из электронной библиотеки / 167392523726448.pdf

народности не имеет того единства, как предыдущие... Относительно народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но народность не заставляет идти назад или останавливаться; она не требует неподвижности в идеях... Довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий; если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к отечественному воспитанию») (8). Цель официальной идеологии Уваров сформулировал четко: «Изгладить противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими; исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к иноземному, распространяя в оных душах радушное уважение к отечественному... Оценить с точностью все исторические данные, которые стекаются в обширный состав империи, обратить сии развивающиеся элементы и пробужденные силы, по мере возможности к одному знаменателю; наконец, искать этого знаменателя в тройственном понятии православия, самодержавия и народности» (9).

С этого момента уваровская триада стала необходимым и важным компонентом правительственной системы Николая I. Она призвана была дать идейное обоснование режиму, о котором посетивший Россию наблюдательный француз А. де Кюстин писал: «Русский государственный строй – это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это – перманентное военное положение, ставшее нормальным состоянием государства» (10).

Из теории Уварова вовсе не вытекала необходимость политической и экономической изоляции России, хотя весьма желательной признавалась изоляция идейная. Взгляды Уварова были основаны на идее национальной исключительности и имперского превосходства России. Это была теория казенного патриотизма победоносной военной империи. Картина мира, сформированная Уваровым, была универсальной, ибо аккумулировала представления самых разных слоев николаевского общества. В центре их были националистические образы, метко охарактеризованные князем Вяземским «квасным патриотизмом».

В соответствии с новой картиной мира надо было переписывать историю. В известной статье «Петр Великий» (1841 г.) Погодин так сформулировал задачу историков: Период русской истории от Петра Великого до кончины Александра должно назвать периодом европейским... С императора Николая, которого министр в троесловной своей

301

формуле России, после православия и самодержавия поставил народность..., начинается новый период русской истории, период национальный, которому на высшей степени его развития будет принадлежать, может быть, слава сделаться периодом в общей истории Европы и человечества» (11). Такие патриотические идеи усердно утверждались журналистами и университетскими профессорами, они излагались в школьных учебниках и звучали с театральной сцены.

Воздействие новой картины мира, стержнем которой было «превосходство» царской России над Европой, на русскую общественность было довольно мощным. Возникло и глубоко укоренилось противопоставление русских и западноевропейских политических и социальных институтов, образы «особого» российского исторического пути. Постепенно мысль об особом характере русского исторического развития входила в мировоззрение и тех «недовольных», кто не был склонен безоговорочно следовать уваровским восхвалениям православия, самодержавия и народности. Противопоставление России и Европы, отчетливо сформулированное и внедряемое в сознание русского общества авторами новой картины мира – Сперанским, Блудовым и Уваровым, – было в целом принято либеральной общественностью Но одновременно с этим в либеральной среде формируется представление об отсталости России. На его основе со временем возникли основные разновидности раннего российского либерализма – западничество и славянофильство. Споры о «превосходстве» или «отсталости» России составляли главное содержание идейной жизни интеллигенции 1830-х годов.

Внедрение новой картины мира шло через самые разные каналы – церковь, литературу, систему образования. В сентябре 1832 года, начиная курс лекций в Московском университете, М.П. Погодин, который прочно связал свою ученую карьеру и общественную репутацию с идеями уваровского толка, использовал победу русской армии над Наполеоном как аргумент, доказывающий превосходство России над Европой: «Может ли чего опасаться Россия? Кто осмелится оспаривать ее первенство, кто помешает ей решать судьбу Европы и судьбу всего человечества, если только она сего пожелает?»

Славянофилы, так же как и западники, жаждали перемен. В условиях же николаевской России, когда легальная работа по изменению существующего строя была, по сути, невозможна, и те и другие призывали к «подвигу самовоспитания». (Перемены придут, деспо-

302

тический режим Николая первого не может существовать вечно – в этом представители образованного меньшинства были свято уверены. Пока же, готовясь к неизбежному перелому русской жизни, необходимо было изменить самого себя – преобразование России следовало начинать с русского общества, с каждого просвещенного человека. Однако относительно сути такого преобразования мнения резко расходились. Необходимо перестроиться на западный лад, принять европейскую картину мира, стать европейцами в лучшем смысле этого слова – вот мнение западников. Позиция же славянофилов была диаметрально противоположной: нужно, отвергнув ложное, формальное западное «полупросвещение», возродить в себе утраченное – «истинно русский дух». Основное же средство для этого – принятие православной картины мира, обращение к истинной вере, возвращение в лоно православной церкви. И. те, и другие подвергались постоянному давлению со стороны государства, не желавшего терпеть конкурентов своей общегосударственной, навязываемой обществу картины мира, сутью которой, была уваровская теория официальной народности.

Инструментом такого давления стала цензура. Цензурный кодекс, утвержденный Николаем в 1826 году, а также введенные в 1828 году два устава – светской и духовной цензуры – создали новую ситуацию в духовной жизни российского общества. На их основании в стране вводилась предварительная (духовная и светская) цензура. Это означало, что все сочинения, а также переводы зарубежной литературы должны были поступать на рассмотрение цензора, а книги на иностранных языках, вышедшие за рубежом, подвергались проверке комитетом цензуры иностранной, с разрешения которого они могли распространяться в России.

Уложение о наказаниях, вышедшее в 1845 году, стало еще одной вехой на пути создания полицейского государства. Согласно этому документу, «распространение словесное, письменное или печатное идей, которые, не являясь подстрекательством к бунту... подвергают сомнению верховную власть или вызывают неуважение к государю или его престолу, наказуемо лишением всех прав состояния и каторжными работами на время от четырех до двенадцати лет равно как телесными наказаниями и наложением клейм».

Однако было бы неправильно считать Николая I убежденным консерватором. Он хорошо понимал необходимость перемен, но не без основания боялся их. «Нет сомнения, что крепостное право в ны-

303

нешнем его у нас положении есть зло для всех ощутимое и очевидное,

– говорил он в 1842 году, – но прикоснуться к, оному было бы злом, конечно, еще более гибельным». Историк полагает, что реформы у Николая не получились из-за сильного и все нараставшего «эгоистического звериного сопротивления аппарата, высшей бюрократии. Умело, мастерски они топили все сколько-нибудь важные антикрепостнические проекты».

Правительство Николая I первостепенное значение придавало формированию и поддержанию православной картины мира – любыми средствами. Так, 21 мая 1841 года издан был высочайший указ, в котором император торжественно объявил, что признает одною из величайших обязанностей своих, наложенных на него Провидением, охрану «ненарушимости прародительские православные веры» в своих верноподданных и потому возвещал ряд репрессивных мер против лиц, отпавших от православия. Правительство не жалело сил и средств на религиозное воспитание подрастающего поколения] Так, помимо изучения закона Божьего и священной" истории, учащиеся были обязаны по воскресным и праздничным дням посещать церковь. А в учебных заведениях военного ведомства предписывалось всем учащимся исполнять «первейшие христианские обязанности». Другой формой участия детей и подростков в приходской жизни было пение в церковном хоре. Иноверцы и инородцы ограничивались в гражданских правах. Их загоняли в резервации и то расширяли, то сужали разного рода «черты оседлости».

Хуже всего в этой атмосфере было молодежи. Она, как писал А. Герцен, «росла без традиций, без будущего – кроме карьеры».

В 1830-1831 годах началось и было подавлено восстание в Польше. Отчет Бенкендорфа за 1831 год так резюмировал воздействие польских событий) «Дух мятежа, распространившийся в Царстве Польском и в присоединенных от Польши губерниях, имел вообще вредное влияние и на расположение умов внутри государства. Вредные толки либерального класса людей, особливо молодежи, неоднократно обращали внимание высшего наблюдения. <...> Нет сомнения, что при дальнейших неудачах в укрощении мятежа в Царстве Польском дух своевольства пустил бы в отечестве нашем сильные отрасли» (6). Населению внушались представления об угрозе военной интервенции западных держав, о необходимости любой ценой сохранить целостность империи, постоянно предпринимались попытки опоро-

304

чить повстанцев, представить их в виде злобных и кровожадных заговорщиков. Перед этой мощной пропагандистской атакой устояли немногие, и вскоре волна национализма и казенного патриотизма захлестнула русское общество. Взятие Варшавы в августе 1831 года царь и его окружение представили народу как победу историческую. Она безудержно восхвалялась в русской печати. Крупным литератур- но-общественным событием стало появление брошюры литераторовпатриотов «На взятие Варшавы», где было помещено одно стихотворение Жуковского и два пушкинских – «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина».

Поражение польского освободительного движения покончило с либеральными ожиданиями пока еще немногочисленной интеллигенции. Оппозиция правительству в русском обществе начала 1830-х годов стала явлением исключительным. Многие либералы приутихли, замолчали, их стал раздражать политический радикализм Герцена и Огарева.

Крымская война (1853-1856 гг.), в которой Россия выступила против объединенных сил Англии, Франции и Турции, показала всю гнилость режима] Армия, находившаяся в техническом смысле на уровне 1812 года, не могла противостоять армиям передовых европейских держав. Крымская война стала отрезвляющим уроком, показавшим, что Россия далеко не обладает теми материальными и организационными средствами, какие имеются у Западной Европы. Результатом крымской войны стало обращение общественного мнения России в сторону так называемого западничества.

Во время обороны Севастополя император Николай I внезапно заболел и скончался. Существует подозрение, что он покончил с собой.

Николаевский режим породил тип психологически нездорового человека – невротика, которых стали называть «желчные люди» или «желчевики». А. Герцен, «глядя из Лондона», так описывал этих «николаевских невротиков»: «Все они были ипохондрики и физические больные, не пили вина и боялись открытых окон... Половина их постоянно каялась, другая – постоянно карала... Вот откуда их... намеренная сухость и готовность по первому поводу осыпать ругательствами, оскорбительное принятие вперед всех обвинений и беспокойная нетерпимость директора департамента» (7). В то же время для остальной России подобные терзания представлялись весьма далекими от их

305

жизни. Русь народная оставалась в сторонне от всего этого.

Несмотря на упорную борьбу правительства с «западной заразой», именно в эти годы интеллигенция осваивает самые глубокие и сложные явления европейской культуры – место поверхностного «просвещения» прошлого века занимают немецкая философия и гуманистическая наука. В 30-e и 40-е годы складывается русская наука – прежде всего историческая и филологическая. И это при том, что – особенно в конце николаевской эпохи – культурная политика правительства полностью соответствует принципам полицейского государства. Но именно в царствование Николая I жили и творили Карамзин и Жуковский, Крылов и Грибоедов, Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Белинский. Не все из них смогли противостоять монаршей воле и не поставить свое перо на службу государству. Так, «от Пушкина – величайшей славы России – одно время отвернулись за приветствие, обращенное им к Николаю после прекращения холеры, и за два политических стихотворения. Гоголь, кумир русских читателей, мгновенно возбудил к себе глубочайшее презрение своей раболепной брошюрой». Герцен имел здесь в виду стихотворения «Герой» (1830 г.), «Бородинская годовщина» (1831 г.), «Клеветникам России» (1831 г.) А.С. Пушкина и «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847 г.) Н.В. Гоголя (8).

Параллельно с интеллигентской и с ней не пересекаясь существовала народная литература, которая «не имела ничего общего с литературой просвещенной. Язык, даже самые печатные буквы – все было иное. Это была простонародная, бедная литература, в которой слышались первые отзвуки чисто народного лиризма и благочестивые размышления ссылаемых и гонимых раскольников. Это были плавные, печальные, меланхолические песни; иногда, впрочем, они отражали порывы безумного веселья» (19). В то же время стали в большом количестве появляться произведения лубочной литературы – «народные» книги, развлекательные и назидательные, по мнению критиков, не отличавшиеся хорошим вкусом и литературными достоинствами.

В русской литературе начинают господствовать журналы. По существу, они представляли на своих страницах всю художественную и социально-политическую жизнь страны. Ни в одной стране влияние журналов не было столь велико. Для той эпохи это был действительно лучший способ распространять информацию в огромной стране. «Телеграф», «Московский вестник», «Телескоп», «Библиотека для чте-

306

ния», «Отечественные записки», «Современник», независимо от своих довольно различных направлений, распространили по просторам отечества огромное количество знаний, понятий, идей. Они давали возможность жителям самой отдаленной провинции читать романы Диккенса или Жорж Санд спустя всего лишь два месяца после появления их на свет в Лондоне или Париже. Даже самая их периодичность приносила пользу, порождая привычку к чтению у пассивного читателя, постепенно создавая относительно широкую аудиторию для художественной литературы. Театр в николаевскую эпоху был, пожалуй, после литературы наиболее важным видом художественной культуры. Публичность театрального искусства делала его важнейшим и эффективным средством формирования картины мира, конечно, самого верхнего слоя русского общества А. Герцен писал, что «присутствуя на представлениях «Ревизора», император Николай умирал со смеху

!!! Поэт, в отчаянии, что вызвал всего лишь это августейшее веселье да самодовольный смех чиновников, совершенно подобных тем, кого он изобразил, но пользовавшихся большим покровительством цензуры, счел своим долгом разъяснить в предуведомлении, что его комедия не только очень смешна, но и очень печальна, – что «за его улыбкой кроются горячие слезы». Однако со временем театральная публика становится иной, да и театр постепенно меняется. Но при этом статус театрального деятеля, особенно актера, в российском обществе оставался довольно низким

Социокультурные процессы, протекавшие в русской провинции – рост грамотности, принятие ценностей европеизированной культуры не как культуры дворянской, но как общемировой, возросший интерес части молодой русской буржуазии к искусству, местный патриотизм, усвоение относительно широкими городскими слоями норм культурной повседневности, присущей раньше лишь дворянству и части чиновничества, – к середине XIX века привели к качественным переменам в картине мира значительной части купцов, мещан, мелких чиновников и разночинцев. Таким образом, и в провинции постепенно формировалась культурная среда.

В николаевской России государство напрямую руководило и изобразительным искусством, и архитектурой. Это выражалось прежде всего в новом социальном заказе на оформление фасадов. Появились официальные сборники «фасадов, Е.И. Величеством опробованных для частных строений в городах Российской империи», или «вы-

307

сочайше утвержденных для обывательских в городах домов». К. Брюллова, показавшего написанную в Италии картину «Последний день Помпеи» российской публике, назвали «Державиным русской живописи».

К середине XIX века Академия художеств становится одним из самых авторитетных государственных учебных заведений. Дворянские дети в ней хотя и не доминируют, но их поступление в Академию уже не является каким-то чрезвычайным событием. Спрос на художников превысил предложение, и в 40-х годах и в Москве было открыто Училище живописи, ваяния и зодчества.

Профессионалы в русском музыкальном творчестве появились гораздо позже, чем в других областях. Николай I...был балетоманом и любил оперу. Итальянские оперные труппы с начала 40-х годов прочно обосновались в столицах и уже более их не покидали. Большой театр был отдан итальянцам; итальянская опера заняла ведущее место в Петербурге. Вместе с тем Николай I пригласил М. Глинку в придворную Капеллу, чтобы певчие «не были итальянцами». Концертная жизнь Петербурга в царствование Николая I также развивалась в основном за счет итальянского влияния. Причины непопулярности русской музыки среди дворянской интеллигенции коренились не только в итальянской «интервенции», но значительно глубже – в устоявшихся представлениях о назначении музыкального искусства как «утешения и услады». До середины XIX наслаждение произведениями «серьезных» композиторов было доступно лишь избранным.

История русской музыки как профессионального искусства довольно коротка, и ее начало нередко связывают с первыми выступлениями Глинки. Явление Глинки отмечает тот же этап истории русской культуры, который в истории литературы отмечен явлением Пушкина. Оба начинают период самостоятельного, покончившего с подражанием русского национального творчества.

Музыкальная жизнь губернской провинции, как правило, сводилась к выступлениям энтузиастов-любителей. Гастроли профессиональных исполнителей до середины XIX века были редким явлением. Наличие или отсутствие в городе духового оркестра было связано, как правило, с квартированием в нем крупного воинского подразделения. Жители уездных городов, лишенные значительных воинских гарнизонов, по этой причине довольствовались в своем музыкальном обиходе выступлениями квартетов доморощенных любителей. Впрочем, неко-

308

торые из дилетантов достигали значительных высот исполнительского искусства, о чем свидетельствуют мемуары некоторых меломанов, а также известные факты участия на концертах заезжих звезд. Следует отметить и вклад православной церкви в городскую повседневную музыкальную культуру. Церковные хоры существовали в большинстве приходов, а в отдельных они достигли значительного уровня мастерства.

К середине XIX века в сфере городской культуры наращивают темп три переплетающихся процесса: постепенный переход культурной инициативы от власти к общественности; вовлечение в культурное творчество лиц из купечества и мещанства; активное участие во всех культурных начинаниях женщин. Это, в частности, наглядно проявлялось при праздновании различных событий. Самодержавие, естественно, выделяло в первую очередь те праздники, которые способствовали укреплению абсолютистской монархии. Государственными праздниками в первой половине XIX века были, как правило, события, связанные с важными моментами в жизни царствующего дома: рождением и крещением наследников, достижением ими совершеннолетия, вступлением в брак, коронацией. Разумеется, среди государственных праздников были и такие, которые действительно отмечали общезначимые для страны даты – празднование военных побед, заключение мирных соглашений. Однако эти события российский абсолютизм нe считал нужным включать в официальный календарь. Их празднование проводилось в один из ближайших праздничных дней. Начинался любой государственный праздник в соборе, где все горожане во главе с начальством обязаны были молиться за царя. Неотъемлемой и важнейшей частью почти всех торжеств были воинские парады. Они устраивались по «царским дням», в честь военных побед русских войск и в дни других общегосударственных и местных праздников. Парады были в то время одним из любимых развлечении не только простого народа, но и высшего общества, что объяснялось высокой оценкой общественным мнением воинской службы, военными успехами русской армии и особенно в Отечественной войне 1812 года, красочностью и четкостью воинских церемоний, а также недостатком других зрелищ. Пышные празднования «высокоторжественных дней» были важным элементом программы «Православие, самодержавие, народность», осуществляемой российским абсолютизмом для насаждения среди населения России монархических настроений.

309

Одновременно с этим значительным влиянием на общественный быт основной массы горожан пользовались традиционные народные праздники, связанные с земледельческим календарем. Одним из таких праздников, корни которого уходили в глубокую древность, были святки, продолжавшиеся с вечера 24 декабря по 6 января. На святках главным развлечением жителей был прием ряженых. Ими выступали и мужчины, и женщины – мелкие канцелярские чиновники, мещане, казаки. Большой популярностью пользовались кулачные бои и травля медведей, которые устраивались за городом. Праздничный досуг состоял из двух основных частей – торжественной и культурно-развлека- тельной. Торжественная часть включала в себя посещение церкви, военный парад, если в городе размещались войска, и затем официальный обед. Все это было призвано насаждать в умах и сердцах подданных идеи незыблемости монархического строя и православия. Поэтому, за исключением обедов и ужинов, даваемых должностными лицами, в ней надлежало участвовать всем горожанам.

В николаевскую эпоху Россия попала в некий заколдованный круг. С одной стороны, страна не могла существовать, не развивая просвещения. Но, с другой – просвещение формировало новую картину мира, в которой власть, государственность, царь утрачивали свою доминирующую значимость. Однако если бы для всех стало ясно, что царь вовсе не батюшка, а просто далеко не самый мудрый глава сословной системы и бюрократии, то это означало бы, что люди, обладающие новой картиной мира, могли бы отказаться от поддержки самодержавного государства.

Еще со времен Петра представители верховной власти в России понимали необходимость создавать кадры образованных людей. Несомненно, осознавал эту необходимость и Николай I. Однако он не мог не понимать и другого – образованные люди из полезных работников довольно часто превращались в «подрывателей основ», плохо подчинявшихся внешней дисциплине, которая составляла краеугольный камень николаевской системы правления. Таким образом, вопрос о развитии просвещения в России тесно переплетался с другим, не менее важным вопросом – о сохранении существующей картины мира. Просвещение же, без которого невозможно было обойтись в цивилизованном государстве, превращалось в главный источник «революционной заразы», порождавший эрозию традиционной картины мира. Надо было развивать систему образования и в то же время лю-

310