III. Эстетические проблемы перевода

А. ТВОРЧЕСКОЕ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ

1. Перевод как тип искусства

Чешский историк литературы и переводчик Отокар Фи­шер сорок лет назад определял перевод как деятельность на стыке науки и искусства; другие теоретики подчер­кивают то филологический, т. е. специальный, характер этой деятельности (например, перевод из античных или во­сточных литератур относят к научной работе), то ее творче­ский характер («Хасанагиница» ¹ в переводе Гёте, народные песни в переводе Гердера и т. п. зачисляются в состав ори­гинального творчества этих поэтов). В зависимости от этого теорию перевода полагают дисциплиной либо лингвисти­ческой, либо литературоведческой. В компетенцию языкознания входит сравнительное изучение двух языко­вых систем. Знание результатов этих исследований — ес­тественная предпосылка технической вооруженности пере­водчика. Но хотя поиски языковых эквивалентов состав­ляют львиную долю переводческого труда, ими этот труд не исчерпывается. И элементы деятельности переводчика, ко­торые невозможно свести к практическому применению сравнительной грамматики и стилистики — критическая оценка воздействия переводимого произведения на жизнен­ную проблематику среды переводчика, избрание интерпре­тационной позиции, перенесение художественной действи­тельности подлинника и его стилистики в новую культур­ную среду и пр.,— эти элементы относятся уже к области искусства; именно этим соотношением двух разных конкре­тизации одного и того же произведения, двойственной струк­турой перевода и его функции в национальной культуре и пр. занимается литературоведение.

Чтобы исследование творческой проблематики перевода обрело более прочную теоретическую основу, чем может

венного произведения определяли бы однозначный выбор слова или, допустим, сложного стилистического приема. Чем доскональнее переводчик знает произведение, тем эф­фективнее предопределенный им выбор переводческих решений; чем крупнее его художественный и языкотворче­ский талант, тем более совершенными средствами он обладает для правильной интерпретации подлинника.

Но с другой стороны, не только поверхностность бывает причиной скверных переводов. Иногда самый что ни на есть вдумчивый филолог находит точные словесные эквиваленты и воссоздает их связи точно в соответствии с оригиналом, и все же художественное единство разрушается, ускользает решающее для читателя основное семантическое наполнение пассажа. Отсюда же столь знакомые нам обратные случаи, когда наиболее удачной бывает первая, импровизированная версия перевода, часто обесцениваемая дальнейшей обра­боткой. Психолингвистическим анализом ¹⁶ было установ­лено, что:

4. переводчики, постоянно переводящие с языка А на язык Б, теряют способность разговаривать на языке А (единицы языка А они увереннее ассоциируют с единицами языка Б, чем между собой);

5. тот, кто переводит и с А на Б и с Б на А, теряет пред­ставление о различиях в структуре обоих языков, и у него возрастает количество неловких оборотов;

6. вследствие многолетнего навыка переводчики выраба­тывают прямые ассоциативные связи между единицами язы­ка А и языка Б, стереотипы, которые иногда мешают им сти­листически дифференцировать перевод.

Задачи, которые возлагает на переводчика его профес­сия, помогают определить, какой тип таланта требуется для искусства перевода: главное в его деле — это воображение, способность к художественному воплощению и стилистиче­ская одаренность.

дать чисто практический подход, следует рассмотреть отношение перевода к другим типам искус­ства.

Цель переводческого труда—Постичь, сохранить, пере­дать подлинник (информацию), а не создать новое произве­дение, не имеющее прототипов; целью перевода является воспроизведение. В процессе перевода материал од­ного языка замещается материалом другого, и, стало быть, все художественные средства языкового порядка переводчик создает сам, на родном языке, заново; таким образом, в об­ласти языка перевод — подлинное оригинальное твор­честв о^1еревод как произведение— художественная ре­продукция, художественное воспроизведение, перевод как процесс — подлинное творчество, перевод как тип искус­ства — промежуточная категория между исполнительским искусством и оригинальным творчеством. Вот почему изо всех искусств ближе всего к переводу мастерство актера, хотя в последнем подлинное творчество проявляется силь­нее, чем в переводе. Актер создает произведение совершенно иного порядка, преобразует литературный образ, материа­лом которого является язык, в сценический образ, матери­алом которого является человек, актер; переводчик же пере­носит произведение только из одной языковой системы в дру­гую, то есть остается в пределах того же материала.

Соотношение творческого и воспроизводящего эле­ментов в отдельных типах искусства воспроизведения различно. Если не принимать во внимание копии произ­ведений изобразительного искусства, воспроизводящий элемент относительно сильнее всего в музыкальном ис­полнительстве,— в нем выступает момент интерпрета­ции, но нет оригинального творчества: музыкант может интерпретировать тоновую основу, но не создает новую. При художественном чтении перед исполнителем не стоит задача посредничества, как в переводе; но здесь, так же как в переводе, не требуется замены одного художествен­ного материала другим, скорее, речь идет об использо­вании различных сторон данного материала. Писаный текст заключает в себе только сакые необходимые эле­менты звуковой реализации (звуковой состав слов), а остальное — сила голоса, интонационные ходы, ин­терпретации синтаксического членения — содержатся лишь в потенции. Актер же не только интерпретирует текст, но и создает целую систему физических действий, которая не может быть точно определена текстом, а лишь должна соответствовать общей цели его исполнения. Положение в сценическом искусстве осложнено еще и тем, что текст драматического произведения всего лишь либретто и в его воплощении принимает участие целый коллектив сотрудников. Таким образом, в так называе­мых исполнительских искусствах наличествует сильный творческий момент, он-то и придает им характер искус­ства в отличие от механического воспроизведения. Утверждая, что перевод есть воспроизведение, а процесс перевода есть процесс творческий, мы даем определения нормативные, определяем, каким перевод должен быть. Нормативным определениям отвечал бы перевод идеальный. Чем конкретное переводное произведение слабее, тем оно дальше от этого идеала. Все, что не подходит под это опре­деление, всякое нетворческое, пассивное воспроизведение оригинала, снижает для нас и качество переводческого труда, так как в конечном счете идет вразрез с воспроизводя­щей целью перевода— с требованием верности. Погрешив против требований подлинно творческого перевыражения, переводчик тем самым снижает и качество воспроизведения оригинала.

Переводчик грешит против самостоятельности перевы­ражения и тогда, когда, например, обходит своеобра­зие произношения или правописания подлинника, вос­производя только познавательные элементы мысли.

Вот место из «Саги о Форсайтах» Голсуорси в старом переводе на чешский Кубертовой-Затковой (V. Kuber-tova-Zatkova).

* Т. е. по-чешски: «Jakpak se mate?» — фраза, не содержащая ни одного А.

** В оригинале служащие — employees.

«Как вы поживаете? *— спросил [Суитин], по своему снобистскому обыкновению произнося h с сильным при­дыханием (эта труднопроизносимая буква звучала в его устах совершенно четко). (Подстрочное примечание: в оригинале Суитин спрашивает: — How are you?)» Дру­гой пример из того же перевода: «...[утверждал], что управление неукоснительно заботится о повышении нравственного уровня своих служащих, выговаривая в этом слове оба «е»**, что для него звучало более выра­зительно и более по-англосаксонски». В первом случае следовало либо сохранить английский текст вопроса, либо самостоятельно реконструировать творческий при­ем автора, т. е. создать на чешском языке самостоятель­ное решение, которое дало бы читателю представление о том, что перед нами претенциозный сноб. Например, «Ма йс1а,— приветствовал он снобистски, заботливо выделяя в произношении оба долгих гласных». А во втором случае следовало употребить аффектированное произношение инфинитива на И, которое в живой чеш­ской речи звучит «выразительнее и литературнее». Рабский, нетворческий перевод не отвечает цели воспро­изведения, поскольку не воспроизводит авторскую мысль.