Моральная мотивация, свобода и ответственность

Внешние (природные, социальные и т.п.) и внутренние (психиче­ские) условия совершения поступка мало или вовсе не зависят от сознательной воли действующего субъекта. Результаты поступка, осо­бенно отдаленные, став, так сказать, фактами объективной действи­тельности, тоже не находятся более во власти человека (вспомним крылатое изречение Гегеля о камне, выпущенном из руки). То един­ственное в поступке, что находится в его сознательной воле, – это субъ­ективные мотивы. Поэтому при моральной оценке поступка или поведе­ния главное значение имеют мотивы, их моральное качество, хотя эти мотивы и могут сочетаться с результатами и условиями деятельности. Человек ограничен в предвидении следствий и в выборе обстоятельств. Но он свободен в мотивации своих поступков, в выборе мотивов с уче­том объективной необходимости. За эти последние он несет полную ответственность. В этом пункте, конечно, вернее позиция И. Канта, чем последовательных консеквенциалистов, игнорирующих так назы­ваемый “субъек­тивный фактор”.

При оценке поступка, так сказать, “со стороны” нас прежде всего интере­суют его положительные или отрицательные последствия, а затем и в связи с этим – личность, совершившая поступок. Оценка поступка не самоцель, а лишь средство, путь к оценке личности и тех ее характери­стик, которые явились прямыми или косвенными причинами совершения поступка, т.е. субъективной мотивации. А с точки зрения самого посту­пившего, оценке подлежат только его субъективные побуждения, по­скольку за внешние условия и последствия он не несет ответственности: они не в его власти, Гегель был прав, когда писал, что субъективно че­ловек признает своим только то в своем поведении, “только то наличное бытие в действии, которое заключалось в его знании и воле, только то, что было его импульсом, было ему принадлежащим”¹.

Все сказанное о первенствующем значении качества субъек­тивной мотивации поступков особенно важно помнить при выяснении моральной ценности поступка и его мотивов. Поэтому полезно остано­виться несколько подробнее на внутренней структуре мотивации, на тех элементах сознания, которые преимущественно выступают моральными мотивами поступков и поведения.

В повседневной своей жизнедеятельности люди побуждаются к действиям элементами сознания, которые сами по себе не относятся к среде морального сознания. Это прежде всего потребности и инте­ресы.

Различают потребности, во-первых, прирожденные физические, естественные, или “витальные”, без удовлетворения которых невозмож­на нормальная жизнедеятельность человеческого организма в окру­жающей среде: в пище, одежде, жилище-убежище, в движении, труде, получении необходимой информации из окружающей среды, в общении, в сексе и т.п. Эти потребности немногочисленны. Затем, во-вторых, формирующиеся в ходе жизни бесчисленные духовные потребности, свойственные людям: познавательные, художественно-эстетические, моральные, религиозные со всевозможными оттенками. Продолжитель­ная во времени, устойчивая концентрация сознания на какой-либо по­требности есть интерес. На почве доминирующих интересов формиру­ется весь мир представлений, ценностных ориентаций личности, доми­нирующие мотивы поведения. По-видимому, прав американский аксиолог Р.Б. Перри, который считает именно интересы первоценностью всех человеческих ценностей и ценностных ориентаций¹. Но потребности, не выступающие мотивами конкретных поступков, приобретают моральное качество, как только они подвергаются оценке под углом зрения разли­чения доброго и злого, должного и недолжного. Всякое “нейтральное” само по себе побуждение может стать нравственным или безнрав­ственным в зависимости не только от качества результата и условий по­ступка, как об этом уже говорилось выше, но от некоторых его собствен­ных характеристик. Потребность в пище – не добро и не зло, а есте­ственная необходимость. Но она приобретает отрицательное моральное содержание, если превращается в жадное чревоугодие, в “грех”. Нор­мальный секс превращается в порок, в распутство, когда он становится чрезмерной страстью. Еще Аристотель подметил, что во всяком своем качестве человек добродетелен, если соблюдает разумную меру. Порок – это недостаток или чрезмерность в проявлении душевного качества. Мужество – добро, трусость – зло, как и безумная, безрассудная отвага. Таким образом, любой мотив может предстать и в его моральной цен­ности или антиценности, если его сопоставить с некой моральной нор­мой. Но норма – это достояние морального сознания. Побуждения к поступкам, какими бы они ни были, получают моральную квалификацию путем их сопоставления с некоторыми другими элементами морального сознания. В некоторых случаях эти элементы сами выступают в ка­честве прямых доминирующих мотивов непосредственно: “меня мой долг принуждает действовать так, а не иначе”; “мне совесть не позволя­ет делать это”. Здесь мы имеем дело уже с “чистой” (по Канту) моральной мотивацией.

Какие же элементы морального сознания преимущественно выступают прямыми или косвенными мотивами поступков?

В повседневном поведении и сознании людей, в их мотивации ве­лика роль положительных и отрицательных нравственных чувств. При­рожденные чувства стыда, совести, сострадания, любви и т.п. являются прямыми побудителями добрых поступков, часто вопреки другим, внеморальным соображениям целесообразности, выгоды, пользы и пр. Ис­кренняя гуманистическая, филантропическая деятельность может по­буждаться такими чисто моральными мотивами. С другой стороны, зло­вредные поступки могут побуждаться чувствами ненависти, злобы, за­висти и ревности, чрезмерного себялюбия, тщеславия, вопреки доводам рассудка и целесообразности.

Другую группу специфических моральных мотивов составляют морально-ценностные представления, установки и убеждения. Если кто-то считает, что благожелательность, честность, правдивость, справедливость, честь и достоинство и т.п. – истинные ценности его бытия и что следование им даже выгоднее, в конечном счете, для лучшего уст­ройства жизни, то такие высокие убеждения удержат его от дурных по­ступков и побудят к поведению положительному, даже героическому, поведению, исходящему только из моральных соображений.

Человек, который в реальной жизни сознательно и добровольно руководствовался бы такими высокими моральными принципами, за­служенно пользовался бы репутацией человека с безукоризненной иде­альной моралью. Но в реальной жизни таких людей не бывает. Высшие моральные ценности чаще всего выступают перед людьми не в виде по их собственной воле принимаемых мотивов повседневных поступков, а в виде основанных на этих представлениях внешних требований к ка­честву поведения, предъявляемых к нему со стороны внешнего соци­ального окружения, не в ходе рефлексии различения абстрактного добра и зла, а в виде различения должного и недолжного, которое в коллективном общественном сознании получает мыслительное и сло­весное оформление в виде специфических, моральных требований, предписаний, повелений, разрешений и запретов – норм.

Исторически нормы (моральные, правовые и т.п.) – достаточно позднее образование. Генетически (по происхождению) им предшество­вали ценностные представления о значении разных предметов, явле­ний для людей: опасных, полезных или вредных, приятных или неприят­ных. Ценностные представления возникали и закреплялись в сознании в повседневном опыте, очевидно, первоначально в виде проб и ошибок. Шло накопление ценностного опыта, и его результаты передавались но­вым поколениям. Установление значения (положительного или отрица­тельного) фиксировалось в сознании в виде простых суждений и пред­ложений, в которых оцениваемое явление подводилось (или не подво­дилось, исключалось) под общее ценностное понятие, включалось в класс определенных явлений с положительным или отрицательным значением, ценностей или антиценностей: мир – благо, добро, война – зло; лев красив, крокодил безобразен; сытость приятна, голод отврати­телен и т.п. Во всех подобных предложениях-оценках предикатами вы­ступают определенные общие, родовые представления, понятия о цен­ном и антиценном, положительном или отрицательном значении.

В ходе естественноисторического процесса некоторые представления о значениях, подтверждаясь каждодневно в общественном опыте, становились непререкаемым достоянием общественного сознания, а суждения, их выражающие, приобретали характер аксиом. Жизнь, здо­ровье, любовь, супружество, семья, труд, знание – великие ценности. А смерть, болезни, вражда, измена, лень, невежество – напротив, анти­ценности, кто в этом сомневается?

Уже в первобытном обществе многие распространенные представления о ценном (приятном, полезном и т.п.) и неценном, тем более антиценном (отвратительном, вредном и т.п.) значении превращались в соответствующие требования к поведению в виде предписаний, пове­лений и запретов, недолжных поступков, например табу, т.е. в виде определенных правил поведения, норм. В языке они фиксировались в виде повелительных предложений. Жизнь – ценность, отсюда норма: не убивай. Семья, супружеская верность, целомудрие – ценность, отсюда нормы: не прелюбодействуй, чти родителей. Правда-истина – ценность, и потому норма: не лги, не лжесвидетельствуй. Трудись, не ленись, учись, не завидуй, не злобствуй, потому что усердный труд, знания, доброжелательность, любовь – ценности жизни, абсолютно необходи­мые условия существования всякого коллективного человеческого об­щежития. Со временем подобные общие ценностные представления и соответствующие им моральные и другие нормы получали более обобщенное и абстрактное выражение в разных формулах так называемого “золотого правила нравственности”: не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы это делали тебе; не пожелай другому того, чего не желаешь себе; возлюби ближнего, как самого себя, и возлюблен будешь и т.п. Многие из моральных норм вошли в моральные кодексы священных пи­саний, например, в число заповедей Моисеевого Десятословия, Христовых Заповедей блаженства. Абстрактное (формальное) обоб­щение бесчисленные формулы “золотого правила” получили в определении категорического императива И. Канта: поступай так, чтобы способ твоего поведения мог стать всеобщим законом для всех; поступай так, чтобы человек как в лице другого, так и в твоем лице выступал только как цель и никогда как средство¹. Последняя максима выражает сущ­ность гуманизма, ибо последовательный гуманизм есть, действительно, мировоззрение и соответствующее ему поведение, которые полагают человека и его благо высшей ценностью известного нам бытия.

Возникающие в повседневности эмоции и чувства, в том числе и нравственные, слишком относительны, т.е. многообразны, противоречи­вы и эгоистичны, чтобы они могли составить основу разумной мораль­ной мотивации, быть доминирующими мотивами высокоценных поступ­ков. То же самое можно сказать, хотя и в меньшей мере, о массе инди­видуальных ценностных представлений, где еще преобладает субъек­тивное суждение. Лишь небольшая группа распространенных, обще­принятых ценностей и соответствующих им моральных норм может быть положена в основание разумного, то есть продуманно-убеж­денного “нормального поведения”. Одной из главных целей нравственного про­свещения населения, духовного совершенствования личностей как раз должно быть формирование устойчивой способности к моральной реф­лексии, свободному и сознательному выбору поступков и их мотивов, соответствующих общепринятым моральным требованиям к поведению, понятиям доброго и злого, должного и недолжного. Конечно, для этого человеку необходимо моральные нормы, по меньшей мере, знать. Нравственная вменяемость, т.е. знание и усвоение моральных ценно­стей и норм, является одним из условий свободной и сознательной мо­тивации поступков. В конечном счете, мотивация поведения нормами морали представляется оптимальной как с точки зрения интересов об­щества, так и, в конечном счете, интересов личности.

Свободная сознательная моральная мотивация поступков пред­полагает комплекс необходимых и достаточных условий для ее реаль­ного осуществления. Субъективно человек несет ответственность прежде всего за моральное качество мотивов своих поступков. Мера от­ветственности находится в прямой зависимости от степени свободы вы­бора формы поведения и его мотивов. В плане этики свобода состоит в максимально возможной независимос­ти человека от гнетущих сил, во власти, господстве его над этими сила­ми: внешними – природными, социальными и внутренними – над собственными страстями и инстинктами. Для моральной свободы всего важнее господство разума над страстями, как это доказывали еще древние философы-стоики, а также Спиноза и другие философы Нового времени. Это – не свобода от внешних и внутренних условий выбора, а именно – свобода выбора в системе наличных данных условий. Для отдельного субъекта деятельности свобода такого выбора зависит от ряда обстоятельств. Во-первых, наличие объективной физической воз­можности выбора поступка и его мотива, т.е. наличие альтернативных вариантов для выбора и, следовательно, мотивации. Если инструкция “сверху”, приказ начальника однозначно детерминирует последующее действие исполнителя, то о какой свободе мотивации может идти речь? О каком выборе мотивов может идти речь относительно человека, вы­павшего из самолета без парашюта? Итак, внешняя физическая воз­можность выбора – необходимое условие моральной мотивации.

Во-вторых, субъективная, психическая способность человека к сознательному выбору. Младенцы, слабоумные душевнобольные не признаются морально (и юридически) ответственными за свои поступки, потому что они неспособны мотивировать свое поведение.

В-третьих, важным условием моральной вменяемости личности является знание принятых в обществе моральных требований.

Наконец, в-четвертых, при наличии перечисленных условий сво­бодной моральной мотивации возникает чувство удовлетворения от правильного поведения, вполне оправданного, по мнению деятеля, высокими мотивами. Конечно, поступок может оказаться правильным и мо­рально ценным и в том случае, если он был совершен по однозначному приказанию начальника, т.е. отсутствовала борьба мотивов, не было альтернативного выбора, т.е. не было первого условия для свободной мотивации. Но исполнитель приказания не получит того чувства удо­влетворения, которое возникает при действии по собственному реше­нию. Дисциплина – тоже полезный стимул, но действие по внешнему принуждению, без собственной свободной мотивации, не может принес­ти удовлетворения, тем более если поступок, его результат вызывает внутреннее неприятие. Понятно, что в таком случае исполнитель не мо­жет и не желает нести личную моральную ответственность за поступок.

Итак, свобода моральной мотивации состоит в объективной воз­можности выбора мотивов, субъективной способности сделать такой выбор, знании альтернатив, в частности соответствующих данному поступку моральных норм, и вытекающим из всего этого чувстве морального удовлетворения и готовности нести моральную и иную ответ­ственность за содеянное.

Мера ответственности прямо пропорциональна степени свободы. Обе вместе зависят от того, кто является субъектом действия и кто или что – его объектом, как уже об этом говорилось выше в связи с мораль­ной оценкой поступка в зависимости от условий его совершения. Ясно, например, что в качестве частного лица человек несет ответственность за все свои действия, а как лицо должностное он отвечает лишь за поступ­ки, связанные с его профессиональной деятельностью. Понятно, круг таких поступков уже, но мера ответственности за них несравненно вы­ше. Должностное лицо обязано знать моральные и юридические нормы, которые и должны выступать доминирующими мотивами его служебной деятельности. Иначе возникнет несоответствие с его социальной ролью руководителя, чиновника, юриста, учителя, врача и т.п. – основание для снятия с должности. С другой стороны, мера ответственности за мо­ральный выбор меняется в зависимости от объекта действия. Скажем, одно дело – убийство противника на войне или дуэли. Другое дело – убийство или даже просто жестокое обращение с беспомощным ребен­ком, стариком. Моральная ответственность во втором случае несрав­ненно возрастает, в частности и от того, что несравненно шире выбор мотивов, свобода мотивации. В бою или на дуэли – минимальный вы­бор “или-или”. Тем более что на войне выбор вообще невозможен: дей­ствия солдата однозначно предопределены уставом и приказом. В слу­чае со стариком, ребенком на передний план выдвигается субъективная личная мотивация, которая всей своей тяжестью увеличивает неизме­римо груз моральной, и именно моральной, ответственности, которая не может быть переложена на кого-то другого.

Таким образом, моральная свобода, свобода выбора мотивов и поступков – это не свобода от ответственности. Это свобода при максимальном осознании ответственности за выполнение общепринятых моральных требований, моральных норм поведения и его мотивации.