?

Общий духовный скачок, который произошел в Греции в VI—V вв. до н.э., подчас именуется «греческим чудом». В течение очень небольшого исторического срока маленькая Эллада стала лидером среди народов Средиземноморского бас­сейна, опередив более древние и могущественные цивилизации Вавилона и Египта.

Это время великого перелома в жизни греческого общества, эпоха освобождения от власти родовых вождей, возникновения самоуправляю­щихся городов-полисов, интенсивного развития мореплавания, торговли.

Это эпоха зарождения такой формы государственного устройства, которая греками же была названа «демократией» (властью народа).

Активность народа, невиданное, и ранее невозможное в условиях восточных деспотий участие его в управлении социальной жизнью требо­вали соответствующих форм выражения, и они были удачно найдены.

Прежде всего греческие полисы стихийно создали формы жизни, обеспечивавшие возможность довольно свободной, открытой коммуникации и информационного обмена. В центре города-полиса располага­лась агора – рыночная площадь. Это было место, на котором происходило народное собрание, но оно было и рынком, где продавались съестные припасы и ремесленные изделия. В приморских городах, например в Милете, агора находилась близ гавани.

Постепенно вокруг центральной площади начали концентрироваться различные общественные здания и храмы. Агора начала обстраи­ваться портиками, где посетители находили зимой защиту от дождей и холодного ветра, а летом – от зноя. Широкое обсуждение текущих дел, выбор должностных лиц, открытый суд приводили к столкновению мнений и интересов. Следствием было появление ораторского искусства, которое в кратчайшие сроки достигло высот совершенства.

Надо подчеркнуть, что искусство оратора – это искусство убеждения в условиях, когда каждый вправе сомневаться, требовать доказа­тельств, задавать вопросы и возражать. Подобное невозможно во время проповеди, школьного урока или в условиях, когда отдает приказ облаченное непререкаемой властью лицо.

В лоне ораторского искусства рождалась логика.

В правилах чистой рациональности, неумолимых сегодня законах логики давно заглохли возбужденные крики толпы и давнее красноречие оратора, но именно там – в спорах об общественных работах, о ценах, о виновности подсудимого и т.п. – получили они свой исток. Логика греков, таким образом, с самого начала носила характер диалога, логики спора; она была механизмом человеческого общения в условиях, когда традиционные, мифологические координаты общественной жизни уже пришли в упадок. В дальнейшем эти правила стали не только нормами коммуникации, но и правилами мышления вообще.

Итак, наука (как рациональное мышление) и

демократия связаны изначально.

И законы Солона (594 г. до н.э.), реформировавшие обществен­ную жизнь Афин, были одним из тех деяний, отдаленным последствием которых явилось чудо греческой философии и науки.