78. Понимание и объяснение.

Понять предмет, значит выразить его сущность, т.е. причины и законы его бытия, в логической форме - в виде понятия. Эта же самая форма позволяет и объяснить понятое, выразив мысль с помощью знаков (слов, цифр, чертежа и т.д.) либо практических действий. Таким образом, объяснение предполагает понимание и является его логическим продолжением. Невозможно объяснить то, что ты не понимаешь. Напротив, если ты действительно понял вещь, т.е. выразил ее сущность в понятии, объяснение ее не представляет какой-либо сложности.

В конце XIX века немецкие кантианцы противопоставили методы объяснения и понимания. Объяснение, полагали они, характерно для естествознания и математики, где разум имеет дело с лишенными духа внешними вещами; историческое же, гуманитарное знание добывается методом понимания - проникновения в духовный мир других людей и культур. Метод объяснения обобщает явления природы, игнорируя их индивидуальность, а метод понимания, напротив, нацелен на выявление индивидуального содержания феноменов человеческого духа.

Эта дилемма объяснения и понимания строится на толковании отношения категорий всеобщего и единичного (индивидуального). Помимо абстрактного всеобщего, которое на самом деле отвлекается от индивидуальности вещей, существует еще всеобщее конкретное, синтетически вбирающее в себя индивидуальность своих более простых элементов. Именно это, конкретное всеобщее и образует содержание всякого настоящего понятия, как в естествознании, так и в науках гуманитарного цикла.

79. Рациональное и иррациональное в познавательной деятельности.

Слово «рациональное» происходит от латинского ratio - рассудок, разум, и, в широком смысле, описывает все, что мы мыслим в соответствии с классическими законами логики. Рациональное знание есть знание логичное, доказательное. «Иррациональными» же называют внелогические формы мышления, такие, например, как вера и интуиция.

Среди философов идет давний спор о том, какие акты мышления - рациональные или иррациональные лежат в основе всего корпуса научных знаний. При этом указывают на то обстоятельство, что аксиомы, из которых вырастает всякая теория, не доказываются, что вера в их истинность основывается лишь на интуитивной самоочевидности. Другим аргументом в пользу иррациональности основ познавательной деятельности служит тот факт, что нередко ученый, сделавший открытие, сам не в состоянии объяснить логику своего мышления. Идея приходит в голову внезапно, без каких-либо видимых предпосылок.

На это надо заметить, что сами познавательные процессы обычно намного сложнее, нежели вещи, которые мы познаём, и потому нет ничего удивительного в том, что ученые не понимают хода своего собственного мышления. Как остроумно заметил Гегель, далеко не всякий, кто хорошо умеет переваривать пищу, обязан знать законы процесса пищеварения, - точно так же обстоит дело и с процессом мышления.

80. Проблема истины.

Достижение истины выступает целью научного познания, однако среди философов нет единого мнения по вопросу толкования ее сущности. Классическое определение истины дал Аристотель: истина есть соответствие мышления и реальности, знания и его предмета. Если предмет мыслится таким, каков он есть в действительности, значит мысль о нем истинна. В античной философии существовало и другое мнение, которого придерживались софисты, считая истиной полезные знания. Критической по отношению к этим взглядам является трактовка истины как свойства самосогласования и непротиворечивости знаний. Кант утверждал, что содержание и смысл истины определяется единством, т.е. соответствием чувственного и логического. В науке и философии также справедливо мнение, что истина заключена в опытном подтверждении. В логике признается формализованная истина, которая может быть выражена только через искусственный язык.

Как же определить, соответствует ли наша мысль о предмете реальному предмету? Как сравнить то, что мы мыслим, с тем, что существует вне нашего мышления? Человеческий разум имеет дело лишь с теми предметами, которые мыслит. Может ли он вообще заглянуть в мир «вещей в себе», чтобы проверить, таковы ли в действительности эти вещи, какими он их себе мыслит?

Скептики утверждали, что нет - не существует критерия, который позволил бы определить меру соответствия мысли и предмета. Мы не можем знать, мокрая ли вода в действительности; можно лишь утверждать, что мы чувствуем, что она мокрая. Наши чувства - фильтр, сквозь который мы воспринимаем другие вещи; они открывают нам доступ к внешнему миру, но платой за вход оказывается преломление реальности в их фильтре. Если человеческий разум и есть «зеркало мира», то любой предмет отражается в нем с некоторым коэффициентом кривизны, полагали скептики.

Оптимистически же настроенные философы разделились на две партии. Одни усматривали критерии истины во внутренних качествах идей, которыми мы обладаем; другие предлагали проверять истинность наших идей на практике.