Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

Мирза-хан, другой советник шейха Хаз’ала, «был турецким дезертиром. При содействии дяди, служившего писцом еще у шейха Джабира, пристроился к его дворне, и при шейхе Миз’але попал на место дяди». Когда шейх Хаз’ал пришел к власти, то Мирза Хамза «принес ему клятву, на Коране, и шейх стал использовать его в качестве своего поверенного в Бассоре». Проживая там, он сделался «закадычным другом и собутыльником сына накиба, сейида Талиба-паши».

Пережив несколько заговоров, заключает А. Адамов, шейх Хаз’ал «окружил себя 200 вооруженными телохранителями, набранными из темного люда и готовыми на всякое преступление» (2).

В донесении от 10.01.1902 г. А. Адамов прямо говорит о том, что шейх Хаз’ал, пришедший к власти в Мохаммере, убив своего брата, «следовал примеру, который преподал ему, в мае 1896 г., шейх Мубарак» (3).

Интересные заметки о шейхе Хаз’але оставил русский консул в Багдаде, надворный советник Алексей Федорович Круглов, в отчете о командировке на встречу канонерской лодки «Гиляк» (17.04.1900).

Правитель Мохаммеры, шейх Хаз’ал, указывал А. Круглов, «молодой человек, лет 35-ти-34-х», пришел к власти путем дворцового переворота. Добившись власти над «мохаммерскими арабами ценою смерти брата и до сих пор еще не до конца смиривший своих врагов», проявлял максимум осторожности, дабы «оградить себя от каких бы то ни было случайностей». Почти все время проживал «в своей резиденции в Фейлийе, … в получасе пути от Мохаммеры». Это — небольшое селение, расположенное при впадении в Шатт-эль-Араб пролегающего там канала. «Местечко выбрано с большим расчетом. С одной стороны — Шатт-эль-Араб, с другой — широкий канал, а с третьей — пустыня, соприкасающаяся с турецкими владениями». Дворец шейха расположен у воды, прямо на набережной. Перед ним, день и ночь, стоят наготове «два довольно больших парохода и два паровых катера», на всякий случай. Сзади дворца — «здание гарема», напоминающее собой по форме укрепление, а вокруг него — «хижины черных рабов-телохранителей и арабов-гвардейцев шейха», числом 500-600 человек, «готовых явиться по первому же его зову». Со стороны пустыни у дворца — «обширные конюшни», с несколькими всегда оседланными «на случай необходимости» лошадьми (4).

Чернокожие телохранители шейха, вооруженные ружьями, «не отходят от него ни на минуту. Беспокойные взгляды шейха, бросаемые, время от времени, по сторонам, ясно выдают боязнь его за свою

жизнь». Когда нас угощали во дворце кофе, рассказывает А. Круглов, то «дворецкий сначала пробовал кофе сам, и затем уже подавал его мне и правителю с шейхами, приглашенными на нашу с ним встречу». Шейх Хаз’ал хорошо, по-видимому, помнит, как был убит брат его, шейх Миз’ал (5).

Та же боязнь — за свободу и жизнь — «проглядывает у него и по отношению к персам». Во время встречи он, то и дело, «точно по заученному, твердил мне о своей преданности и покорнейшем служении персидскому правительству».

Каждое прибытие в Мохаммеру персидского военного судна «Персиполис», замечает А. Круглов, «помимо расходов по его обслуживанию и содержанию экипажа, всякий раз связано для шейха с мыслью о грозящей ему опасности, о желании персов заманить его на корабль» и увезти в неволю.

Поскольку со сторонниками своего брата, шейха Миз’ала, он обошелся жестко и даже жестоко, то местные жители, по словам А. Круглова, пуще огня «боялись подпасть под его подозрение» и оказаться в «списке приверженцев» бывшего шейха.

Шейх Хаз’ал чувствует, что «с каждым появлением нового персидского официального лица в Мохаммере, которую он считает своей, почва все более и более ускользает из-под его ног. … И потому стремится искать подмоги извне. … Поддерживает хорошие отношения с соседями-турками, у которых, в Бассоре, держит … личного представителя, своего поверенного Мирзу Хамзу». Интересный человек этот, «умный и хитрый от природы, настолько хорошо знаком с положением дел в Мохаммере, что ни один вопрос не решается шейхом Хаз’алом без его участия и совета». В Бассоре Мирзу Хамзу зовут «ключом Мохаммеры». Действительно, он знает обо всем, что там происходит. «Ведет непосредственные сношения» и с турками, и с англичанами. Даже связи с персидским консулом в Бассоре и те шейх Хаз’ал поддерживает через него (6).

Во время его встречи и беседы с правителем Мохаммеры, отмечает А. Круглов, шейх «нелицеприятно высказывался по адресу англичан. У этих гордецов, — говорил он, — нет ни сердца, ни чувства благодарности». Все у них «завязано на деньгах», и потому «верить им нельзя».

Однако «я глубоко убежден в том, — делится своими соображениями А. Круглов, — что во всех этих изъявлениях расположения к нам и нерасположения к англичанам нет ни малейшей доли искренности». На деле шейх Хаз’ал «проявляет симпатии лишь в отноше-

нии того, от кого более всего может ожидать выгоды для себя, будут ли то деньги, власть или что другое». «В своих мечтах о независимости», резюмирует А. Круглов, ставку делает на англичан. Те же, в свою очередь, поддерживая его в этом, стараются укрепиться там. И в деле этом достигли успехов, и немалых (7).

Гостил у шейха Мохаммеры, летом 1900 г., и упоминавшийся уже в этой книге Сергей Николаевич Сыромятников.

«Покинув Кувейт, в ночь с 6 на 7 августа, С. Сыромятников вернулся в Бассору, — сообщал А. Круглов (19.10.1900). — Оттуда, 10 августа, отправился в Мохаммеру, где его уже несколько дней ожидал поручик Пальнберг, помощник Сыромятникова, который прошел сухим путем от Бушира до Мохаммеры, собирая торговые сведения и делая съемки».

Шейх Хаз’ал принял их тепло и радушно. «Показал свои владения. Подарил Пальнбергу лошадь — в знак благодарности за два чертежа, которые тот сделал ввиду желания шейха построить новый дом» (8).

17 августа С. Сыромятников выехал из Мохаммеры в Бушир. Затем побывал Линге, на Бахрейне, в Бендер-Аббасе и возвратился в Бушир. Во всех портах, которые посетил, «собирал таможенные сведения». Во второй половине сентября отправился в Бомбей (9).

Документы АВПРИ упоминают об одном забавном случае, имевшем место в Мохаммере во время рейса парохода «Корнилов» в порты Персидского залива в ноябре 1901 г.

Капитан «Корнилова», Копайтич Эрнест Османович, привез правителю Мохаммеры подарок от Министерства финансов и правления «Российского Общества Пароходства и Торговли». Пароход бросил якорь прямо напротив резиденции шейха Хаз’ала. На встречу с ним отправились Э. Копайтич, агент РОПиТ г-н Дервишан (армянин, турецкий подданный) и помощник контролера тегеранского отделения Учетно-ссудного банка Персии Л. И. Дмитриев. Поприветствовав шейха Хаз’ала, капитан «Корнилова» отдал приказ двум следовавшим с ним матросам «внести ящик с подарком в приемный зал. ...Но когда его открыли, он был пустым». Горе-ящик этот, как потом выяснилось, «взяли с парохода по ошибке, вместо ящика с подарком, каковой немедленно же после случившегося доставили в резиденцию шейха».

Казалось, инцидент исчерпан. Но не тут-то было. Лучше бы этот подарок и вовсе не дарили. «Состоял он из небольшого серебряного … подноса, кувшинчика и полдюжины маленьких кубков». Хотя

и отличался «недурной работой, — как уведомлял русского посла в Константинополе консул в Басре А. Адамов, — но абсолютно никакого впечатления на богатого шейха Хаз’ала не произвел». Особенно с учетом того, что шейха торжественно известили, что «подарок ему подносят от русского Министерства финансов». Еще больше, со слов А. Адамова, шейх разочаровался, когда узнал, что, вопреки всем нормам и правилам протокола, «к подарку не приложено было даже письмо в его адрес».

Со своей стороны шейх одарил капитана кашемировой шалью, а на пароход, для экипажа, послал обычный у арабов гостинец — «несколько баранов и тельца».

«Принимая во внимание то представление, что сложилось у аравийских шейхов о мощи и богатствах России, — докладывал А. Адамов, — нельзя не признать, что присылка столь малоценного подарка одному из богатейших арабских шейхов, да еще от имени русского Министерства финансов, — это досадная ошибка. Едва ли подарок этот соответствует тому имиджу и тому высокому престижу, которым Отечество наше пользуется в глазах здешнего арабского населения» (10).

Документы АВПРИ свидетельствуют, что в рамках «новой политики» Российской империи в зоне Персидского залива, «политики дела», рассматривался вопрос об открытии в Арабистане, конкретно в Мохаммере, русского консульского поста.

«Взяв с собой разные подарки, исключительно русского происхождения, — информировал наш консул в Бушире главу российской миссии в Тегеране (20.05.1905), — я, воспользовавшись пароходом РОПиТ “Ростов”, шедшим в Бассору, прибыл в Мохаммеру». Сопровождали меня в этой поездке коллежский секретарь А. Миллер, и «частный переводчик арабского языка» при вверенном мне генеральном консульстве г-н Педрони. Узнав о моем приезде, «шейх Хаз’ал прислал ко мне раиса [начальника канцелярии] и свой паровой катер; и вместе с капитаном “Ростова” я отправился к шейху с визитом, во дворец».

В тот же день, как следует из этого донесения, консул дал на пароходе «Ростов» обед, на который «были приглашены управляющий мохаммерской таможней и раис ал-туджар [глава местной общины торговцев]».

На следующий день русского консула и его сотрудников пригласил к себе на обед шейх Хаз’ал. Прислал за ними паровой катер. Встретил на набережной, у дворца, «с оркестром музыки, исполнив-

шим “Боже царя храни”». По просьбе консула оркестр сыграл также

иперсидский гимн.

Входе состоявшейся беседы, отмечал в донесении консул, при обсуждении вопроса о планах России по расширению числа консульских постов в регионе, «шейх очень настаивал на …точном определении сроков учреждения такого поста» в Арабистане, конкретно в его уделе, в Мохаммере. Не скрывал своей заинтересованности в этом.

Обменом мнениями и подарками нашими, замечает консул, правитель Мохаммеры остался доволен. «Самолюбие шейха было особенно польщено тем, что “Ростов”, проходя мимо его дворца, салютовал ему тремя выстрелами (ракетами), на которые был получен должный ответ» (11).

Несколько увлекательных страниц в своих записках о поездке в арабские княжества Персидского залива посвятил Мохаммере и русский ученый-путешественник Николай Васильевич Богоявленский (1870–1930).

Заметное место в морской торговле в зоне Персидского залива, повествует Н. Богоявленский, занимало княжество мохаммерское. Правитель Мохаммеры, шейх Хаз’ал, считался «наследственным правителем»; подчинялся персидскому шаху, и «имел право на сбор таможенных пошлин с ввозимых в его землю товаров». Роста шейх Хаз’ал, «взошедший на престол после брата своего», был громадного. Из-под черной чалмы его ниспадали на плечи «черные как смоль волосы». Охраняли шейха рослые молодцы, «вооруженные с головы до ног». Дворец шейха представлял собой настоящую крепость. Во дворе, в коридорах и в комнатах дворца, стояли вооруженные гвардейцы. Окна приемной, устланной коврами, «смотрели на роскошный сад, откуда шло благоухание роз».

Остановился Н. Богоявленский в Мохаммере в гостевых палатах дворцового комплекса шейха Хаз’ала. На следующий день по прибытии в Мохаммеру его посетил секретарь шейха, поведавший ему, что этот дворец правителя возвели по плану русских путешественников, гостивших у них г-на Сыромятникова и его помощника, и что «каждая вещь во дворце том выписана из России» (12). Затем, пишет Н. Богоявленский, его принял визирь шейха. В тот же день состоялась встреча и с самим шейхом, «просидевшим с ним около часа».

Отнесся шейх к россиянину приветливо и гостеприимно. Для сопровождения в Кувейт, куда Н. Богоявленский отправился из Мохаммеры, выделил охрану — пять рослых, крепкого телосложения арабов, оказавшихся, как выяснилось впоследствии, пиратами, за-

нимавшимися разбоем на море. Они-то и поручились перед шейхом за «сохранность живого груза», за то, что доставят русина морем к месту назначения в целости и сохранности.

Находясь в Мохаммере, Н. Богоявленский посетил широко известную среди мореходов Персидского залива местную кофейню, с каменными лавками и столами, покрытыми циновками, сплетенными из пальмовых листьев. Полакомился крепким аравийским кофе с финиками, и понаблюдал за моряками, с интересом слушавшими рассказ профессионального сказателя легенд и преданий арабов (13).

Документы АВПРИ рассказывают, что шейх Хаз’ал, близкий друг шейха Мубарака, правителя Кувейта, следуя его примеру, также намеревался «встать под крыло Британской империи».

В Константинополь, сообщал И. А. Зиновьев (14.11.1906), поступают сведения относительно намерения мохаммерского шейха «порвать связь с Персией и объявить себя независимым правителем» под протекторатом Англии. «Бассорский генерал-губернатор телеграфирует, что «все окружные племена вооружаются. Идет активный подвоз оружия. Только в течение одной последней недели на побережье, лежащем между Хор Абдалла и Фао, турками было зафиксировано два случая выгрузки оружия, помешать чему они не смогли». По словам генерал-губернатора, «часть доставленного оружия предназначалась для Мохаммеры», а другая — для арабских племен, населяющих земли в турецких владениях в Месопотамии и Аравии (14).

ЧАСТЬ VIII

БАХРЕЙН

Жемчужный остров Персидского залива

Русские исследователи-портретисты Бахрейна

С легкой руки Алексея Федоровича Круглова, консула Российской империи в Ираке Арабском, земли шейхств Прибрежной Аравии, население которых занималось ловлей жемчуга (нынешние Бахрейн, Кувейт, Катар, ОАЭ), стали называть в России «жемчужным поясом Аравии». У древних народов «Острова арабов» бытовало поверье, что самые крупные жемчужины — это «слезы жителей Рая», упавшие с небес на землю.

В сезон лова жемчуга, вспоминали российские дипломаты, к островам Бахрейнского архипелага стекались жемчужные флотилии из всех шейхств Прибрежной Аравии. Большая часть улова «попадала в руки ростовщиков-индусов и перепродавалась ими в Бомбей» (1).

Бахрейн, пишет в своих заметках о посещении этого острова в мае 1889 г. русский консул в Багдаде Петр Егорович Панафидин, заслужил в мире «громкую известность» своим знаменитым жемчугом. Во время сезона «жемчужной охоты» (с половины мая по октябрь) все, без исключения, пароходы “British India”, совершая рейсы в Персидский залив, непременно заходят и на Бахрейн. Манама, столица Бахрейна, что в переводе с арабского языка значит «Два моря», — это «крупнейший сборный пункт торговцев жемчугом» в Персидском заливе.

Бахрейн и другие острова архипелага принадлежат шейху. Слывет он человеком богатым, ибо «получает значительную плату с каждого откупщика, занимающегося ловлей жемчуга». Ежегодный вывоз

Бахрейн, этот «небольшой островок, неподалеку от Аравийского побережья» Персидского залива, сообщает он, играл исключительно важную роль в жизни «всего населения» Прибрежной Аравии и бассейна Персидского залива. В сезон «жемчужной охоты», с мая по октябрь, там собирались «тысячи парусных лодок со всех уголков Залива».

Прибыл Н. Богоявленский на Бахрейн на английском почтовом судне «Simla», расположившись, по его выражению, «между палубой и каютами». Но, как водится у англичан, всегда готовых к тому, чтобы поживиться на всех и вся, — «с оплатой по тарифу первого класса».

На судне этом, хотя и почтовом, замечает Н. Богоявленский, имелись пушки — для защиты от пиратов. Ими судно «салютовало всякий раз, и когда останавливалось напротив дворцов шейхов Мохаммеры и Маската, что льстило их самолюбию» (6).

Княжества Прибрежной Аравии, в том числе и Бахрейн,

Н.Богоявленский посещал, имея на руках рекомендательные письма российских консулов. Путешествовать на Востоке без таковых, утверждал он, а тем более в Персидском заливе, — «совершенно невозможно», так как рискуешь остаться без крова, а главное — без защиты и протекции.

Шейха Мухаммада, одного из крупнейших торговцев жемчугом, к которому у него имелось рекомендательное письмо, Н. Богоявленский разыскал в центральном караван-сарае Манамы, в здании, окруженном амбарами, у дверей которых, на лавочках, «сидела масса индусов». Войдя в контору, находившуюся на втором этаже,

Н.Богоявленский увидел, в правом углу, расположившегося на ковре, пожилого человека в окружении слуг и грудой наваленных перед ним писем. В другом конце комнаты «примостились несколько индусов с сундуками, наполненными рупиями» (индийская монета, равнявшаяся тогда, в пересчете на русские деньги, 64 копейкам). Секретарь торговца, разместившийся рядом со своим господином, писал под его диктовку письма, «тростниковой палочкой». По их прочтении шейх «прикладывал к ним свою печать, вырезанную из камня и вставленную в кольцо, которое носил на пальце».

Принимал шейх гостя-россиянина радушно. Пригласил на обед в «свой летний загородный дом, верстах в трех от Манамы». Доставили туда Н. Богоявленского на присланной за ним «чудной арабской лошади», то есть по всем правилам аравийского гостеприимства. Обедали прямо на берегу моря, сидя «на разостланных коврах с мяг-

кими подушками», в компании с приглашенным на встречу «начальником турецкого гарнизона из Катифа».

Вскоре подали угощения, делится впечатлениями Н. Богоявленский, притом все разом. И в таком количестве, что ими можно было бы накормить, пожалуй, «целую сотню народа». На громаднейшем блюде принесли «с пуд жареного в бараньем сале риса, целиком запеченного барана, арабскую похлебку из вареных кур и что-то вроде сладкого киселя. Ни вилок, ни ножей не полагалось». Ели руками. «Деятельное участие в истреблении пищи принимала разместившаяся неподалеку прислуга» (7).

Городок Манама, сообщает Н. Богоявленский, — «довольно невелик», с «узкими и кривыми улочками». Почти половина населения живет в окрестностях, в простых, сплетенных из пальмовых ветвей жилищах. По составу своему оно — чрезвычайно пестрое. «Здесь поселилось много всякого народа: индусов, персов, белуджей и арабов». Объяснением тому, конечно же, — жемчужный промысел. Финиковых рощ и источников пресной воды на острове — масса. Обращают на себя внимание веселые игры детишек, во дворах и на улицах. Уши у девочек «истыканы по краю дырочками, в которые вставлены кольца (в каждом ухе до восьми колец)». По такой же дырочке имеется и в обеих ноздрях, «с вдетыми в них жемчужинами ….» (8).

Бахрейнские торговцы, подчеркивает Н. Богоявленский, во время встреч и бесед с ним, выражали заинтересованность и готовность к развитию отношений с Россией; высказывали пожелания насчет заходов на Бахрейн русских торговых судов. Подметил русский ученый и такую «национальную черту бахрейнцев, как присущее им обостренное чувство собственного достоинства» (9).

О главном богатстве Персидского залива, жемчуге, Н. Богоявленский говорит, что «жемчуг Бахрейна ценился еще в далекой древности»; что у халдейских и финикийских купцов, которые вели обширную «транзитную торговлю» с Индией, Аравией и странами Средиземноморья, одним из наиболее востребованных товаров был жемчуг. На самом Бахрейне, во время сезона «жемчужной охоты», оставались «только женщины, дети и кули, то есть носильщики тяжестей …». Число ловцов на судне варьировалось «от 8 до 40 человек, смотря по величине парусника». Выручка от продажи жемчуга распределялась так: половина поступала владельцу судна; половину остававшейся части, то есть четверть, получал нахуда (капитан парусника); остальная сумма делилась между членами экипажа.