4.2. Философские и моральные оценки войны

Позитивная идеология войны (апологетика) складывается уже в греко-римский период истории как обоснование имперской политики. Она получает свое развитие в византийский период и в эпоху крестовых походов. Могучий импульс идеологии войны придали периоды революционно-освободительных и национально-освободи­тельных войн, в которых решалась судьба наций и классов, на­циональных государств (XIX–XХ вв.). Идеология войны выражена в концепции справедливой войны, которая охватывает религиоз­ные войны, политические войны, или международные, и народно-патриотические войны во имя свободы. Считается, что справедливая война нахо­дится в границах права и морали, имеет прогрессивное значение. Ей приписывают метафизический смысл, ради которого индивиды жертвуют собой. Справедливые войны имеют общественный смысл и нравственный пафос. Существует тенденция рассматривать межплеменную рознь, феодальную междоусобицу и гражданскую войну по аналогии и давать им нравственно негативную оценку. Военная теория, т.е. теоретический и эмпирический анализ войны как продолжения политики, создана гегельянцем К. Клаузе­вицем (XIХ в.). Политические цели нельзя рассматривать абстрактно-идеалистически. Неуместна идеализация войны имен­но как средства и части политики, по Клаузевицу. Всесторонняя оценка конкретной войны учитывает, среди прочего, политическую цель и моральный фактор. Война обусловлена политическими моти­вами, а не моральными, а также частными мотивами действующих лиц. Концепция политических войн исключает абстрактное морали­зирование, которое подменяет собой реалистическое суждение, диагноз ситуации.

Концепция справедливой войны указывает на дифференцирован­ную оценку конкретных войн. Концепция политических войн наста­ивает на глубоком исследовании природы войны, выступает против антропологизации, психологизации, идеализации войны. В обоих случаях подразумевается и моральная оценка войны. Тотальное отрицание войны с нравственных позиций представлено идеологией пацифизма, некоторыми утопическими или преждевременными воз­зрениями, для осуществления которых нет исторических условий.

Устарело, но не потеряло своего значения отождествление войны и героики. За ним стоит традиция прославления военных побед и отличившихся на войне, преклонения перед их мужеством. Историческая память реалий войны коротка. Надолго запечатле­вается совсем иной образ войны, ее ценностная оболочка, неред­ко фальшивая и надуманная идеология, социальные доминанты, преобразующие качество поведения индивидов, позиция недемора­лизованных групп. Апологетику войны поддерживают, как правило, элитарные группы и военная аристократия.

Для городского обывателя и крестьянина смысл войны исчер­пывается ее натуралистической, низменной стороной, зримыми разрушениями. В их сознании причины войны персонифицируются, выдвигаются домыслы относительно частных мотивов, приведших к войне, идет поиск непосредственных виновников войны. Понятие о войне как о мотивированном противоборстве реальных индиви­дов отражается в антропологической концепции войны, в частно­сти в идее о том, что человек по природе – разрушитель и аг­рессор, изначально зол. Отсюда возникает убеждение в фаталь­ной неизбежности войны. Можно определить социологические осно­вания для той или иной оценки войны. Особую проблему составля­ют мировые войны, как случившиеся, так и возможные. Дело в том, что уничтожение чужих жизней не является препятствием для новейших стратегий войны.

Международное право, в особенности после Нюрнбергского трибунала, настаивает на признании ряда принципов, или эти­ческих стандартов, для того чтобы удерживать насилие в мораль­но оправданных и разумных границах, чтобы квалифицировать ответственность за военные преступления. Существуют такие международные пакты, которые пытаются разрешить гуманным об­разом проблемы военного времени¹. Есть убежденные сторонники идеи правовой регуляции войны, а также “рациональной войны”, например Р. Брандт и P. Хeap.

До недавнего времени (конец XIX в.) господствующим было именно философское представление о войне. От философии и нравственности требовали, чтобы те разрешили противоречие между природой войны и интересами отдельного человека, сооб­ществ, объяснили смысл войны и умиротворили стихию войны. Философия выработала понятие “абсолют­ной войны” с ее всесокруша­ющей энергией и полным уничтожением противника, войны до побе­ды любой ценой. В рамках собственно философского ощущения вой­ны сформировались концепции “метафизиче­ской войны” (психомахии) и апокалиптика, иллюстрирующая финальное сражение добра и зла, света и тьмы, ангелов и демонов; теории, абсолютизирующие “принцип вражды”, которая, как пожар, охватывает дотоле мирно дремавшие народы; рассуждения, прославляющие “эпоху героев”, воспевающие военную славу и мрачное величие рожденных для власти и брани; этатистские доктрины, которые нивелируют част­ный интерес перед лицом интересов государства; теории “справед­ливой войны” (bellum justum) и “права войны” (от Августина до Гроция); философ­ская критика войны с позиций гуманизма и интересов гражданско­го общества, с позиций разума и идеалов Просвещения (от Эразма до Канта); пацифистская философии, абсолютизирующая “принцип ненасилия”; либеральный пацифизм, противопоставляющий гражданский долг и индивидуальные ценности; философская критика войны в контексте острой социальной критики, обличения бедности, отчая­ния, несправедливости (утопический социализм); панические докт­рины и антиутопии, в которых сочетаются и тревога вины, и страх небытия, и ценностная пустота.

Лишь немногие исторические войны приближались к философско­му понятию войны. Очень часто именно с философской точки зре­ния она представлялась бессмысленной и бесцельной, половинча­той, внутренне противоречивой. Смелую и правильную мысль выс­казал К. Клаузевиц о том, что философское представление о войне недостаточно, “политика родила войну”¹, поэтому войну нужно ме­рить мерой политики, никогда не рассматривать отдельно от поли­тических отношений. Война принимает свойства политики и не мо­жет следовать своим внутренним законам. При оценке действитель­ной войны нравственное суждение нельзя отделять от ее социаль­ных источников и политических целей.