Попробуем радикализировать вопрос наших отношений с реальностью (которые, разумеется, происходят внутри самой реальности).

До сих пор речь шла лишь о реальности в связи с мозгом человека: реальность того, что мы воспринимаем или можем воспринять, реальность наших представлений или моделей и образов, реальность работы самого мозга человека.

Но обратимся к реальности, о которой, как бы странно это ни звучало, мы даже не можем иметь представления.

Парадокс и граница «понимания»

1Когда мы говорим о реальности, которую невозможно представить, на ум, понятное дело, сразу приходят извест­ ные физические парадоксы — квантово-волновой дуализм

и«принцип дополнительности» Нильса Бора, матричная квантовая механика и «принцип неопределенности» Верне­ ра Гейзенберга, «квантовая запутанность» с котами Эрвина Шредингера, хокинговское излучение черных дыр.

Все это — некая реальность, которую мы можем помыслить лишь предельно абстрактно. Ее нельзя пощупать, разглядеть с по­ мощью микроскопа (или телескопа) или услышать даже посред­ ством какой-нибудь волшебной «звукоусилительной» аппаратуры.

Эти данные для нас по самой сути своей — расчетные, то есть представляют собой некое наше «умозрение», возникшее

врезультате интерпретации различных показателей, матема­ тических выкладок и т. д.

По наивности нам может казаться, что ничего экстраор­ динарного в этих парадоксах нет — мол, немного странно, ну

ичто с того? Но как говорил Нильс Бор: «Если вы не пришли

вужас при знакомстве с квантовой механикой, вы просто не можете ее понять».

В действительности, все эти феномены абсолютно непред­ ставимы, и мы или просто не понимаем их, а поэтому не чув­ ствуем подвоха, или настолько свыклись с ними, что забыли

онем.

2Сущность всякого подлинного парадокса в его прин­ ципиальной неразрешимости. Ричард Фейнман называет это

https://t.me/medicina_free

«проклятыми тайнами физики», в которые с неизбежностью упираются ученые.

«Быть может, — пишет он, — вам еще хочется выяснить: “А почему это? Какой механизм прячется за этим законом?”. Так вот: никому никакого механизма отыскать не удалось. Ни­ кто в мире не сможет вам “объяснить” ни на капельку больше того, что “объяснили” мы. Никто не даст вам никакого более глубокого представления о положении вещей».

Парадокс, иными словами, неустраним, как фактическая точка сопротивления реальности нашему мышлению. Проти­ воречия же, напротив, это потенциально устранимые неясно­ сти (даже если мы пока не знаем как это сделать, это возможно).

Парадоксы, с одной стороны, как бы извне ограничивают область нашего возможного понимания. С другой стороны, представляют собой своего рода фундамент, опору мышле­ ния — мы можем мыслить, лишь оттолкнувшись от действи­ тельного ограничения.

3 Наш мозг создавался эволюцией под решение конкрет­ ных задач выживания. Наивно полагать, что в нем «припасе­ ны» опции «объективного познания мира», или что спектр исследовательских возможностей нашего мозга простирается на любую область, какую бы мы ни выбрали.

Градусник — хороший и дельный прибор, если речь идет о необходимости измерить температуру. Но он не в силах определить электромагнетизм или выявить генную струк­ туру ДНК. Он даже не измерит все возможные температуры, а лишь только те, на которые он рассчитан.

Наличие «зон» реальности, которые нам (нашему позна­ нию) принципиально недоступны, является фактом, который может быть отнесен к некой естественной аксиоматике. Впро­ чем, это так и не осмыслено нами в должной мере. Точнее, не определены следствия этой «аксиомы».

4 Прежде всего, необходимо понять, что мы вообще имеем в виду, когда говорим о «познании».

При внимательном рассмотрении оказывается, что мы не подразумеваем под «познанием» простой сбор фактов (что странно). Речь идет о возможности (или невозможности) со­

https://t.me/medicina_free

здать непротиворечивое представление (некую концепцию)

отом или ином явлении.

Идействительно, — скажет кто-то, — зачем нам «факты», если они не укладываются в единую схему? Зачем нам факт, который выпадает из общей картины, противоречит «общей логике» и просто не согласуется с ней? Действовать мы можем, как нам кажется, только если у нас будет ясное представление

отом или ином явлении. Если же у нас просто «груда» фактов, то что нам с ними делать?

На самом деле, уже здесь начинается досадная путаница.

5 Вот мы берем, например, некое множество фактов, они, благодаря гениальной интуиции Чарльза Дарвина, скла­ дываются в теорию эволюции.

Очевидно, что дарвиновская теория эволюции, при всей ее блистательности, чего-то точно не учитывает (на самом деле, целые пласты фактов ею отброшены — не замечены, уве­ дены в тень или проигнорированы).

Но нас это совершенно не смущает, потому что — «в об­ щем и целом» — мы, с ее помощью, получили правдоподоб­ ное объяснение многих, прежде неясных для нас вопросов биологии.

Не значит ли это, что нам просто нужны были эти объясне­ ния «непонятного»? И что там теперь с этими «объяснениями» делать?

Напомню, что изначально мы ожидали от «познания», что оно подскажет нам дорогу, объяснит, что делать (имен­ но по этой причине мы отказались от «горы фактов» в поль­ зу «строгой теории»).

Но тут вдруг выясняется, что делать-то мы ничего и не со­ бираемся. То есть, нам просто нужна была теория, которая сде­ лает нечто странное и необъяснимое понятным. Только и всего.

Так не являемся ли мы заложниками игры слов: не может ли быть, что мы говорим «познание» там, где ищем простого «понимания», «объяснения», «ясности»?

Что если, то, что мы традиционно считаем познанием, на самом деле есть лишь поиск объяснений перед лицом пугающей неизвестности (если она, вдруг, обнаруживается, осознается)?

https://t.me/medicina_free

«Понимание» как «объяснение»

6Казалось бы, обнаружение странностей, а тем более на­ стоящих парадоксов должно рассматриваться нами как, свое­ го рода, вызов мышлению.

Мышление, обнаружившее препятствие на своем пути, очевидно столкнулось с чем-то реальным, чем-то, что требует новых подходов, иного понимания.

Но результат разочаровывает: вместо того, чтобы принять действительные ограничения, опереться на них и радикально поменять стратегию, мы ищем «красивых объяснений», кото­ рые «оставляют все как есть», но с ощущением «понятности».

Складывается впечатление, что такое «познание» не ста­ вит перед собой амбициозной задачи узнать реальность, ему нужно лишь создать «картинку» (представление), которую можно было бы легко вообразить.

То есть, такое «познание» — это поиск хорошего (не стран­ ного, не парадоксального) «образа», а вовсе не подлинный ис­ следовательский интерес.

7Прежде, спасаясь от неясности (неопределенности), че­ ловек придумывал что-то мистически-религиозное, теперь — естественно-научное. Но одно не лучше другого, если и в дру­ гом случае вопрос «что делать?» остается без ответа.

Впрочем, иллюзия-то ответа есть. Если мы приняли на веру мистику, то надо, видимо, молиться, приносить жертвы

икаяться. То, что это «надо» — лишь игра в рамках данной объяснительной модели, мы игнорируем.

Допустим, я боюсь смерти, но мне объясняют, что если

ябуду «молиться», «приносить жертвы» и т. д., то не умру — «унаследую жизнь вечную» и т. п. Я это делаю — моюсь, при­ ношу жертвы и т. д., вследствие чего успокаиваюсь. Но умру.

То есть, на реальность, которая изначально и побуждает мой вопрос, я никак с помощью принятой мною на вооруже­ ние объяснительной модели воздействовать не могу.

Правда, у меня есть иллюзия, что я каким-то образом на нее повоздействовал, и этого оказывается достаточно. Нет, сам вопрос не снят, он теперь просто спрятан, завуалирован.

https://t.me/medicina_free

8Нечто подобное мы наблюдаем и в случае естественно­ научных объяснений.

Давайте задумаемся — каким таким действительным ин­ струментом влияния на биологическую реальность нас осна­ стила теория эволюции*?

Нет таких инструментов, и никаких рецептов тоже нет. «Что делать?» — непонятно (хотели ли мы и в самом деле чтото с этим делать или нет — другой вопрос).

Эволюционная теория предложила нам красивые ответы на ряд вопросов, которые кого-то (из тех, кто воспринял это «объяснение») успокоили. Но успокоенность делает последу­ ющее действие, мягко говоря, еще менее вероятным.

Так что, даже если у нас и был вопрос «что делать?», он оказывается от нас теперь в некотором смысле спрятанным.

9Мы игнорируем вызовы реальности. Причем, куда чаще, чем даже можем это представить.

Никто не бегал по улицам в ужасе и не рвал на себе воло­ сы, задаваясь вопросом — как же так получилось, что на земле столько видов живых организмов, а мы не знаем почему?

Нет, этот вопрос человечество не волновал. Он стал «вол­ новать» нас лишь после того, как мы уже получили от Чарльза Дарвина ответ — объяснение, которое ставит и одновременно снимает вопрос.

Да, роль теории эволюции огромна — она позволяет сформи­ ровать «картину мира» в рамках атеистического мировоззрения.

Кроме того, наличие такой теории позволяет нам осу­ ществлять построение новых интеллектуальных объектов, становится опорой для каких-то наших последующих раз­ мышлений и выводов.

Но случилось ли в реальности что-то действительное, ког­ да эта теория появилась на свет, а мы уверовали в нее?

10 Допустим, мы умели пользоваться только операцией сло­ жения, а потом вдруг обнаружили возможность умножать одно число на другое, что серьезно упрощает дело с точки зрения на­ ших размышлений (нашей интеллектуальной работы с фактами).

* Должен оговориться, что теория эволюции взята мою только ради примера, ею может быть любая подобная теория «объяснительного» толка.

https://t.me/medicina_free

Но как это связано с самой реальностью, инструмент для воздействия на которую мы, вроде как, пытались обнаружить?

Если говорить, например, про селекцию животных и рас­ тений, то она как происходила до создания эволюционной теории по принципу отбора и скрещивания наиболее подхо­ дящих для селекционера особей, то так она осуществляется

исейчас. Если наукой и сделаны какие-то прорывы в этой об­ ласти, то вовсе не благодаря теории эволюции, а благодаря технологиям генной инженерии.

Не будь теории эволюции, ученым, которые создали эти технологии, возможно, пришлось бы чуть труднее думать. Они бы «складывали» там, где легче было бы «умножить», — но

итолько.

Так не переоцениваем ли мы ее значение наших «объяс­ нительных моделей»? Да, что-то, благодаря теории эволюции, кажется нам теперь более понятным, но это знание о есте­ ственном «творении» не делает нас, самих по себе, творцами.

«Эмерджентность»

11 Обращаясь с реальностью, которую мы не в силах ух­ ватить нашим мышлением (действующим так), мы не просто создаем «объяснения», служащие мнимому «пониманию», мы строим своего рода ментальные саркофаги.

К числу таких «саркофагов» относятся все абстрактные ментальные «сущности», наподобие «волновых квантов», «испаряющихся черных дыр» и «полумертвых котов».

Мы создаем эти «штуки», защищаясь таким образом от непредставимости этой реальности. Мы защищаемся от ужа­ са, вызванного этой непредставимостью.

Нечто в реальном свидетельствует нам о себе (что-то проис­ ходит), но мы не можем различить его мелодию в зашумленном эфире. И как бывает в таких случаях, через какое-то время нам начинает казаться, что мы все-таки слышим что-то определен­ ное в этом треске, шипении и скрипах. Но это лишь иллюзии узнавания.

12 Не только физика, но и биология предлагает нам схо­ жие парадоксы.

https://t.me/medicina_free

Теоретически мы, конечно, понимаем, каким образом по­ следовательность нуклеотидов в цепочке ДНК кодирует те или иные белки. Мы понимаем так же и то, что в этом, наверное, нет никакого чуда: некая химическая структура под воздей­ ствием неких инициирующих и катализирующих факторов приводит к образованию определенных химических веществ из подручных химических элементов.

Ничего, как кажется, «удивительного» в этом нет. Но каким образом из всего этого химизма возникает наличная жизнь? Это остается для нас загадкой. Как и в случае с «созна­ нием», которое тоже непонятно как возникает из биоэлектрохимической активности нервных клеток, соединенных в функ­ циональные системы, принято говорить, что это эффект некой волшебной «эмерджентности»*.

13 Понятие «эмерджентности» странным образом счита­ ется научным, хотя, на самом деле, речь идет именно о непо­ нимании. Оно буквально означает, что мы не знаем (не можем себе представить), как из одного возникает другое, каким об­ разом система из этих элементов производит такой эффект.

Однако, вместо того, чтобы говорить — «мы не знаем», «наш психический аппарат не может себе этого представить», мы говорим — это эффект «эмерджентности». Но номинация феномена не означает его схваченности.

Когда мы говорим «мышление» или «сознание» — кто может ответить, о чем, на самом деле, идет речь?

Мы привыкли опираться на некую «интуитивную понят­ ность», что нелепо. До тех пор, пока мы не встретили конкрет­ ное сопротивление реальности своему утверждению, любое наше «размышление» равносильно абстрактной абракадабре.

14 По существу, понятие «эмерджентности» является та­ кой же уловкой, как, например, и упомянутый нами уже «прин­ цип дополнительности» Нильса Бора: мы не можем себе что-то представить (как, например, корпускула может волниться?), но факты говорят нам о том, что нечто такое (не вполне, впрочем,

*«Эмерджентность», emergent (буквально — «неожиданно возникающий»): странное свой­ ство системы порождать некое новое качество, которое непонятно как вытекает из совокуп­ ной деятельности ее элементов.

https://t.me/medicina_free