§ 2. Заведомо ложный донос о совершении преступления.

Провокация взятки либо коммерческого подкупа

Краткий исторический обзор ответственности за заведомо ложный донос о совершении преступления по уголовному праву России конца XIX - начала XXI в.

- СТАТЬЯ 940 УЛОЖЕНИЯ 1885 ГОДА.

За лживые доносы виновный, смотря по важности обвинения и роду средств, употребляемых для вовлечения начальства в заблуждение, а равно и по мере причиненного сим обвиняемому вреда, подвергается...

- СТАТЬЯ 95 УК РСФСР 1922 ГОДА.

Заведомо ложный донос органу судебно-следственной власти или иным, имеющим право возбуждать уголовно преследование должностным лицам...

- СТАТЬЯ 180 УК РСФСР 1960 ГОДА.

Заведомо ложный донос о совершении преступления

наказывается...

Те же действия, соединенные с обвинением в особо опасном государственном или ином тяжком преступлении или с искусственным созданием доказательств обвинения, а равно совершенные с корыстной целью,

наказываются...

- СТАТЬЯ 306 УК. ЗАВЕДОМО ЛОЖНЫЙ ДОНОС

1. Заведомо ложный донос о совершении преступления, -

наказывается...

2. То же деяние, соединенное с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, -

наказывается...

3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения, -

наказываются...

(Часть третья введена Федеральным законом от 08.12.2003 N 162-ФЗ).

Основные причины учинения ложного доноса о преступлении более глубоки и "личностны", чем причины вышерассмотренного вида посягательств на доказательственную информацию.

Это желание доносчика руками правоохранительных органов либо удовлетворить свои корыстные интересы, либо свести счеты с неугодными ему по тем или иным мотивам (в том числе экономическим и политическим) людьми, тем же образом скрыть свое неблаговидное поведение, либо, наконец, перейти от защиты к нападению.

Заметим, что последняя причина ложных оговоров наиболее характерна для лиц, в отношении которых осуществляется уголовное преследование. Она влечет за собой либо оговор сотрудников, его осуществляющих, в незаконных методах ведения следствия, в том числе в принуждении к даче показаний, либо такой же ложный оговор других лиц в совершении инкриминируемого доносчику преступления (об этой проблеме более подробно будет говориться далее).

Конечно же, в практике встречаются и другие, более эксцентрические причины ложных заявлений о совершении преступления.

21 февраля 2004 г. в г. Воронеже в арке д. N 1 по ул. Мира неизвестными лицами (впоследствии установленными и осужденными) были нанесены смертельные ножевые ранения студенту ВГМА гражданину Республики Гвинея - Бисау.

Спустя три дня в 70 метрах от места его убийства студентке этого же вуза Борзовой были причинены ножевые ранения в области живота. Подоспевшим к ней прохожим она сказала, что на нее напал неизвестный ей афроамериканец.

По очевидным причинам, - пишет следователь, расследовавший дело об убийстве, - "раскрытие этого преступления наряду с убийством иностранного студента стало первоначальной задачей".

В конечном счете было установлено, что "желая попугать" своих родственников, запрещавших ей встречаться с ее парнем, заставив тем самым их переживать за нее, она сама нанесла себе несколько ударов купленным для того в этот день перочинным ножом в живот. Гражданина другой страны она назвала лишь потому, что за несколько мгновений до того ей навстречу с митинга прошел афроамериканец. К тому же эта тема на тот момент времени волновала всех студентов <200>.

--------------------------------

<200> Стуров К.М. Положительный опыт расследования деяний, сопряженных с инсценировкой причинения вреда здоровью // Следственная практика. Вып. 176. М., 2008. С. 132 - 137.

Опасность этих посягательств на доказательственную информацию состоит не только в том, что они, как сказано, запускают механизм уголовного преследования, в результате чего не только отвлекаются сотрудники правоохранительных органов (да и материальные средства) от неотложного реагирования на действительно имевшие место преступления.

Они, как правило, влекут необходимость определенного принудительного воздействия на лиц, которые в ложном доносе оговариваются. Это как минимум обусловливает их привлечение в проверке поступившего доноса (вызов оговариваемого лица к осуществляющему проверку сотруднику, получение им от него объяснения и т.п.). Очевидно, что значительно более серьезные меры принуждения будет вынужден претерпевать оговариваемый, если по ложному доносу будет возбуждено уголовное дело.

Касаясь уголовно-правовых проблем ответственности за ложный донос, в первую очередь обратим внимание на следующее: первая часть приведенной статьи предусматривает ответственность за заведомо ложный донос без указания на конкретное оговариваемое лицо; две последующие - за донос, сопряженный с обвинением конкретного лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления.

К данным видам противоправных посягательств на доказательства относится все сказанное выше о некорректности диспозиции этих уголовно-правовых норм, использующих понятие доказательства в его сугубо общебытовом значении, а потому не делающих различия между этой одной из основных уголовно-процессуальной категорией и доказательственной информацией. А это, повторим, чревато негативными последствиями для правоприменительной практики, что, как уже отмечалось, потому требует незамедлительного изменения редакции этих статей уголовного закона.

В самом деле, как, например, защитник (о котором как субъекте фальсификации доказательств говорилось выше) или заявитель, не являющиеся субъектами формирования доказательств, могут выступать в качестве субъектов совершения противоправных посягательств на доказательства в точном уголовно - процессуальном значении понятия доказательства?

Они могут лишь предоставить источники истинной доказательственной информации или информации ложной, придав последней из них видимость доказательственной информации, используя которые действительный субъект доказывания и сформирует соответствующие доказательства, которые затем будут им (и другими субъектами уголовно-процессуальной деятельности) оцениваться с точки зрения их достоверности.

А потому, напомним, мы предлагаем диспозицию ч. 3 статьи 306 УК изложить следующим образом: "Деяния, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, соединенные с искусственным созданием и (или) представлением объектов, на основе которых могут быть сформированы доказательства, а также совершенные в процессе формирования доказательств".

Основным средством предупреждения рассматриваемого вида посягательств на доказательственную информацию служит предупреждение заявителя об ответственности за заведомо ложный донос.

"Заявитель, - указано в части 6 ст. 141 УПК, - предупреждается об уголовной ответственности за заведомо ложный донос в соответствии со статьей 306 Уголовного кодекса Российской Федерации, о чем в протоколе делается отметка, которая удостоверяется подписью заявителя".

Отсутствие такой отметки на собственноручном заявлении о преступлении или в протоколе принятия устного о том заявления исключает возможность наступления уголовной ответственности по ст. 306 УК в случаях, когда в ходе доследственной проверки или предварительного расследования будет установлено, что такое заявление носило характер заведомо ложного доноса.

Действительно, как показывает изучение практики, такая отметка в настоящее время в названных документах обычно содержится.

Однако, как известно, донос - есть донос: одно дело, когда в заявлении содержится сообщение лишь о самом факте совершения преступления, другое - когда в его совершении, тем более в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, обвиняется конкретное лицо, третье, наконец, когда такое обвинение соединяется с искусственным созданием соответствующей доказательственной информации (доказательств, по терминологии УК, на некорректность использования понятия которого законодателем в данном контексте нами неоднократно обращалось внимание ранее).

Тем не менее ст. 141 УПК не обязывает должностное лицо, принимающее заявление о преступлении, разъяснять заявителю, раскрывать ему сущность диспозиций и санкций уголовно-правовой нормы, устанавливающей ответственности за ложный донос в целом и за его отдельные разновидности в частности.

Потому не случайно, что подавляющее большинство опрошенных нами лиц, по заявлениям которых принимались решения об отказе в возбуждении уголовного дела или о возбуждении такового, сообщили, что конкретное содержание ст. 306 УК им не известно.

Нет сомнения, что данный пробел во многом нивелирует практическую эффективность применения данной меры защиты доказательственной информации. В этой связи мы предлагаем часть 6 ст. 141 УПК изложить в следующей редакции: заявитель предупреждается об уголовной ответственности за заведомо ложный донос в соответствии со статьей 306 Уголовного кодекса Российской Федерации, полное содержание которой доводится до заявителя, о чем в протоколе делается отметка, которая удостоверяется подписью заявителя.

Но имеется еще один аспект проблемы защиты доказательственной информации при принятии заявления о преступлении.

Мы имеем в виду следующее: как известно, уголовное преследование осуществляется в нескольких видах (порядках): публичного, частно-публичного и частного обвинения.

Для нас с учетом направленности этой части исследования повышенный интерес представляет категория уголовных дел частно-публичного характера, о которых ч. 3 ст. 20 УПК указывает:

Уголовные дела о преступлениях, предусмотренных статьями 131 частью первой, 132 частью первой, 136 частью первой, 137 частью первой, 138 частью первой, 139 частью первой, 145, 146 частью первой и 147 частью первой Уголовного кодекса Российской Федерации, считаются уголовными делами частно-публичного обвинения, возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего или его законного представителя, но прекращению в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым не подлежат, за исключением случаев, предусмотренных статьей 25 настоящего Кодекса (выделено нами. - О.Б.).

Как известно, именно на заявителей и пострадавших (потерпевших) по этой категории уголовных дел в дальнейшем оказывается наиболее массированное воздействие со стороны заинтересованных в исходе дела лиц (особенно по тем из них, которые связаны с сексуальным насилием) с целью убеждения их отказаться от сделанного заявления о совершенном преступлении. И нередко такие посягательства на доказательственную информацию достигают желаемого эффекта; заявитель обращается с просьбой о прекращении уголовного преследования оговариваемого им лица по мотиву своего с ним примирения.

Вновь в этой связи напомним, что далеко не единичны случаи ложных доносов о совершении таких преступлений по личным и лично-корыстным мотивам (желания свести личные счеты, получения материальных выгод от отказа от сделанного заявления и т.п.).

А потому для защиты получаемой на этой стадии уголовного судопроизводства доказательственной информации от дальнейшего ее искажения по делам о преступлениях рассматриваемой категории мы предполагаем рациональным дополнить часть 6 ст. 141 УПК соответствующим положением примерно в следующей редакции: При принятии заявления о преступлении, уголовное преследование за которое осуществляется в частно-публичном порядке, заявителю одновременно разъясняется содержание части третьей статьи 20 настоящего Кодекса, что удостоверяется подписью заявителя.

Завершая рассмотрение этого вопроса (и в прямой связи с приведенным выше примером из следственной практики), обратим внимание на следующее.

В части второй статьи 148 УПК указано: "При вынесении постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по результатам проверки сообщения о преступлении, связанного с подозрением в его совершении конкретного лица или лиц, руководитель следственного органа, следователь, орган дознания обязаны рассмотреть вопрос о возбуждении уголовного дела за заведомо ложный донос в отношении лица, заявившего или распространившего ложное сообщение о преступлении" (выделено нами. - О.Б.).

Нам это положение представляется в высшей степени некорректным. Из него с логической неизбежностью следует, что, если лицо учиняет ложный донос о преступлении, не называя в нем конкретного человека (лиц), якобы его совершившего, он не подлежит за свои действия уголовной ответственности (!). По нашему убеждению, это в принципе неверно. И как это корреспондирует (и корреспондирует ли вообще) с частью первой ст. 306 УК <201>?

--------------------------------

<201> Именно в связи с такой редакцией ст. 148 УПК было отказано в возбуждении уголовного дела в отношении лица, учинившего ложный донос в приведенном примере.

Мы убеждены, что по любому факту заведомо ложного доноса о совершении преступления должен решаться вопрос об ответственности лица, его учинившего.

Поэтому мы полагаем, что выделенная нами оговорка ("... связанного с подозрением в его совершении конкретного лица или лиц") должна быть исключена из ст. 148 УПК.

Данная проблема актуализируется и в связи с тем, что в настоящее время количество фактов учинения заведомо ложных доносов о совершении преступлений существенно возросло <202>.

--------------------------------

<202> В частности, по данным Судебного департамента при Верховным Суде РФ только за первую половину 2009 г. за ложный донос осуждено 2000 человек. См.: Рос. газета. 2009. 15 октября.

И еще одна проблема, связанная с рассматриваемым видом посягательств на доказательства.

Нет сомнений, что заведомо ложный донос как вид посягательств на доказательства присущ и поведению подозреваемых/обвиняемых. И здесь возникает ряд проблем, связанных с допустимостью или, напротив, противоправностью такого поведения этих лиц, далеко неоднозначно разрешаемых в уголовно-правовой теории и судебной практике <203>.

--------------------------------

<203> Анализ основных различных точек зрения по этому вопросу см.: Трухачев В.В. Преступное воздействие на доказательственную информацию. Воронеж, 2000; Мартыненко Н.Э. Уголовно-правовая оценка заведомо ложного доноса обвиняемого // Труды Академии управления МВД России.

Очевидно, что, если заведомо ложный донос подозреваемого, обвиняемого не связан с сущностью инкриминируемого лицу обвинения, не связан с предметом доказывания по уголовному делу, по которому лицо проходит в качестве обвиняемого - он "полноценный" субъект уголовной ответственности за совершение преступления, предусмотренного ст. 306 УК.

Однако нередко эти лица, как известно, заведомо ложно оговаривают в совершении преступления известных или неизвестных лиц, а своих соучастников - в более активной их роли в совершении преступления, чем это имело место в действительности.

И именно эта ситуация - когда заведомо ложный донос используется лицом в качестве средства защиты от осуществляемого в отношении его уголовного преследования - значительно более сложна для оценки допустимости этого несомненного посягательства на доказательства.

Широко, например, известна позиция Верховного Суда (еще РСФСР) по этому вопросу, выраженная в следующем Постановлении его Президиума:

"По приговору Советского районного народного суда Омска от 8 февраля 1988 г., оставленному без изменения Омским областным судом, Симонов осужден по ч. 2 ст. 180 УК РСФСР за ложный донос о совершении преступления, соединенный с обвинением в тяжком преступлении.

Будучи привлеченным к уголовной ответственности за совершение автотранспортного преступления, Симонов с целью отомстить за неблагоприятный для него исход следствия следователю К. совершил заведомо ложный донос, обратившись с заявлением о том, что К. и другой следователь - Т. избили его, причинив сотрясение мозга. Для создания видимости достоверности заявления Симонов обращался в медицинские учреждения с жалобами на головную боль, головокружение и т.п. Тем самым он обвинил следователей в совершении тяжкого преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 171 УК РСФСР (превышение служебных полномочий, сопровождавшееся насилием).

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР 30 мая 1989 г. приговор и последующие судебные решения в отношении Симонова отменила и дело прекратило за отсутствием в его действиях состава преступления.

В обоснование такого решения Судебная коллегия сослалась на то, что Симонов совершил ложный донос с целью скомпрометировать следователя К. и тем самым поставить под сомнение результаты следствия по обвинению его в совершении преступления, предусмотренного ст. 211 УК РСФСР. Судебная коллегия, расценив названные действия Симонова в качестве метода защиты от предъявленного ему обвинения, указала, что он не может быть привлечен за них к уголовной ответственности, поскольку таковая для обвиняемого, подсудимого и осужденного уголовно-процессуальным законом не предусмотрена.

Президиум Верховного Суда РСФСР 11 апреля 1990 г. отменил это Определение Судебной коллегии и оставил приговор в отношении Симонова в силе, исходя из следующего.

Реализуя право на защиту, обвиняемый действительно вправе активно воздействовать на ход расследования и судебного разбирательства, представляя доказательства по поводу предъявленного обвинения с целью оправдать себя или смягчить ответственность. При этом обвиняемый не подлежит ответственности за заведомо ложные показания о любых обстоятельствах, имеющих значение для дела.

В том случае, когда обвиняемый дает заведомо ложные показания, касающиеся других лиц, заявляя, например, что преступление совершил не он, и указывает на другое лицо как на преступника или принижает свою роль в совершении преступления за счет соучастников, его действия следует рассматривать как допустимый метод защиты (выделено нами. - О.Б.).

Заявление же Симонова, содержащее ложный донос, не было продиктовано соображениями защиты по поводу предъявленного обвинения и не имело отношения к установлению обстоятельств по расследуемому в отношении его делу об автотранспортном преступлении. Симонов совершил ложный донос, желая отомстить следователям. При этом его действия были направлены не только против охраняемых прав и законных интересов К. и Т., но и против правильной деятельности органов предварительного следствия.

Субъектом заведомо ложного доноса может быть лицо, в том числе подозреваемое или обвиняемое в совершении другого преступления. Поэтому ложное сообщение Смирновым в соответствующие органы о якобы имевшем место избиении его следователями образует состав преступления, предусмотренный ч. 2 ст. 180 УК РСФСР" <204>.

--------------------------------

<204> См.: Постановление Президиума Верховного Суда РСФСР от 11 апреля 1990 г. N ВВСС-91-8 по делу Н.И. Симонова // Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1990. N 6.

Вряд ли, на наш взгляд, с подходом, выраженным в выделенном нами тезисе данного Постановления, можно всецело согласиться как минимум по следующим двум причинам.

Во-первых, нет сомнений (и об этом уже говорилось выше, в первой главе нашей работы), что нижней планкой, границей, пределом допустимого посягательства на доказательства являются запреты, установленные уголовным законом. Уголовный же закон не содержит исключения ответственности обвиняемого, подозреваемого за заведомо ложный донос.

Во-вторых, и, думается, это более социально значимо (в конце концов, уголовный закон можно изменить), лицо, заведомо ложно оговариваемое подозреваемым, обвиняемым в совершении преступления, ему инкриминируемого, неукоснительно претерпевает многочисленные крайне негативные для себя последствия, его конституционные права и свободы вынужденно при этом также неукоснительно ограничиваются.

Диапазон таких последствий весьма широк - от необходимости участия заведомо ложно оговариваемого в производстве отдельных следственных действий и необходимости доказывать свою непричастность к преступлению до применения к нему различных мер принуждения (спектр которых, в свою очередь, также разнообразен) - от производства обыска до избрания меры пресечения в виде содержания под стражей.

А потому мы всецело разделяем мнение А.В. Федорова о том, что границей дозволенного использования заведомо ложного доноса как способа самозащиты лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, выступают границы прав и свобод другого человека <205>.

--------------------------------

<205> Федоров А.В. Преступления против правосудия (вопросы истории, понятия и классификации). Калуга, 2004. С. 151.

Мы убеждены: с учетом неумолимо следующих социально негативных последствий, заведомо ложный донос подозреваемого, обвиняемого о совершении инкриминируемого ему преступления иным называемым им лицом допустимым средством защиты нельзя признать.

В то же время мы отдаем себе полный отчет в том, что заведомо ложный донос подозреваемого, обвиняемого о совершении преступления конкретным лицом, как и ложный самооговор в совершении преступления, в ряде случаев может явиться результатом ранее рассмотренного вида посягательств на доказательства - противоправного принуждения к тому со стороны сотрудников органов уголовного преследования; более того, отдельные разновидности заведомо ложного доноса нередко ими и инициируется.

В любом же случае заведомо ложный донос о совершении преступления служит "детонатором" начала уголовного преследования в отношении оговариваемого в нем лица.

И в этом месте нашего исследования нельзя не коснуться и следующей проблемы.

Как уже упоминалось, ФЗ от 29 июня 2009 г. опосредовал новый для отечественного законодательства уголовно-процессуальный институт "сделок с правосудием" - досудебного соглашения прокурора с подозреваемым или обвиняемым о сотрудничестве.

Под таковым соглашением в соответствии с внесенным в ст. 5 УПК дополнением следует понимать "соглашение между сторонами обвинения и защиты, в котором указанные стороны согласовывают условия ответственности подозреваемого или обвиняемого в зависимости от его действий после возбуждения уголовного дела или предъявления обвинения" (п. 61).

В своем ходатайстве о сделке "подозреваемый или обвиняемый указывает, какие действия он обязуется совершить в целях содействия следствию в раскрытии и расследования преступления, изобличении и уголовном преследовании других соучастников преступления..." (часть 2 ст. 317.1 УПК; выделено нами - О.Б.).

Иными словами, для выполнения этих условий подозреваемый/обвиняемый в первую очередь должен сообщить о своих соучастниках, донести о них.

И вот тут-то и таится повышенная опасность проявления феномена ложных доносов со стороны этих лиц - как инициативных, так и инспирируемых по различным мотивам сотрудниками органов уголовного преследования.

"То, что принято называть сделкой с правосудием, было известно еще в Средние века в Британии... Правда, в конце концов, эта практика прекратилась - слишком многие оговаривали других безосновательно" <206>.

--------------------------------

<206> Козлова Н. Сделка с правосудием // Рос. газета. 2009. 8 июля.

Осознавая ее, законодатель оговорил возможность пересмотра постановленного приговора в отношении лица, с которым было заключено досудебное соглашение о сотрудничестве в порядке надзора, "если после назначения подсудимому наказания (с учетом условий соглашения. - О.Б.)... будет обнаружено, что он умышленно сообщил ложные сведения..." (ст. 317.8).

Иными словами, подозреваемый/обвиняемый, учинивший в порядке "сделки" ложный донос о причастности к совершению инкриминируемого ему преступления иных лиц, по большому счету, ничем не рискует ("а вдруг - прокатит", - цинично, но единодушно объяснили свое отношение к этим новеллам несколько рецидивистов, с которыми их обсуждал автор).

Однако даже содержавшееся одном из проектов этого Закона <207> предложение о дополнении ст. 63 УК таким отягчающим обстоятельством, как "сообщение ложных сведений по сути деятельного раскаяния или умышленное сокрытие от следствия существенных сведений при заключении со стороной обвинения соглашения о сотрудничестве", поддержки у законодателя не нашло.

--------------------------------

<207> Вносился депутатами Госдумы В.А. Васильевым, А.Е. Лебедевым, В.Н. Плигиным.

В самом худшем случае при пересмотре его дела по названным обстоятельствам в порядке надзора он получит то наказание, которое, видимо, и ранее заслуживал (правда, при этом к нему нельзя будет применить положения ст. ст. 62 и 64 УК - ст. 63.1 УК).

А на кон в этой игре с правосудием для доносчика ставятся исключительно значимые для него ценности, характер которых ясно изложен в следующих изменениях ст. 62 УК, являющихся составной частью института досудебного соглашения о сотрудничестве.

Часть 2. В случае заключения досудебного соглашения о сотрудничестве при наличии смягчающих обстоятельств, предусмотренных пунктом "и" части первой статьи 61 настоящего Кодекса, и отсутствии отягчающих обстоятельств срок или размер наказания не могут превышать половины максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса.

Часть 4. В случае заключения досудебного соглашения о сотрудничестве, если соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса предусмотрены пожизненное лишение свободы или смертная казнь, эти виды наказания не применяются. При этом срок или размер наказания не могут превышать двух третей максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания в виде лишения свободы, предусмотренного соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса (выделено нами. - О.Б.).

Как видим, искус учинения в этих ситуациях заведомо ложного доноса о "других соучастниках" крайне велик... <208>.

--------------------------------

<208> В нашем анализе мы не касаемся - не в силу малозначительности, а лишь потому, что это выходит за рамки данного исследования, - того, что данный закон вообще не упоминает о потерпевшем как об участнике досудебного соглашения. Им не предусмотрена необходимость не только учета, но и просто выяснения его мнения по этому вопросу (!); весьма спорными представляется и ряд других его положений. На это обстоятельство уже обращалось внимание при обсуждении данного законопроекта. См., напр.: Илюхин В. Зачем же ломиться в открытую дверь? // http://www.debri-dv.ru/module/article/file/show/date/2009-4-30/story_id/1593.

За сам же факт учинения ложного доноса и в этом случае он, повторим, ответственности, как это трактуется в приведенных выше Определениях Верховного Суда РФ и полагают авторы, считающие ложный донос допустимым способом защиты, нести не должен...

С этим, как сказано, мы в принципе согласиться не можем.

Обобщая изложенное, мы предлагаем дополнить ст. 306 УК частью следующего содержания (либо сформулировать его в виде диспозиции отдельной уголовно-правовой нормы).

Заведомо ложный донос лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, о совершении инкриминируемого ему преступления называемым им лицом - наказывается...

ПРИМЕЧАНИЕ: подозреваемый, обвиняемый освобождается от уголовной ответственности, если заведомо ложный донос явился результатом принуждения его к тому со стороны органов и лиц, осуществляющих уголовное преследование.

Тут насущно необходима следующая оговорка. Очевидно, что заявления о принуждении к даче показаний, как о том ранее говорилось, могут быть истинными и ложными.

Однако будем реалистами: до создания некого процессуального механизма объективной проверки заявлений о примененном противоправном принуждении к даче показаний (о необходимости чего мы писали выше) выявления этих причин заведомо ложного доноса со стороны подозреваемого, обвиняемого о совершении инкриминируемого ему преступления иным лицом практически невозможно.

В этой связи, во всяком случае, в настоящее время, на наш взгляд, любое заявление подозреваемого, обвиняемого о примененном к нему противоправном принуждении к даче показаний со стороны сотрудников органов уголовного преследования следует расценивать как допустимое средство защиты, не влекущее потому за собой уголовной ответственности.

Заметим, что к заведомо ложному доносу как виду противоправных посягательств на доказательственную информацию по своему генетическому содержанию весьма близко такое преступление, объектом которого, по мнению законодателя, является не правосудие, а общественная безопасность, как заведомо ложное сообщение об акте терроризма. Очевидно, что по сути оно является не чем иным, как анонимным (как правило) доносом о подготавливаемом преступлении.

Практика правоохранительной деятельности убедительно свидетельствует, что в ряде случаев ложный донос инспирируется (такая возможность ранее оговаривалась) самими сотрудниками правоохранительных органов по коррупционным мотивам либо (как это обычно формулируется в фабуле обвинения) "из ложно понятых интересов службы".

Сотрудник органов БЭП через своего конфидента подстрекал знакомых последнего - студенток педагогического вуза к подаче ложных доносов о том, что директор школы, в которой они должны были проходить (и проходили) учебную практику, оформлял им необходимые для отчета документы за взятки. Девушкам при этом разъяснялось, что каких-либо негативных последствий для оговариваемого ими человека не последует, а их доносы нужны знакомому ему сотруднику милиции для улучшения показателей его работы.

Девушки, которые поддались на такие уговоры, не только писали ложные доносы, но и давали на имя данного сотрудника БЭП соответствующие объяснения об обстоятельствах, при которых они якобы давали директору школы взятки (причем эти обстоятельства конструировались ими под диктовку конфидента, в свою очередь, получившего эти сведения от оперативного сотрудника).

В таких случаях действия сотрудника милиции не только представляют собой подстрекательство к ложному доносу, но и в сути своей представляют разновидность рассмотренной выше фальсификации доказательственной информации.

Продолжая изучать вопрос о заведомо ложном доносе как посягательстве на доказательства, нельзя не сказать о следующей его разновидности.

Как известно, ст. 304 УК криминализирует такое деяние, как провокация взятки или коммерческого подкупа. Напомним ее диспозицию.

- Статья 304. Провокация взятки либо коммерческого подкупа

Провокация взятки либо коммерческого подкупа, то есть попытка передачи должностному лицу либо лицу, выполняющему управленческие функции в коммерческих или иных организациях, без его согласия денег, ценных бумаг, иного имущества или оказания ему услуг имущественного характера в целях искусственного создания доказательств совершения преступления либо шантажа...

По сути, отличие этого деяния с точки зрения проблемы посягательств на доказательства от ложного доноса, ответственность за который предусмотрена ч. 3 ст. 306 УК, заключается лишь в двух особенностях.

Во-первых, в нем опосредован заведомо ложный донос, совершенный в целях искусственного создания доказательств совершения преступления лишь совершенно определенного вида - взятки или коммерческого подкупа (представить себе ситуацию, когда достижению этой цели не предшествовал бы ложный донос в правоохранительные органы, вряд ли возможно).

Тут же заметим, что различия в этой формулировке и вышеприведенной диспозиции ч. 3 ст. 306 УК (заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения) носят, на наш взгляд, чисто терминологический характер. Как о том уже неоднократно говорилось, по нашему убеждению, ни в том ни в другом случае данное лицо не создает доказательства, оно лишь предоставляет правоохранительным органам доказательственную информацию, на основе которой их компетентные на то сотрудники формируют доказательства.

Причины криминализации посягательств на доказательства (в виде создания искусственной доказательственной информации и доказательств) применительно именно к данному виду преступлений можно, думается, объяснить различными факторами: и наиболее социальной опасностью этой разновидности заведомо ложного доноса, и распространенностью таких посягательства, и рядом других.

Не исключаем мы и роли (на наш взгляд, достаточно очевидной) субъективного фактора при принятии этого законодательного решения...

К этому, может быть, не совсем политически корректному предположению, нас "подвигло", хотя бы то, что законодатель, криминализировав провокацию взятки или коммерческого подкупа, в то же время оставил без реагирования возможность возникновения противоположной ситуации.

Заключается же она в следующем: должностное лицо (лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих организациях) организует аналогичную провокацию в целях незаконного привлечения к уголовной ответственности за дачу взятки (коммерческий подкуп) либо шантажа.

В то же время именно ее, а не ту, которая заложена в действующем уголовном законе, криминализировал УК РСФСР 1926 года в статье 119: "Провокация взятки, т.е. заведомое создание ДОЛЖНОСТНЫМ ЛИЦОМ (выделено нами. - О.Б.) обстановки и условий, вызывающих предложение или получение взятки, в целях последующего изобличения давшего или принявшего взятку...".

Нам думается, что столь кардинальная трансформация позиции законодателя в отношении субъекта провокации взятки требует себе специального социально-исторического анализа.

А потому мы всецело присоединяемся к мнению о необходимости установления паритета уголовной ответственности как за посягательства на доказательства, как совершенного в отношении должностного лица (лица, выполняющего управленческие функции в коммерческих или иных организациях), так и совершенного им <209>.

--------------------------------

<209> См.: Губанова О.В. Провокация взятки либо коммерческого подкупа (уголовно-правовой и криминалистический анализ). Воронеж, 2006. С. 20 - 21.

Более того. Нам представляется вполне разумным и логичным установление уголовной ответственности за провокацию не только взятки или коммерческого подкупа, но в силу повышенной социальной опасности подобных деяний и любого другого преступления, как минимум тяжкого или особо тяжкого.

Во-вторых, законодатель предусмотрел самостоятельно еще одну цель данного посягательства на доказательства относительно "обычного" заведомо ложного доноса, соединенного с искусственным созданием доказательств обвинения, - шантаж.

Гипотетически (а может быть, не только гипотетически) провокатор взятки либо коммерческого подкупа вполне может достичь этой цели. Однако, думается нам, эти последствия в принципе остаются латентными; во всяком случае, нам и в опубликованной, и в неопубликованной следственной или судебной практике уголовные дела о данных преступлениях, совершенных с этой целью, не встречались.

Наиболее опасны все эти разновидности посягательств на доказательства тогда, когда в их совершение вовлекаются сотрудники оперативно-розыскных служб, что весьма характерно для ситуаций возбуждения и расследования уголовных дел о взяточничестве и незаконном обороте наркотиков, а также сбыте контрафактной продукции (от спиртных напитков до контрафактных аудио- и видеозаписей).

Во всяком случае, "штатная" позиция защитников лиц, обвиняемых в совершении таких преступлений, заключается как раз в том, что в отношении их клиентов была совершена провокация <210>.

--------------------------------

<210> Эта проблема на примере легендированного оперативного эксперимента достаточно, как представляется, подробно рассмотрена нами выше.

Таким образом, как видим, уголовный закон значительно более детально, чем это сделано в отношении профессиональных участников уголовного судопроизводства, опосредовал виды посягательств на доказательственную информацию, субъектами которых являются непрофессиональные участники этого процесса и иные заинтересованные в исходе дела лица. Более того, отдельные из криминализированных в нем деяний, о которых будет говориться чуть позже, в сути своей направлены именно на предупреждение возможности совершения таких посягательств этими лицами.

И в действующем уголовно-процессуальном законе, с учетом реалий криминальной и криминалистической практики, также достаточно детально прописаны, регламентированы возможности следователя по защите доказательственной информации и доказательств от посягательств, совершаемых этими лицами. Одни из них носят общий превентивный характер, другие касаются защиты этих объектов на отдельных стадиях и этапах судопроизводства, главным образом при производстве отдельных следственных действий и действий судебных следственного характера.

А как известно, любые криминалистические средства безотносительно, на решение какой именно задачи в конкретном случае они направляются, могут быть реализованы лишь на основе закона и в рамках, предписанных для их использования законом. Скажем больше: многие из них представляют собой нечто иное, как криминалистически грамотное и рациональное маневрирование правовыми средствами как таковыми.

Все это позволяет, более того, обусловливает необходимость рассматривать правовые и криминалистические средства предупреждения посягательств на доказательственную информацию со стороны непрофессиональных участников уголовного судопроизводства и иных заинтересованных в исходе дела лиц как единой на то целенаправленной системы, проблемам которой и возможным решениям которых и посвящена заключительная глава нашей работы.

Тут же скажем, что генетически связаны (по очевидным на то причинам) с этими проблемами рассмотренные выше системные вопросы предупреждения посягательств на доказательства и доказательственную информацию, совершаемых профессиональными участниками уголовного судопроизводства, и нейтрализации их последствий.