Членство молодежи и населения региона в политических партиях и общественных организациях

Тип организации	Молодежь (%)	Население (%)
Профсоюзы	19,0	14,3
Спортивные объединения	3,2	1,3
Службы социальной помощи	0	0,3
Экологические, женские, молодежные	3,2	1,3
Политические партии	1,1	1,0
Нигде не состою	74,6	82

Данные о количестве респондентов, состоящих в общественных организациях, показывают наличие большей вовлеченности в их деятельность молодых людей, чем респондентов в целом по массиву (в основном это преимущество состоит в членстве молодежи в профсоюзах, спортивных, демографических объединениях).

Обращают на себя внимание более высокие количественные показатели членства молодежи в демографических организациях. Качественные исследования, проведенные центром социально-психологической помощи молодежи «Шанс» в 1997 году, показывают, что ведущими мотивами вступления в молодежную организацию являются желание «реализовать себя» - 24,6%, «интерес к направлению деятельности организации» – 21,3% и «взгляды, убеждения» – 17,9%. То есть большинство членов молодежных организаций рассматривает участие в ее деятельности как возможность для самовыражения¹⁶⁴. Низкий интерес к политике в молодежной среде не способствует созданию молодежных объединений политической направленности; как и население России, молодежь проявляет очень слабую способность к самоорганизации, особенно в политической сфере.

По последним данным ведущего специалиста отдела ВОРО Управления Министерства юстиции по Тульской области А.Н. Сеничевой, в начале 2001 года из 25 зарегистрированных в Тульском регионе молодежных общественных объединений лишь одно является политическим (преобладают, в основном, досуговые, спортивные¹⁶⁵).

По данным Института молодежи, представители молодого поколения проявляют наибольший интерес именно к досуговым организациям (в основном формирующимся вокруг музыкальных течений). Организации такого направления деятельности занимают первые позиции в рейтинге организаций, которые молодежь считает необходимыми для себя. Этот факт был отмечен специалистами Института молодежи в 1991-1993 годах¹⁶⁶, а также составителями Государственного доклада о положении молодежи Российской Федерации и государственной молодежной политике 1998 года¹⁶⁷.

Сопоставление данных о способности российской молодежи к самоорганизации в политической сфере и организационной деятельности в рамках молодежных политических партий иллюстрирует падение интереса молодого поколения к такой форме политического участия. Если в 1991 году 14,3% российской молодежи хотели быть членами молодежной политической организации, а в 1993 г. – 6,5%, то в 1998 – в среднем 8% (у взрослого населения этот показатель в 1998 году составил 17%)¹⁶⁸.

Исследователи отмечают, что низкий уровень социальной и политической партисипации представителей молодого поколения характерен в последние десятилетия для всех стран с развитой рыночной экономикой. Но индивидуализация сознания и образа жизни молодежи не всегда ведет к отказу от любых форм коллективных действий. Так, опережающий (по сравнению со старшими поколениями) рост экологического сознания молодых людей, связанный с озабоченностью качеством собственной жизни, привел на западе к возникновению радикальных экологических ассоциаций.

Данные мониторинга, проводимого НИЦ при Институте молодежи подтверждают факт того, что среди российской молодежи озабоченность экологической ситуацией (третье место в числе наиболее серьезных проблем современной России) значительно выше, чем беспокойство по поводу инфляции, роста цен, состояния социальной сферы, безработицы и угрозы потерять работу¹⁶⁹. Тем не менее, эта озабоченность не приводит к видимому росту участия молодежи в соответствующих российских ассоциациях и движениях.

Проведенные в 1994 -1996 годах Центром гуманитарных исследований и проектов «Восток - Запад» показали, что одним из серьезных препятствий для участия молодежи в социально значимой деятельности является отсутствие привлекательных и заслуживающих доверия ассоциаций (около 13,1% опрошенных желали бы вступить в организации, имеющие природозащитное направление деятельности)¹⁷⁰. По данным того же исследования, 28,5% опрошенных хотели бы «участвовать в создании выборного органа из представителей молодежи и молодежных организаций, который мог бы влиять на выработку и реализацию всех местных программ, касающихся интересов молодежи».

В ходе мониторинга НИЦ при Институте молодежи в 1997 году были получены еще более впечатляющие результаты. 45,1% молодых людей считало, что создание в их городе, поселке выборного совета, в который могут войти учащиеся школ, вузов, члены молодежных организаций, групп, «тусовок» и т. п., помогло бы в решении молодежных проблем. Более трети опрошенных согласились бы принимать личное участие в работе такого совета. Особенно много желающих участвовать в выборных молодежных органах среди 16-17-ти летних, не имеющих возможности участвовать в избирательных кампаниях (48,5%)¹⁷¹.

Эти результаты привели исследователей к выводу о значительном потенциале участия молодежи в решении местных проблем, который может быть реализован через создание демократических механизмов учета мнения молодых людей, их реального партнерства с органами власти в осуществлении местных программ. В России определенные механизмы представительства интересов и участия молодежи в формировании местной молодежной политики созданы, например, в виде «круглых столов» молодежных организаций в нескольких городах и регионах.

В Туле такого рода деятельность осуществляют в основном студенты. Например, в Тульском государственном университете действует политический студенческий клуб «Парламентские дебаты», где собирается образованная молодежь, проявляющая активный интерес к внутренней и внешней политике российского государства и желающая активно выразить свою гражданскую позицию. Часть из этих представителей молодого поколения хотела бы сделать политическую карьеру и войти в представительные институты демократического управления.

Тем не менее, практика показывает, что интегрироваться во властные структуры молодым людям удается крайне редко. Число молодых депутатов в органах законодательной власти всех уровней, а также молодых руководителей в структурах исполнительной власти крайне незначительно. По состоянию на 1 января 1998 года в составе Государственной Думы Федерального Собрания российской Федерации лишь 8 депутатов имели возраст до 30 лет (или 1,7% от общего числа депутатов). Из 225 депутатов, победивших в предвыборной борьбе в округах, только один представлял молодежь в возрасте до 30 лет¹⁷².

На выборах в Государственную Думу 1999 года кандидаты моложе 30 лет были избраны только от блоков Жириновского (15,8 % от числа баллотировавшихся) и «Единство» (41,7 %). Российскими экспертами в области элитологии О.В. Крыштановской и Ю.В. Хуторянским были подсчитаны шансы на победу в выборах данного уровня для различных возрастных когорт. По их мнению, молодежь до 30 лет имела самую низкую вероятность победить – лишь 9,6 % (в группе 30-39 лет эта вероятность составляла 26,1 %; 40-49 лет – 24,1 %; 50-59 лет – 25 %; 60 лет и старше – 23,2 %)¹⁷³. По их оценкам, тенденция к сокращению числа молодых людей, пытавшихся избраться депутатами разных уровней, начала прослеживаться со времен политической реформы Горбачева. Именно в тот период времени были отменены квоты на представительство в парламентах «слабых» групп, в том числе и молодежи.

На выборах в региональные парламенты, где отсутствуют партийные списки и многое зависит от личности кандидата, результаты молодого поколения еще скромнее. В законодательных собраниях регионов молодежи в две раза меньше, чем на федеральном уровне. Представительство когорты от 18 до 30 лет в региональных парламентах в период 1995 – 1997 гг. выглядело следующим образом. В Парламентах республик РФ доля молодежи составляла 1,1%; в Парламентах краев РФ – 3,3%; в Парламентах областей РФ – 2,2%; в Парламентах автономий РФ – 0%. Доля молодых людей в общей численности депутатов региональных парламентов – 1,7%; в Государственной Думе РФ – 2,9%¹⁷⁴. Даже поверхностный анализ приведенных данных показывает, что избрание во второй состав Тульской областной Думы 4 депутатов моложе 30 лет (9% от общего состава) является скорее исключением.

При существующей избирательной системе стать депутатом Государственной Думы юноше или девушке до 30 лет возможно почти исключительно в случае его включения в партийные избирательные списки (как правило, списки оппозиционных радикальных партий). Таким образом, с началом перестройки молодым людям стало значительно труднее интегрироваться во властные структуры через институт выборов. В то же время молодые люди стали использовать другой канал проникновения в органы власти. Для того, чтобы сделать политическую карьеру, они начали поступать на государственную службу. Данные последних исследований свидетельствуют, что доля молодежи в государственных структурах равна 22 %, причем наиболее высока она в органах судебной (30,8 %) и исполнительной (20,5 %) власти. В законодательной власти доля молодых людей составляет только 12,6 %¹⁷⁵.

Однако, по мнению экспертов, фактическая работа в органах управления может являться лишь одним из критериев определения его включенности в эту сферу. Представительство молодых людей может быть и формальным, безгласным. Поэтому в качестве дополнительного критерия для изучения участия молодежи в процессе принятия управленческих решений они использовали самооценку молодыми людьми эффективности своего участия в работе властных структур.

Исследования, проведенные в начале 90-х годов (сделанные в их ходе выводы не утратили своей актуальности), показывают, что наиболее уверенно молодые управленцы чувствуют себя в первичных коллективах, а наиболее низкая самооценка возможности участия в принятии решений на высших уровнях. Кроме того, для молодежи характерно преимущественное «расположение» на нижних ее уровнях¹⁷⁶.

Материалы качественных исследований показывают, что молодые депутаты сталкиваются с мощным барьером превентивного социального недоверия к их деятельности, и большинство не в состоянии преодолеть его. По данным Т. Коркоткиной (Институт молодежи), ни один из опрошенных молодых парламентариев не указал, что удовлетворен своей депутатской деятельностью¹⁷⁷.

Эти факты побудили отечественных специалистов в области социологии молодежи М. Ильинского и А.В. Шаронова сделать вывод, что в новых условиях, как и в условиях тоталитарного прошлого, «молодежь находится за рамками реальной политики, ей отводится роль статиста и наблюдателя «взрослых» политических игр…»¹⁷⁸. Причину отчуждения молодежи от управления они объясняют распространенным в общественном сознании недоверием к молодежи, что более заметно в гетерогенной по возрасту среде.

Таким образом, политическая адаптация молодого поколения россиян носит преимущественно пассивный характер (генерационные различия в большей степени выражены по переменным «электоральное участие» и «работа в органах государственной власти»). В этой ситуации инновационный потенциал молодежи остается неиспользованным.

Поверхностный взгляд на возрастной состав участников крупных политических событий прошлого выделяет среди них непропорционально большое количество молодых людей, что породило в общественном сознании своего рода клише о непременной взаимосвязи возраста и стремления к социально-политическим и культурным инновациям. В качестве инновационных типов политического поведения операционально были определены различные формы политического протеста. В отечественной и зарубежной литературе распространенным является взгляд на протестное поведение как на поведение в форме неконвенционального действия, не соответствующего законным и традиционным нормам режима¹⁷⁹. Соответственно выделяются такие основные формы протестного поведения как подписание петиций, участие в демонстрациях, бойкоты, захват зданий, неуплата налогов, блокады, неофициальные забастовки и пр.

Результаты общероссийских и региональных исследований второй половины 90-х годов по проблемам политического участия населения и роли молодежи в политическом процессе подтверждают заключение западных ученых о наличии отрицательной корреляции между переменными «возраст» и «протестная активность». Согласно социологическим наблюдениям последних лет, во всероссийских акциях протеста обычно участвует 7-9% взрослого населения¹⁸⁰. Показатели протестного участия представителей молодого поколения, по данным отечественных специалистов в области социологии молодежи Г.С. Ентелиса и Д.Г. Щипановой, во второй половине 90-х годов составляли 2-3 %¹⁸¹ (в то время как готовность лично принять участие в возможных акциях выражали около трети молодых россиян). Протестные действия представителей молодого поколения чаще были направлены против «экономической политики», а не против экономических условий производства на конкретном предприятии или конкретной отрасли. Реальные вспышки политического возмущения молодежи прошли незаметно и не могли оказать заметного влияния на экономическую и политическую ситуацию в стране.

Более низкие показатели протестного потенциала и протестной активности молодых россиян по сравнению со «взрослым» населением были выявлены и на региональном уровне. Данные региональных исследований иллюстрируют наличие отрицательной корреляции между возрастом и готовностью к протестным действиям, а также реальным протестным участием. Например, в 2001 году доля респондентов, выразивших готовность лично принять участие в акциях протеста в случае усиления социально-политической напряженности в регионе, среди молодежи составила 14,3% (в среднем по массиву этот показатель - 20,3%).

Показатели реального протестного поведения в различных формах среди молодых респондентов также оказались ниже, чем у населения в целом. Например, по данным исследования 2001 года, среди «взрослого» населения г. Тулы в подписании коллективных писем и петиций участвовало 12% граждан, в бойкотах – 2,7%, в вооруженном сопротивлении властям – 0,3%. У молодежи эти показатели составили соответственно 6,3% и 0% по остальным позициям. Подробно соотношение реального протестного участия молодежи на фоне протестной активности населения в целом представлено в таблице 2.3.3. Приведенные в ней данные указывают на тот факт, что в молодежной среде, как и в других возрастных группах, превалируют индивидуальные формы отстаивания собственных интересов, среди которых лишь обращение в суд и в соответствующие государственные органы являются формальными процедурами.

По мнению отечественного специалиста В.В. Петухова, в российских условиях обнаруживается некоторая зависимость, хотя и небольшая, между социальным статусом, «ролевой» функцией социальной группы и выбором форм, в которых они осуществляют свое политическое участие¹⁸².

Таблица 2.3.3

Протестное поведение молодых туляков и населения г. Тулы: установки и реальное участие

Формы политического участия	Участвовал		Мог бы участвовать			Не стал бы участвовать
	м	н	м		н	м	н
1. Подписание коллективных писем, петиций	6,3	12,0	36,5	32,7		57,1	54,3
2. Участие в бойкотах	0	2,7	25,4	21,3		74,6	75,7
3. Участие в разрешенных демонстрациях	7,9	11,0	33,3	30,3		58,6	58,0
4. Участие в запрещенных демонстрациях	0	0	15,9	14,0		84,1	85,3
5. Отказ от уплаты налогов	1,6	0,7	25,4	19,7		73	79,0
6. Пикетирование	1,6	0,7	19	13,0		79,4	85,7
7. Самовольное занятие зданий или заводских помещений.	0	0	12,7	8,3		87,3	91,0
8. Блокирование движения транспорта.	0	0,7	20,6	10		79,4	89
9. Порча государственных зданий, сооружений.	3,2	1,3	12,7	7,0		84,1	91,3
10. Порча личного имущества граждан.	3,2	2,0	11,1	5,3		85,7	91
11. Вооруженное сопротивление властям (возведение барррикад и т.д.).	0	0,3	15,9	7,7		82,5	91,3

Например, обращение в суд как наиболее упорядоченная и лояльная к государственности форма разрешения возникающих проблем, в большей степени признана госслужащими (включая военных) и предпринимателями. У молодых представителей среднего класса обнаруживается наивысший показатель готовности «договариваться за вознаграждение». Учитывая тот факт, что суды в общественном мнении россиян по-прежнему воспринимаются не как правозащитные, а как карательные инстанции, обращение в суд может рассматриваться в качестве инновационной формы политического участия.

В 2001 году обращение в суд с иском против органов государственной власти как способ отстоять свои права допускали 65,1% молодых респондентов (4,8% тульской молодежи затруднились с ответом и 30,2% сочли такой способ действия неприемлемым). У «взрослого» населения показатель готовности обратиться в судебные инстанции против органов государственного управления (безусловно или при определенных обстоятельствах) составил 57,3%. 35% заявили о неготовности прибегнуть к такому способу самозащиты, а 7% затруднились с ответом. Разница показателей молодежи и населения в целом представлена в таблице 2.3.4.

Таблица 2.3.4