Археологическая типология

Р и с . 47. Распределение признаков разных структурных уровней по типам. Группировка типов.

Р и с . 48. Культурно-историческая типология мечей викингов [Лебедев 1985].

Н, В, С). Заметна тенденция к упрощению типов. Бытование их огра¬ ничено IX столетием, в основном его ранней частью. Это массовое ору¬ жие дружин викингов, первоначально сравнительно демократических по природе, осуществлявших — независимо друг от друга — грабитель¬ ские набеги на побережья Англии, Ирландии, Франкского государства (где они и познакомились с ранними формами «каролингских мечей»).

II группа типов (К—О) демонстрирует переход от заимство¬ ванной в IX веке британской формы к характерному для первой поло¬ вины X века варианту со сложной рукоятью, изменениями в конструкции, богатым декором. Тип О — один из примеров парадного оружия дру¬ жинников X столетия. Отмеченные здесь новшества (изгиб гарды и верх¬ него перекрестья, сложная профилировка навершия, богатая орнамен¬ тация) характерны еще для значительной серии мечей второй половины IX—X столетий.

III группа типов демонстрирует все эти новшества в наиболее полном и развитом виде. Это, по-видимому, ведущая группа мечей

вкультурно-исторической типологии. Уже в IX веке сравнительно про¬ стые, близкие первой группе исходные формы (вариант 72) сосущест¬ вуют с богато украшенными мечами типа Е, D, V; во второй половине IX в. в среде викингов распространяются типы богато украшенного ору¬ жия. В X веке совершенствуется его конструкция (вогнутые гарды, сложнопрофилированные навершия). Мечи типов R, S, T, W мы находим

вбогатых воинских погребениях дружинников высокого ранга, в моги¬ лах нового общественного слоя: военных предводителей и воинов-про¬ фессионалов, выдвинувшихся из первоначально демократической военнодружинной среды и консолидирующихся постепенно в королевских дру¬

жинах. Во второй половине X в. в связи с наметившейся тенденцией к обособлению военно-дружинной организации, с концентрацией ее об¬ щественных функций намечается тенденция к возрастанию утилитарных качеств оружия. Из средства различения воинов разного социального статуса и ранга (вооруженный свободный «одальбонд», — или рядовой викинг, вождь вольной дружины, морской конунг, — или королевский «гирдман», военачальник, ярл и т. д. ) меч становится атрибутом срав¬ нительно узкого и в социальном отношении четко дефинированного раннефеодального слоя. Сокращается его семантическая многозначность, возрастают требования к утилитарным, функциональным, боевым ка¬ чествам.

IV группа типов отчетливее всего запечатлела именно эти тен¬ денции. Она выделяется в процессе эволюции III группы, отделяясь от нее в X столетии. Развитие типов Æ и 124 идет в направлении все боль¬ шей специализации этого оружия за счет декоративных и семантических признаков. Конечное звено — мощный рубящий меч тяжеловооруженного воина — фиксирует смену эпохи виков (набегов и походов викингов) эпохой феодальных рыцарских войн. Богатое парадное оружие, распро¬ страненное в викингской среде, выходит из употребления, так же как сошли со сцены в борьбе с королевской властью дружины викингов.

V группа типов (F, М, 73, 93) демонстрирует примерно ту же линию развития, что и первая группа. Это военно-демократическое ору¬ жие, наиболее характерное для ранней эпохи викингов и к концу ее исчер¬ павшее всякие возможности развития. Мечи сходных форм удерживались в социальной практике норвежского средневековья в качестве так назы¬ ваемого «народного оружия» (folkvapn). В эпоху викингов они пред¬ ставлены главным образом в IX столетии и по мере распространения роскошного оружия III—IV групп выходят из употребления.

VI группа типов — интересный пример развития оружия, свя¬ занного с теми же социальными категориями, что и предшествующая группа, но получившего новый функционально-технический импульс. Ис¬ ходные формы (типы I, 77, Р) возникли, видимо, на основе мечей V группы под восточным воздействием. Выпуклое навершие, выпукло-вогнутая гарда — это конструктивные особенности кочевнической сабли [Arne 1914: 31]. Взаимодействие западных (каролингских) и восточных форм оружия, вероятно, объясняется участием скандинавских викингов в собы¬ тиях, связанных с образованием Древнерусского государства («призва¬ ние князей» в Ладогу или Новгород, походы многоплеменных войск Олега, Игоря, Святослава, Владимира и Ярослава). Может быть, первые прояв¬ ления этого взаимодействия следует искать в IX в., когда в русских

Восточноевропейское оружие, очевидно, дало тот импульс, который обес¬ печил жизнеспособность одной из разновидностей скандинавских «кре¬ стьянских» мечей в течение двух с половиной столетий эпохи викингов. Не случайно, видимо, к этой же группе типологически тяготеют и соб¬ ственно древнерусские богато украшенные мечи, найденные в Восточной Европе: типы Z особый и «Скандинавский» с орнаментированной в север¬ ном духе рукоятью и клеймом русского мастера на клинке [Кирпичников 1966: 37—41].

К V II группе отнесен редкий на Севере тип G, дополняющий на¬ бор ранних исходных форм мечей викингов.

10. Обсуждение результата. Итак, согласно полученной культурноисторической схеме исходное разнообразие сравнительно простых типов ранней эпохи викингов (А, В, 72, Е, F, 77, G) сменяется к XI веку жест¬ ким набором немногих, специализированных форм (124, А, Е). Наиболее интенсивно развитие оружейного ремесла викингов проходит со второй половины IX до второй половины X века. При этом новые формы выра¬ батываются на базе III, IV и VI групп типов, в то время как мечи I, V, VII групп выходят из употребления. Изменения охватывают все четыре уровня признаков. Происходит сначала унификация и оптимизация, а затем дифференциация функциональных признаков рубящего оружия. К X веку господствующими становятся специфические для эпохи викингов конструкции мечей с расчлененным навершием. С рубежа IX и X веков эту разновидность мечей начали оформлять богатым набором устой¬ чивых и своеобразных декоративных приемов. Это время распростране¬ ния роскошно орнаментированных мечей, с ярко выраженными семанти¬ ческими признаками.

Развитие новых форм идет за счет вытеснения простых, «демокра¬ тических» типов мечей (folkvapn норвежских источников). Однако к концу X в. социальная среда, выработавшая господствующие формы оружия эпохи викингов, очевидно, исчерпала свои возможности. В XI сто¬ летии основным потребителем специализированного боевого оружия вы¬ ступает новый, узкий господствующий слой — феодальное войско.

Мечи викингов отразили один из поворотных моментов в истории скандинавского общества. Бурная и яркая эпоха была одной из форм революционного перехода от доклассового общества к раннефеодаль¬ ному. Походы викингов — форма социальной активности широкого об¬ щественного слоя скандинавских «бондов», свободных общинников, из среды которых в X—XI вв. выделились дружины воинов-профессиона¬ лов. Эти дружины, по мере укрепления их организации, становятся оп¬ позицией традиционному племенному строю и опорой раннефеодальной государственности (Лебедев 1974: 181—183).

крестьянские парни отправлялись в IX веке за добычей и славой в неве¬ домые земли, уже в середине этого столетия стали недостаточно пре¬ стижными для опытных и отважных воинов. Народное оружие в скан¬ динавском обиходе удержалось до XIV века. Однако в качестве «соци¬ альной нормы» его ведущие формы заняли подчиненное, второстепенное место уже в X столетии. Процесс «выслаивания» из свободной общины особой, стоявшей над ней военной организации отразился с зеркальной точностью в эволюции оружия. В Скандинавии он развернулся с середины IX столетия и завершился к концу X — в первой половине XI века.

X века — расцвет этой культуры; вторая половина X века — утвержде¬ ние новых форм, связанных с укреплением раннефеодальной королев¬ ской власти, опирающейся на дружины воинов-профессионалов; и ко¬ нец X — первая половина IX века — время торжества этой власти и упад¬ ка «движения викингов».

Эти рубежи выступают при анализе не только оружия, но и других групп древностей.

Примерно те же этапы обнаруживаются в эволюции, скажем, скор лупообразных фибул. Их распространение в Скандинавии начинается накануне IX века с появления разных по происхождению исходных форм. Многообразие их возрастает к середине IX века. Тогда же определяется ведущая линия развития (типы 37—51), представленная пышным «бу¬ кетом типов» второй половины IX — первой половины X века. После середины X века, к рубежу XI столетия социальная среда, культивировав¬ шая эту разновидность женских украшений, сходит с исторической сцены. Это отмечено поздними, деградировавшими и упрощенными типами фи¬ бул (Petersen 1928).

Сходная динамика обрисовывается и при анализе монетного импорта [Stenberger 1958], и в динамике роста площади, застройки, укрепле¬ ний торгово-ремесленных центров, таких как Бирка в Швеции или Хедебю в Дании [Jankuhn 1963: 114—119], в эволюции и смене форм погребаль¬ ного обряда, отразивших изменение социальной структуры [Лебедев 1977]. Данные анализа разных групп археологических источников (так же как и письменных) во многом совпадают по своим конечным резуль¬ татам, хотя, естественно, в каждом конкретном случае дает себя знать специфика не только источника, но и тех сторон, граней культуры, ко¬ торые он отражает.

Есть еще один способ проверки действенности полученной культурноисторической типологии — рассмотреть древнерусские мечи IX — первой половины XI века. Они бытовали в иной культурно-исторической среде и подчинялись иным закономерностям и нормам по сравнению с мечами викингов, хотя, конечно, русско-скандинавские связи сказывались на подборе форм и динамике распространения «каролингских» мечей в Древней Руси.

пологии следующим образом: I группа (типы В, Н) — 20 экз., II группа не представлена, III группа (типы D, E, S, Т-1, Т-2) — 31 экз., IV группа (типы U особый, V, W, X) — 21 экз., V группа не представлена, VI группа (Y, Z) — 5 экз.; в отдельную группу РФ («русские формы») выделены мечи собственно древнерусских типов: Z особый, А-1 местный, А-2 мест¬ ный и «Скандинавский» (9 экз. ).

В предшествующих исследованиях не было проведено раздельное картографирование типов мечей [см. Кирпичников 1966: 22, рис. 2]. Кар¬ тографирование групп мечей по полученной здесь типологии дает сле¬ дующие результаты (рис. 49).

Мечи I группы концентрируются в основном близ ранних торговоремесленных и дружинных центров на «Пути из варяг в греки» и не рас¬ пространяются к югу от линии Киев—Чернигов—Муром. Их компактное расположение отразило ранний этап проникновения варяжских дружин

Рис. 49. Карта распространения мечей на землях Древней Руси. R — мечи «русских форм». 1 — ареал мечей типа III, 2 — Русская земля Среднего Поднепровья, 3 — Северная граница

чернозема.

в IX веке на Волховско-Днепровский (а в районе Оки, возможно, и на Волжский) путь.

Мечи IV и VI групп сосредоточены в тех же центрах (включая могиль¬ ники Ярославского Поволжья). Как и I группа, они связаны с при¬ сутствием на Руси варяжских дружин и отражают разные этапы скан¬ динавской инфильтрации в древнерусскую военно-дружинную органи¬ зацию и культуру.

Мечи III группы (центральной, ведущей в Скандинавии) получили общерусское распространение. Их ареал довольно точно вписывается в границы Древнерусского государства и гораздо более равномерно заполнен находками, по сравнению с более кучным расположением I, IV и VI групп. Видимо, в конце IX—X веке принесенная варягами мода на роскошно украшенное оружие утвердилась как культурная норма в дру¬ жинной среде, и русские дружинники разнесли ее по всей территории Киевского государства. Эти мечи найдены не только в крупных центрах, вместе с мечами I, IV и VI групп, но и в «глубинке», сигнализируя о начав¬ шемся феодальном освоении племенных земель.

Мечи группы РФ найдены только к югу от линии Киев—Чернигов— Муром. Их ареал точно соответствует первоначальной государственной территории, «Русской Земле», вокруг Киева, Чернигова и Переяславля («Внутренней Руси» Константина Порфирогенета). Эти мечи — безус¬ ловно, местного, русского производства. Среди них — древнейший русский подписной меч [Кирпичников 1966: 41—42]. За пределами Древней Руси мечи группы РФ известны в Финляндии, Прибалтике и Польше, то есть на землях, испытавших культурно-политическое влияние Киевского го¬ сударства.

Итак, в IX веке вместе с варяжскими дружинами, стремившимися к водным магистралям Восточной Европы, на Русь начинает поступать каролингское оружие. Распространяются новые нормы дружинной куль¬ туры, сначала представленной в немногих, наиболее развитых центрах. В конце IX — начале X века эти нормы приобретают общерусский харак¬ тер (при том, что в торгово-ремесленных и дружинных поселениях со сме¬ шанным населением ощущается еще вполне самостоятельное присутствие варягов). Во второй половине X — начале XI в. древнерусская дружина вырабатывает собственные, специфические культурные нормы. Они пред¬ ставлены в центральной области Древнерусского государства (граница ареалов I группы и мечей РФ довольно точно совпадает с северной грани¬ цей распространения черноземных почв; «Русская Земля» находилась в центре развитой земледельческой зоны). Феодальный класс, созда¬ вавший эту культуру, был в основном восточнославянского происхожде¬ ния.

Применение полученной типологии к древнерусскому материалу поз¬ воляет, таким образом, раскрыть новые детали исторического процесса, которые оставались неясными при использовании обычных эмпирической

иусловной типологий.

12.Обобщение. Культурно-историческая, или системная, типология не подменяет и не отменяет методов прежних стратегий классифи¬ кации — ни эмпирической, ни условной. Скорее, она включает их в себя, подчиняя новым принципам. Она обращена к тому же материалу, но задает ему для начала иные вопросы. Не «сколько типов можно в нем выделить по сгущениям признаков?» и не «как удобнее нарезать в нем типы и ограничить каждый?», а «как, по каким признакам следует выделить в нем типы, чтобы они имели культурно-исторический смысл?».

Для этого приходится искать проявления типов в контексте куль¬ туры — в нем прослеживать поведение признаков. Благо, если есть воз-

можность ухватить этот контекст по его отражениям в древнем сознании, полнее передавшим жизненные связи и культурный смысл. Если этой возможности нет, надо искать в археологическом материале то, что ближе всего к этим жизненным связям, к проявлениям смысла — широкие кон¬ фигурации, группировку комплексов, сопоставление археологических культур.

Это единственная стратегия, которая позволяет строго перейти к пони¬ манию места типов в культурно-историческом процессе, к способности раскрыть этот процесс в развитии, распространении и смене типов.

Мы движемся от некоего общего знания данной культуры, которое позволяет наполнять содержанием и разумно уплотнять и упорядочивать наши сведения о таких частных проявлениях культуры, как те же мечи. Именно на основе этого целостного знания мы обращаемся к более де¬ тальному и точному, в то же время более широкому постижению куль¬ туры в ее частных проявлениях. Этот подход может показаться пугающе сложным. Но думать об этой сложности — отраднее, чем представлять себе типологию подсобным средством музейной каталогизации или рес¬ пектабельной игрой в цифры и графики. Археологическая типология — в конечном счете средство исторического познания. Все еще действенное.

Г л а в а XV

ЭТЮД ОБ УКРАШЕНИЯХ

(Ю. М. Лесман)

Век не веревкой мерян.

Русская народная пословица.

1. История вопроса. Первые работы по систематизации древнерус¬ ских украшений Новгородской земли были предприняты Спицыным в кон¬ це прошлого и начале нашего века [Спицын 1895: 149—153; 1896; 1903]. Он поставил перед собой задачу дать максимально полную сводку ти¬ пичных образцов погребального инвентаря, прежде всего для установле¬ ния хронологии славяно-русских древностей. Параллельно с этой рабо¬ той, оставив в стороне проблему хронологии, Спицыну удалось выделить ряд типов височных колец, отличающихся регионами распространения. Эти типы он предложил рассматривать как характерные для различных летописных племен [Спицын 1899]. При этом задача строгого вербаль¬ ного описания типов, принципов и процедуры их выделения им не стави¬ лась, да, по-видимому, и не осознавалась. Достаточно было дать макси¬ мально полную сводку рисунков-образцов.

Типология и хронология Спицына с честью выполнила свой долг, от¬ служив без малого столетие. Однако отсутствие четкого описания про¬ цедуры выделения типов, а также критериев отнесения вещи к тому или иному типу было осознано уже в конце 1920-х годов, когда Арциховский [1930] в рамках концепции Городцова [1927] предложил свою типологию древнерусских украшений. Простота и четкость классификационных схем обеспечили большую популярность этой работы. Под ее влиянием в тече¬ нии нескольких десятилетий археологи (преимущественно московские) выполнили целую серию исследований [Рыбаков 1932; Успенская 1953; Русанова 1966 и др. ]. Классификация Арциховского строилась как строго иерархическая четырехуровневая: категории, выделяемые по назначе¬ нию, состоят из отделов, выделяемых по материалу, отделы состоят из групп, выделяемых чаще всего по поперечному сечению украшений, группы — из типов, выделенных по прочим особенностям формы. Каждое украшение можно легко поместить в определенную ячейку классифика¬ ции. Однако вопрос о содержательном значении классов сразу же вызвал дискуссию (Равдоникас 1931: 63—66).

В 1967 г. вышла из печати совместная работа коллектива сотрудников Отдела археологии ГИМа, посвященная металлическим украшениям сель¬ ского населения Руси [Очерки 1967], находящаяся в целом в русле, наме¬ ченном Арциховским. Сохранена строго иерархическая структура класси¬ фикации, но и число иерархических уровней, и основания деления претер¬ пели изменения. Несущественным, в частности, оказалось деление метал¬ лических украшений по материалам (медные, серебряные и т. д. ). Выяви¬ лись несуразности. Например, для браслетов одинаковое оформление кон¬ цов встречается у изделий «разных отделов, независимо от характера заготовки и общего вида самого браслета». Однако же это не побудило авторов отказаться от однозначности деления и жестких иерархических принципов [Левашова 1967: 209]. В то же время далеко не всегда уда¬ лось однозначно определить основания деления: так, например, «для одних фибул в отношении их датировки и происхождения наиболее характерным признаком является форма головок-концов, для других фибул — дуга, ее поперечное сечение и характер орнамента, для третьих во внимание приходится принимать все признаки» [Мальм 1967: 152].

© Ю. М. Лесман (стр. 305—314).

Следующим этапом постепенного размывания строгой классифика¬ ционной схемы стали работы Седовой, посвященные ювелирным изде¬ лиями Новгорода [Седова 1959; 1978; 1981 и др. ]. Выполненная ею груп¬ пировка вещей не обладает ни строгой иерархичностью (есть лишь элементы иерархических структур), ни жестким набором критериев. Однако, несмотря на то, что Седова обратила внимание на независимые от типов особенности орнамента, однозначность принадлежности каждой вещи к одному определенному типу сохраняется. Сохраняется также и представление о единой однозначной типологии как об универсальном, не зависящем от поставленных задач способе группировки вещей. В известной мере, можно сказать, что начиная с 1960-х годов происходит постепенное возвращение к принципам выделения типов на которые опи¬ рался еще Спицын, однако с той существенной разницей, что каждый тип теперь представлен не только рисунками типичных образцов, но и описан на вербальном уровне.

2. Постановка задачи. Отправной точкой типологического анализа древнерусских украшений для автора является понимание типа как сводного набора сходных свойств артефактов, служащих диагностичес¬ ким индикатором. При этом круг индицируемых явлений охватывает все аспекты человеческой деятельности. Сходные свойства артефактов проявляются в процедуре исследования как близкие значения признаков. Такое толкование можно рассматривать как расширение определения типа, данного Суарцем: «Тип — это сводный набор повторяющихся свойств артефактов, служащий хронологически-пространственным инди¬ катором» [Swartz 1967: 490]. Тогда, прежде чем приступать к раз¬ работке типологии украшений, необходимо определить, какие из явлений или процессов предполагается исследовать с помощью создаваемой типологии. Новгород и Новгородская земля, благодаря хорошей стра¬ тиграфии и дендрохронологии городского культурного слоя, а также массовости и разнообразию находок (как в городе, так и в сельских погребальных памятниках), наиболее благодатны для изучения хроноло¬ гических процессов. Учитывая это, представляется целесообразным в первую очередь рассматривать процедуру хронологического типологи¬ зирования ювелирных изделий, т. е. процедуру выделения хронологически значимых типов. Под последними понимается сводный набор сходных свойств артефактов, служащий хронологическим индикатором, а с инстру¬ ментальных позиций — сводный набор близких значений признаков, слу¬ жащий хронологическим индикатором.

Сами по себе артефакты и даже их комплексы еще не дают информа¬ ции о том, является ли рассматриваемый набор свойств каким-либо инди¬ катором. Показательна в этом отношении внутренняя противоречивость эмпирического толкования типа как устойчивого сочетания признаков. Ведь выделение такого сочетания зависит и от критериев устойчивости и от выбора признаков. Учитывая практическую бесконечность набора признаков, мы можем получить целую серию независимых разбиений рас¬ сматриваемого материала на типы — устойчивые сочетания признаков. В синхронном плане представлениям о группах вещей могло соответство¬ вать не одно такое разбиение, а целый их набор (например, одна группировка украшений отражала возрастные группы, другая — половые, третья — социальные, четвертая — стилистические и т. д. ) Лишь и м е я и н ф о р м а ц и ю о б о б щ е с т в е и е г о к у л ь т у р е в ц е л о м , можно надеяться получить работоспособные типологии.

С другой стороны, индикаторами различных аспектов человеческой деятельности могут служить не только устойчивые сочетания признаков, но и отдельные признаки или сочетания признаков, не обладающие стати¬ стической устойчивостью. В то же время одним из путей поиска древних мысленных шаблонов и подсознательных стереотипов служит выявление