торый изнутри системы недоказуем, и является, по сути, фун­ даментальным допущением, на котором вся эта система, на самом деле, и зиждется.

Таким образом, всякий раз, когда мы оказываемся перед необходимостью разделить реальность на «уровни» (посколь­ ку иначе наши модели перестают работать) — у нас есть воз­ можность понять, что мы думаем о ней неправильно.

Причем, виной тому будет, вероятно, сам тот способ, кото­ рым мы привыкли производить свои реконструкции.

Право, у нас всегда есть повод сомневаться в том, что в этой комнате нет носорога. Даже если он нам ничуть не мешает.

«Несокрытость»

31Когда Мартин Хайдеггер говорит о «несокрытости ис­ тины» (то есть, об открытости нам реального), а Людвиг Вит­ генштейн — «Не думай, а смотри!» (то есть, о реальном), речь, по сути, идет о том, что реальное можно некоторым образом «видеть», но нельзя понять.

«Понять» в данном случае — это представить как некий целостный, «понятный» образ, создать в пространстве своего мышления ясную и непротиворечивую репрезентацию некое­ го явления, аспекта реальности, какой-то ее области.

Действительно, если реальность сообщает нам о себе па­ радоксами, трудно рассчитывать на то, что ее образ (образ не­ коего ее фрагмента) может быть «понятным». Любой образ неизбежно является аппроксимацией — то есть подведением реальности под некую заданность, под некий формат.

Эта аппроксимирующая тактика, обеспечивающая под­ гонку данных реальности под изготовляемый психикой об­ раз, сведется, в конечном итоге, к тому, что какие-то факты окажутся проигнорированы, каким-то будут приписано из­ быточное значение, иные, напротив, будут сглажены и уве­ дены в тень.

32Скульптор говорит о себе, что он не создает фигуру из камня, а лишь отсекает от него лишнее. Созданная им скуль­ птура, действительно, взята из этого камня, но она взята из него сообразно воображению скульптора.

https://t.me/medicina_free

Да, в некотором смысле, она уже находилась в этом камне, но с тем же успехом в нем находилось еще и множество других скульптур, которые так и не были из него изготовлены, а те­ перь уже никогда и не будут.

Примерно таким же образом, как этот скульптор, работает

инаш мозг: он создает из фактов реальности образ, который он — сам наш мозг — заведомо в этой реальности и усматривает.

Наш мозг тенденциозно сепарирует факты, уже как бы зная заранее, что именно он собирается «вынуть» из этого камня реальности. Те факты, что кажутся ему подходящими, он оценивает как действительные, а те, которые не подходят под этот образ, им просто игнорируются.

После того, как скульптор уже высек из камня свою скульптуру, почти невозможно представить, что в этой глы­ бе могла скрываться и какая-то другая форма. Это как раз пример тенденциозности работы нашего мозга — после того, как мы знаем (увидели, представили), каким может быть конечный результат, мы считаем (уверены, ограниче­ ны этим своим представлением), что только этот результат

иможет быть.

На самом деле, речь идет о фундаментальной закономер­ ности восприятия — наш мозг не воспринимает реальность, как она есть, а постоянно пытается предугадывать какой-то опреде­ ленный результат [П. К. Анохин, М. Чангизи, М. Каку].

То есть, образ, который возникнет в результате нашего контакта с реальностью, пусть и с изрядной долей вариатив­ ности, уже всегда нами этой реальности предзадан.

Тогда как подлинная реальность — это сам тот камень, ко­ торый может быть превращен в разные «скульптуры». Ставить ее в зависимость от того, что взбредет в голову конкретному «скульптору» (тому или иному мозгу, например), странно.

33 Давление генерируемого психикой образа на организуе­ мую ею же таким образом реальность — есть искажение.

По сути, создание нашим мозгом некого «представления о реальности» — это процесс производства таких отношений между фактами реальности, которые не принадлежат ей непо­ средственно, а выдуманы нами в рамках «творческого» пере­ осмысления реальности.

https://t.me/medicina_free

Вкаком-то смысле, конечно, можно считать, что и эти, произведенные нами отношения между фактами реальности,

внекотором смысле находятся в реальности изначально, но ошибкой было бы думать, что они реальны, если мы понима­ ем под реальностью то, что происходит на самом деле, а не то, что может или могло бы происходить.

Ошибка с неизбежностью вкрадывается в наши расчеты уже на этапе определения конкретного аспекта реальности, ее фрагмента, который мы примемся представлять.

Вдействительности, мы ведь не просто «вынимаем» скульптуру из камня, но еще и камень из горы, гору из ма­ терика, а материк — из Земли. То есть, какие-то отношения (возможно, чрезвычайно существенные), в которых находится этот фрагмент реальности, априори аннулируются.

Если, опять-таки, понимать реальность как то, что проис­ ходит, а не то, что могло бы происходить, то она и не может быть фрагментирована, разделена на некие отдельности.

Иными словами, считать, что мы можем «понять» каку­ ю-то часть реальности истинно — то есть, как действительную реальность, как то, что происходит на самом деле, — было бы фундаментальным заблуждением.

34 Аппроксимация совершенно неизбежна. Задача мето­ дологии мышления состоит лишь в том, чтобы минимизиро­ вать соответствующие искажающие эффекты, с одной сторо­ ны, и постоянно напоминать аппроксиматору о том, что он аппроксимирует, то есть искажает реальность, какие бы дей­ ствия над нею он не выполнял.

Реконструируя реальность как того требует методология мышления, мы, потому, постоянно оставляем своего рода за­ зор неопределенности.

То есть, нам не следует пытаться сложить факты в некий понятный нам и легко представимый образ. Наша задача — ви­ деть соответствующий аспект (фрагмент) реальности как про­ странство фактов, которые продолжают находиться в нефикси­ рованных (до некой финальной определенности) отношениях.

Именно этой цели и служит понятие «специального интел­ лектуального объекта», то есть некоего образа-реконструкции, который, вместестем, содержитвсебенекоенеопределенное«х».

https://t.me/medicina_free

Этот «х» — нечто неизвестное, что-то, что в какой-то ситуации (положении вещей) может быть несущественным, а потому наша аппроксимация себя оправдывает, но в другой ситуации (при ином положении вещей) способно и перевернуть доску — оказать фундаментальное воздействие на систему обнаружен­ ных нами отношений фактов реальности.

Вопрос, таким образом, заключается в том, стремимся ли мы к финализации, закруглению, окукливанию произведен­ ной нами реконструкции? Если мы тяготеем к этому свора­ чиванию нашей реконструкции в образ (представление), то произведенная нами аппроксимация в какой-то момент неиз­ бежно приведет к ошибке.

Однако, если мы способны противостоять этому, остав­ лять эти гештальты незакрытыми, незавершенными, подвиж­ ными, вариативными (как в случае с оптическими иллюзия­ ми), мы сохраняем возможность:

•во-первых, для рекомбинации (если этого потребует на­ личная ситуация — некое новое положение вещей) эле­ ментов нашей реконструкции реальности;

•во-вторых, для сцепления этих специальных интеллекту­ альных объектов пространства нашего мышления с геш­ тальтами-реконструкциями каких-то других фрагментов реальности;

•в-третьих, для обнаружения новых содержательных кон­ текстов, в которых эта наша реконструкция реальности может оказаться уместной и оправданной.

Таким образом, важно правильно понимать указания, ко­ торые, не сговариваясь, дают нам Мартин Хайдеггер и Людвиг Витгенштейн.

Когда Хайдеггер противопоставляет «несокрытое» некое­ му условному das Man, а Витгенштейн «смотрение» (усматривание) «думанию» (представлению, решению, выводу), речь идет, в первую очередь, о процессуальное™ этих действий — то есть, о некой незавершенности этах актов, о сохранении той самой неопределенности. По сути, это требование несворачивания фактов реальности в какую-то, пусть и удобную, но мертвую конструкцию идеаторного представления.

https://t.me/medicina_free

Мы не можем схватить «несокрытое» истины (реальность как она есть) — поймать его в силки, вычленить, повязать

иповесить на стену. Но мы можем вглядываться в него, чего

итребует Витгенштейн, удерживая себя от того, чтобы прийти

кнеким выводам и заключениям.

По сути, речь идет о том, что реальность как она есть мо­ жет быть дана нам лишь в акте нашей озадаченности, когда зрению еще не мешает то, что нами уже усмотрено и «установ­ лено окончательно».

Сохраняющаяся в нас, длящаяся озадаченность оберегает нас от утраты интереса к реальности, которая, в ином случае, очень скоро и ошибочно покажется нам «понятной».

35 Иными словами, с позиций современной нейрофизио­ логии ни Хайдеггер, ни Витгенштейн, говоря так о «несокрытости» реальности, не занимаются какой-то абстрактной ме­ тафизикой. Они указывают как раз, можно сказать, на физику реальности, которая и есть то, что происходит на самом деле.

Всякая «сокрытость» обусловлена лишь способом об­ работки информации (если, конечно, вывести за скобки тот факт, что нам в принципе нужно ее как-то воспринимать и об­ рабатывать, что, само по себе, уже является ее искажением).

Но нам от этого никуда не деться — мы, в любом случае, являемся своим мозгом, который устроен так, как он устроен. Эти полтора килограмма нервных клеток с неизбежностью ле­ жат «по ту сторону» реальности, которую они пытаются вос­ принимать и реконструировать.

Да, дело обстоит именно таким образом: бесконечность реальности с той стороны и полтора килограмма нейронов —

сдругой. Все, что эти нейроны будут способны воспринять

иреконструировать «с той стороны» — и есть наша гносеоло­ гическая, так сказать, мощность.

Так является ли этот императив — «Смотри на несокры­ тую твоими представлениями реальность!» — возможным к реализации? Как?

Может ли это указание лечь в основу полноценного ис­ следовательского проекта, стать основой наших новых отно­ шений с реальностью? Может ли сама наша жизнь быть орга­ низованной так?

https://t.me/medicina_free

То, что скрыто...

36 Взглянем на научные данные. По существу, вся работа нашего мозга, есть, как говорил Иван Петрович Павлов, «бес­ конечное стремление к динамической стереотипии».

Современные нейрофизиологические исследования лишь подтверждают этот павловский тезис: мозг перманентно за­ нят созданием целостных образов и распознаванием извест­ ных ему целостных образов. Наша психика все, в некотором смысле, округляет до неких целостностей.

Мы не видим слепого пятна у себя глазу, хотя оно всегда перед нами. Все китайцы, ровно как и все тигры для нас «на одно лицо». Впрочем, даже когда мы смотрим на собственное лицо в зеркале (специально не приглядываясь), мы, как выяс­ няется, видим не реальное изображение (то, каково наше лицо сейчас), а то, каким мы свое лицо помним [К. Фрит].

Мозг занят превращением единичных и разрозненных сигналов в целостные функциональные системы, он форми­ рует своего рода аппроксимационные паттерны реагирования (паттерны восприятия и действий — «центральные генерато­ ры паттернов» [Ф. Делкомин, Д. А. Сахаров]) сообразно тем задачам, которые он по каким-то причинам должен решать.

То есть, наш мозг осуществляет максимальную универса­ лизацию «раздражителей» под наличествующие в нем фор­ мы реагирования (понятно, что создавать некий «образ» чего бы то ни было, не имея возможности на него отреагировать, а лишь для того, чтобы он был, бессмысленно).

Исходя из принципа эволюционной целесообразности такой подход вполне оправдан. Что, впрочем, только лишний раз подтверждает тезис о том, насколько наш мозг неприспо­ соблен к действительной работе познания.

Сам наш способ познания мира, как выясняется, есть пре­ пятствие к его познанию.

Таким образом, даже весьма беглый анализ принципов работы мозга свидетельствует о том, что, оценивая возможно­ сти психического «аппарата», нам следует исходить не из того, какие «раздражители» падают на «рецепторы» (в самом ши­ роком смысле этого слова), а из того, каковы задачи, которые он запрограммирован решать.

https://t.me/medicina_free

Если у нас нет соответствующей интенции, то внешние факторы, которые могли бы ее побудить, бессильны попасть на нашу психическую орбиту. Они не будут для нас что-то зна­ чить, они не будут иметь для нас некой ценности. Они окажут­ ся для нас лишь «пустым местом» — ничем, которое мы про­ сто не заметим.

37 Впрочем, из этого, весьма печального, в каком-то смысле, факта можно сделать, весьма обнадеживающий и нетривиальный вывод: если проблема не в «рецепторике» как таковой, а лишь в наличии у нас соответствующей ин­ тенции (соответствующего вопрошания или озадаченности, интеллектуального голода и нехватки), то даже наши пол­ тора килограмма нервных клеток оказываются вполне себе функциональной машиной.

Проблема, в «объяснительных моделях» и тех самых «ап­ проксимирующих паттернах» (динамических стереотипах), которые мы используем. То есть, в том, что мы обычно счита­ ем своим «знанием» и «познанием».

Именно эти «фундаментальные фикции» нам и следует переосмыслить: не «знание» и «познание», как таковые, яв­ ляются нашим инструментом взаимодействия с реальностью,

ате состояния, которые мы можем побуждать в своем мозге

спомощью практик инициированного незнания («Я знаю, что я ничего не знаю») и длимой озадаченности («Что происходит на самом деле?»), сопровождающейся сбором фактов и прак­ тиками реконструкции реальности, разрабатываемых методо­ логией мышления.

Остановимся на этом подробнее: если то, как мы взаимо­ действуем с реальностью, и, соответственно, те факты, которые мы можем из нее извлечь, определяется предустановленными

внас интенциями, то очевидно, что мы не можем заметить ис­ кажений, происходящих при сборе фактов.

То есть, сами наши фактические действия, как выясняет­ ся, нам совершенно неочевидны: вместо того, чтобы позна­ вать реальность, мы реализуем какие-то иные свои интенции, которые не идентифицируем как движущие нами (и нашим «познанием») силы. Впрочем, мы опознаем их вот таким вот обобщенным и сомнительным образом — как «акт познания».

https://t.me/medicina_free

Именно поэтому методологические «практики» оказы­ ваются куда важнее «знаний» и «познания»: если реальность действительно не сокрыта от нас (а было бы странно нечто иное — кому и зачем понадобилось бы ее от нас скрывать?), то вопрос лишь в том, сможем ли мы сорвать с нее покров «оче­ видности», и насколько внимательно будем в нее затем вгля­ дываться.

Парадоксальность ситуации, таким образом, в том, что нам надлежит угадывать «несокрытое», которое мы сами же от себя и скрываем.

38 Нам кажется, например, что язык представляет собой достаточно простую конструкцию: какие-то слова обозначают предметы (существительные), какие-то — действия этих пред­ метов (глаголы), а какие-то — их признаки (прилагательные). Плюс еще чуточку разных нюансов — личные имена, местои­ мения, деепричастные обороты и т. д.

Стивен Линкер показал, насколько подобные рассужде­ ния наивны. Язык, как выясняется, представляет собой куда более сложную структуру: в действительности, за понятиями, которые мы используем, кроется наше понимание причин­ ности (казуальности), целей (намерений), пространственных и временных отношений и т. д.‘

Иными словами, Линкер как бы говорит нам: есть то, как вы привыкли понимать язык, потому что это простая и удоб­ ная схема с существительными, глаголами, прилагательны­ ми и т. д., но на самом деле, язык детерминирован куда более фундаментальными принципами, которые мы не замечаем, хотя именно они, как оказывается, точно указывают на то, кто мы есть, и каким образом мы организуем мир вокруг себя.

Рассмотрим пример. Слова «наливать» и «прыснуть» кажутся нам схожими — речь очевидно идет о некоем вза­ имодействии с жидкостями, правильно? Но если мы поду­ маем также о таких словах как «излагать» и «крикнуть», то заметим, что несмотря на различие в содержании (в одном случае это, действительно, действие с жидкостя­ ми, а в другом — акты речевого высказывания), в языке

* Включая, кроме того, целый, уходящий глубоко «под землю» нашего сознания, небоскреб спрятанных в нашем языке способов отношений между людьми.

https://t.me/medicina_free

явно присутствует некое внутреннее указание на специ­ фичность этих действий во времени.

Так, например, в одном случае — «наливать», «изла­ гать» — это некое длящееся, продолжающееся действие, а в другом — «прыснуть» и «крикнуть» — это действие, совер­ шенное в моменте.

Здесь же скрывается пространственный аспект и аспект намерения. В первом случае подразумевается как бы про­ странственный переход чего-то от одного к другому — «на­ ливать» откуда-то во что-то, «излагать» от кого-то кому-то (как бы «вливать» в него). Во втором реципиент не выглядит обязательным, а локация является неопределенной — «брыз­ нуть» можно и случайно (куда попадет, туда и попадет), да и «крикнуть» можно в никуда — просто потому, что ударился, например.

Впрочем, не будем углубляться в нюансы пинкеровской интерпретации языка и связи языка с реальностью. Здесь ва­ жен один этот существенный нюанс — нам только кажется, что мы выражаем в языке некое предметное содержание, на самом деле, мы сообщаем им нечто куда большее, и куда более существенное, чем может показаться на первый взгляд.

39 В языке странным и неявным для нас образом обнару­ живаются универсальные по сути паттерны социального вза­ имодействия — сама социальная реальность как она есть, как она происходит.

Посредством этой «части языка», скрытой от нас рефе­ рентной содержательностью языка, мы, как оказывается, со­ общаем друг другу о неких реальных отношениях социального действия. Это словно таящаяся под поверхностью воды часть айсберга, которая, в действительности, и удерживает его на плаву,дает верхней части быть видимой.

Язык функционирует так, словно бы он специально соз­ дан для того, чтобы мы говорили друг другу о том, что про­ исходит в наших социальных взаимодействиях, но как бы не высказывая этого непосредственно.

Вслушаемся в язык: когда я «излагаю» нечто, я как бы «наливаю» содержание своих мыслей в другого челове­ ка. Это внутренняя метафоричность языка заставляет меня

https://t.me/medicina_free

почувствовать то, что происходит на самом деле [Дж. Лакофф, В. Рамачандран].

Как иначе понять это — «я излагаю ему методологию мышления»?

Для нашего мозга это звучит как бессмысленный шум, как набор каких-то абстракций. Но именно потому, что «из­ лагаю» соединяется внутри меня с актом «наливания» жид­ кости (актом наглядным, абсолютно понятным, можно ска­ зать, осязаемым мною), я догадываюсь о том, что происходит на самом деле — кто-то в кого-то что-то пытается влить, сде­ лать что-то его частью.

Иными словами, если мы вглядываемся в язык, то ви­ дим, что он не просто обозначает некую наличную данность, он подспудно несет в себе информацию о действительной ре­ альности — о том, что на самом деле происходит между нами. В нем, проще говоря, имплицитно скрыта фактура реальных отношений, реальных взаимодействий.

Возможно, первым на эту скрытую функцию языка ука­ зал Джон Остин, обнаружив феномен перформатива — такие речевые акты, которые, по существу, равноценны поступ­ ку: «Я клянусь!», «Обещаю!», «Каюсь!», «Прошу проще­ ния!» (когда я произношу нечто подобное, я это в некотором смысле и делаю).

Хотя, понятно, что и каяться, и клясться, и обещать, мне предстоит где-то внутри себя самого. Однако, в пер­ формативе язык действительно становится действием, социальным актом — человек поклялся, покаялся, по­ обещал и т. д.

Иными словами, перформатив — некий экстремум соци­ альной функции языка. Тут этот айсберг словно бы выпрыги­ вает из воды, становясь видимым целиком. Но это «целиком» присутствует всегда, и лишь наша погоня за очевидностью (за понятностью, за «о чем речь?») скрывает от нас это действи­ тельное и настоящее, которое вместе с тем, всегда же очевид­ но — несокрыто — присутствует.

40 Это удивительная вещь, но мы, действительно, ка­ ким-то совершенно загадочным образом не замечаем главно­ го, основного, реального — движущих сил ситуации, собствен­

https://t.me/medicina_free

ных интенций, самой реальности, разворачивающейся перед нашим слепым (а точнее ослепленным) взором.

Покров языка, под которым очевидно содержатся все пат­ терны нашего действительного социального взаимодействия (именно для них наш язык, являясь средством коммуникации, и был изначально предназначен), создает лишь видимость ре­ ального — то, что нам представляется, кажется, мнится.

Нашим вниманием завладевает это внешнее — яркое, «понятное», — не реальное, а содержательные одежды, в ко­ торых скрывается действительное тело реального, его факти­ ческое существо. Мы отвлекаемся на эту игру кажимостей и не замечаем, не видим действительного. Но оно вовсе не спрята­ но от нас.

Ситуация очень напоминает другой загадочный феномен игры реальности и языка. Цветовое зрение человека «изготовлено» эволюцией таким образом, чтобы мы могли замечать мельчайшие нюансы оттенка человеческой кожи [М. Чангизи]’. Но несмотря на это, у нас даже нет слова, которым мы обозначаем цвет кожи — он не красный, не синий, не фиолетовый, он — «телесный».

При этом, наш глаз способен улавливать мельчайшие оттенки цвета кожи — румянец на щеках, покраснение ушей, синюшность губ и т. д., свидетельствующие об интенсив­ ности и характере кровообращения, напрямую связанного с вегетативными реакциями человека («раскраснелся от гнева», «побелел от страха», «стал синюшным» от недостат­ ка кислорода).

Только приматы с «голыми лицами» из числа наших ближайших родственников обладают трехцветным зрением, остальные — те, чье «лицо» покрыто шерстью, — имеют в сво­ ем распоряжении лишь два вида колбочек и смотрят на мир, словно в черно-белый телевизор. Впрочем, живя в той же сре­ де, что и их «лысые» собратья с тремя видами колбочек, они не испытывают никаких проблем с выживанием. Они легко обходятся без той «красочности» мира, которую мы считаем его обязательной характеристикой.

Все краски мира, которые мы видим, являются, на деле, лишь случайным производным, возникшим по

* Речь идет о чувствительности трех видов зрительных колбочек сетчатки человеческо­ го глаза к различным длинам волн.

https://t.me/medicina_free