2.7. Феодальное право и нравоучения русского средневековья

Система феодального права в России начинает складываться в IX–X вв. Принципы феодального права закрепляют привилегии князей и ду­ховенства, отражают процесс формирования вассалитета и феодаль­ной зависимости. Особенностью уголовного права становится отмена кровной мести и введение выкупа (виры). Основы права закладывают­ся во времена княжения Владимира и Ярослава. Свод права называ­ется уставом или правдой. Представление о русском феодальном праве дают “Древне­русские княжеские уставы XI–XV вв.” и “Русская Правда”, имеющая несколько списков, частей, извлечений, которые называются “Мерило Праведное”, “Пространная Правда”, “Краткая Правда”. Она содержит устав Ярослава Мудрого и ярославичей, его потомков, живших во второй половине XI в. Продол­жением процесса развития древнерусского права является “Устав Владимира Мономаха”.

Эволюция права сопровождается артикуляцией моральных норм, система которых образуется под несомненным влиянием христиан­ской (византийской) традиции, в особенности под влиянием паулинизма, морализирующего христианства, популярной религиозной ли­тературы и канонов житейской мудрости, почерпнутых из притч и псалмов Соломона. Совмещение политической, религиоз­ной и нравственной задач характерно для “Поучений Владимира Мономаха” (ХII в.)

Кризис воинственной варварской идеологии и бесперспектив­ность индивидуализма и варяжского поведения, горечь прозрения отображены в эпическом ключе в “Слове о полку Игореве”, по­вествующем о событиях конца XII в.

В “Домострое” (XVI в.) наметилась тенденция к приватизации нравственной жизни, появились признаки нравственного безразли­чия к несправедливости, равнодушия к правде и черты угодливости. “Домо­строй” учит приспосабливаться к людям, учит неискренности и уклончивости. В личных интересах следует льстить и угождать несправедливым людям. В нем не поощряются прямота и доброволь­ные жертвы собственными интересами.

Собрание этикетных и нравственных правил “Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению” (ХVII в.) отвечает образу жизни дворянина (придворного), содержит элементы куртуазии, культуры поведения в церкви, в застолье, на улице, на званых приемах, в родительском доме. Нравственно-духовная жизнь в нем никак не представлена. По нему можно судить о том, что дворянство и знатные люди не владели элементарными куль­турными навыками поведения в обществе. Содержание кодекса не имеет ничего общего с христианской моралью. Тем не менее нас­тойчиво напоминает о необходимости тщательно выполнять формаль­но понимаемые религиозные обязанности.

Наставления нравственно-религиозного характера резервируют­ся “Добротолюбием”, собранием извлечений из сочинений монахов, ревнителей веры, живших в эпоху христианства, начиная со cв. Ан­тония. Это агиография и скорее род литерату­ры, нежели нравственные требования. К нему следует прибавить “Житие” Аввакума (ХVII в.), отразившее влияние канонических “жи­тий”, поставившее, в определенном смысле, финальную точку в борьбе фанатизма, неуклонного следования идеалам добра и веле­ния совести, с одной стороны, и омирщенного, холодного, неустой­чивого нравственно-религиозного чувства, с другой, которое бла­гополучие перестало связывать с нравственными абсолютами.

“Русская правда” отменяет принцип равенства перед законом, создает право-привилегию, разрабатывает уголовное право и пенологию, вводит плату за обиды (преступления), оформляет систему договоров, оказывает защиту и покровительство определенным груп­пам населения, связанным с княжьим хозяйством и службой, сущест­венными интересами и родством, то есть классу феодалов и его окружению. Предметом правового регулирования выступают жизнь и имущество привилегированных людей. Вырабатывается наследствен­ное право как мера защиты от посягательств, главным образом, со стороны неимущих. Право отражает систему ценностей и представления о справедливости феодально-княжеской среды¹.

Поучения Владимира Мономаха (конец XI – начало ХII в.), ранне-феодального политического деятеля, русского князя-христианина – образец светской дидактики, обрамленной выписками из Псалты­ря. Сочинение относится к жанру отеческих наставлений и пропа­гандирует идеи человеколюбия и благодеяния. Автор комбинирует политические задачи и нравственные предписания, рисующие по­ведение христианина, светского властителя и просто человека.

Поучения направлены против эгоизма сильного и черствости богатого, высокомерия и буйности власть имущего, против лени, лжи и пьянства, неуважения людей друг к другу и к духовенству, против излишеств и ругани. Это следующие правила – “творите милостыню, ни правого, ни виноватого не убивайте, сторонитесь лжи, пьянства, блуда, не ленитесь и трудитесь, будьте госте­приимны, посещайте больного, проводите мертвых, напоите и на­кормите бедняка, скажите человеку доброе слово, имейте любовь к меньшим, окажите участие к слабым, будьте приветливы” и т.п. Автор хочет добра и мира на Руси и призывает очиститься от крови, кончить враждовать, для чего надобны христианские образцы поведения, малые дела правды и милосердия².

Поучения содержат православную концепцию труда, согласно которой труд рассматривается как проявление духовной жизни, богатство оценивается с точки зрения праведности и неправедно­сти его приобретения и использования, благотворительность является этическим моментом хозяйственной деятельности, осуждается корыстолюбие, а также праздность высшего сословия¹. Владимир Мономах гордился тем, что все делал сам. Прятать и копить – грех, следует раздавать излишки неимущим. От работы – спасение, кто в деле ленив, тот и о душе своей не заботится.

Владимир Мономах противился жестокости, бессердечию, поро­кам своего времени, стремился привить политическим отношениям патриархальный и даже духовный характер, понудить человека ХII в. к нравственному самосовершенствованию, изменить существующее равнодушное отношение к несчастьям ближнего, ввел другие критерии оценки внутреннего мира человека и его поступков.

Князь Владимир выступил в защиту церковных привилегий, выделил “церковных людей” в отдельное сословие, разделил судеб­ные прерогативы церковного и светского суда, упрочил материаль­ное положение православной церкви (Уставы кн. Владимира о десяти­нах, судах и людях церковных). “Церковные люди”, лица духовного звания подлежали исключительно церковному суду. Царь, князь, бояре в церковные суды не вмешиваются. Церковь получала десятину, ее служители – уголовный иммунитет, митрополиты и епископы – независимое судопроизводство. Вводится понятие “души человечес­кие”, применяемое и к преступникам. Возможно противоречие между спасением души и смертным приговором. Поэтому княжеский суд, который только и может приговорить к смертной казни, стоит перед нелегким решением. Светское правосудие располагает средствами физического наказания и штрафами, а моральную оценку преступле­ниям дает церковь, угрожая в том числе Страшным судом.

Юридический документ дает представление о том, какие дейст­вия считались нравственным преступлением, осуждались церковью как духовным пастырем. Это ведовство, чародеяние, волхование, отравления, сквернословие на отца и мать, женщину, церковные кражи, откапывание и съедание мертвеца, надругательство над крестом, скотоложство, детоубийство девкой, кража и порча ве­сов. Церковь патронировала религиозные и семейно-брачные отно­шения, в значительной мере – имущественные отношения, но не играла заглавной политической роли. В XII-–XIII вв. свое богатство церковь защищала с нравственных позиций – как эквивалент социального страхования, оно рассматривалось как богатство, принадлежащее нищим, пред­назначенное для воспитания сирот, старикам и немощным, вдовицам и бесприданницам, для выкупа пленных, для пропитания населения в голодные годы и т.п.

“Устав кн. Ярослава о церковных судах” представляет собой ко­декс семейного и брачного права, в котором взаимоотношения внут­ри семьи, а также заключение и расторжение брака также принадле­жат юрисдикции церкви. Теперь вводится плата за преступления, которая поступает церкви. Например, плату за избиение получает митрополит, большую или меньшую, в зависимости от знатности по­терпевшего. Цена за оскорбление высших бояр растет. Митрополит взимает денежный штраф за похищение и изнасилование, епископ с князем делят между собой штраф за покражу и убийство. В пенологии плата, епитимья и смертная казнь отделены. С простых людей плата не берется, их казнят. Другая запись “О бесчестии” (ХI–ХIII вв.) указывает размеры и формы денежного возмещения за нанесенное оскорбление, которые зависят от наследственного сос­ловного состояния потерпевшего¹. Позже эта запись входит в Пространную Русскую Правду, в Закон Судный. В конце ХIII в. возникает сборник поучений на тему о праведных и неправедных судах “Мерило праведное”. На примере комплекса русских юридических памятников можно убедиться в том, что в переходе от системы общинных норм к государственным установлениям у разных народов про­слеживается общая закономерность².

“Домострой” отражает жизненный уклад, нравы и представления русского человека ХVI в. Сборник отредактирован попом Сильвест­ром, советником и воспитателем Ивана IV. Первая редакция сборника составлена в Новгороде конца ХV – начала ХVI в. Поэтому в нем отразились взгляды купечества, в частности ослаблена критика богатства и торгашества, представлен идеал сытости и хозяйственной рачитель­ности, лишь мимоходом осуждается неправедный прибыток. “Домо­строй”, как и многие тексты ХVI в., отличается серьезностью тона, степен­ным слогом³.

Если “Поучения Владимира Мономаха” основывались на Псалмах, то “Домострой” опирается на идеи паулинизма, назидая жить тихо, скромно, терпеть скорбь, славы земной не желать, помогать нуждающемуся, жить с чистой совестью и по правде, не восставать на власть и особенно заботиться о духовности.

Осуждается лень, праздность, пьянство, а труд провозглашается добродетелью. Его надобно исполнять, приготовляясь, трижды покло­ниться святым образам, а потом только начинать. Многократно зву­чат напоминания о совести (”со всего любовию и чистой совестью”, “в чисте совести” и т.д.). Жить духовно, по правде значит жить с чистой совестью. Совесть является императивом филантропического поведения: вглядись в беду и страдания; кто страдает в бедности и нужде, того не презирай, напои, накорми, с чистой совестью приветь. В “Домострое” сохранены византийские взгляды на женщину, оправдывающие деспотизм мужа, рукоприкладство, другие способы унижения и порабощения женщины. Однако известно, что русские семейные нравы того времени не копировали эти образцы. Домашнее хозяйство зажиточных семей было одним из самых сложных видов деятельности, где требовалась огромная сила воли и разнообразные знания. Многие женщины, в особенности вдовы, имеющие взрослых, отличившихся в деле сыновей, управляли и мужчинами. На практике этот восточно-византийский и церковный взгляд на женщину как на безнравственное и рожденное угождать существо преодолевался.

В ХVII–ХVIII вв. имел также хождение адаптированный к русской жизни сборник нравоучительных легенд и рассказов “Великое Зерцало”, который распространялся иезуитами¹. Эти религиозно-нравст­венные легенды проникли из Европы через Польшу. В целом, этот сборник отражал старое средневе­ковое мышление европейца ХV в. и был примитивным. Он посвящен теме наказания порока и вознаграждения добродетели, рисует эпи­зоды с морализирующим финалом. Они учат любви к ближнему, трудо­любию, скромности, терпению, благодарности, верности, миролюбию, нестяжанию и показывают всяческие издержки прелюбодеяния, пьянства, обжорства, гнева, вражды, жестокости, лживости.

Сборник “Юности честное зерцало” предназначен для обучения юношей и девиц хорошего роду правилам поведения и обхождения². Главными добродетелями для юношей являются приветливость, смирение и уч­тивость. В них воспитывают притворство, осмотрительность, почи­тание старших, начальствующих и духовных лиц, знание своего мес­та в общественной иерархии, которое определяется знатностью и богатством. Большое значение отводится образованности, вернее сказать, знанию языков, к коему добавляется конная езда, танцы, фехтование, умение вести разговор, красноречие и чтение.

Через наставления раскрываются подлинные нравы. Они таковы: дети грубы с родителями, часто бранятся, самочинно распоряжаются в доме, тяготятся домашним распорядком, ленятся, злословят ближнего за глаза, пьянствуют, водят дурную компанию, драчливы, охочи до чужого. Молодежь сморкалась и плевалась на людях, бесцеремон­но хватала за столом лучшие яства, напивалась, насмешничала, заносилась. Сборник наставлений не связан с задачей совершенст­вования личности, ее внутренним преображением долгим и трудным путем к добродетели. Обращалось внимание лишь на внешнее поведение. От молодого человека ждали скромности и деловитости, умения и желания служить, знать церемониал и этикет. Юношей учили быть осторожными и недоверчивыми, но не выказывать скептицизма и утаи­вать собственные намерения. У других людей сей отрок не должен вызывать неудовольствия, обиды, подозрения, а быть им приятным. Притворство, показное смиренничество, стремление угодить, быть своим, примениться к тем, от кого зависишь, – выраженная тенден­ция “Юности честного зерцала”¹. Очень важно было манерой поведе­ния отличаться от простонародья, например слуг и крестьян.

Требования девической чести проникнуты духом патриархальности и набожности. Перечисляются 20 добродетелей. Прежде всего – это религиозное благочестие, а с ним и приветливость, кро­тость, терпение, услужливость, трудолюбие, стыдливость, милосер­дие, молчаливость. Девушка могла проявить себя на улице, в церк­ви, на торжище, в доме, в бане и в посиделках (беседе). Красное лицо считалось признаком стыдливости и порядочности девицы, а “непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по причинным местам и улицам, разиня пазухи, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселится и напивается пьяна, скачет по столам и скамьям, дает себя по всем углам таскать и волочить, как стерва”. Живость изображения совсем затмевает и без того вымученную абст­ракцию благонравной девицы, заимствованную у Павла, Лютера, древ­них авторов, Иоанна Златоуста, Августина. Очень старая оскоплен­ная традиция I–II вв. толкования “о девстве” противопоставляется молодицам ХVII в., которые были не против того, чтобы имитировать краску стыда, употребляя вино. В тексте не говорится о достоин­стве женщины, ее волевых качествах, жизненных и нравственных про­блемах, которые она вынуждена решать.

Русские кодексы и нравоучения ХI–ХVII вв. отражают занятия, образ жизни феодалов, купечества, посадского населения, лиц духовного звания и отличаются мелочной регламентацией, серьез­ностью тона. На них не лежит отпечаток каких-то крупный идей. Подчеркнутость благочестия и религиозности заставляет задуматься о ее формальном значении. От героизма эпического времени и истовости раннефеодального периода нравственная дидактика скоро превращается в правила учтивости. Дворянство и городские домо­владельцы не смогли выработать общественных идеалов в ХVII в.

И только в век авантюристов и в век имперского строительства начинают декларировать общественные идеалы.