Часть I

ЧЕЛОВЕК, КУЛЬТУРА, ОБЩЕСТВО

1. 1. Основные понятия кросс-культурной антропологии

Всякое противопоставление объединяет,

всякое объединение противопоставляет,

мера противопоставления есть мера объединения

Б.Ф. Поршнев

Кросс-культурная антропология изучает общие проблемы культурного развития человечества, многообразие культур, их взаимодействие и эволюцию. Предметом ее исследования являются образ жизни, миропонимание, менталитет, результаты деятельности различных человеческих сообществ, а основной задачей – выявление контекстуальной природы психических проявлений, специфических культурных механизмов регуляции сознания и поведения человека, “социальных архетипов”, на бессознательном уровне определяющих мотивы нашего поведения. Она рассматривает влияние социокультурной среды на личность, индивидуального культурного опыта на психику и деятельность.

Основными понятиями кросс-культурной антропологии являются культура, этнос, личность в их взаимообусловленности.

На заре человеческой истории

В процессе становления человека огромную роль играли конкуренция и отбор предчеловеческих коллективов. Жизнедеятельность коллективов, претендующих на одну и ту же экологическую нишу, обуславливала их смертельное противостояние. Но отбор – это только отсеивание отстающих, это и стимул совершенствования орудийной активности, организации, интеллекта.

Преимущество в конкуренции получали стада с более отработанными кооперативными отношениями, со снижающимся уровнем агрессии внутри коллектива, что способствовало сохранению “культурных” мутаций. Так, в более сплоченных сообществах большие шансы на то, чтобы выжить и оставить потомство, получали особи, способные к сложным инструментальным операциям, нестандартному исследовательскому поведению, формирующему разнообразный информационный опыт, обогащающий племя (Назаретян 2001: 144-145).

Внутренняя солидарность стада достигалась переносом агрессии вовне – на представителей других сообществ. Объединяющее понятие “мы” на поверку оказывается логически и исторически вторичным по отношению к более примитивному “они”, и эта ригористическая дихотомия (“они-мы”) составляла нерушимый каркас социальной регуляции первобытного человека (Назаретян 1996: 44).

В зарождающейся человеческой культуре обычаи, манеры собственной группы определяются как правильные, естественные, “благородные”, а групп конкурирующих – как “дурные” и “неблагородные”. Эмоциональное значение, придаваемое таким образом всем свойственным группе ритуализациям, и, параллельно этому, унижающая эмоциональная установка по отношению ко всем чуждым группе признакам поведения не только усиливают внутреннюю сплоченность группы, но и способствуют ее изоляции от других групп и тем самым независимости ее дальнейшего культурного развития. Те же механизмы культурного поведения, которые вначале кажутся столь продуктивными, – гордость собственной традицией и презрение к любой другой – с возрастанием групп и обострением их конфликтов приводят к коллективной ненависти в ее опаснейшей форме (Лоренц 1998: 415-416).

По мнению палеопсихолога Б.Ф. Поршнева этнические категории появились следом за глобальной категоризацией люди – нелюди. Во многих современных туземных языках собственное племя обозначается попросту словом “человек”. Масса этнонимов цивилизованных народов также восходит к семантике “люди”, “человек”. Самоназвание немцев восходит к древнегерманскому слову teuta – люди, народ; коми восходит к ностратическому homo. Языковые данные подтверждают определяющую роль в обеспечении единства группы первых культурных механизмов “племенного чванства”, когда представители других сообществ идентифицировались как “недочеловеки”, “не вполне люди”.

В межгрупповой конкуренции огромную роль играли процессы коммуникации. Совокупность и эффективность коммуникативных средств – один из решающих факторов успеха в борьбе за экологическую нишу. Овладение языком давало “психическую власть” формирующимся людям над индивидами боковых линий и тупиковых популяций, над “недочеловеками”, не понимавшими речи, пугавшимися ее, бессильными перед магической силой рождающегося слова (Андреев 1988: 210).

О роли коммуникации в конкурентной борьбе свидетельствует гипотеза о причине гибели неандертальцев. Мозг неандертальцев был ориентирован на непосредственно-чувственную репрезентацию опыта в ущерб более ёмкому формально-логическому упорядочению. Анализ строения гортани неандертальцев показал, что их нёбный свод более выгнут, следовательно, и речевые способности ниже по сравнению с кроманьонцами. В результате тысячелетних столкновений неандертальские племена были уничтожены людьми нового типа, которые ассимилировали их материальную культуру. Около 30 тысяч лет назад кроманьонцы (Homo sapiens sapiens) остались единственным видом, от которого ведет свою историю человечество.

Очевидно, в период острого противоборства с неандертальцами в соответствующих регионах несколько ослабла враждебность между кроманьонскими племенами. Но впоследствии, хоть и была устранена межвидовая конкуренция, исконная психология враждебности не исчезла и распространилась на иные кроманьонские племена. С верхнего палеолита плотность популяций кроманьонцев весьма возрастает. Верхнепалеолитический кризис до предела обострился уже с приближением числа живущих на планете людей к 2 миллионам (25 тысяч лет назад). Мощное психологическое отталкивание служило причиной интенсивных миграций, в процессе которых люди той эпохи заселили все пригодные для жизни районы планеты. Потом люди все же вернулись к людям (Поршнев 1974: 377-379).

Первоначальные звуковые сигналы носили социально-символический характер, их функциональное назначение – фиксировать, в том числе, принадлежность именно к данному коллективу, что в условиях межгрупповой конкуренции чрезвычайно актуально. Из этого следует, что, невзирая на единое происхождение вида Homo sapiens sapiens и, соответственно, моногенез языка (ведь у неандертальцев тоже была система коммуникации), уже в этот период знаковые системы (праязыки) разнились капитально, потому что выбор был абсолютным (Шеболкина, Федорович 2001).

Это впоследствии можно говорить о дивергенции языков, когда постепенно меняется лексический состав, фонетическая сторона речи, правила выражения грамматических значений, здесь убедительно сильна вероятностная модель языка В.В. Налимова (1979), увязывающая континуальность смыслового поля и дискретность конкретного знака, определяющая возможность актуализации иных смыслов, ассоциирующихся с определенным знаком.

Но у истоков языка нет единой основы, здесь любые биологически детерминированные сигналы могли стать социально детерминированными символами. Дружественные племена в целях межплеменной коммуникации распространяли одни символы, их конкуренты – свои. Это и служит причиной столь огромного разнообразия языков мира.

Формирование связной речи происходило в период трансформации первобытных стад в родовые общины. Там, где естественно-географические и социально-экономические противоречия надолго разъединяли соседние этноплеменные группы, пролегли рубежи основных языковых семей.

Ученые-лингвисты группируют все существующие языки в несколько макросемей (ЛЭС 1990: 612, Росс 1991). И это, скорее всего, предел, дальнейшая сводимость языков невозможна.

В Африке (на родине “праматери Евы”) основная часть населения говорит на языках двух макросемей: конго-сахарской и койсанской. Предполагается, что народы, говорящие на койсанских языках, являются автохтонным населением не только Южной, но и Восточной Африки и были вытеснены на юг и юго-запад континента миграционными волнами народов, говорящих на конго-сахарских языках. В макросемью койсанских языков входят семьи бушменских и готтентотских языков.

Самой мощной считается ностратическая макросемья, в которую входят индоевропейские, афразийские, картвельские, уральские, алтайские и дравидийские языки. В этих языковых семьях, вместе взятых, сохраняется культурное наследие трех четвертей всего человечества. Носители ностратических диалектов группировались в Западной Азии.

Выделяется особая евроазиатская макросемья, в которую входят эскимосско-алеутские, чукотско-камчатские, нивхский, айнский, японский, корейский языки, но полная “автономность” ее под вопросом, доказывается общность с ностратической макросемьей.

В дене-кавказскую макросемью входят китайско-тибетские, северокавказские, енисейские, хеттский, этрусский, урартский, харритский, баскский, бурушаски, языки на-дене Северной Америки. Очаг распространения всей этой макросемьи до переселения в Новый Свет группы на-дене следует, скорее всего, поместить в Центральной Азии эпохи палеолита (и начала мезолита).

Индо-тихоокеанская макросемья состоит из андаманских, папуасских, тасманийских языков.

Особняком стоят австралийские языки.

В австрическую макросемью входят австронезийские, австроазиатские, даик, тайский, мяо-яо языки.

К америндской макросемье относятся северо-америндские и южноамериндские языки.

Культура

Эволюционный подход позволяет определить культуру как социальный аналог биологических механизмов выживания и популяционного воспроизводства особей.

К. Лоренц отмечает, что при непредубежденном сравнительном рассмотрении филогенеза различных видов животных и растений и истории различных культур они представляются двумя видами жизненных процессов, которые происходят, конечно же, на разных уровнях интеграции, но, как и все живое вообще, являются предприятиями с совместным приобретением силы и знания (Лоренц 1998: 400).

В концепции А. Тойнби “цивилизации” (дискретные единицы социальной организации) также уподобляются биологическим видам, имеющим свойственную только им среду обитания. Исторический процесс привязывается к географическим условиям, которые играют существенную роль в создании неповторимого облика каждой цивилизации. Само возникновение цивилизации, так же как и ее дальнейший прогресс, определяются способностью людей дать адекватный “ответ” на “вызов” исторической ситуации, в которую входят не только человеческие, но и все природные факторы (Тойнби 1991).

Под цивилизацией понимается система, устойчивость которой обеспечивается искусственным опосредованием внешних (с природной средой) и внутренних отношений; вся же совокупность опосредствующих механизмов – материальные орудия и прочие продукты, языки, мифологии, мораль и т.д. – обозначается термином культура (Назаретян 1996: 42).

Культура всякого сообщества складывается постепенно по мере накопления социального опыта совместной жизнедеятельности людей, под влиянием условий и среды обитания, а также исторической судьбы коллектива.

Изначально характер культуры первых человеческих коллективов определялся вмещающим ландшафтом через его экономические возможности. Экологическая среда обитания с ее ресурсами задавала характер видов деятельности, необходимых для поддержания индивидуального и коллективного гомеостаза⁵. Успешные и оптимальные действия и стратегии поведения становились обычаем. Тем самым этноландшафты обитания в значительной мере влияли на формирование многообразных культур, обеспечивавших выживание и воспроизводство человека в данных условиях.

Фактическое распределение функциональных сегментов культуры между разными действующими лицами и их группами одного и того же народа происходило следующим образом:

Уже в каждом первобытном племени шло определенное половозрастное распределение обязанностей. В эпоху неолита началось так называемое “первичное” разделение труда (присваивающий и производящий типы хозяйствования – культуры охотников и земледельцев). В период радикального разложения первобытного строя и формирования ранних городских цивилизаций (VI-II тысячелетия до н.э.) началась “тотальная” дифференциация человеческих функций, происходившая одновременно по нескольким линиям: профессионально-технологическим (солдаты, строители, ремесленники, охотники), социально-сословным (крестьяне, аристократия, духовенство, городские производители), политическим (государства, партии), конфессиональным (религии и культы), мировоззренческим (философские позиции), ранговым (чины, звания), властно-должностным (наследственные и служебные властные полномочия), экономическим (разный уровень богатства) и т.п. (Флиер 2002: 177).

Так формируются социальные субкультуры, основанные на представлениях, идеях и верованиях, консолидирующих группу и оказывающих непосредственное воздействие на поведение и деятельность ее членов (Triandis 1994).

Самый простой путь изучения связи между культурой и человеческим поведением иллюстрируется цепочкой:

экология → культура → социализация → личность →поведение

Группа заинтересована в воспитании у детей тех качеств, которые им пригодятся во взрослой жизни в обществе с определенным типом хозяйствования. Для хозяйств производящего типа (земледелие, скотоводство) функциональны коллективизм, послушание, уступчивость, для хозяйств присваивающего типа (охота, собирательство) – самостоятельность, независимость, самоутверждение.

Семья, будучи психическим представителем общества, транслирует культуру, воспитывая в ребенке основные черты желательной для общества структуры характера. Культивация тех или иных черт характера напрямую связывается со спецификой социализации. Формы социализации могут быть направлены на поощрение агрессивности или послушания. Такие типы поведения как заботливость или эгоистическая доминантность, авторитарность или сердечность внедрены в ценностные системы культуры и передаются ребенку в процессе социализации.

Механизм культурного отбора работает в направлении локализации и социальной изоляции (отторжения, изгнания, вытеснения) лиц, не желающих соблюдать соответствующие нормы.

Например, в земледельческих культурах могут изгоняться из общества сверхнезависимые и безответственные люди, а в культурах присваивающего типа (охотничьи культуры), наоборот, отвергаются слабые, зависимые и несамостоятельные особи. Эти люди могут быть основателями новых поселений, новых этносов, осваивая мир на иных принципах, нежели то сообщество, к которому они ранее принадлежали.

Тем самым культуру можно определить как способ выживания и воспроизводства социального человека в истории, а смысл истории обнаруживается в динамике накопленного социального опыта выживания и воспроизводства, т. е. в культуре (Флиер 1999: 153).

Основные функции культуры:

• социальная организация людей в их коллективной жизнедеятельности и регуляция форм этой жизнедеятельности,

• практическая и психологическая адаптация людей в реально складывающихся условиях их существования,

• коммуницирование между членами сообщества,

• социальное воспроизводство общества и личности, т.е. трансляция социального опыта (Флиер 1999: 155)

Для сохранения самоё себя культура должна транслировать социально приемлемые формы и способы человеческой жизнедеятельности, одобряя и поддерживая нормы и стандарты социальной адекватности при осуждении или отторжении нарушителей этих норм, приспосабливаясь к меняющимся условиям. Когда культура становится непродуктивной – она умирает.

Культуру можно рассматривать как информационную структуру, в которой информация принимается или создается, отыскивается, передается, используется и даже утрачивается. Взгляд на культуру как информацию позволяет включить в понятие общепринятые знания, стереотипы поведения, материальные артефакты, помогает выявить особенности как небольшой группы индивидов, так и крупных человеческих коллективов. Культура-как-информация может накапливаться в умах людей, в артефактах, фиксироваться с помощью артефактов, специально созданных и предназначенных для ее хранения, таких, как каменные таблички, книги или компьютеры (Чик 2000: 113).

Психологическое измерение культур

Измерения культур охватывают разное количество элементов, регулирующих поведение индивида. Наборы элементов культуры, группирующиеся вокруг какой-либо темы, называются культурными синдромами (Trandis 1994). Культурный синдром – это определенный набор ценностей, установок, верований, норм и моделей поведения, которыми одна группа культур отличается от другой.

Основным измерением культурной вариативности является критерий коллективизма – индивидуализма.

Коллективистская культура характеризуется тем, что в ней групповые цели превалируют над индивидуальными, люди проявляют изначальную заинтересованность в крепко связанных и сплоченных группах. Индивидуалистической может быть названа культура, в которой приоритетны индивидуальные цели ее членов.

Безусловно, каждый человек несет в себе как коллективистские, так и индивидуалистические тенденции сознания и поведения, однако относительно больший крен в сторону индивидуализма характерен для Запада (в основе идеологии Запада лежит культ индивидуума, уважение к потребностям и чувствам отдельного человека), а в сторону коллективизма – для Востока и Юга (Африка).

К индивидуалистическим культурам относятся западные культуры США, Австралии, Великобритании, Швеции, Германии, Дании, Франции, к коллективистским – культуры Востока и Юга (Африка) – Корея, Пакистан, Колумбия, Венесуэла, Япония, Китай, Индонезия.

Коми культура (как и другие северные культуры) тяготеет к индивидуалистическому полюсу. Русская культура считается коллективистской.

Показатели	Индивидуализм	Коллективизм
Само идентификация	Осознание себя как “Я”	Осознание себя как “Мы”
Цели	Защита частных интересов	Поддержание отношений, норм
Субъекты деятельности	Обязанности возлагаются на отдельных индивидов	Обязанности возлагаются на группу в целом
Моральные ограничители	Страх потери самоуважения, чувство вины	Страх потери “лица”, чувство стыда

Основные ценности индивидуалистической культуры – свобода в поступках и самодостаточность, самостоятельность в суждениях, эксцентричность, эмоциональная независимость. Ценности коллективистской культуры – следование традициям, послушание, чувство долга.

Уверенность в себе – ценность, значимая в обоих типах культур, но в разных значениях: в коллективистских культурах это означает “я не являюсь обузой для своей группы”, в индивидуалистических – “я могу делать то, что мне надо”.

Члены индивидуалистических культур образуют собственные дружеские привязанности и отношения, в то время как члены коллективистских культур образуют дружеские отношения на основании тех, которые были сформированы в начале жизни, при участии родителей или других старших членов семьи (Лебедева 1999: 47-48).

При ответе на вопросы теста “Кто Я?” представители коллективистских культур склонны отвечать в терминах социальной принадлежности “я – сын, я – студент”, а в индивидуалистических – в терминах личностных особенностей “я – творческий человек, я добрый”.

Или, когда отношения по вертикали (родители – дети) входят в конфликт с отношениями по горизонтали (между супругами), люди из коллективистских культур отдают предпочтение отношениям по вертикали, а из индивидуалистических – по горизонтали.

Члены коллективистских культур часто организованы в иерархическую структуру и имеют тенденцию заботиться о своем влиянии на членов группы, делиться с ними, ощущать взаимную зависимость, заботиться о сплоченности группы. Члены же индивидуалистических культур эмоционально абстрагируются от членов ингруппы и ощущают себя отдельными, независимыми, автономными личностями (Лебедева 1999: 50-51).

Интересно, что коллективисты обнаруживают описанные качества при контактах с членами своей группы, с членами других групп их поведение похоже на поведение индивидуалистов. Иными словами, это диалектически связанные между собой характеристики. Таковы, например, особенности коммуникации со “своими” и “чужими” в коллективистских культурах (японская, русская): теплота в общении со значимыми, близкими людьми и холодность в отношениях со всеми иными.

Ориентация культуры либо на коллектив, либо на личность является наиболее значимым психологическим измерением, влияющим на другие культурные синдромы: локус контроля, проявление эмоций, способы выхода из конфликтов, стили преподавания и т.п.

Интересные данные дают исследования локуса контроля – качества, характеризующего склонность человека приписывать ответственность за результаты своей деятельности внешним силам (экстернальный или внешний локус контроля) или собственным способностям и усилиям (интернальный или внутренний локус контроля).

Члены коллективистских культур более экстернальны, чем члены индивидуалистических культур. В коллективистских культурах успех человека чаще приписывается помощи других людей, а в индивидуалистических – способностям личности.

Индивиды с хорошо развитым внутренним локусом контроля убеждены в том, что человек может контролировать свою судьбу, контролируя других. Такие люди умело манипулируют окружением благодаря своим коммуникативным способностям, например, студенты склонны объяснять хорошие отметки проявлением вежливости и любезности к учителю, причину успеха видят в своей тактичности. Неудачи объясняются недостаточностью личных усилий.

Наоборот, люди со сформировавшимся внешним локусом контроля склонны искать источник неприятностей – лично своих, своей семьи, страны, народа – на стороне, в злонамеренных кознях супостатов, вместо того чтобы обращаться к собственным порокам, ошибкам, недомыслию.

Японцы и китайцы обладают более выраженным экстернальным локусом контроля, американцы – интернальным.

Локус контроля проливает свет на истоки религиозных чувств⁶.

Степень избегания неопределенности.

Представители культур с высоким уровнем избегания неопределенности ориентируются на четкие правила и инструкции, отличаются потребностью в формализованных указаниях и нормах поведения, отличаются высоким уровнем тревожности, лихорадочностью в работе или “авральностью”, склонностью к внутригрупповому согласию, а также низкой толерантностью к людям или группам с отличающимися идеями или поведением. Эти культуры больше сопротивляются любым изменениям и мало склонны к риску в какой бы то ни было форме. Верность любым властным структурам считается добродетелью. Таковы культуры стран Латинской Америки, Африки, Ближнего Востока, Греции, Франции, Израиля, Японии. Российская культура демонстрирует сильное тяготение к полюсу с высоким уровнем избегания неопределенности.

В культурах с низким уровнем избегания неопределенности принято толерантное отношение к двусмысленностям и неопределенности, субъекты в сложных ситуациях импровизируют или проявляют инициативу, в целом ведут себя и работают более спокойно и систематично, принимают разногласия в своей среде и характеризуются большой склонностью к риску (Латова, Латов 2001: 37). Таковы культуры Дании, Великобритании, Сингапура, Гонконга, Малайзии. Очевидно, к этому полюсу тяготеет и коми культура.

Маскулинность – феминность.

В культурах маскулинного типа (Германия, Великобритания, Италия, Мексика, Япония, США) высокую ценность имеют материальные вещи, власть, для них характерно различие в половых ролях, исполнительность, амбициозность, независимость.

Семьи в таких культурах позиционно-ориентированы, власть распределяется неравномерно, родители (чаще отец) – авторитарные фигуры, которые держат под контролем процесс принятия решений в семейной жизни, семья построена иерархично и младшие члены семьи не имеют “права голоса”.

Культуры феминного типа, к которым относятся северные культуры Дании, Норвегии, Швеции, и в том числе коми культура, демонстрируют симметрию или баланс гендерного поведения, равные статусы мужчин и женщин. В подобных культурах упор делается на взаимную зависимость и служение друг другу, в качестве главных ценностей превалирует сам человек, его воспитание и смысл жизни. Семьи, как правило, личностно-ориентированы, власть распределяется равномерно, поощряется уникальность и развитие каждого члена семьи, а также активное участие всех в принятии внутрисемейных решений.

Маскулинные культуры основной акцент делают на обмен конкретными ресурсами (вещи, услуги), а феминные – на обмен духовными ресурсами (информация, любовь).

Дистанция между индивидом и “властью”, степень неравенства между вышестоящими и нижестоящими.

В культурах с высокой дистанцией власти (африканские, латиноамериканские, арабские культуры, Индия, Турция) считается, что власть – наиболее значимая часть общественной жизни, а раз так, то облеченные властью рассматривают своих подчиненных как сильно отличающихся от них самих, и наоборот. “Путь к благоденствию” в подобных культурах лежит через такт, услужливость и деньги.

Для культур с низкой дистанцией власти (Дания, Швеция, Финляндия, Германия, США, Великобритания) власть соотносится с компетентностью, а уважение к личности и равенство являются условиями “пути к благоденствию”.

Показатели	Низкая дистанция власти	Высокая дистанция власти
Отношения зависимости	Низкая потребность в зависимости	Высокая потребность в зависимости
Отношение к неравенству	Избегание неравенства	Неравенство признается нормой
Иерархичность	Иерархия только там, где это удобно	Иерархия как образ жизни
Отношения между начальниками и подчиненными	Начальники обычно доступны	Начальники часто недоступны
Социальные изменения	Эволюционные	Революционные

Русская культура по этому критерию тяготеет к культурам с высокой дистанцией власти, коми культура – к культурам с низкой дистанцией власти.

Эмоциональный контроль, степень допускаемой эмоциональной экспрессивности.

У представителей разных культур существуют значительные различия в экспрессивном поведении. Так, очень строгие правила “показа”, а точнее “сокрытия”, маскировки эмоций существуют в японской культуре.

В тяготеющих к коллективистскому полюсу культурах индивиды проявляют тенденцию не демонстрировать негативные эмоции среди “своих”, чтобы не расстраивать их, напротив, “показ” негативных эмоций более уместен среди “чужих”.

Американцы (как представители индивидуалистической культуры) считают более приемлемым проявление гнева, отвращения или страха перед родственниками или друзьями, а не перед посторонними, в присутствии которых человек должен всегда демонстрировать оптимизм и радость жизни.

Каждая культура вырабатывает определенные правила использования улыбки. В западном мире вообще и в англоязычном в особенности улыбка – это знак культуры, социальный признак преуспевания: у меня все хорошо и благополучно, совесть моя чиста, мне можно довериться.

В России не принято улыбаться посторонним. Серьезное, сосредоточенное выражение лица русских на улице – не признак их особой мрачности, а лишь традиция, считающая улыбку чем-то сокровенным и предназначенным близкому и приятному человеку. Улыбка и смех – только в минуты радости, отдыха, легкости души (Тер-Минасова 2000: 192).

Близость контактов или допустимые во время общения дистанции и прикосновения.

По данному критерию дифференцируются низкоконтактные культуры (дальневосточные), среднеконтактные (американская и североевропейские), высококонтактные (ближневосточные и средиземноморские).

В коллективистских культурах, членам которых свойственно открыто проявлять свои чувства (арабские, средиземноморские, латиноамериканские) существует и большая склонность к тактильному взаимодействию.

В индивидуалистических культурах, где бурные проявления чувств не приняты, тактильное взаимодействие также встречается достаточно редко. В культурах такого типа регуляция близости в межличностных отношениях достигается, в основном, благодаря вербальному самораскрытию.

Отношение к человеческой натуре.

В разных культурах природа человеческого существа оценивается как изначально “хорошая”, “дурная” или “смешанная”.

Если члены культуры убеждены, что люди злы по природе, они предпочтут контроль за человеческой деятельностью, опираясь на систему ограничений и репрессий. Подобные взгляды нашли отражение в психологии Фрейда, полагавшего, что люди находятся во власти бессознательных и иррациональных сил. Если не контролировать инстинктивные импульсы, результатом будет уничтожение людьми других или себя. Фрейд мало верил в добродетель человека и с пессимизмом размышлял о его судьбе.

Современная западная культура во многом разделяет гедонистически извращенную концепцию природы человека, понимаемого как нарциссическое животное, чье поведение можно контролировать только с помощью строгой дисциплины и постоянной угрозы наказания (Хьелл, Зиглер 1999: 521).

Если в культуре считается, что люди добры по природе, то упор делается на свободу личности и саморегуляцию. На таких принципах базируется гуманистическое направление в психологии (А. Маслоу), полагающее, что природа человека в сущности хороша, а разрушительные силы в человеке являются следствием фрустрации⁷, неудовлетворенных основных потребностей, но не врожденных пороков.

Дихотомия человек / природа или степень господства человека над природой.

Существуют культуры, рассматривающие человека как покорителя, хозяина и преобразователя природы. Такова вся западная культура с ее технологически-сциентистским мышлением, приближающим нас к экологической катастрофе.

Противоположная позиция гармонии человека и природы, подчинения и обучения у природы характерна для восточных культур, коми культуры.

Ориентация культуры во времени.

На прошлое, его идеалы и традиции сориентированы культурные системы народов Северного Кавказа.

На ценность и самодостаточность настоящего времени равняются культуры Латинской Америки, коми и русская культуры.

Когда в обществе высоко ценятся изменения, преобладает ориентация на будущее, как, например, в культуре США.

Степень предпочитаемой активности.

Направленность человеческой деятельности на бытие означает спонтанное выражение того, что заложено в человеческой природе. За этим кроется ценность опыта, целостное проживание каждой минуты жизни. Коми культура, очевидно, тяготеет к подобным ценностям.

Становление есть стремление к некой интегрированной целостности в собственном развитии, определяемое ценностью изменения и роста личности. Эти ценности важны для русской культуры.

Стремление делать определяется ценностью действия ради действия. Такова культура США, в которой для оценки человека значим вопрос о роде его занятий, о преобразующем начале его деятельности (Лебедева 1999:130-131).

Этнос и этническая идентичность

В истории этносов, как и в истории видов, мы сталкиваемся с тем, что время от времени на определенных участках Земли возникают моменты абсолютной ломки, когда старые этносы исчезают и появляются новые. Древности принадлежат филистимляне и халдеи, македоняне и этруски. Их сейчас нет, но когда-то не было англичан и французов, шведов и испанцев. Этническая история состоит из “начал” и “концов” (Гумилев 1992: 18-19).

Теория этногенеза Л.Н. Гумилева связала существование этносов со способностью людей как организмов поглощать биохимическую энергию живого вещества биосферы. Он представлял этнос как открытую систему, участвующую в энергообмене с природой (через утилизацию солнечной и, шире, космической, энергии, энергии распада внутри Земли радиоактивных элементов) (Гумилев 1990: 23).

Эта модель несовершенна по причине того, что автор ограничился интерпретацией лишь второго начала термодинамики, в соответствии с которым система получает первичный импульс энергии и расходует ее на преодоление сопротивления среды до тех пор, пока не уравняются их энергетические потенциалы (модель костра). Так и этнос получает единый заряд энергии, но, растратив его, распадается на части.

Однако для сохранения гомеостаза система вырабатывает мощные механизмы. Распад системы происходит потому, что ее организация недостаточно эффективна для стабилизации своего состояния. Поэтому важнейшим критерием прогресса является качество организации системы, ее управляющие механизмы. Эффективность функционирования системы зависит от ее внутреннего разнообразия (чем богаче внутреннее разнообразие системы, тем большее количество объектов доступно ее продуктивному внешнему управлению), и от гибкости антиэнтропийной⁸ стратегии поведения.

В зависимости от выработанного организационного потенциала одни этносы деградируют, другие стабилизируются, третьи развиваются.

Инвариантами в определении этноса являются:

• осознание своего сходства и отличия от других групп – самосознание;

• общая страна происхождения;

• сгустки специфической культурной информации;

• взаимосвязь (взаимозависимость) участников в образе жизни, определяющем возможность и способ удовлетворения значимых потребностей, интересов и целей.

Как известно, “родителей не выбирают”, а значит, не выбирают и тип социализации, всегда связанный с установками и ценностями определенной культуры, традициями и стереотипами этноменталитета.

К примеру, традиционное японское воспитание направлено на формирование дисциплинированности и послушания. В отличие от американца японец в процессе социализации прочно усваивает, что для достижения жизненного успеха послушание полезнее независимости: он самоутверждается через послушание (Стефаненко 1999: 116). Ребенок, растущий в японской семье, учится тому, что он не должен привлекать внимание к себе шумом, капризами или эгоцентрическими выходками

Этнос как психологическая общность ориентирует в окружающем мире, задает общие жизненные ценности, защищает, отвечая не только за социальное, но и физическое самочувствие.

Этносреда является для человека одним из самых надежных “психологических причалов” (в противовес профессиональной, возрастной и другим социальным средам) в силу своей древности и фундаментальности. В возрастном, партийном, профессиональном круговороте нет стабильности: у молодости есть один порок – она быстро проходит, из партии могут исключить, профессию порой приходится или хочется поменять, в конечном счете, можно сменить и национальность, но то, как мы думаем, чувствуем и действуем в обществе, заложено воспитанием, всегда имеющем яркую этнокультурную окраску. Это значит, что этносубстрат человеческого “Я” (осознаваемый или неосознаваемый) занимает определяющее место в структуре личности. Именно в этнокультурном дискурсе происходит духовно-смысловое самоопределение личности.

Вытеснение из структуры социальной идентичности одной из ее важнейших составных частей – этнической идентичности – грозит, с одной стороны, потерей целостности Я-образа, а с другой – потерей связей с какой бы то ни было культурой. Утрата этнической идентичности может привести к негативным последствиям для идентичности человека в целом, что проявляется в ощущении невидимости, безымянности, безликости (Стефаненко 1999: 234).

Поэтому, несмотря на все нарастающие темпы глобализации и унификации духовной и материальной культуры в мировом масштабе, люди стремятся осознать свою принадлежность к определенному этносу, сохранить его самобытность, подчеркнуть уникальность традиций и психологического склада.

Этническая идентичность понимается как часть социальной идентичности, а именно – как переживание своего тождества с одной этнической общностью и отделения от других.

Этническая идентичность является когнитивно-мотивационным ядром этнического самосознания, корнями своими уходя глубоко в коллективное бессознательное.

Этническое самосознание формируется на протяжении всей жизни как система осознанных представлений и оценок этнодифференцирующих и этноинтегрирующих компонентов жизнедеятельности этноса. В итоге формирования данной системы человек осознает себя в качестве представителя этнической общности (Хотинец 2000: 88).

В структуре этнической идентичности выделяются два компонента: когнитивный (знания, представления об особенностях собственной группы и осознание себя ее членом на основе этнодифференцирующих признаков) и аффективный (чувство принадлежности к группе, оценка ее качеств, отношение к членству в ней).

В структуру этнического самосознания входят:

• осознание особенностей культуры своей этнической общности;

• осознание психологических особенностей своей этнической общности;

• осознание тождественности со своей этнической общностью;

• осознание собственных этнопсихологических особенностей;

• осознание себя субъектом своей этнической общности;

• социально-нравственная самооценка личности.

Психологическими условиями актуализации этнического самосознания являются, во-первых, осознание своего этноса через представление других этнических образований, содержащее дескриптивный элемент (“мы”-“они”), во-вторых, социально-нормативное (аксиологическое) отношение к этничности этих образований. Отношение к своему и к другим этносам включает эмоционально-оценочный аспект, что определяет полюса идентификации со свои этносом.

Позитивная этническая самоидентификация принимает следующие виды:

• этноцентризм – осознание своей общности с аффектацией на самоутверждение при значительном отношении к ее этничности, проявляется в преувеличении специфического в этнических обычаях, неагрессивном изоляционизме;

• этнодоминирование – осознание своей общности с аффектацией на гиперэтничность, проявляется в осознании превосходства групповой культуры;

• этнофанатизм – осознание своей общности с аффектацией на исключительность, проявляется в патологической приверженности групповой догме, интолераности к окружению;

• национализм – осознание своей общности с аффектацией на максимализм, проявляется в дискриминации иных общностей.

Негативная этническая самоидентификация проявляется как:

• этнонегативизм – осознание своей общности с негативной аффектацией, проявляется в ориентации на своей этнос при отрицательном его представлении;

• этноэлиминация – осознание своей общности с аффектацией на самоустранение, проявляется в ориентации на другой этнос с осознанием принадлежности к своему;

• этнонигилизм – осознание своей общности с аффектацией на самоотрицание, проявляется в ориентации на другой этнос с осознанием принадлежности к нему.

В процессе аккультурации индивид решает для себя две взаимосвязанные проблемы: в какой степени признается важность сохранения культурной идентичности и в какой степени следует включаться в иную культуру.

Существуют различные стратегии аккультурации:

• ассимиляция, когда группа и ее члены теряют свою культуру, но поддерживают контакты с другой, отбрасывая тем самым собственную культуру в пользу чужой (“перебежчик”);

• сепарация, когда группа и ее члены, сохраняя свою культуру, отказываются от контактов с другой, отбрасывая чужую культуру в пользу собственной (“шовинист”);

• маргинализация, когда группа и ее члены теряют свою культуру, но не устанавливают тесных контактов с другой (“маргинал”);

• интеграция, когда группа сохраняет свою культуру, одновременно устанавливая тесные контакты с другими культурами (“посредник”) (Стефаненко 1999: 291).

При принятии стратегий интеграции и сепарации у индивидов вырабатывается позитивная этническая идентичность, но “посредник” – толерантен, а “шовинист” – интолерантен. Стратегии ассимиляции и маргинализации приводят к негативной этнической идентичности, но “перебежчик” – толерантен, а “маргинал” – интолерантен.

Личность

Чтобы составить представление о многообразии значений понятия личность, обратимся к взглядам некоторых известных ученых.

Карл Роджерс описывал личность в терминах самости: как организованную, долговременную, субъективно воспринимаемую сущность, составляющую самую сердцевину наших переживаний. Гордон Олпорт определял личность как то, что индивидуум представляет собой на самом деле – внутреннее “нечто”, детерминирующее характер взаимодействий человека с миром. В понимании Эрика Эриксона индивидуум в течение жизни проходит через ряд психосоциальных кризисов и его личность предстает как функция результатов кризисов. Джордж Келли рассматривал личность как присущий каждому индивидууму уникальный способ осознания жизненного опыта. Альберт Бандура рассматривал личность в виде сложного паттерна непрерывного взаимовлияния индивидуума, поведения и ситуации (Хьелл, Зиглер 1999: 23).

В большинстве определений подчеркивается значение индивидуальности, внутренней структуры личности, ее эволюции. Понятие личности отражает уникальность индивида, обусловленную его внутренними ценностями и мотивами.

Личностное развитие происходит на протяжении всей жизни, а чувство непрерывной самотождественности (идентичности) формируется в результате усвоения различных культурных традиций.

Любой индивид вписан в систему культурных ценностей, а его бессознательные мотивы и биосознательные стимулы контролируются и подчиняются его социосознательному “эго”. Ребенок “впитывает” стиль мышления и коммуникации, что потом определяет его желания и поступки, его мировидение. В детстве поведенческие решения проходят стадию волевого контроля, социального отбора (через поощрения и наказания) и закрепляются в качестве безальтернативных программ. Через такие психические механизмы исторический опыт фиксируется в обыденном сознании и в индивидуальной памяти людей, никогда в жизни не задумывавшихся об источнике своих “естественных” предпочтений (Назаретян 1996: 100).

С самого раннего детства человек осваивает присущие культуре миропонимание и поведение, и так формируется его когнитивное, эмоциональное и поведенческое сходство с членами данной культуры и отличие от членов других культур.

Принадлежность к той или иной культуре приводит посредством социализации к нормативным моделям в мышлении, эмоциях и поведении, культурная среда формирует у нас образ себя, форму отношений с другими людьми, потребности и способы их удовлетворения, а также цели, которым мы стремимся (Хьелл, Зиглер 1999: 31).

Человек обретает свою субъективность и сознание посредством извлечения смыслов из социокультурной среды. Наша идентичность складывается из кусочков – конфигуративное или модульное “Я”. Это очень трудно и миллионы людей отчаянно и мучительно ищут идентичность.

По П.Сорокину структура личности включает:

• биологически бессознательное (подсознание);

• биологическое сознание;

• социокультурное сознание;

• сверхсознание.

На уровне социально-культурного сознания существует столько разных “эго”, сколько есть социокультурных групп, в которых ассоциирован индивид (“эго” его семьи, “эго” его профессиональной группы, “эго” его политической партии, национальности, государства, экономического слоя и всевозможных организаций, где он состоит членом). Если группы, с которыми связан индивид, находятся в гармоничных отношениях друг с другом и “диктуют” индивиду гармоничные идеи, убеждения, вкусы, ценности и императивы поведения, все “эго” и ценности человека также будут в гармонии друг с другом, образуя одно интегрированное “эго” и одну главную систему ценностей. В результате такой человек будет иметь душевное равновесие, твердые убеждения, ясное сознание и последовательность в поступках. В других случаях люди вынуждены проходить сквозь болезненные кризисы, сопровождающие перестройку их ценностных систем, наборов “эго” и групповых связей, т. е. через процесс дезинтеграции своей личности к реинтеграции, восстановлению ее целостности (Сорокин 1991: 232-233).

У каждого народа существует своя базовая структура личности, которая передается посредством социализации и определяет судьбу данного народа. Это своеобразный идеал личности.

Кросс-культурные исследования дополнили понятие базовой структуры личности эмпирическим понятием модальной личности как наиболее часто встречающегося в данной культуре типа личности.

Логическим продолжением исследований по данному типу явилось изучение национального характера.

Понятие о национальном характере

Весьма выразительно обрисовать социальные детерминанты личности удалось Э. Фромму⁹, полагавшему, что поведение человека может быть понято только в свете влияний культуры.

Социальный характер, по Э. Фромму, призван оформить энергию членов общества таким образом, чтобы при выборе способа поведения им не приходилось осознанно принимать решение, стоит ли следовать социальному образцу или нет, но чтобы людям хотелось действовать так, как они должны действовать, и в то же время чтобы они находили удовлетворение, действуя в соответствии с требованиями данной культуры (Фромм 1992: 331).

Национальный характер – это сумма наследственных данных, определяющих типическую реакцию данной нации на окружающую ее действительность. В рамках изучения стереотипов межнационального восприятия по выявлению черт характера представителей различных народов составлены характерологические портреты типичных представителей наций.

1. Японец: трудолюбивый, осторожный, организованный, серьезный, упорный, озабоченный.

2. Англичанин: тактичный, спокойный, критичный, умный.

3. Немец: практичный, организованный, трудолюбивый.

4. Русский: откровенный, щедрый, бесшабашный, прощающий, непрактичный, доверчивый, миролюбивый.

5. Грузин: возбужденный, импульсивный, боевитый, претенциозный, агрессивный.

6. Удмурт: миролюбивый, доброжелательный, гостеприимный, деликатный, сдержанный, стеснительный, терпеливый, конформный.

7. Татарин: гордый, самоуверенный, сметливый, трудолюбивый, хитрый, вспыльчивый, отходчивый.

8. Башкир: исполнительный, аккуратный, ответственный, неприхотливый, приветливый, стойкий, медлительный.

9. Коми-зырянин и коми-пермяк: эмоциональный, чувствительный, недоверчивый, замкнутый (Хотинец 2000: 92).

Популярным источником стереотипных представлений о национальных характерах являются так называемые международные анекдоты, моделирующие поведение представителей разных национальностей в одной и той же ситуации.

В русских международных анекдотах англичане обычно подчеркнуто пунктуальны, немногословны, прагматичны, сдержанны, немцы практичны, дисциплинированны, организованны, помешаны на порядке и потому ограниченны. Французы – легкомысленные гуляки, эпикурейцы, думающие только о женщинах, вине и гастрономических удовольствиях. Американцы – богатые, щедрые, самоуверенные, прагматичные. Русские – бесшабашные рубахи-парни, неприхотливые, алкоголики и драчуны, открытые, неотесанные (Тер-Минасова 2000: 139).

Немец, француз и русский прыгают с моста.

Немец прыгает, чтобы спасти свои деньги.

Француз прыгает, чтобы спасти любимую женщину.

Русский прыгает, потому что на мосте надпись: “С моста не прыгать”.

Чем жена держит мужа? Немка – властью, испанка – страстью, кубинка – пляской, полька – лаской, китаянка – лестью, мексиканка – местью, гвинейка – пением, грузинка – терпением, гречанка – красотой, армянка – полнотой, француженка – телом, американка – делом, итальянка – шиком, еврейка – криком, японка – грацией, русская – судом и парторганизацией.

Однажды моряки нашли на необитаемом острове англичанина. Видят, он три дома себе построил. Спрашивают: зачем?

– Это дом, где я живу. Это – клуб, в который я хожу, А это – клуб, в который я не хожу.

Как ведут себя люди разных национальностей, если они обнаружат муху в кружке пива. Немец (практичный) выбрасывает муху и пьет пиво. Француз (сентиментальный) вытаскивает муху, дует на нее, расправляет крылышки – и не пьет пиво. Русский (неприхотливый и любящий выпить) выпивает пиво, не заметив мухи. Американец (уверенный в своих правах) зовет официанта, устраивает скандал и требует другую кружку пива. Китаец (китайская кухня включает самые неожиданные блюда) вынимает муху, пьет пиво и закусывает мухой. Еврей (меркантильный) пьет пиво, а муху продает китайцу.

Вообще, евреи и цыгане являются уникальными этносами, проходящими “через нашу культуру как привидение сквозь стену”. Для цыган кочевая жизнь является разумной человеческой жизнью, а мы, все остальные, “в неволе душных городов” “главы пред идолами клоним и просим денег и цепей”. В рассеянии, без всякого государственного груза на своих плечах, еврейство создало народ, который состоит почти из сплошного “правящего слоя” – из буржуазии и интеллигенции (Солоневич 1991: 21, 169).

О богом избранной нации, евреях, ходит, наверное, самый великий анекдот. Называется он Эволюция еврейской мысли.

Великий еврей Моисей сказал “Все дело там” (рассказчик указывает пальцем на небо). Великий еврей Соломон сказал “Все дело здесь” (рассказчик пальцем дотрагивается до головы). Великий еврей Христос сказал “Все дело здесь” (рассказчик указывает на сердце). Великий еврей Маркс сказал “Все дело здесь” (рассказчик дотрагивается до своего живота). Великий еврей Фрейд сказал “Все дело здесь” (рассказчик указывает на место ниже пояса). А великий еврей Эйнштейн сказал “Все относительно”.

Другими источниками информации о национальном характере являются фольклор и национальные литературы.

Сказка заселяет душу ребенка национальным мифом, тем хором образов, в котором народ созерцает себя и свою судьбу, исторически глядя в прошлое и пророчески глядя в будущее. В сказке народ схоронил свое вожделенное, свое ведение и ведовство, свое страдание, свой юмор и свою мудрость (Ильин 1993: 238).

Например, русский Иван-дурак весь создан из противоречий: выглядит дураком, но оказывается самым умным в критические минуты; он ленивый и пассивный на вид, но в решающий момент действует быстро, смело и очень активно; он неотесанный и тонкий, беспечный и заботливый, хитрый и доверчивый. Он всех побеждает в конце сказки терпением, добротой, смекалкой и отсутствием претензий. Его сила в том, что своей добротой и непрактичностью он производит на алчных окружающих впечатление слабого и глупого, и они, считая его дураком, не могут представить его умным, смелым, находчивым, каким он является на самом деле (Тер-Минасова 2000: 145).

В классической художественной литературе французы представлены драматическими героями Стендаля, Бальзака, Гюго, Мериме, Золя. Англичане создали литературу, полную искрящегося юмора, иронии, сарказма: литературу Свифта, Шоу, Уайльда, Диккенса, Теккерея. Шекспира, наконец, у которого на пять трагедий приходится 22 комедии. Русские внесли в сокровищницу мировой литературы драгоценный вклад: герои произведений Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева, Чехова, Достоевского с их философскими исканиями и тонкими душевными переживаниями – это интеллигенты среди персонажей мировой классической литературы (Тер-Минасова 2000: 143).

П.А. Сорокин поддерживает мысль о том, что характер народа всего лучше и ярче раскрывается в художественных произведениях поэтов данной группы (Сорокин 2001: 102). Анализируя в своей ранней работе “Грезы Севера” литературное творчество К.Ф. Жакова, П.А. Сорокин выделяет два основных типа личности, фигурирующие в его сказках и отражающие черты коми национального характера.

К первому типу относятся такие персонажи как Пам-Бур-Морт, Майбыр, Венулитто, Мили-Кили. Просты и наивны их души, как души маленького ребенка; чисты, как распускающиеся лепестки лилии, и благоуханны, как розы… Нет в них ничего черного и деланно-искусственного; нет никакой маски, и они не ходят на ходулях. Это не герои, дерзновенно разрушающие границы добра и зла, с презрением глядящие на мир, а кроткие овцы; никакие страсти не бороздят их душу и не толкают на великие преступления; лоб их не покрыт морщинами; синие, как лазурь, глаза безмятежно смотрят на мир, очарованные его красотой и величием, душа их полна чистотой запаха лесов, предохраняющей от всех пороков и падений и, будучи как голуби, они мудры, как змеи… Эти люди не от мира сего, ибо слишком чисты они, и поэтому люди их не примут сразу, будут смеяться над ними и назовут их глупыми, как назвали дурачком Мили-Кили и Венулитто. Но, несмотря на это, они, благодаря своей чистоте и постоянному стремлению в мир идеалов, являются теми пружинами, которые толкают людей в царство добра. Они путеводные огоньки среди темной ночи.

Все они ходят по земле, а головы их вечно смотрят в небо, желая разгадать тайны мира. Все они живут в гармонии с миром, с зверями и животными. Все они верят, что живет одно, а множественное – это Майи – кажущееся, и поэтому никому не причиняют зла и страданий. Они чисты и невинны, и нет в них душу страдающего сладострастия. Невинными приходит в мир и такими же из них уходят, оставив людям пример чистоты и великую правду, глашатаями которой они были.

Второй категорией героев являются великие колдуны Шыпича, Тунныр-Як, Дарук-Пам. Они все напоминают Пама – соперника Святого Стефана…Гордые, сильные, непобедимые, благодаря своим чарам они представляют совершенно иной психологический тип, тип демонический… Они индивидуалисты… Все дозволено для них… Они проводят свою жизнь в буйных схватках и шагают по трупам, – великие страсти терзают их “нутро”, и часто благодаря этой страсти они гибнут, как погиб Шыпича, и погиб Тунныр-Як. Эти люди умеют жить, умеют и умирать. Словно вихрь ворвутся они в жизнь, свалят и вырвут с корнем деревья жизни, поднимут бурю и уйдут, оставив после себя множество легенд и сказаний.

Несомненно, что эти типы не стали бы фигурировать в ряде рассказов, рисующих народ, и в ряде сказок, имеющих своей основой народное творчество, если бы на это не было соответствующих причин, т.е. если бы подобного рода психологические типы не встречались в среде самих зырян. Каждый народ творит героев, аналогичных себе (Сорокин 2001: 103-105).

1. 2. Этюды из истории кросс-культурных исследований

Любить свой народ не значит льстить ему

или утаивать от него его слабые стороны,

но честно и мужественно выговаривать их

и неустанно бороться с ними.

И. Ильин

С античных времен ведет начало традиция философов и историков размышлять о различиях в образе жизни, поведении и культуре многочисленных народов, населявших ойкумену¹⁰.

Выдающиеся мыслители Ш. Монтескье, И. Гердер, Д. Юм, И. Кант, Г. Гегель в той или иной мере задумывались над проблемой духа народа. Более конкретно проявления человеческого духа в языке, обычаях, мифах исследовали Г. Штейналь, М. Лацарус, В. Вундт. Значительный вклад в кросс-культурную антропологию внесли Ф. Боас, Э. Сэпир, Б. Уорф, М. Мид, Р. Бенедикт, Г. Триандис.

В России дух народа изучали А. Потебня, Н. Бердяев, Г. Шпет. В 40-50 годах XIX в. члены Русского географического общества (Н. Надеждин, К. Кавелин, В. Бэр) разрабатывали концептуальную модель российской этнопсихологии.

Этнопсихологи, иностранные путешественники, русские авторы, размышляющие о характере и судьбах своего народа, в согласии друг с другом отмечают такие черты русского национального характера, как тенденция к крайностям (все или ничего), эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточности логического и рационального подхода к ней, тенденция к “морализаторству”, “практический идеализм” (предпочтение “неба” “земле”), тенденция к пассивности или даже к фатализму, ощущение неподконтрольности жизни человеческим усилиям (Вежбицкая 1996: 33-34; Булыгина, Шмелев 1997: 481).

“В душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины. В типе русского человека всегда сталкиваются два элемента – первобытное, природное язычество, стихийность бесконечной русской земли и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность к потустороннему миру” (Бердяев 1994: 247). Это, по Бердяеву, историческая причина того, что русский народ в высшей степени поляризован и совмещает противоположности: деспотизм – анархизм; жестокость, склонность к насилию – доброту, человечность; смирение – наглость; рабство – бунт и т.п.

“В русском человеке контрасты – один к другому впритык, и их жесткое трение растирает душу до ран. Тут грубость рядом с нежностью сердца, жестокость рядом с сентиментальностью, чувственность рядом с аскезой, греховность рядом со святостью” (Шубарт 1997: 84).

В немецком национальном самосознании для русских типичен следующий набор свойств: эмоциональная насыщенность внутренней жизни, стремление к крайностям, слабо развитый самоконтроль над поступками (“дикость”), преобладание общих подходов к рассмотрению и решению любых проблем, недостаток рационализма, отсутствие нормативности в поведении, преклонение перед силой (“рабское сознание”), выносливость и способность к преодолению трудностей, жертвенность и готовность к страданию, растворение личности в некотором “коллективном мы”, своего рода цивилизационная “детскость” (Немцы о русских 1995).

По мнению американских антропологов, русский человек – это теплая, человечная, очень зависимая, стремящаяся к социальному присоединению, лабильная (эмоционально нестабильная), сильная, но недисциплинированная личность, нуждающаяся в подчинении властному авторитету (Лебедева 1999: 105).

Один из крупнейших западных специалистов по России, посвятивший свои труды ее изучению в предреволюционный период, англичанин М. Бэринг, пишет о России и русских: “…страна плохого управления; страна, где есть всякое попустительство и нет закона; где всякий действует, не принимая во внимание соседа;…страна крайностей, нравственной распущенности и экстравагантного потворства самому себе; народ без держания себя в руках и самодисциплины; народ, все порицающий, все критикующий и никогда не действующий; народ, ревнивый ко всему и ко всем, кто выходит из строя и поднимается выше среднего уровня; смотрящий с подозрением на всякую индивидуальную оригинальность и отличие…” (цит. по: Шаповалов 2000: 64).

В отношении Коми края и коми людей также сложились определенные культурные стереотипы.

В первую очередь отмечается отдаленность от цивилизационных разломов, сыгравшая свою роль в формировании характера и образа жизни народа. “Зыряне замкнулись, обособились от всего внешнего мира и вследствие этого в сравнительной целости и чистоте сохранили свою народность – свой язык, верования, свои нравы и обычаи.<>Сама природа, как бы по их желанию, изолировала их в их собственных интересах” (Засодимский 1983: 120).

По мнению К.Ф. Жакова, местность обитания и род занятий в значительной степени формирует характер, психологический склад и миросозерцание народа: “Леса наполняют почти все пространство. Они – место охоты и подвигов, они – источник мистицизма и поэзии. Леса не стеснены реками, они беспредельны, и они развили чрезвычайную подвижность характера зырянина. Как мало в нем общественного ума, так же много дикой, стихийной силы. Сколь робок он в общественно-культурном отношении как воспитанник узкой, в одну линию расположенной жизни, столь смел и отважен как охотник, как человек отхожих промыслов, он сын просторных, вольных лесов” (1990: 315).

Сравнивая представителей финского племени: зырян, вотяков, финнов, К. Ф. Жаков пишет, что именно условия их обитания объясняют разницу в их характерах. “Вотяки живут на маленьких речках и в верховьях рек (на Чепце, на Ижь и т.п.). Они, не имея больших лесов для охоты, главным образом земледельцы и, стесненные судьбою утратили прежнюю отвагу, живя на маленьких речках, охотничая в небольших лесах. Зыряне живут на Печоре, на Ижме, Вычегде, на реках, довольно больших, окруженные беспредельными лесами, где полный простор для охотников, на лыжах пересекающих эти дремучие чащи. Большие реки развивают отважность и предприимчивость; далекая охота, в сотнях верст от родного угла, делает человека чуждым домашнему очагу, охота благоприятна для здоровья и развивает сметливость и удальство. Относительно финнов нужно сказать, что они живут среди скал и озер, в борьбе с суровой стихией развили свои силы, но, не имея больших пространств для своей деятельности, энергию свою употребили не на расширение, а на углубление своей жизни и, живя в тесном пространстве, отлично разработали свой уголок. Так география разъясняет этническую разницу этих племен, между которыми одно общее – настойчивость” (Жаков 1990: 317-318).

Изначальный род деятельности коми и других северных народов – охота. Во всех северных традиционных культурах социализация детей поощряет свободу, независимость, уверенность в себе, самостоятельность, низкую эмоциональную зависимость от других людей. Выживали на севере сильные, полагающиеся лишь на самих себя люди, без своеволия, характера в парме делать нечего.

“Зыряне предприимчивы, сметливы, отважны. Условиями жизни они уже поставлены так, что должны были выработать в себе эти почтенные качества. <> Зырянин в борьбе за существование волей-неволей развил в себе находчивость, предприимчивость. <> Добродушие зырян объясняется тем, что их борьба за существование ведется пока более с природой, нежели на социальной почве” (Засодимский 1983: 128). “Зырянское сообщество не имело самых обыкновенных слабостей живых обществ – принужденности, подозрительности, взыскательности” (Надеждин 1983: 67). “В древнем быту зырян не было отношений господина к рабу, никто не просил ни у кого помилования и не был поставлен в необходимость благодарить за милость” (Куратов 1939: 63).

Изолированная жизнь зырян в маленьких деревнях среди дремучих лесов не давала возможности развиться социальным инстинктам. “В общественном быту пермян господствовали простота и равенство, малосложность и однообразие. <> Зырянин должен был вращаться в самом низком кругу деятельности, – и в стране его не могло быть ни одного героя, создателя эпохи и, следовательно, не могло быть истории ее” (Куратов 1939: 67). “Эти меткие стрелки, смелые люди совершенно ничтожны в гражданственном отношении. Зыряне во время истории читали заговоры, охотничали, творили чары сосед над соседом, деревня против деревни; у них не было городов, не было князей” (Жаков 1990: 333). “Зыряне, подобно всем финским племенам доказали, что они плохие политики, легко поддаются чуждому влиянию и лучше умеют повиноваться, чем повелевать” (Куратов 1939: 63).

Подобная социально-моральная неразвитость зырян является, по Жакову, чрезвычайно сильным фактором в психической жизни народа, который обнаруживается “в общественном неустройстве зырян, в их семейной жестокости, во враждебном и недоверчивом отношении друг к другу крестьян одного и того же села и деревни. Это выражается еще и в чрезвычайном равнодушии зырян, читающих русские и славянские книги, к книгам, написанным по-зырянски, в робости и непривычности к деятельности общественного характера, в чрезвычайной любви к изолированной жизни, неспособности к большим торговым оборотам, в неумении занять в русских областях положение равное русским. Везде проглядывает робость, неумение ориентироваться в общественных отношениях, неспособность, при чрезвычайном терпении и выносливости, стать в полезное равенство с более развитыми в гражданственном отношении русскими” (Жаков 1990: 335).

Общество, поведение членов которого регулируется индивидуалистическими ценностями свободы, независимости, изолированности, самодостаточности, имеет множество недостатков, на которых заостряет свое внимание К. Жаков: “У зырян нет никакого самосознания, никакого стремления записать и сохранить памятники народной словесности, в общественной жизни их нет ничего стойкого, определенного. Зависть и злоба соседа к соседу, бедного к богатому, суровые расправы между собою, злоба молодых против старых, столкновения между деревнями, вражда охотников одной речной системы с охотниками другой – вот на какие категории явлений наталкивается этнограф” (Жаков 1990: 334).

Причина подобных малоприятных явлений скрыта в эмоциональной холодности, интровертности, дистанциированности индивидов друг от друга, порожденной образом жизни и сложившейся культурой. В семейных отношениях воспроизводится архетип автономного бытия каждого индивида и поколения. Старики до последних дней своей жизни полагаются только на самих себя, потому что в коми культуре дети – это не собственность родителей, не смысл их жизни, а естественный продукт семьи, они рождены обеспечивать своё выживание. Поэтому главная задача родителей – обучить детей трудовым навыкам и выпустить в самостоятельную жизнь.

Челядьтö жалит, да налы эн петкöдлы

Детей жалей, но жалость свою им не показывай

Аналогичное отношение в коми культуре сложилось к женщине. “В зырянском краю положение женщины вовсе не так резко отличается от положения мужчины, как в других местностях России. Здесь женщина только на охоту не ходит вместе с мужчиной, а со всеми прочими отраслями хозяйства управляется отлично. <> Девушки – женщины незамужние вообще – естественным путем завоевали себе независимость. Справляя наравне с мужчинами всякую работу, они рано начинают чувствовать себя крепко на ногах” (Засодимский 1983: 127). “У зырян внутри дома первый человек – жена-мать, а не муж-отец, который есть производительная сила вне дома и для дома” (Куратов 1939: 52). Экологическая среда обитания позволяла выживать только при суммировании усилий. Женщина, в первую очередь, равный партнер в тяжелом труде на выживание, она не принадлежит мужчине, не является объектом удовлетворения его тщеславия и амбиций и объектом развлечения в свободное время¹¹.

Висьлöс гöтыр – ковтöм мöтыр, сöмын бипурö шыбитны.

Болезненная жена – ненужный таганок, только в костёр бросить.

Индивидуализм, самодостаточность, упрямство – основные черты национального характера коми. П.А. Сорокин в своих воспоминаниях пишет, что, воспитываясь в зырянской социальной среде, он естественным образом впитывал бытующие в ней верования, моральные нормы и нравственные принципы: дух независимости, справедливости, уверенности в себе (Сорокин 1991: 13). Себя в науке он определяет как “волка-одиночку”, способного самостоятельно, без помощи персонала и научных сотрудников, а также без финансирования делать свою работу: “Будучи по природе упрям, я ценил независимость и свободу мыслить слишком высоко, чтобы приспосабливать мои научные интересы к интересам менеджеров фондирующих институтов” (Сорокин 1991: 218-219). Когда К.Ф. Жакову в психоневрологическом институте предложили читать логику и древнюю философию, он “как истинный самоед стал читать свою философию и гносеологию” (1929: 31).

Прямота, бесхитростность, наивность, честность – составляющие коми национального характера. “В честности зырянам даже не отказывают и те, которые не совсем благоволят к ним за их косность и упрямство” (Засодимский 1983: 128).

Следствием изолированной охотничьей жизни при слабой общественной культуре стал особенный мистицизм зырян, который, по мнению ряда исследователей, должен считаться расовым их свойством. “Вера в ворожбу, в злые и добрые чары развита в зырянах сильнее, нежели в русском крестьянстве” (Засодимский 1983: 119). “Нигде, кажется, нет столько колдунов, как в зырянском крае.<>Они предсказывают будущее, помогают найти украденное, напускают и выгоняют порчу, делают заговоры, знают “привороты” и т. д.” (Круглов 1983: 269).

Охота была причиною развития мистицизма к природе, к животному миру и человеку, она же создала поэзию леса (Жаков 1990: 321). “Выходит он из своей охотничьей избушки на охоту и говорит те или иные слова, пожелания удачи, одевается в том или ином порядке, замечает те или иные приметы. Приходит в дремучий лес, попадает в “поток белок”. <> На другой день или вообще в другое время, охотник другие приметы заметил, не в том порядке слова сказал, лук привесил не так, спеша, и не попал он в “беличий поток”. В уме охотника готовы заключения: вот какие слова, какие приметы, какие первые шаги с утра пригодны для беличьей охоты” (Жаков 1990: 322).

Ннедоверчивое отношение к человеку, взгляд на него, как на существо, могущее причинить словом и мыслью ужасные, непонятные бедствия также является результатом автономного образа жизни коми человека. “Каждый охотник для другого охотника кажется носителем всяких, явных и секретных, знаний, приобретенных в дремучем лесу в одинокой лесной жизни, где воображение каждого сильнее работает” (Жаков 1990: 325). Некоммуникабельные, самодостаточные личности вырабатывают индивидуальное эмпирическое знание и используют его в своей жизни.

Взгляд на человека как на носителя тайн, полезных и вредных сил является, с одной стороны, следствием изолированного образа жизни, а с другой стороны, следствием понимания природы как единой, живой системы, в которой человек с его ментальной силой занимает свое уникальное место. “Именно открытость природе позволяла язычнику прислушиваться к процессам, спонтанно протекающим в подвалах сознания. Отсюда и обращение к магии — активному воздействию на стихийные силы, связывающие людей с природой, а через неё и друг с другом” (Налимов 1994: 41).

Итак, условия обитания коми людей породили определенный образ жизни, культуру, миропонимание. Экономика нужды, постоянный труд для самообеспечения и выживания обусловили бедность социальной жизни, отсутствие коллективного созидания и преобразования мира, стабилизировали почти первобытный уклад без социального расслоения. Коми человеку свойственно легко расставаться с прошлым, не жалеть ни о чем, не планировать дальнее будущее, философски относиться к всевозможным изменениям.

Коми национальный характер определяют индивидуализм, некоммуникабельность, застенчивость, сдержанность, скрытность, честность, упрямство, независимость, самодостаточность.

Зыряне боготворят медведей, мохнатых отшельников, образ жизни которых в какой-то мере символизирует идеалы жизни зырянского племени: индивидуализм, нехищность, неагрессивность при мощи и силе.

“Телесные свойства зырян таковы, что они делают их народом подвижным, хвастливым, самоуверенным и, следовательно, в некоторой степени общительным, стремящимся на арену общественной деятельности, чтобы все видели его дарования и умелое применение их, тогда как древняя культура развивала в своих сынах замкнутость, недоверие и неуважение друг к другу, нелюбовь ко всяким общим начинаниям” (Жаков 1990: 340).

Общественное неустройство, социальная неразвитость, робость и непривычность к деятельности общественного характера – это и причина и следствие автономности личности в коми культуре. Сколь легко возбудим, сообразителен, самоуверен, подвижен, экспансивен, энергичен и предприимчив коми в одних ситуациях (традиционные виды деятельности), столь же тяжеловесен, беспомощен, слаб в других (коммуникация, управление).

Малым народам важно осознать и осмыслить свои культурные или социальные архетипы, лежащие в основе национальной психологии, с тем, чтобы не отвергать их и не воевать с ними, а разумно и бережно “встроить” в бурно идущий процесс общественного развития, а, может быть, в критические моменты и выверять по ним этот процесс (Лебедева 1999: 106).

Этническая психология относится к области психологии социальной, и ее выводы и обобщения могут иметь прагматическое приложение в гармонизации бытия человека. Знание собственных этнопсихологических особенностей позволяет усиливать позитивные поведенческие стратегии и корректировать негативные. Устойчивость этнических пороков не может служить причиной для их оправдания, нельзя смириться с ними только потому, что их история уходит в глубь веков. Понимание природы собственных слабостей – первый шаг в целенаправленной работе над их устранением.

Так, оборотной стороной пресловутой самодостаточности, интровертности коми является неоткрытость новому опыту, низкая потребность в коммуникации и отсутствие фатических (контактоустанавливающих) навыков, что отнюдь не способствует рациональному социальному конструированию, следовательно, нуждается в коррекции и проработке.

Коми культура предъявляет высокие требования к человеку в плане личной состоятельности, что, в свою очередь, влияет на снижение уровня его эмоциональной зависимости от других людей. А это обстоятельство может послужить одним из источников употребления алкоголя в качестве способа разрешения проблемы сенсорной депривации через сужение фильтра мировосприятия и уход в иллюзорный мир. Это также означает, что уровень приязни, сердечности, теплоты, эмоциональной близости может и должен корректироваться в межличностном общении.

Личное и социальное самопознание – важнейший механизм социального конструирования, способствующий самосозиданию человека в когнитивно-коммуникативном процессе. В качестве вывода следует заметить, что “нити душевного и духовного подобия связуют людей глубже, а потому и крепче других нитей.<>Это подобие ведет к тому, что люди связуются взаимным, глубоким тяготением, заставляющим дорожить совместною жизнью, устраивать ее и совершенствовать ее организацию. Сходство в духовной жизни ведет незаметно к интенсивному общению и взаимодействию, а это, в свою очередь, порождает и новые творческие усилия, и новые достижения, и новое уподобление” (Ильин 1993: 230).