Глава xlii.

Причины, по которым Малороссия не могла ни с какою другою державою соединиться, кроме с Россиею. Русские Полковники в Малороссии. Необычайные постои. Число регистровых Козаков. Налоги. Счет доходов из Малороссии. Смерть Петра. Многие из Малороссиян освобождены. Гилянский поход. Перемена Членов Малороссийской Коллегии. Откупательство от похода. Лже-Алексий. Танский. Мирович. Смерть Екатерины I-й. Угнетения Меньшиковские. Притязание волостей. Падение Меньшикова. Ссылка.

 

Есть много важных причин, по которым Малороссия должна была вступить в состав Империи Всероссийской. Свобода чувств, свобода верования первая из них. Не только спокойствие совести, но и самолюбие, эта сильная пружина, эта чувствительная струна каждого, бывают задеты в народе, которого принуждают не верить вере предков. Наши Цари славились издавна веротерпимостью. Гоненья, сродные Папизму, у них никогда не существовали. Под их державою легко жить и Лютеранину, и Римскому Католику, и Музульманину и Язычнику; у Них одно правило, вполне Римское: служи Царю и Отечеству, не обижай и не режь соседа и верь, во что хочешь. Тем более, должно было быть хорошо Малороссиянам и их единоверцам. Вот уже причина, по которой Хмельницкий, благодетель своей родины, а с ним и все Украинцы; должны были предпочесть соединение не с Римско-Католическою Польшею, не с Магометанином Султаном, и не с иноверцами Шведами. Другая причина - мы видели угнетения Грекам от Султана; знаем, что Христиан Магометане зовут «собаками»; мы были в руках у Поляков, где не Король, а много голов владели Речью Посполитою, и, не давая, не умея давать законов ни себе, ни другому, угнетали Малороссиян на вере, на имуществе, на женах, на дочерях, на личности. Мы были довольно рассудительны, чтоб протекцию далеких от нас Шведов и милость их Северного Дон Кихота считать полезною. Между тем, мы видели себя окруженными Варшавой, Царьградом и Москвой. Границы наши не укреплены никакими естественными укреплениями; ни золота для денег, ни меди для пушек, ни железа для оружия и збруи; ни даже соли для хлеба у нас нет. Гладкая степь, на которой много хлеба и сена, и чем их более, тем денег менее. Мы должны были или жить пастушески, если наложат запрещение на вывоз хлеба нашего; или жить разбойнически, чего бы не допустили соседи наши. При таком положении, к чему было приступить?

К тому, к чему приступил великий Хмельницкий.

Раз присоединясь к Москве, мы должны были ожидать, что нам не дадут воли, бывалой за Гетманщину; но была ли эта воля у Поляков, при Наливайке, при Косинском при Полтора Кожухе? Была ли эта воля Грекам у Турков, пока Россия не освободила их?

Положим, что мы составили бы особое Государство — Мазепа был бы царем… Чтобы мы выиграли в этой перемене династии? Рисковали б видеть на своих дочерях участь Кочубеевой; быть в бедности на старость, потому что наше богатство полюбилось бы Гетману, как богатство Полуботка?

Наконец, предположим Гетмана доброго. Польша щекотала б Малороссию от запада, Москва - от востока и севера, Турция и Крым - с юга. Не было б ни одного дня покойного в нашей отдельной жизни.

Взглянем теперь, что мы потеряли с потерею наших Гетманских прав? Надежду быть Гетманами - и ничего более. Посполитству было хуже, нежели ныне; дворянству мелкому - хуже. Ныне Великороссийский дворянин не выше других дворян Империи, и никакой из них богач не может хвалиться перед последним Украинским или Остзейским своею властию, как, бывало, хвалились Потоцкие, Радзивилы, которые считали Хмельницкого рабом. Царь один для всех, у всех права равны; и, если Москвич станет издеваться над верою Симферопольца, если вздумает притязать его собственность, отнимать у него дочь или жену, он подвергнется участи весьма незавидной.

А между тем, мы ограждены общими нашими силами, и едва ли, после последней попытки, осмелится обеспокоить нас как-нибудь иноплеменник в границах наших.

Братья Великороссиян, мы должны были, для собственной пользы нашей, с ними соединиться. Соединяясь, мы стали новыми подданными Царей, давно и надолго утративших Олегову Русь. Тогда странно было бы допустить старых подданных быть хуже новых, и наши права Петр уравнял. Полуботок был прав, вступаясь за родину; Петр был прав, налагая руку на вольности козацкие. Как Царь, желавший блага Великой и Малой России, Он обязан был, повторяю, так поступать. Можно было совершить это мягче, но дело кончено. Последствия хороши. Средства могли бы быть легче; цель и успех заслуживают благодарности и славы. Человек, который, не щадя своих царственных рук, был и кузнецом, и плотником, и все для блага отечества, не мог щадить и других.

С смертию Полуботка Малороссийская Коллегия усилилась еще более. Вельяминов вполне овладел новыми Старшинами: Иваном Левенцем, Иваном Мануйловичем и Федором Гречаным. Почти все старые Полковники и Сотники были с их помощью свергнуты. Почти везде появились Полковники Русские. Первые были: Кокошкин и Богданов. Один стал Стародубским, другой Черниговским. Корпус Князя Михайлы Голицына расположился в Малороссии.

В Лубенском полку поставили семь рот Ингерманландского драгунского и одну, Кропотова, гренадерскую. В Прилуцком: шесть рот гренадерского, Роппа, и три Ингерманландского драгунского. В Нежинском: четыре гренадерского, Роппа, и пять Тверского драгунского. В Черниговском: две роты Тверского драгунского и семь рот гренадерского, Хлопова. В Стародубском: три роты Хлопова и полки корпуса Мекленбургского. В Переяславском: семь рот гренадерского, Кропотова. В Миргородском: целый Сибирский полк. В Киевском: две роты гренадерского, Кропотова, и три Тверского драгунского. В Гадячском: целый Псковский. В Полтавском: Бригадир Ветераний с Пермским полком.

Козаков было регистровых 13 100; всего в Козаках считалось 38 901 конный и пеших 16 540; в Компанейских полках Чеснока, Тонконога и Ковбасы – 65 Старшин и 604 рядовых; да в Охочекомонном Бурлая - 37 Старшин и 244 рядовых. Всех наличных Козаков в это время было 55 289 (*) - число, более, нежели равносильное постояльцам, но немощное против них. Здесь было разногласие, там повиновение одному. К тому же и эти наши Козаки были рассеяны по лицу Империи.

Двенадцать тысяч было под Коломаком; десять тысяч Андрея Маркевича - на Сулаке и в крепости Св. Креста; остальные не смели собираться.

(*) Цифры Н. Маркевича подлежат сомнению, как минимум, по причине арифметической – сумма не сходится (прим. переводчика).

Налоги были отяготительны; Коллегия их до того довела, что, наконец, сама была принуждена уменьшить. Вот их счет за последние годы:

В 1722-м году было доходу из Малороссии 45 563 рубля 19 копеек и разного хлеба 16 785 четвертей.

В 1723-мгоду денег 85 926 рублей 49 копеек и хлеба 57 524 четверти.

В 1724-м году 141 421 рубль 89 копеек и 40 693 четверти хлеба.

В 1725-м году денег 118 552 рубля 91 копейка и хлеба 36 774 четверти.

К концу 1724 года явились в Малороссии Коменданты, до выбора Полковников: в Полтаву и Переволочную - Чичерин; в Киев - Парсуков; в Стародуб, на место Кокошкина - Пашков; в Переяславль - Яковлев; в Нежин - Толбухин; в Чернигове остался Богданов; в Миргородском был Полковником Апостол; в Гадячском - Милорадович; но обоим приказано было жить в Петербурге. Только в Лубенском и Прилуцком Полковники, удержав свои звания, остались на местах; в первом был Маркевич, во втором - Галаган.

Таково было положение Малороссии, когда пришло известие о кончине Императора.

Чудны были дела Его и слава всего, что Его окружало. Выговский был изменник, Мазепа тоже; но Выговского забыли, а Мазепа - безсмертен. Пушкарь доносил на Выговского, Кочубей - на Мазепу; но о Пушкаре помнит История, о Кочубее - помнит народ. Все Гетманы были умнее Скоропадского; но имя его никогда не умрет; его помнят, как будто б он был равен Мазепе или Хмельницкому. Какая же причина этому? Одна - они имели дело с Петром.

Через неделю после кончины Петра, Императрица возвратила свободу и имение Ивану Чарнышу, Семену Савичу, Василию Жураховскому и Якову Лизогубу. Им приказано построить домы в Петербурге и никогда из города не выезжать. Савич умер тогда же и погребен в монастыре Александро-Невском. Милорадович и Апостол возвратились в Малороссию и приняли полки.

Весною две тысячи Козаков пошли в Гилянский поход. Бунчуковые Товарищи: Семен Лизогуб и Андрей Горленко и Прилуцкого полка Обозный Михайло Огронович ими предводительствовали. По ложному доносу какого-то чернеца Змеевского в Петербург истребовали Горленка и Лизогуба; будучи оправданы, они уехали в Персию, где, под начальством бывшего Корсунского Полковника Кандыбы, прослужили около пяти лет.

В Малороссийскую Коллегию были назначены бессменными членами Афанасий Арсеньев, Петр Кошелев и Андрей Колычев. Вельяминов был произведен в Генерал-Майоры, и желанья Меньшикова исполнились: Батурин, Гадячский замок, все села и местечки, принадлежавшие Гетманской булаве, всего 4 007 дворов, отданы были ему в вечное и потомственное владение, по счастью, не надолго.

Вот причина угнетений и преследований целому народу!

Вскоре пришел Сенатский указ не высылать Козаков в Сулацкий поход. Это было странное распоряжение: в указе было сказано что десять тысяч Козаков, которым следует идти на Сулак, могут откупится от похода. Старшины съехались на Раду и положили: иные с человека по два рубля; другие по три. Козаки подали протест, что если им следует идти в поход, то они считают за стыд откупаться. Не зная что делать, Старшины отнеслись в Сенат. «Не высылать в поход, отвечали оттуда, а взыскать по три рубля».

В том же году случилось необыкновенное и происшествие: солдат Александр Семиков выдал себя за Царевича Алексея Петровича и бродил по Почепщине. Андрей Барановский подал о том донос. Государыня наградила доносителя восьмнадцатью дворами в селе Высоком сотни Мглинской. Семикову сняли голову и прислали ее в Почеп на выставку на каменный столб с железною спицею и с надписью внизу на жестяном листе.

Несколько большего роста Малороссиян было отправлено Королю Прусскому; домы и семьи их за это были увольнены от постоев и податей; награда, может быть, тяжелая отцу за сына и за мужа жене; но должно было ее принять. Танский Василий был пожалован в Полковники Переяславльские за двадцатилетнюю службу. Федора Мировича перестали преследовать; будучи Бунчужным при Мазепе и Генеральным Асаулом при Орлике, он жил в Стокгольме до 1720 года и потом у Князя Вишневецкого, в Варшаве; оттуда он умолял Императрицу о возвращении из Сибири матери и братьев своих, а себе о позволении жить в Польше. Предстательство Ягужинского, Бестужева и Вишневецкого было уважено; один брат его, Петр, был после Секретарем Цесаревны Елисаветы Петровны и в 1732 отпущен в Малороссию; другой, Яков, поселился в Москве.

Государыня скончалась, Меньшиков еще более усилился; он чуть было не стал тестем Императора Петра II-го. Не здесь место описывать низвержение многих Вельмож, удаление из России Герцога Голстинского с супругою и многие другие дела, например, наказание кнутом Графа Дивиера и Скорнякова-Писарева; заключение в Соловецкий монастырь Графа Петра Андреевича Толстого, свата Гетманского; разжалованье Ивана Ивановича Бутурлина и Александра Львовича Нарышкина — все это постороннее для нас. Но Малороссия почувствовала, в свою очередь, минутного властителя; он взял себе Короп и Шептаки с их волостями; Малороссию отдал в ведомство Иностранной Коллегии; Толстого, зятя Скоропадского, сослал из Нежина в отцовские деревни; Хрущова сделал Нежинским Полковником, и вдруг сам очутился за тысячу двадцать верст на Север от Тобольска, в Березове.

Малороссия стала отдыхать.

 

Глава LIII.

Род Апостола. Отец его. Его первоначальная служба. Молодость. Подвиги. Причины улучшения судьбы Малороссии. Коллегия уничтожена. Арсеньев. Наумов. Чин избранья в Гетманы. Доклад Наумова. Павел Апостол. Депутаты. Коронация. Гетман в Москве. Государь в гостях у Гетмана. Статьи. Производство в чины. Смерть Петра II-го. Анна Иоанновна. Варлаам Ванатович в ссылке. Описание этого произшествия Конисским. Рассказ о том же Евгения Болховитинова. Апостол в Москве. Получает орден Александра Невского. Радищева и Пассек. Украинская лнния. Шаховский. Нарышкпн. Подвиг Галагана. Запорожцы получают клейноды. Сечь возобновляется. Смерть Апостола.

 

Апостол родился в 1658 году, Декабря 4-го, от фамилий Апостолов и Катаржи, «иже вои бяху» в Молдавии. Отец его, Павел, перешел в Украину и был Полковником; он умер в 1668 году и оставил Полковничество десятилетнему сыну своему, избранному единогласно; несколько времени, по его молодости, полком занимался Дубяга; но когда Даниил вступил в управление, тогда все увидели, что единогласный выбор не был ошибочен. В 1689 году он предводил десятитысячным отрядом против Татар, и тогда же все войско хотело избрать его в Гетманы, но он не принял булавы. Потом он сражался под Кизы-Керменем и с Шведами в Лифляндии. Однажды он сам привел пятьдесят Шведских пленников к Королю Августу; однако ж, Петр ему не доверял подозревая в восстании на Мазепу. Боялся ли Мазепа любви к нему народной или по каким другим причинам, но сам оправдал его перед Государем. Когда же отложился Мазепа от Петра, тогда Апостол был призван в Лебедин; «дарами почтенный от Монарха истинна, от Петра Велика», он получил обещание, что будет Гетманом, если подоспеет вовремя на Глуховскую Раду. Разумеется, Государь знал, что он не подоспеет, да и не желал этого. Апостол приехал и застал, что уже выбран Скоропадский. Тогда Государь дал ему начальство над частью наших и частью Донских Козаков против Шведов. С ними Апостол сражался под Голтвой и под Полтавой; находясь в деле над Прутом, потом в Андреевой деревне, за Астраханью; был над Низовым корпусом Наказным Гетманом и получил в награду портрет Государя. Наконец, продолжал службу по-прежнему в звании Миргородского Полковника до ссылки Меньшикова.

Полуботка другого в Украине не было, потому с разрешением избрать Гетмана, взоры всего народа обратились на него.

Эта счастливая и неожиданная перемена в судьбе Малороссии была необыкновенна. Причииы ее не известны; не известно даже, кто был представителем у молодого Царя за угнетенный и верный народ.

Можно полагать причиною паденье Меньшикова и удовольствие изменить все его планы и предначертания; удовольствие, весьма свойственное каждому, при падении врага или опекуна нестерпимого. Враг Царского отца и опекун самовластительный самого Царя - таков был Меньшиков; и едва вся чаша гнева Царского вылилась на него до дна; едва получил он полную награду за притязание Царской воли и чуждой собственности, как Малороссийская Коллегия была уничтожена, и решено было, чтоб в Малороссии были снова Гетманы. Эта мера противоречила пользам Империи, она была вовсе неблагоразумная, но Петр был дитя.

Вместо Коллегии приказано присутствовать в войсковом Генеральном суде Бригадиру Арсеньеву и Подполковнику Колычеву с правом, в случае неудовольствия подсудимых, переносить жалобу к Гетману, который будет решать дела с Наумовым.

Тайный Советник Федор Васильевич Наумов прибыл в Сентябре. В первый день поутру дан был сигнал из сорока одной пушки, на городских батареях разставленных, и начался сбор чинов и войска в Соборную церковь, при которой был устроен обширный амфитеатр. От стороны правительства, сопровождаемые многочисленными конным и пехотным отрядами, были принесены клейноды и разложены на амфитеатре на приготовленных для того столах. Императорский Министр, предшествуя клейнодам, нес Императорскую грамоту и положил ее на амфитеатр при Сенаторе. В церкви началась литургия, отправленная собором всего Духовенства; потом отпет молебен и дан залп из сорока одной пушки. Тогда все чины и Козаки приступили к амфитеатру; Генеральный Писарь прочитал грамоту, салютовали от войска беглым огнем и из городских батарей пушечными залпами. Начались пиры. Первый был дан Министром от Императора; народом - второй; туда были приглашены чины и знатное Духовенство; а на войско отпускалось достаточно напитков и разных жареных кушаньев.

Октября 1-го Наумов поехал в карете шестью лошадьми к церкви Николаевской на большую площадь, где покрытый красным сукном помост был окружен солдатами и народом; двадцать четыре всадника ехали впереди; четыре Обер-Офицера везли булаву, бунчук, знамя и печать; Секретарь Наумова взошел на помост и прочитал Императорскую грамоту, где было объявлено, что, соглашаясь на Гетманское избрание, Государь надеется, что выбор падет на человека, достойного управлять столь важною должностью. Старшины и народ единогласно назвали Даниила Апостола. Старику было шестьдесят девять лет; жалуясь на преклонные лета, он отказывался; его убедили. Наумов спросил, добровольно ли народ избирает Апостола и устоит ли в выборе? Народ повторил желание при общих восклицаниях и при пушечных выстрелах (…)

Назавтра Наумов написал доклад: «По Указу Вашего Величества, прибыв в Глухов, я собрал Полковников, Сотников, бунчуковых и значковых Товарищей с Козаками, кто ехать похотел; потом пригласил Архиерея Черниговского и Архимандрита Печерского с прочими Архимандритами и Игуменами; потом каждому, прежде сам на сам, а после всем вместе, объявил милость Вашего Величества, что вы соизволили быть в Малороссии Гетману по прежнему, и что сборы, наложенные Малороссийскою Коллегиею, отменяются; потом спросил я прежде у каждого, а потом у всех, кого хотят они избрать в Гетманы? Все единогласно назвали Миргородского Полковника, о котором и Вашего Величества Указ имею. Я назначил сроком выборов 1-е Октября. В этот день собрались все на место; Архиереи и Архимандриты присутствовали; грамота была читана всенародно; я объявил о Высочайшей Монаршеской милости. Все били челом за не чаянное и милостивое Вашего Величества призрение; согласно избрали Миргородского полка Полковника в Гетманы, который присягнул при всем народе в верности к Вашему Величеству; клейноды, булава и знамя, печать и литавры ему отданы, и я внушил ему, чтоб он, со всею Старшиною, прислал Вашему Величеству благодарительный лист».

Старший сын Гетмана, Павел, получил полк Миргородский; младший Петр отправлен был в Петербург аманатом; Бунчуковый Товарищ Василий Кочубей, сын Василия Леонтьевича, женатый на дочери Апостола, получил Полтавский полк. Наумов остался при Гетмане в звании Министра Императорского для советов. Ему Гетман дал Середину-Буду в полку Стародубском; жалованья две тысячи двести семнадцать рублей и тридцать копеек в год назначено было для него из Малороссийских сборов. Кроме того, определены были на его содержание деревни и мельницы, которыми владел Вельяминов; ему же было вверено управление конфискованными имениями Меньшикова.

Депутатами от Гетмана и народа с благодареньем к Государю были: Нежинский полковый Судья Михайло Забела, Прилуцкий Сотник Григорий Стороженко, Переяславский полковый Асаул Лука Васильев и Гадячский полковый Судья Мартын Штишевский. С ними возвратились на Украину жившие прежде в Петербурге, а потом в Москве: Иван Чарныш, Василий Жураховский и Яков Лизогуб.

Наступило время Государевой коронации. Апостол, Наумов и несколько Старшин поехали в Москву с поздравлениями. Государь принимал Гетмана с милостию и уважением, даже был у него в гостях.

Было воскресенье; в обеденную, пору, после литургии, в доме у Гетмана расставили столы; прежде к нему явились дворцовые музыканты с литаврами; потом Граф Гаврило Иванович Головкин, Федор Матвеевич Апраксин, Князь Василий Лукич Долгорукий, Фельдмаршал Князь Михайло Михайлович Голицын и многочисленный Генералитет. Наконец, через час, показалось четыре кареты с придворными кавалерами, в шесть лошадей запряженные; за ними попарно, верхом, двенадцать бомбардиров; за бомбардирами - скороходы, за скороходами - карета с золотою короною и с золотыми орлами на боках. В ней сидел Государь; перед ним Князь Иван Алексеевич Долгорукий; на козлах паж, по бокам гайдуки, назади тридцать кавалергардов; за каретою вели трех иноходцев и одного коня турецкого Государевых. Когда Государь въехал во двор, Гетман сошел с крыльца, Государь вышел из кареты, поцеловал Гетмана в голову, при звуке литавров и марша вступил в палаты. Тут выпили по чарке водки и сели за стол. Государь от стены; с правой руки у него Князь Иван Алексеевич Долгорукий, с левой Граф Головкин, потом все по чинам, а в конце стола, напротив Государя, сам Гетман. Музыка гремела без умолку в ближней комнате, где обедали кавалергарды и придворные. После обеда Государь стал в окно глядеть на травлю медведей бульдогами. Позабавившись, пошел в спальню Гетманскую, взял в руки и пристально разсматривал бунчук и булаву, которые висели на стене; произвел Петра Апостола в Лубенские Полковники и уехал во время вечери; через несколько времени разъехались Министры. Музыку Гетман удержал; Малороссияне пировали с ним допоздна и, не смогучи более пить, ибо и по прибытию Его Величества довольно пили, Ясневельможный пошел на покой, и так все, будучи веселы, разошлись и разьехались.

Гетман в Октябре прибыл в Малороссию с статьями, утвержденными Государем в Верховном Тайном Совете:

«1.Его Величество соизволяет иметь в Малороссии Гетмана. Суд и расправа будет по прежним обычаям, как то изображено в статьях Богдана Хмельницкого. Судьям быть из их народа. На Сотенные суды подавать жалобы в Глухов, в суд Генеральный; но как на оный суд бывали многие жалобы, то Государь учреждает в оном присутствующими трех Великороссиян и трех Малороссиян, которые будут решать все дела по правам Малороссийским. Гетман будет Президентом того суда. Если окажется в Судьях лицеприятие или взяточничество, то, по рассмотрению Гетманскому, виновных наказывать денежными пенями и взысканием с них вознаграждать обиженных; не жалуясь нижним судам, не подавать жалоб Генеральному; а кто не доволен решением суда Генерального, тот может жаловаться Коллегии Иностранных дел и Государю.

2.Избрание Гетмана будет производиться голосами вольными по прежним правам и с воли Государя. Но без Императорского указа не избирать и не отставлять. Кого изберут, тот и должен являться к Государю для получения подтвердительной грамоты и клейнодов.

3.Как прежде бывало в Малороссии, так и ныне Его Величество соизволяет, чтоб без совета Старшин и воли посполитства Гетман не избирал никого в Генеральную и в Полковую Старшину, в Полковники и в Сотники. В Старшины Генеральные и в Полковники выбирать по два или по три кандидата, потом писать к Его Величеству и требовать указа. Кого же тем указом Государь утвердит, того без Рады и, не донеся Государю, сменить нельзя. А и того более Гетману не казнить смертию ни одного Старшины, Полковника или Урядника, не снесясь предварительно с Его Величеством. Полковники должны выбирать Полковую Старшину с совета знатных Козаков и Старшин своего полка; а Сотников - с согласия сотни; о всем том Гетман должен давать знать Государю, а потом объявлять народу универсалами, в которых в начале должно писать титул Императорский. Кроме православных никто не может быть Старшиною; иноземцев же и новокрещенных не принимать. Если кто будет виновен из полковых Старшин и Сотников, то Гетман может их наказывать; а за тяжкие вины и от чинов отрешать, но немедля давать знать о том Его Величеству.

4.Если прежде принадлежал город Короп к содержанию Артиллерии, то отдать его на Артиллерию, чтоб она всегда была в добром порядке, и ведомости о ее состоянии присылать ежегодно в Коллегию Иностранных дел.

5.Великороссийские полки в Малороссии квартируют для охранения границ; на них провиант дается согласно пунктам с прежними Гетманами; расположение квартир должно быть учиняемо Главнокомандующим тех войск, Гетманом и его Старшиною, не обходя никого, ни Малороссийских, ни Великороссийских владельцев.

6.Полков Охочекомонных и Охочепехотных Государь, милосердствуя к народу, для уменьшения сборов указал иметь только три: в каждом по пятисот человек.

7.Сборы, определенные бывшею Коллегиею, прекратить; а только те собирать, которые собираны были по пунктам Богдана Хмельницкого и его преемников, и сдавать их в войсковый скарб; но как сведений не имеется о том, сколько бывало в скарбу в прошлые годы; так как от году ничего в нем не оставалось; как не известно на какие потребности расходованы были суммы скарбовые, и как этот сбор бывал всегда на руках у Гетманских слуг, от чего народ нес нестерпимую тягость и роптал; то, милосердуя к своему народу, во избежание безпорядков и тягостей, Государь повелевает учредить двух Подскарбиев — одного из Малороссиян, другого из Великороссиян, которые будут собирать по полкам доходы, выбрав для себя помощников из ратушных урядников и иных сборщиков. Они же будут привозить в казну все сборы, и держать письменный счет расходам, чтоб Государь мог ведать о них.

По этому пункту указаны были сборы: покуховный и скатный с вина (горилки – прим. переводчкиа) шинкового и отвозимого в города Великороссийские; с дегтю; покуховный и скатный с винокуров-Козаков; с пчел и табаку десятину, исключая Козаков; с продажных товаров и с мерки хлеба, привозимых на рынки и на ярмарки; с мостов; с перевозов; с гребель; с проезжающих по оным людей; с откупных статей и с ратушных сел; и со всего оного делать сбор, не обходя никого, ниже владений монастырских. Избраны были в Подскарбии: от народа —Маркевич, от правительства — Мякинин.

8.Все имения козацкие, данные за войсковую службу или купленные, по смерти владельцев своих достаются вдовам их до выхода в замужество и детям мужеска пола. Ежели Гетман вздумает кого наградить за знатные услуги, то должен дать знать Государю и о заслуге, и о награде.

9.Прежде на булаву Гетманскую принадлежало староство Чигиринское, а потом Гадячский ключ с прибавкою многих родов и мест. Государь и ныне утверждает на булаву Гадячский ключ в том виде, в каком прежние Гетманы им владели; если же какие места, на булаву принадлежащие, Гетман Скоропадский взял себе и утвердил в собственное владение или жене и детям, или на монастыри, то их освидетельствовать и возвратить булаве.

10.Владения, принадлежавшие урядам Генеральной и Полковой Старшины, Полковницким и Сотницким, также и Ратушам, и розданные Гетманскими универсалами тем Старшинам в потомственное владение — отобрать у тех Старшин, жен их и детей, отдать на уряды и известить о том реестрами Коллегию Иностранных дел. То же разумеется и о маетностях Войсковой Судовой Канцелярии.

11.Гетман желает перенесть свою резиденцию из Глухова; и так, по возвращении из Москвы, изберет иное место, и представит Государю куда именно хочет он перенесть свою резиденцию; тогда о том состоится указ.

12.По пунктам Хмельницкого запрещено принимать беглых Великороссиян под смертной казнею; но Его Величество указал на этот счет сообразоваться с указами 1718 и 1723 годов. По этим указам, первый из них , от Февраля 25-го, второй, от Августа 5-го, велено взыскивать с виновных все убытки, понесенные от того истинными владельцами беглецов; а за драгунов и солдатов втрое против положенного ежегодно на их содержание.

13.Индукте быть, как и ныне, на откупу и откупные деньги вносить в Императорскую казну; как индукта взымается со всех товаров привозных из-за границы, с Малороссиян, Великороссиян и иноземцев, то это не может отяготить народа. Откупщикам индукту брать по прежнему обыкновению, но освидетельствовать, чтоб они лишнего не требовали от народа.

14.Малороссийским купцам в мирное время, в пограничные города с незаповедными товарами и в Малороссию из-за границы выезжать не запрещается. Евреи тоже могут приезжать в Малороссию на ярмарки, но они должны торговать оптом, а не на локти и на фунты. За проданные ими товары денег, серебра и золота, они отнюдь не должны вывозить за границу; жить постоянно в Малороссии им накрепко запрещается.

15.В указе 1727 года сказано, чтоб Великороссияне не покупали в Малороссии грунтов, хуторов, мельниц и недвижимых имений; а кто купил, чтоб взял свои деньги и возвратил имение; но ныне Государь разрешает Великороссиянам в Малороссии, а Малороссиянам в Великороссии имения всякие недвижимые свободно покупать с тем, однако ж, чтоб Великороссияне, имеющие маетности в Малороссии, отправляли и несли все повинности наравне с Малороссиянами, и были бы под начальством Судов Полковых и Генерального. Великороссийских крестьян в Малороссии и Малороссийских в Великороссии селить, под страхом жестокого наказания, запрещается.

16.Раскольников, поселившихся в полках Черниговском и Стародубском, по просьбе Гетмана, вывесть из Малороссии нельзя. Заведывать ими тому, кто будет при Гетмане. Он же, вместе с Гетманом, будет судить их за всякую обиду Малороссиянам, но если они станут вовлекать кого-либо из Малороссиян или Великороссиян в расколы, то казнить их смертию.

17.О городе Котельве, прежде принадлежавшем к Гадячу, будет справка и решение; а владельцам Слободских полков, купившим недвижимости в полках Гадячском и Полтавском, руководствоваться статьею пятнадцатою.

18.Козаки и всякого рода мирского чина люди не должны продавать земель, грунтов и угодий монастырям, попам или иному духовенству, ни закладывать их, ни дарить и укреплять никакими сделками; а кто, не внимая сему указу, купит, у того отбирать безденежно и отдавать наследникам. Такой указ существует и в Великой России. А кто захочет делать вклады в монастыри и в церкви, может их делать деньгами.

19.К посторонним Монархам Гетман не может писать ни о чем и ни на какой счет не должен с ними обсылаться. Если приедут откуда-нибудь Посланцы к Гетману, то письма, ими привезенные, сообщить тому, кто будет при Гетмане; он прикажет их перевесть и отошлет к Государю. Посланцев же удерживать в Глухове и продовольствовать. Если же Крымцы или Поляки будут говорить о спорах за земли, об отгоне скота и лошадей, о том может отвечать и сам Гетман, в присутствии того, кто при нем будет, и с общего совета ответы и расправы чинить, а потом извещать Коллегию Иностранных дел.

20.Малороссийский народ судится правами Магдебургскими и Саксонскими, статутами, которые друг другу противоречат. Перевесть все эти уставы на язык Великороссийский и определить, сколько нужно особ из Малороссиян для своду тех прав и Литовского Статута воедино, а потом для апробации прислать к Государю.

Дано в Москве, 1728 года, Августа 22-го дня».

В этих статьях мы видим милостивый Манифест, а не подтверждение прав. О 60 000 Козаков регистровых даже не упомянуто; Петр соизволил иметь Гетмана, а в Переяславских статьях сказано: избрав Гетмана, Малороссияне извещают о выборе, чтоб Царю Алексею Михайловичу «не в кручину было». Ныне запрещено принимать Послов, а тогда они были свободно принимаемы. Короче, все уничтожено. Но угнетенные преемниками Хмельницкого, утомленные междоусобиями и внутренними безпорядками, испуганные могуществом Петра Великого, Малороссияне обрадовались тому, что снова имеют Гетмана, не смели и не желали оспоривать других прав. Они благословляли Царя Юношу, которому не суждено было окончить двадцатой статьи, данной Малороссиянам, статьи благодетельной.

Петр II, подписав грамоту Апостолу на уряд, отпустил его в Октябре.

Возвратясь в Малороссию, Гетман отправил к Государю Депутатов с прошением об учреждении Генеральных Старшин, уничтоженных при Петре Великом; с представлением, кого именно и на какое место он назначает; с изъявлением благодарности от всего народа Малороссийского. Государь утвердил представление Гетманское; производство было замечательно.

Генеральный Бунчужный Яков Лизогуб назначен Генеральным Обозным. Ему определено четыреста дворов на содержание.

Из Лубенских Полковников Андрей Маркевич стал Генеральным Подскарбием.

Из Корсунских Полковников Андрей Кандыба и из Борзенских Сотников Михайло Забела стали Генеральными Судьями. Им и Подскарбию было определено каждому по триста дворов.

Турковский, Господарь Гадячский, был сделан Генеральным Писарем.

Сотник Глуховский Иван Мануйлович и Сотник Березанский Федор Лысенко стали Генеральными Асаулами.

Бунчуковый Товарищ Яким Горленко — Генеральным Хоружим.

Иван Бороздна — Генеральным Бунчужным. Этим пяти определено было по двести дворов.

Гаврило Милорадович был из Гадячских Полковников отрешен за взятки; на место его был поставлен Григорий Гребенка.

Стародубский Полковник Илья Пашков, тоже приличенный во взятках, сдал место Александру Дурову, который вскоре был отдан под суд за угнетение народа.

Место Наумова при Гетмане заступил Князь Алексей Шаховский.

Индуктный сбор с ежегодным платежем в казну 18697 рублей 62 копеек, которым пользовался Граф Савва Владиславич, поступил его племяннику Графу Гавриле Владиславичу на двадцать лет в откуп.

Февраля 7-го приехал третий член Генерального Суда Дмитрий Потемкин.

К концу года Гетман поехал в Москву и был свидетелем кончины Государя.

«Блаженство Малороссии не долго длилось, — говорит Летопись. — После долголетних гонений, ее угнетавших, просиявший луч утешения и надежд скоро затмился и померк. Благодетельствовавший народу юный Государь, Император Петр II-й, скончался от оспы и произвел в народе скорбь и сетование чрезвычайные. Молва всенародная, принесшая общее несчастие, раздалась от пределов России до концов ее и наполнила обиталища томным унынием».

Анна Иоанновна вступила на престол; первые дни ее царствования были благодетельны для Малороссии: пошлина с пчел и табаку, сбор с мостов, плотин и перевозов, что приносило казне 26 624 рубля ежегодно, была отменена. Шестнадцать лет томившийся в Москве Дмитрий Горленко был отпущен в Малороссию. Гадяч был отдан в вечность Апостолу, но на уряд было назначено четыре тысячи сто шестьдесят семь дворов, в том числе, волости Ропская, Быковская и Шептаковская.

Гетманский сын Петр, который хорошо говорил и писал по-латыни, по-италиянски, по-французски, по-немецки, по-польски и по-русски; был сведущ в науках точных, отпущен был на родину и получил Лубенский полк.

Происшествие неожиданное, горестное и непонятное, омрачило эти ясные дни: Варлаам Ванатович, Архиепископ Киевский и Галицкий, по Именному повелению был истребован в Москву со всеми Консисторскими членами и с Кафедральным писарем. Консистории члены, Игумены Никольский, Михайловский, Выдубицкий, Кирилловский; Софийский Наместник, Архидиакон, кафедральный писарь и экзаменатор отрешены на время впредь указа; Архиепископ предан суду в Тайной Канцелярии, лишен Архиерейства и Священства, отправлен простым монахом в Кирилловский Белозерский монастырь; имение его описано на Государыню; на место его поступил Рафаил Заборовский. Никто не ведал причины несчастия, в указе от 30-го Ноября было только сказано, что Варлаам лишен сана и сослан за вину его, о которой явно по делу, которое следовало о нем. Эту вину двояко описывают.

По словам Архиепископа Конисского, всему причиною был возвращавшийся через Киев из Св. Земли Иеремонах Суханов. Его приняли с почестями. Прожив несколько времени в монастырях Печерском и Софийском, возвратясь в Москву, он начал порицать излишество обрядов в Палестине и Греции, неблагочестие в обителях тамошних, а на Малороссийское Духовенство донес Синоду, что оно исказило старую Русскую веру и заразилось проклятою Латинщиною; что оно без угрызения совести крестит младенцев, не погружая, а обливая; не оплевывая всем клиром сатаны и всех дел его; что в церквах Украинских во время Великого посту отправляются пять раз по пятницам страсти Христовы с полным трезвоном и Евангельским чтением, напевая по нотам Римским или Итальянским с приступкою, как бы на игрище; и что, наконец, все Архиереи и Архимандриты и сам Митрополит имеют на митрах кресты, подобные как на коронах Русских Царей, и к ним они де подбираются без ужаса и содрогания. Синод потребовал ответа. Ванатович отвечал, что донос Суханова есть мужицкий бред, недостойный прений Богословских; что это порождение бестолкового Мартына, мниха Армянского, посеявшего в России расколы и сожженного в Киеве; что обряды Греко-российской веры в Малороссии неповреждены, что отсюда вера Христова разлилась на востоке и на севере; что здесь были Св. Апостол Андрей Первозванный, Святая Ольга и Святый Владимир Равноапостольный; что с ними, наконец, доднесь согласны все Архипастыри, кроме Сухановских последователей, кои не ведают, что творят. Ответ был представлен Анне Иоанновне и Ванатович погиб.

Митрополит Евгений Болховитинов рассказывает иначе. Городовый Киевский Войт Дмитрий Полоцкий питал издавна непримиримую вражду ко всему Киевскому Духовенству; отягощал Архиерейских и монастырских людей поборами, подводами, отнимал у них поля, леса и угодья; взыскивав мостовые и паромные за Днепр даже с самого Архиепископа. Варлаам жаловался Гетману и Иностранной Коллегии. В 1728 году Октября 31-го Гетман получил предписание исследовать дело. Войт подделал грамоты, будто бы данные Скоропадским Киеву, на отнятые им от монастырей угодья; препроводил копии этих грамот к Гетману, и уехал в Москву. Варлаам доказывал, что грамоты подложны. Дело перешло в Иностранную Коллегию. Когда же Анна Иоанновна вступила на престол, Войт, который все время жил в Москве, донес, что Варлаам не присутствовал однажды на молебне в день Высокоторжественный. Сделали справку, действительно, он пропустил один Высокоторжественный день. Он оправдывался тем, что указ о присутствии Архиепископов в такие дни при отправах выдан только 17-го Марта в 1730 году, потому не успели сделать на этот счет распоряжения; но оправданию не вняли и он томился в ссылке до 1741 года; Императрица Елисавета Петровна возвратила ему свободу и сан.

Этот случай поразил Малороссиян, они увидели впереди времена Меньшиковские, но ошиблись – наступили наступили времена Бироновские!

Анна Иоанновна обласкала Апостола; вызванный в Москву, он получил Орден Александра Невского; по его ходатайству постои были уменьшены; только шесть драгунских полков остались в Украине. Члены Генерального суда, Арсеньев и Потемкин были отозваны в Москву, их заместили Афанасий Радищев и Богдан Пассек.

В то же время 20 000 Козаков и 10 000 малороссийских крестьян по предложению Миниха были отправлены с Полковником Танским насыпать земляной вал с башнями от Днепра до Донца для защиты южных провинций от Крымских Татар. «Линия работана многие годы, - говорит Летопись, - посылано туда ежегодно по двадцати тысяч Козаков и по десяти тысяч посполитых. Ими погодно начальствовали Полковники: Прилуцкий - Игнатий Галаган, Лубенский - Петр Апостол и Киевский - Антон Танский. Работа сия опять положила многие тысячи народа, безвременно погибшего от тяжестей, зноя и климата. Но, судя о неизмеримом пространстве работ оных, судя о ширине и глубине рвов и каналов, о их валах и насыпях, премногими наугольниками, батареями и разных родов крепостями, названными по именам Царской Фамилии и по городам Великороссийским; и, наконец, судя, что развернувши все сии изгибы в прямую линию составят они около тысячи верст, надобно заключить, что такая работа в иных странах была б почтена чудом произведения человеческого и нимало не уступала б Меридову озеру и насыпям Египетским, но здесь только что считается Украинскою линиею. Отобраны к ней многие малороссийские земли, заселена она однодворцами и помещичьими крестьянами великороссийскими. Малороссийские же поселенцы, от прежних и нынешних тяжестей и гонений удалившиесь многими тысячами из жилищ своих, зазваны и оселены на землях Орловских, Курских, Тамбовских и Воронежских, где даны им нарочитые льготы с увольнением от рекрутства и других Государственных повинностей. Напротив того за прием великороссийских крестьян, разорены премногие малороссийские фамилии платежем помещикам тем штрафовых денег вдесятеро больше, чем известная цена, положенная от сынов Израилевых. И поводом сего было то, что помещики оные завели было промысл и нарочито, подсылали крестьян своих в Малороссию; которые, походив в селениях здешних под видом заработков и, сделав несколько ночлегов и поденьщины у зажиточных хозяев, возвращались после того к своим помещикам и рассказывали им о своих похождениях; а сии представляли их в войсковые канцелярии к допросам, брали от Воевод сыщиков с инструкциями, наполненными множеством указов, неизвестных, в Малороссии, и взыскивали контрибуцию деньгами, скотом, движимостью, отправляя неимущих в тюрьмы». Вместо Князя Шаховского при Гетмане был Семен Григорьевич Нарышкин, когда пришло повеление отправить часть Козаков в Польшу под начальство Генерала Ласси. Смерть Короля и избрание вторичное против желания двора нашего в Короли Лещинского призвали Русские войска в Польшу для усмирения Конфедератов. Наказный Гетман Яков Ефимович Лизогуб и Полковник Игнатий Иванович Галаган повели Козаков своих. Их было 20 000. Храбрость и предприимчивость Галагана удивляли всех. Между многими делами его современники описывают одно примечательное, около Слуцка. Отряд неприятельский рассыпал перед Козаками по полю множество острых гвоздей с тяжелыми головками, которые оборачивались концами в верх при паденьи на землю. Галаган заметил это; оставил часть Козаков перед неприятелем; с остальными зашел в тыл и погнал его на гвозди; занозив ноги лошадям, Поляки не могли спастись от преследовавших, и были разбиты наголову.

Тогда же изменилась и судьба Запорожцев. По просьбе Апостола и Графа Вейсбаха, Анна Иоанновна их простила, отправила к ним булаву, бунчук, пернач, большую хоругвь, прапоры, литавры и трости; велела им присягнуть в Белой Церкви; подарила им около пяти тысяч рублей и утвердила Кошевым Ивана Белицкого. Напрасно Крымский Хан и Султан старались их удержать за собою: они поселились в Старом и Новом Койдаках и на Самаре, в двадцати пяти верстах от ее устья.

В преклонной старости, изведав много превратности в жизни, видя Украину и в отдельности, и в слиянии с Россиею; современник двух Царей, двоецарствия, двух Императоров и двух из Императриц, Апостол, дожив век свой в садах Сорочинских, любимый и почитаемый народом, войском и Царями, скончался семидесяти шести лет от паралича. Его недвижимое имение Государыня утвердила за наследниками. Гетманьше назначила три тысячи пенсии. Он лежит в Сорочинцах, в церкви, им же построенной

Глава LIV.

 

Междогетманство. Шестиглавое правление. Члены правления. Министерская Канцелярия. Пытки. Орел на кахлях. Войны с Крымцами. Галецкий. Гибель его. Ненависти Миниха к Малороссиянам. Постой целой армии. Капнист. Подвиг Малороссиян на Сиваше. Благодарность. Набор скота. Пословица. Моровая язва. Румянцев. Украинский Статгальтер. Кейт. Отзывы об нем Манштейна и Рубана. Неплюев. Миних желает быть Герцогом Украинским. Ответ Императрицы. Неистовства Бирона и брата его. Смерть Анны. Правительница. Елисавета Петровна. Бутурлин. Депутаты. Бибиков. Киев облагодетельствован Государынею. Посещение Императрицею Малороссии. Пышности приема. Фаэтон божественный и Пегасы. Депутаты в Москву. Насмешки. Ответ Гудовича. Письмо Елисаветы к Горленку. Подвиги Запорожцев. Польша действует подкупами и поджигательствами. Саранча. Приезд Разумовского из-за границы.

 

Избрание нового Гетмана было отложено; Малороссия отдана в управление шести Членам: Князю Алексею Ивановичу Шаховскому, Якову Ефимовичу Лизогубу, Князю Андрею Трофимовичу Борятинскому, Василию Гурьеву, Михайле Тарасьевичу Забеле и Андрею Марковичу Маркевичу.

При них Асаулом был Федор Иванович Лысенко; в случае отсутствия Борятинского заседал Иван Акимович Сенявин.

Указано поступать на основании решительных статей, данных Апостолу; Членам соблюдать между собою равенство: Великороссийским сидеть направо; Малороссийским - налево; на Членов приносить жалобы Сенату; Подскарбиям надзирать за доходами.

«Командование оных Старшин, — говорит Архиепископ Конисский, — по личным оных добротам и благородным характерам было кроткое, справедливое и для Малороссиян утешительное; но бывшая из Членов их отдельная Министерская Канцелярия, или, так называемая, тайная Экспедиция, заставляла Малороссиян трепетать в их самых отдаленнейших жилищах. Она была точная отрасль великой оной Санктпетербургской Канцелярии и не переставала, от времени до времени, расспрашивать и мучить людей. Дела ее и подвиги значатся в нынешнее время — бред горячки или помешанных умов; а тогда они были самые важные, таинственные и прибыточные. В ней истязывались и мучились люди, как бы в Римском чистилище, единственно по доносам и всех родов прицепкам и придиркам перехожих квартировавших солдат; а паче из беглецов и других бродяг; а доносы состояли «о слове и деле Государеве». И сие «слово и дело» для злодеев и бездельников было, как бы сигнал, лозунг либо талисман на злобу и мщение; и состояло оно из трех пунктов касательных до жизни, чести и благосостояния Государыни, и ее Фамилии. Каждый обыватель, хотя бы он был наичестнейший человек и дознанного поведения, подвергался мучительствам по доносу самого дознанного злодея и бездельника, когда не обдарил его, или, по неосторожности, озлоблял чем такого; то горе уже человеку тому. Бродяга тотчас идет к городскому или сельскому Начальнику и кричит перед ним, что имеет на такого-то «слово и дело Государево — куй его и меня!» Начальство, не имея власти ничего выпытывать; оцепеневало от одного слова допосителева; закует, бывало, в цепи оговоренного вместе с доносчиком, отошлет под крепчайшею стражею и с видом самого ужасного секрета в Министерскую Канцелярию; а тамо — не входя в исследование о состоянии доносителя и оговоренного; о причинах самого доноса, может ли он быть справедлив; не входя даже в разсуждение: мог ли оговоренный по расстоянию жительства и по способам сделать какое зло Государыне и ее Фамилии, которых он никогда не видал и видеть не может; но, повинуясь слепо своей инструкции, определяют доносителя в пытку. Когда он в три разные приема ее выдержит и утвердит донос свой, то уже оговоренный безответен, его мучат непременно и умерщвляют. Предание общее и достоверное повествует о том месте, где была Министерская Канцелярия: «Что, ежели бы, перстом руки Божеской, изрыть частицу земли на месте оном, то ударила б из нее фонтаном кровь человеческая. Известно, что во всяком роде добра и зла есть свои тонкости, ветви и разширения их. Таковые имело и таинственное «слово и дело Государево». Сверх трех его пунктов, довольно угнетавших человечество и бывших великим для него бичем, прибавлены еще к ним поиски за честь и достоинство клейнодов и регалий Государственных. И не говоря о многих подробностях на счет жертв таковых изысканий, довольно сего доказательства истины, что один знатный владелец или помещик местечка Горска претерпел великие пакости и истязания за одного орла гербового, на печатях употребляемого. Перехожий через местечко оное армейский офицер, по имени Иакинф Чекатунов, не довольно утрактованный хозяином, увидел в доме его на одной печке по кахлям или изразцам печным вымалеванного мастером орла. Тотчас арестовал его командою своею и отослал в Министерскую Канцелярию с доносом, что он «жжет на печах своих Герб Государственный, не ведомо с каким умыслом». Министерская Канцелярия, сочтя донос тот полусловом и полуделом Государственным, допрашивала помещика: с каким намерением поставил он на печи своей Герб Государственный и для чего его прижигает? Помещик, поставляя в доказательство свидетелей и свою присягу, хотя извинялся, что он купил печи тую в свободном местечке Городне у гончара тамошнего Семена Перепелки, у которого, между множеством фигур и печных украшений, были лица человеческие и, между животными и птицами, орлы; но чтобы то было священное или заповедное ему, о том и в ум не приходило, а купил он все печи, а между ими и ту, зазорную, с единственным и общим умыслом, чтобы зимою согревать горницы. Однако, не смотря на все извинения, орлы стоили помещику хорошого табуна лошадей и коров с денежныди приданным».

Если бы это писал не современник, не знаменитый человек, это было бы невероятно в наше благословенное время.

Войны с Крымцами продолжались. Изредка случалось Козакам сражаться и с кочевыми народами востока. Сотник Василий Капнист, родом Грек, который начал службу при Петре Великом в Прутском походе, который не однократно разбивал Ногайцев и Крымцев, ныне отразил от Изюмских пределов Калмыцкого Князя Дундука-Омбо. Когда же возгорелась война с Турциею, Малороссияне участвовали в неудачном походе Леонтьева. С ним было 6 000 Козаков регистровых и 2 000 Запорожцев. Граф Миних принял начальство над войсками; открылась вторая кампания; пришло туда и наших 4 000 кроме трех тысяч Запорожцев, приведенных Кошевым Иваном Милашевичем. Белицкий был уже сменен. Перекоп, Козлов, Бахчисарай и Кинбурн сдались знаменитому военачальнику, и Козаки весьма много участвовали в удачах его оружия. Они перехватывали турецких курьеров, отбивали стада, брали редуты и укрепления, посредством которых армия сохраняла соединение с Украиною. Капнист отличался более и более, он был пожалован в Полковники Миргородские. Но примечательнее других Малороссиян неустрашимостью в этом походе был Генеральный Бунчужный Семен Яковлевич Галецкий.

Честолюбивый и решительный, он себе пролагал дорогу в Гетманы; желая заслужить благорасположение фельдмаршала, старался прославиться неустрашимостью и обратить на себя особенное внимание Миниха. Получено было сведение, что Татары выступили из Крыма и заняли Черную долину, известную под названиями Серкеш и Гайман; эта долина имеет источники, что весьма редко посреди безводных степей; через нее должна была пройти наша армия. Миних нарядил против Татар значительный отряд с артиллериею; но Галецкий уверил его, что это не стоит таких забот, что это ничтожная передовая толпа, которая намерена перепортить копанки, и которую весьма не трудно легким отрядом истребить. Дело взял он на себя. Миних согласился, дал ему два полка драгунские. Тогда Галецкий взял с собою полки Гадячский, Нежинский, Стародубский и Черниговский, да полевую артиллерию. Днем отдыхали, ночами шли и на заре достигли Черной долины. Галецкий изумился: вся необозримая степь над долиною была покрыта спящими Татарами. Отважный - он не испугался; решительный — не медлил и не дал своему войску понять опасность; напал на Татар, прошел насквозь все пространство стана, избил их тысячами. Вскочив со сна, оторопев, остальные разсыпались по степи. Совершив подвиг, Галецкий возвратился в долину, единственное пристанище. Татары опомнились, собрались и окружили его; он спешился, стал в каре, по углам поставил пушки, начал битву, накидал вокруг себя вал из мертвецов. Целый день Малороссияне упорно защищались; к вечеру Татары спешились и кинулись в каре. Гибель была неизбежна. При Галецком был сын его Петр, который стал потом Гадячским Полковником; тогда он еще был только Погарским Сотником. Отец приказал ему спасаться и, сказав: «Тут могила моя», бросился на смерть. Три тысячи двести семьдесять Козаков и драгунов легли в Черной долине. Галецкий был изрублен в куски.

С тех пор самолюбивый Миних возненавидел Малороссиян. Известие о поражении достигло до столицы; Фельдмаршал получил строгий выговор; другие чиновники - тяжелые взыскания. Миних чернил Малороссиян, называл их упрямыми своевольцами, не преданными Государыне.

Наступила зима, Миниховы войска все расположились в Украине; Козакам дано было повеление охранять границы от набегов Татар. Можно судить, как тягостен был этот необыкновенный постой целой армии. Князь Иван Федорович Борятинский был тогда главным начальником Малороссии; он был добр, но не мог народу пособить.

С Новым годом опять началась война; Капнист водил наших Донских и Чугуевских Козаков к Очакову. Запорожцы разъезжали на малых судах по Черному морю, распространяли ужас до самых Бендер и возвратились в Сечь со значительною добычею. Так продолжались и два последующие года. Всегда лето проходило в битвах, а зима отягощала бедную Украину нестерпимыми постоями. 18 280 Козаков были под знаменами Анны Иоанновны в 1738-м году. 13 000 в следующем году составляли арриергард. Капнист разорил в Молдавии Сороку, набрал множество пленников, сжег неприятельские магазины, был в битве под Хотином, получил в награду несколько деревень.

И как Миних мстил за Галецкого всем Малороссиянам, то они всегда были посыланы в самые опасные места. Однажды им было приказано перейти залив Гнилого моря, Сиваш, и напасть на линейскую страфу. В козацком войске были многие люди опытные, живалые в Крыму, знавшие по Сивашу отмели и броды. Ночью они перешли залив; злобно ударили на Татар; загнали в угол, который имеет вид полумесяца и находится между крепостью и Сивашем, вырезали Турков и Татар на батареях, заметали трупами рвы линии, и по ним без лесниц и фашинника перешли, как по плотине.

«За сию чрезвычайную услугу хотя войска Малороссийские были достойны благодарности, но им сказано сквозь зубы и прибавлено к тому, что они уподобляются упрямой лошади, которая как хочет, то и на гору везет, а не схочет, то и с горы не йдет».

Взятие линии облегчило переход армии в Крым. За это в награду велено набирать в Малороссии погибший в походах скот. Малороссияне полонили реки Днепр и Самару, чтоб Татары по льду не переправились; другая целая армия людей выходила для этого дела, не имея где согреться в степях; она погибла от морозов. Так стеснял Миних Украину и гостеприимный, по славянскому обычаю, народ принужден был, наконец, сложить пословицу: «Москалыкы-соколыки! Поилы наши волыкы; як вернетесь здоровы, поисте и коровы».

Кроме войны и несоразмерных с силами народа постоев, Украину посетила опять моровая язва. Из Ясс и Букареста пробралась она через Каменец-Подольск, Бар, Днепровский Могилев и другие города на восточный берег Днепра, но должно отдать справедливость Графу Миниху, он остановил ее.

«К сожалению народа, исполненного признания к благодетельному и кроткому управлению в такое особенно время, когда край сей по продолжавшейся Турецкой войне чрезмерным подвержен был тягостям», Князь Иван Федорович Борятинский скончался.

Александр Иванович Румянцев занял его место, а в случае его отсутствия управлял Украиною Иван Афанасьевич Шипов. В довершение всенародных бедствий постигло Украину неожиданное, частное — какой-то крестьянский сын в одной деревне выдал себя за Царевича Алексея Петровича. Три солдата из часовых при маяках приняли его сторону; это случилось на Украинской линии; все село поклонилось мнимому Царевичу; поп отправил за него молебен с трезвоном. Тамошний Сотник дал знать о том Румянцеву; и Лже Царевича и его шайку перехватали, отправили в Петербург, допросили в Тайной Канцелярии и препроводили к Шипову с повелением казнить.

Долговременная война с Турциею окончилась. Румянцев, произведенный в Украинские Статгальтеры, был отправлен в Царьград чрезвычайным и полномочным Послом; на место его явился Генерал Кейт. Это был любимец Украины; добрый и умный человек. Мы представим об нем слово в слово отзывы двух его современников: одного — иностранца, другого — Малороссиянина, Манштейна и Рубана.

«Румянцова надлежало заменить человеком честным и бескорыстным. Эта провинция чрезвычайно страдала в продолжение всей войны; в ней четыре зимы зимовала армия, и одна она поставляла подводы и погонщиков. Это ее привело в плачевное состояние, не говоря уже о вопиющих притеснениях от Губернаторов и армейских чиновников. Двор, желая прекратить эти притеснения и избавить от совершенного разорения одну из прекраснейших стран Империи, избрал Губернатором Кейта, который возвратился в это врем из Франции, где лечился от ран. Ему было приказано ехать Губернатором в Глухов. Он пробыл там только год, но в это короткое время сделал дела более, нежели его предшественники в десять лет. Украина очень чувствовала кротость его правления, и порядок в делах, им учрежденный. Он даже начал вводить между Козаками род дисциплины, о которой они дотоле не ведали, но он не имел времени окончить начатое - война с Швециею отозвала его. Когда он выезжал из Глухова, все эти люди очень грустили по нем. Они говорили, что лучше было б не давать им Губернатора, с которым так несходны все его предместники, или, однажды его назначив, не должно б его сменять». Так пишет Манштейн.

А вот слова Рубана: «В Кейте Малороссияне находили не меньше мудрого и кроткого, как и благотворительного вождя. Он торжествовал всяким случаем, который только мог предстать ему на оказание добра всякому от мала и до велика. В разборе судных и особливо уголовных дел старался он наблюдать, чтобы наказание определялось прямо соразмерное преступлению, и приучал всех соседателей своих не решать легко таких дел, где идет о судьбине, имении, жизни или чести малейшего в обществе человека, но обнимать всю обширность околичностей. Был неприятель пыткам и распросам и отвращал их, поколику дозволяла ему грубость тогдашнего времени. Уже при Румянцеве восприято начало и далеко распространилось вежливое, свободное и благонравное обхождение; но при Кейте и далее оное утвердилось. В 1741 году начата была война с Шведами. Кейт, как искусный генерал, взят туда к команде. Сожаление о потере двух первых Начальников (Борятинского и Румянцева) облегчено было приобретением сего; но лишившись его, не были награждены подобными в последующих».

Место эта занял, по счастию, не надолго, угрюмый и сварливый солдат, неудачный полководец, Киевский Генерал-Губернатор Михайло Леонтьев, который нарушил равенство между Малороссийскими членами Генеральной Канцелярии; которого сменили Иваном Ивановичем Неплюевым. Его народ полюбил, но он не долго пробыл.

Так Малороссия привыкала к жизни общей с Империею. При Анне Иоанновне она уже видела у себя Генерал-Губернаторов. Но это было лихорадочное состояние; добрые начальники сменялись злыми, Гетманы - Губернаторами, не было ничего постоянного. Было время, когда Меньшиков хотел быть властителем Украины, ныне Миних просил Царицу, чтоб назвала его Герцогом Украинским. Страна богатая, плодоносная, многолюдная, она, как Сусанна, была искусительницею судей; а люди тогдашних времен были простодушны и не умели скрывать страстей; без дальних околичностей один просил Батурина, другой – Украины. Первому Петр ничего не отвечал второму Анна сказала через Бирона: «Фельдмаршал слишком скромен. Пусть лучше попросит Великого Княжества Московского».

Не мало страдала Украина и от Бирона, но от него страдала и вся Империя. «Всяк, веруй во Бирона, — говорят летописи, - спасен и прославлен». От неистовств брата его Украина приходила в содрогание. «Он был совершенный колека, имел однако на себе чин полного Генерала и, квартируя с войском несколько лет около Стародуба, уподоблялся пышностию гордому Султану Азиатскому».

Но Анна Иоанновна скончалась. Добрая Правительница рассыпала Биронов по лицу России и сама погибла в омуте политической жизни. Дочь Петра Великого, Елисавета, провозглашена Императрицею. России стало легче.

Разумовский и Лесток более других содействовали ее восшествию на престол.

Александр Бутурлин получил в управление Малороссию, но вскоре его потребовали и поручили прежнюю должность Генерал-Кригс-Комиссарскую. При нем поехали с поздравлениями к Государыне Депутаты от всего народа Малороссийского: Петр Апостол, Григорий Лизогуб, Андрей Горленко и Яков Маркевич.

Иван Иванович Бибиков заступил место Бутурлина; в Войсковой Канцелярии присутствовали: Иван Кондратьич Ильин, Андрей Тимофеевич Тютчев, Генеральный Судья Федор Иванович Лысенко и Генеральный Подскарбий Михаил Васильевич Скоропадский. Разумовский исходатайствовал для них право равенства с Великороссийскими членами, которое Леонтьев, вопреки указу 1734 года, похитил в свою пользу.

Войт Киевский, Павел Войнич, Бурмистры, Райцы, Лавники и все мещане города Киева били челом Государыне о подтверждении городских привилегий, данных Петром Великим. Она исполнила их прошение: права, сборы, доходы и недвижимость мещан были утверждены; разрешена была вольная торговля и владение угодьями, сеножатями, выгонами, рыболовлями; допущен был невозбранный въезд в строевые и дровяные леса Киевские; дана была гражданам свобода торговать в Клеве разными товарами, припасами съестными, вином, пивом, медом; укреплено право иметь воскобойню, пивоварню, гостиный двор и свои весы; повелено собирать и отправлять в Ратушу сбор с Днепровского перевоза. За все эти преимущества приказано с города взыскивать ежегодно в казну по 600 рублей.

Облагодетельствованный Киев увидел вскоре в стенах своих свою Благотворительницу; она здесь прожила несколько недель; пешком посещала пещеры и храмы; украшала гробницы Угодников и алтари; раздавала дары Священству и неимущим. Ее встречали и конвоировали войска Малороссийские, десять полков регистровых, два Компанейских и несколько отрядов надворной Гетманской хоругви. Ее приняли на границе Великороссийской за Глуховом, в Толстодубове. Они были построены в одну линию, в два ряда; первый полк отсалютовав Царице знаменами и саблями, обскакал весь фрунт; другой полк, останавливался за последним; второй делал то же, и, таким образом, Государыня видела неразрывную цепь полков до Глухова. Войска были одеты на ново в синих черкесках с вылетами и в широких шалварах с разноцветными по полкам шапками.

Из Киевской Академии были выписаны вертепы; певчие пели, семинаристы представляли зрелища божественные в лицах и пели канты поздравительные. А в Киеве молодой студент, в короне и с жезлом, в виде древнего старца, выехал за город в колеснице, названной «Фаэтон божественный» на двух конях крылатых, которых студенты назвали «Пегасами», которые были ничто иное, как пара студентов. Этот старик представлял Киевского Князя Владимира Великого, на конце моста встретил он Государыню и произнес длинную речь, в которой называл себя «Князем Киевским», Ее – «своею наследницею», приглашал ее в город и поручал весь Русский народ во власть ее и в милостивое покровительство. Довольная приемами, Она, однажды, произнесла всенародно «возлюби меня, Боже, в Царствии небесном Твоем, так как я люблю народ сей благонравный и незлобивый».

Здесь чины и войско подали ей прошение об избрании нового Гетмана. Она его приняла и приказала явиться Депутатам в Петербург, ко дню торжественного бракосочетания Петра Феодоровича с Принцессою Ангальт-Цербстскою, то есть с Екатериною II, с этим благом и украшением Царства Русского. Депутатами были назначены: Генеральный Обозный Лизогуб, Хоружий Ханенко и Бунчуковый товарищ Василий Андреевич Гудович. Сенат определил им на содержание в месяц по десяти рублей; но Государыня, узнав о том, написала в Сенат: «Мы уведомились, что Малороссийским чиновникам назначено на наем квартиры с покупкою дров и свеч по десяти рублей в месяц по примеру выдачи, производившейся им в 1727 году в Москве. Но как они приехали поздравить Нас с бракосочетанием возлюбленного Нашего Племянника, то повелеваем дать им квартиру от казны и по сту рублей в месяц». Малороссияне отдохнули. Нельзя, однако ж, было, чтоб Великороссийские чиновники их не подсмеивались и даже иногда весьма неприлично. В то время еще не могло быть взаимного доверия между Великороссиянами и братьями их, Малороссами. Они друг друга обоюдно подозревали. Однажды с видом насмешливым кто-то из Бар спросил Депутатов: что за причина, что ваши Гетманы, если не все, то многие, были коварны и не усердны для России, искали ей вреда?

Гудович отвечал: «Что касается до усердия к России, то никто из вольных народов не был к ней привержен так, как Малороссияне. Это доказывается тем самым, что, свободными, отбившись от Польши, предпочли Россию всем другим народам, в свою протекцию их зазывавшим. А избрали ее одну только по родству и единоверству; в чем они навсегда устояли и никогда не колебались, отринув и презрев многие соседние льщения и страхи сильных Держав и даже недавние предложения Шведов, к искушению самые удобные. А что касается до некоторых Гетманов, то к ним может быть применена пословица: яких стварили есце, таких и майте, ибо то не оспоримо, что к России были неусердны только те Гетманы, которые избраны были по настоянию Русского правительства. И причины тому три: первая — Министры хуже знали кого следовало выбирать в Гетманы, нежели как чины и народ Малороссийские; вторая — Старшины Малороссийские искали паденья тем, которых избрали по неволе и потому попускали им совращаться с пути истины; третья — от Министров было к ним, потому, что то были их твари, более доверенности, нежели к народу, а может быть и еще более потому, что тут были замешаны и личные интересы Министров — интересы, нестерпимые для Гетманов, и невместимые в благоустроенных правительствах. К тому же можно сказать по-христиански, что прочно только справедливое; ибо тут Сам Бог споручник и защитник».

Таков был ответ умного Депутата, в то время более сказать было бы опасно. Ныне можно бы прибавить следующее: на каждого Гетмана, избранного против воли народной, в Москве было по Самозванцу; и народ принимал их с разверстыми объятиями; что же касается до мятежей Стрелецких, до заговоров и посягательств на жизнь Великого Петра, до Разина, до Пугачева, неужели можно с этим всем сравнить Гордеенка и его Запорожцев? Русь всегда предана Божиим Помазанникам, жаждет им служить верою и правдою, не однажды доказывала это на деле; а Киев, Чернигов, Переяславль — гнездо Руси, начало городов ее, начало и всех ее Княжений, три точки яркие, разлившие на Север и Восток свет Христианства. Ныне спор единоплеменников прекратился. «Вы все мне дети, и все для меня равны», - сказал один из Величайших Царей Русских.

Во время торжества Депутаты занимали везде почетные места. Впрочем, Государыня всегда, еще до возшествия на престол, до того была к Малороссиянам благосклонна, что даже в письмах к Старшинам не первостепенным показывала им какое-то особенно милостивое уважение. Тому доказательством может служить следующее письмо к Горленку: «Благородный Господин Андрей Андреевич! Послан от Нас в Малороссию за Нашими нуждами Камор-динер Наш Игнатей Полтавцов; и ежели он о чем у вас о своих нуждах просить будет, прошу по вашей к Нам благосклонности в том его не оставить. В чем на вас не безнадежна остаюсь, вам доброжелательная Елисавет. Июля 11-го дня, 1737 года».

Государыня обещала грамотою, что Малороссиянам позволит избрать Гетмана. Но это избрание отложила до приезда из-за границы того, кого хотела она почтить булавой. Тогда причин отлагательства не знали и ожидали с нетерпением. Обласкав Депутатов, Она пожаловала им собольи шубы, бриллиантовые перстни и на дорогу по тысяче рублей.

Бибиков умер. Украиной управляли члены Генеральной Войсковой Канцелярии: Ильин, Извольский и Челищев; Лысенко, Скоропадский и Асаул Петр Васильевич Валькевич. Капнист с Боскетом занялся составлением карты Заднеприя и окончил ее в Июле месяце. Запорожцы тревожили Крымцев, Турков и Поляков; разорили деревни Саксонского Генерала Вейсенбаха близ Богуслава и Канева. Кошевым был у них Григорьев; жили они на Султанских землях, близ Затона и Очакова; безпрестанно сменяли Кошевых; при Яковлеве вооруженной рукою ловили рыбу и зверей в турецких владениях.

Польша прибегнула к прежнему образу действовать против обеих Россий. Радзивил и Потоцкие подкупили до двух сот человек Поляков, Жидов и беглецов Русских; наслали их зажигать города и узнавать о количестве и расположении войск в Малороссии. Они разсеялись по всей Империи. Москва, Воронеж, Ярославль, Орел, Калуга, Тула сильно пострадали; Глухов горел трое суток.

Подлое и безполезное злодеяние уже безсильных!

Клевретов их переловили и истребили.

Под час пожаров саранча съела хлеб на полях; голод был повсеместный. Государыня приказала вывесть Великороссийские полки, разрешила ввоз хлеба из Польши, ограничила на время винокурение и подарила на бедных 84 000 рублей.

В это время Граф Кирилл Разумовский возвратился из-за границы.

Глава LV.

 

Граф Кирилл Григорьевич Разумовский. Последний Гетман. Слова Разумовского. Сон Гетманской матери. Род Разумовских. Место рождения. Служба. Возвышение Кириллы Григорьевича. Козачинский. Гендриков. Пышность избрания в Гетманы. Милость царицы к Гетману. Крепость Св. Елисаветы. Новосербия. Гетман объезжает Малороссию. Андреевская лента. Совет матери. Запорожцы прикрывают крепость Елисаветы. Козаки в Пруссии. Опомнясь и намедни. Егерсдорф. Капнист. Гетман в Петербурге. Смерть Генеральных Старшин. Галаган. Изменения в правлении. Угнетение торговли. Гетман снова в Петербурге. Смерть Елисаветы. Петр III. Андрей Гудович. Перемены в управлении. Пикинеры. Вербунки. Павлоголовко. Просьба Гетманская. Предательство Теплова. Гетман увольняется.

 

Наконец, достигли мы последнего Гетманства. Так, по крайней мере, стоит оно на страницах Истории, хотя сам Разумовский не называл никого, кроме Мазепы, последним Гетманом.

Прежде чем приступим к описанию его подвигов, расскажем несколько подробностей о его происхождении, которого он не только не скрывал, но которым гордился.

Если позволительно Титу Ливию и Тациту говорить в своих глубокомысленных и красноречивых бытописаниях о сверх естественных происшествиях, то почему же нам пропускать то, что хотя невероятно, но рассказано было самими деятелями и подтверждено свидетелями неоднократно?

Мать Гетмана, привезенная в Петербург с величайшими почестями, нашла, и весьма справедливо нашла, что великолепный дворец Императрицы Елисаветы не по ней; она на старости не могла или не хотела забыть своих деревенских привычек, которые не совместны были с пышностью этикета придворного и казались смешными в столице под лучами Русского Солнца. Она оставила Петербург, вскоре Кирилл Григорьевич стал Графом и Гетманом, он сыскал свою мать, которая в Гетманском дворце придерживалась прежней одежды и за обедом имела всегда привычные кушанья. Гетман, как сын и как умный человек, чтил ту, которая носила его под сердцем. Но ей тяжел был и Батуринский двор. Это был отблеск двора Царственного Петербургского, скоро она и оттуда удалилась. У тех, кто бывал в гостях у Гетмана, остались, однако ж, в памяти многие рассказы умной Малороссиянки. Один из них сверх естествен и занимателен.

Бедная женщина, жена регистрового Козака Григория Розума, она имела сыновей Алексея и Кирилла. Первый был в селе пастухом общественных стад. Никаких видов дальнейших, никаких надежд ей не представляло будущее. Однажды ей приснилось, что в избе у ней на потолке светят солнце, месяц и звезды — все вместе. Она пересказала сон соседям — они смеялись; но на третий-четвертый день после видения проезжал через село Полковник Вишневский, услышал голос звонкий и, увидав приятного мальчика красивой наружности, взял его с собою. Это был Алексей Григорьевич Разумовский, Рейс-Граф, Генерал-Фельдмаршал, Обер-Егермейстер, Лейб-Компании Капитан-Поручик. Скоро после того Кирилл Григорьевич стал Графом и Гетманом; все родные Розума стали Генералами, Камергерами, владельцами тысячей душ.

Разумовский родился в Черниговской губернии Козелецкого уезда селе Лемеши. Когда Елисавета, будучи еще Великою Княжною, увидела его, он ей понравился и она выпросила его у Графа Левенвольда. Прежде вверила ему управление одним поместьем; потом, став Императрицею, пожаловала Камергером, потом Кавалером Св. Анны, Обер-Егермейстером; В 1742 году он был уже Кавалер Орденов Александра Невского и Андрея Первозванного, в 1744 - Графом Римской Империи и Генерал-Фельдмаршалом.

Вслед за возвышением Алексея, брат его Кирилл был истребован в Петербург и отправлен в чужие края для образования. В надзиратели ему дан был Григорий Николаевич Теплов, бывший потом Тайным Советником и Сенатором. Граф Кирилл Григорьевич родился 18 Марта в 1728 году, пожалован был пятнадцати лет Камер-Юнкером; в шестнадцать был Графом; Действительным Камергером в семнадцать; Президентом Академии Наук - в восьмнадцать. Женился на Екатерине Ивановне Нарышкиной в том же году; в двадцать лет был Подполковником Измайловского полка; в двадцать два года стал Малороссийским Гетманом. Киевская Академия, желая угодить его брату, поручила какому-то Козачинскому написать доводы о происхождении Разумовских от Гетмана Богдана Рожинского и от знаменитого Гедимина. Козачинский начал доводы словами: «Славен, чуден, неоскуден в мудрости, о Боже! Твою славу и державу кто изрещи може?»

Все это было написано на языках польском, латинском и украино-русском. На последнем составлялось акростишие: «Сиятельнейшему Рейсграфу, Обер-Егермейстеру, Ее Величества Действительному Каммергеру, Лейб-Компании Поручику, разных Орденов Кавалеру, Алексею Григорьевичу Разумовскому многая лета желаем». И все это было напечатано в 1745 году Марта 17-го дня. Гетман смеялся подлости и глупости и продолжал вести свою Фамилию от лемешевского Козака — громогласно.

Вступление на уряд Гетманский Разумовского ни в чем не было сходно с древними обычаями. Ханенко и Гендриков съездили в Москву, возвратились с известием о скором приезде Гетмана. Старшины, Полковники и посполитство собрались в Глухов. Граф Гендриков приехал Февраля 16-го на рассвете; Февраля 22-го дан был первый сигнал из трех пушек. Генеральный Асаул Якубович повел козацкие полки на площадь, между церквей Троицкой и Николаевской; там было построено возвышение о трех ступенях, покрытое гарусным штофом и обведенное перилами, обложенными красным сукном. В восемь часов дан был второй сигнал. Генеральные и Войсковые Старшины, Бунчуковые товарищи и Малороссийское шляхетство явились к Гендрикову. Митрополит Тимофей Щербацкий, три Епископа и Архимандрит Печерский Оранский явились в церковь Николаевскую. В десять часов началась продолжительная пушечная пальба. Со двора Гендрикова выехало шестнадцать Компанейцев; за ними Гетманские войсковые музыканты; за ними Секретарь Коллегии Иностранных дел Степан Писарев в карете, шестью лошадьми. Он вез на серебряном блюде Царскую грамоту; перед нею играла музыка и полки преклонили знамена; вокруг шло двенадцать гренадеров; потом несли клейноды три Бунчуковых товарища, в том числе, Гамалея: белое знамя с Двуглавым Орлом, пожалованное Апостолу Петром II-м; за ним шел Генеральный Хоружий с двенадцатью Бунчуковыми товарищами; Гетманскую булаву на красной бархатной подушке, обложенной золотым позументом и с золотыми кистями по углам, несли Бунчуковые товарищи: Яков Маркевич и Федор Ширяй; за ними шли Генеральные: Подскарбий Михайло Скоропадский, Судья Яким Горленко и Писарь Андрей Безбородко; за ними шло двадцать четыре Бунчуковых товарища; Петр и Григорий Горленки несли печать на бархатной подушке; за ними шли Писарь Генерального Суда Иван Пиковец и два Бунчуковых товарища: Иван Жоравка и Илья Журман, с Канцеляристами Генеральной Войсковой Канцелярии и Генерального Суда. Войсковый прапор нес Бунчуковый товарищ Павел Мокриевич в сопровождении всех Войсковых товарищей; за ним ехал в богатой карете, шестеркою, Граф Иван Семенович Гендриков, окруженный гренадерами и придворными лакеями. Позади всех шло шестнадцать пеших Компанейцев.

Полномочный приблизился к возвышенному месту; грамоту и клейноды положили на два стола, покрытые красной камкою; Гамалея с двумя товарищами держал знамя. Митрополит с духовенством вступил на возвышение; за ним Гендриков с Генеральными Старшинами; шляхетство, войско и народ стояли внизу. Гендриков объявил им милость Государыни и право, которое Она им предоставляет — избрать Гетмана вольными голосами. Писарев спросил три раза: кого желают иметь Гетманом? Имя Разумовского раздалось отовсюду; Гендриков поздравил его. Сто один пушечный выстрел прогремел, белый огонь был пущен во всех полках. Грамоту и клейноды отнесли в церковь Николая, откуда, после литургии и многолетия, при безпрерывной пальбе из ружей и пушек, перенесли в квартиру Гендрикова. Полки были распущены.

Козакам выкатили более двухсот ведер водки; Гендрикову поднесли десять тысяч рублей, его свите три тысячи.

Как показалось Украинцам это торжество? Что говорил об нем народ?

Оно было дотоле не виданное. Прежде забрасывали шапками нового Гетмана; говорили: «Люб нам такой-то!» И такой-то брал булаву в руки. Потом в Варшаву или в Москву посылали известие, что была Рада, и что есть новый Гетман. Несколько бочек вина оканчивали пир. Ныне все было иначе: пиршества, великолепие, церемониальное шествие и, чего никогда не бывало — двадцати двухлетний Гетман, избранный не за заслуги отца, подобно Юрию Хмельницкому, а за свои собственные. Очевидно, что это был последний Гетман; но он был действительно необходим - он был примиритель народа Малороссийского с Двором Великороссийским.

Демьян Васильевич Оболонский, Семен Васильевич Кочубей и Илья Васильевич Журман поехали в Петербург; Государыня приняла их Апреля 24-го. Камергер Граф Бестужев-Рюмин объявил им, что Государыня подтверждает избрание; Гетману предоставлено иметь в торжествах место с Генерал-Фельдмаршалами, считаясь по старшинству производства; Запорожская Сечь ему подчинена; Батурин назначен Гетманскою резиденциею; Комиссии: счетная, экономическая и об обидах —закрыты; Великороссийские чиновники высланы из Украины; Министерская Канцелярия уничтожена.

Гетману подарены все доходы, собранные с 1734 года, то есть за шестнадцать лет. Он получил: Ямполь и Батурин с уездами; замок Гадячский с волостями Чеховскою и Быковскою; Почеп с уездом; волость Шептаковскую; дворец Бокланский; село Литвиновичи, хутор Будийский; перевоз Переволочанский; Кучеровку, Сопич, Потаповку, Поповку, Машев и Жадов. Малороссии стало хорошо, а Гетману - еще лучше. Приняв клейноды и грамоту, он торжественно въехал в Глухов.

Июля 14-го было в Глухове празднество. По первому трехпушечному залпу Глуховский гарнизон выстроился у церкви Николая Чудотворца. Полки стали по улицам от дворца Гетманского; по второму — все чины отправились во дворец; по третьему — в девать часов утра, двинулись музыканты, играя марш; за ними шестьдесят Компанейцев и сорок Запорожцев; за ними два конюха вели коня, на котором были повешаны серебряные литавры; по сторонам шесть Бунчуковых товарщей. За ними - Оболонский с Гетманским бунчуком и двенадцать Бунчуковых товарищей; за ними Ханенко с знаменем с двумя пешими Бунчуковыми товарищами и с двенадцатью чиновниками.

А там Генеральный Писарь Безбородько в карете; в руках у него Войсковая печать на бархатной подушке, и кругом шесть Бунчуковых товарищей, шесть лакеев в богатой ливрее и Михайло Скоропадский в открытой коляске, с булавою на бархатной подушке, с шестью Бунчуковыми товарищами и с шестью лакеями. В карете, шестеркою, Коллежский Советник Григорий Николаевич Теплов с Высочайшею Грамотою на подушке; впереди его два скорохода, по сторонам два гайдука, позади четыре лакея; кругом двенадцать Бунчуковых товарищей на конях. А там, то есть, наконец, ехал в великолепной карете сам Гетман; перед ним конюший Арапин с четырьмя скороходами и восемью лакеями в богатой ливрее; по сторонам четыре гайдука, два сержанта Измайловского полка, подле самой кареты Генеральный Асаул Якубович с двенадцатью Бунчуковыми товарищами; шествие замыкали Запорожцев сорок и Компанейцев шестьдесят.

Потом в церкви Николаевской, на столе, крытом Персидским ковром, положили грамоту; по сторонам стали: Оболонский с бунчуком и Ханенко с знаменем. Отпели литургию и Теплов прочитал вслух грамоту. Духовенство принесло благодарение Богу за милость посредством Своей Помазанницы. Пальба пушечная не умолкала. Грамоту повезли в Гетманский двор. Гетман угостил Старшин обедом, город осветил разноцветными огнями. Вскоре приехал Капитан-Поручик, Лейб-Компании Вице-Капрал Василий Суворов и вручил Гетману Андреевскую ленту и звезду.

Вступив в управление, Гетман получил приказание отправить в нынешнюю Херсонскую Губернию две тысячи Козаков, для постройки крепости Св. Елисаветы, что ныне Елисаветград. Но как Инженеры долго искали места, удобного для постройки, то Гетман выслал Козаков только в Мае 1754-го и то всего 611 человек. Там уже поселились выходцы из-за границы: Сербы, Арнауты и Черногорцы; Генерал-Майорам Глебову и Хорвату поручила Государыня наблюдать за их поселением; к ним присоединилась часть Козаков Заднепровских, которые не успели перейти в восточную Украину во время последних переходов, и у которых своевольные Магнаты отобрали себе землю. Все это Государыня велела назвать Новосербиею. Она простиралась по Тясьминю, Большой Выси, Синюхе и по вершинам Ингула и Ингульца. Эта сторона имеет небольшие возвышения, отрасли Карпатских гор. Север ее покрыт дремучими лесами; к югу примыкает нескончаемая степь.

Из Батурина Гетман поехал осматривать Малороссийские города и местечки; везде встречали его с радостию; везде устроены были пышные приемы ему и многочисленной свите его; вся Малороссия ликовала; два месяца его пути слились в один блистательный и от души веселый пир. Один только случай смутил торжество; случай обыкновенный, но истолкованный народом по-своему. Гетман в Чернигове объезжал верхом городские укрепления; за ним ехали вся свита его и все чины полка Черниговского; он подъехал к главному бастиону у церкви Св. Екатерины; налетел вихрь и сорвал с него Андреевскую ленту. Теплов ее подхватил и хотел на него снова надеть; он взял ее, своротил и спрятал в карман; ропот в народе и нелепые толки дошли до того, что о произшествии узнала Гетманская мать. Умная, но неученая старуха прошлого века уговаривала сына отдалить Теплова, предсказывала неизбежные несчастия, если будет повиноваться советам любимца своего; покорнейший во всем своей матери, Гетман не послушал ее в этом случае и после раскаивался. Между тем, в Глухове дворец был достроен; Батурин приходил в первобытное состояние. Все ожило в Малороссии; тут Государыня призвала Гетмана и удержала его около году. Он возвратился с новыми Царскими милостями и для себя и для Украины.

Родственник его Петр Иванович Разумовский сделан был Нежинским Полковником; Гетманская мать, Наталья Демьяновна, была пожалована в Штатс-дамы. Сенат хотел отобрать от Гетмана индуктный сбор — Государыня оставила этот доход за ним. Малороссияне были освобождены от внутренних пошлин: Самуйлович и Мазепа завели самовольно сборы покуховный, поковшовный и скатный; на границах Малороссии с Великороссиею стояли Таможни; Государыня уничтожила сборы и объявила свободу торговли Малороссиян с Великороссиянами.

В Августе двести Запорожцев под начальством Генерал-Майора Глебова прикрывали крепость Св. Елисаветы; потом, по случаю кончины Султана, войска козацкие были усилены на границе; Посланник турецкий проезжал чрез Малороссию, его встречали в каждом городе сто Козаков, везде выдавали ему по сту двадцати подвод.

Государыня начала тогда знаменитую войну с Пруссиею. Две сильных Императрицы семь лет бились с горстью Прусаков, которыми предводительствовал знаменитый Король-Философ, Политик, Историк и Полководец. Туда пошли и наши Козаки в числе 5 000 под начальством Генерального Асаула Якова Демьяновича Якубовича, Полковника Прилуцкого - Галагана, Обозных полковых: Стародубского — Скаруна и Киевского — Солонины. Этот отряд был разделен на четыре отделения: первые два пригнали в армию десять тысяч волов; последние - до шести тысяч лошадей, собранных в Малороссии; кроме того, отправлено было в Пруссию восемь тысяч погонцев, набранных из мещан и посполитых; они служили фурманами, денщиками, а иные и рядовыми в Великороссийских полках. Большая часть из них погибла не от воздуха, который в Германии и в Пруссии нарочито здоровый, но по худому содержанию от начальников, кои вгоняли их в чахотку и в ипохондрию за одно наречие, за то, что они не скоро приучались выговаривать преизящные речения: «опомнясь», «намедни» и придатки: «де», «дескать», «уж», «как-бишь».

Полки наши участвовали в Эгерсдорфской битве, где был убит известный уже нам Капнист; это был отец одного из примечательнейших прошлом веке писателей. Старик тоже имел свою долю горестей: в 1750 году он был арестован, отрешен от должности, отдан под суд, закован в цепи и посажен в тюрьму. Войсковый товарищ, Звенигородский, отправил в Киевскую Губернскую Канцелярию при донесении от убитого в Польше гайдамака Якова Нещадима письмо к Чигиринскому Старосте с греческою подписью Капниста. По этому письму увидели намерение Капниста убить Гетмана и открыли переговоры с Татарами в Киеве. Учреждена была Секретная Коммиссия под председательством Леонтьева. Капнист не только оправдался, но еще открыл мошенников: Звенигородский, злобясь издавна на него, поручил Киевскому маляру Васильеву выгравировать на меди греческую подпись Капниста и отбить ее внизу на четырех белых листах. Маляр взял за это четыре аршина зеленого сукна. Еремеевский Священник Антон Васильев переписал на тех листах письмо, сочиненное Звенигородским. Поп и Звенигородский приговорены были к кнуту и каторге, а маляр - к плетям и ссылке в Оренбург.

Поручив правление Кочубею, Скоропадскому, Безбородку, Валькевичу и Ханенку, Гетман, в конце года, поехал в Петербург.

Вскоре, в один и тот же год, скончались: Скоропадский, Валькевич, Оболонский и Якубович.

Журман был избран Генеральным Судьей, Василий Андреевич Гудович - Подскарбием, Жоравка – Асаулом. Они рассматривали проект Малороссийских прав, сочиненный особенною Коммиссиею, но ничего по нем не сделали. Отправлено в армию 8 000 волов. Почеп, Батурин, Шептаки и Баклан были подарены Гетману, который возвратился в Марте 1760 года.

Две тысячи Козаков с Григорием Галаганом пошли в армию. В Суде Генеральном сделалась значительная перемена - Генеральный Хоружий Ханенко умер. Генеральный Суд — прежде главное в Малороссии судилище, где заседали все Старшины, где с 1728 года Гетман считался Председателем — при Разумовском состоял из одного только Генерального Судьи и подвержен был аппелляции в Генеральную Канцелярию. И так инстанций было пять: Сотенный Суд, Полковник, Генеральный Суд, Генеральная войсковая Канцелярия и Гетман. Желая прекратить проволочку дел по мытарствам и возвысить Суд, Разумовский велел в Генеральном Суде присутствовать двум Генеральным Судьям и десяти Депутатам от полков; решение же их шло не в Генеральную Канцелярию, а прямо к нему на утверждение. Каждый из Депутатов, когда дело шло о его полку, выходил из присутствия. Тем же правилом руководствовались и Судьи. Мера, которая всегда мне казалась странною. Суд всенародный, не покрытый завесою тайны, не редко бывает справедливее; а лицо, до которого дело касается, и по здравому рассудку и по человеколюбию, обязано быть допущенным туда, где дело касается до его судьбы; иначе оно защищать ни добра своего, ни чести, ни жизни не может. Депутат же есть лицо собирательное.

Но что поразило Малороссиян и поразило чувством странным, непонятным, это известие об отдаче ранговых волостей Гетману в потомственное владение. Одни говорили, что Гетмана уже впредь не будет; что Гетманщина кончится на Разумовском; другие утверждали, что Гетманство будет родовитое, в фамилии Разумовских; третьи доказывали, что вместо избирательного Гетмана будет наследное Герцогство Малороссийское по примеру древнего Великого Княжения Киевского. Это последнее мнение, вовсе не в духе Императриц Елисаветы и Екатерины, со временем очень повредило Разумовскому; что же касается до первого, истина его была очевидна; - к тому вел нас Петр Великий, а все, что начал Он, старалась оканчивать Екатерина

Вскоре Гетман обнародовал универсал, в котором говорил, что Малороссияне, пренебрегая земледелием и скотоводством, вдаются в непомерное винокурение, истребляют леса для винных заводов, а нуждаются к отопке изб; покупают дорого хлеб и не богатеют, а только пьют. Во избежание этих безпорядков он запретил винокурение всем, кроме помещиков и Козаков, имеющих грунты и леса. Полковникам, под угрозой лишенья мест, приказал надзирать за точным исполнением распоряжения; Великороссиянам, купцам и крестьянам не позволил иметь винокурен; запретил Полковникам и Полковым Старшинам нанимать бедных Козаков для произведения под их именами винокурения и шинкования; и предоставил производить то и другое только на своих землях и из своего имущества. Поводом к этому стеснению торговли послужил упадок вина в цене; она дошла тогда до пятнадцати копеек за ведро; но Гетман должен был знать, что всякое стеснение торговли вредит краю, а иногда и целому Государству; что в Украине нет рек, по которым должно бы в неплодородные губернии возить хлеб на продажу; что земледелие и скотоводство у нас процветают, и весьма обширны, почему ни хлеб, ни шерсть, ни скот, ни лошади у нас не имеют ценности; что нельзя жить одним хлебом и скотом, что нужны еще и деньги; что курят вино не только лесом, но и соломою; что кто курит вино, тот его мало пьет, а пьет тот, кто не курит; что дороговизна вина, не уменьшая пьянства, уменьшает богатство народное; наконец, что винокурение в Малороссии есть единственная статья, которая дает средства, хотя как-нибудь, уплачивать подати. Все это зная, он увидел бы, как дурно поступил, издав универсал, утесняющий народную промышленность. Это было бы простительно в первый день его Гетманства, когда ему было двадцать два года от роду.

В последних числах Октября он снова был отозван в Петербург; дела поручил Кочубею, Гудовичу, Жоравке и Безбородку. Около того же времени Киев был взят из Гетманского ведомства и подчинен Сенату.

Это было больно для Гетмана, но приезд его в Петербург был несравненно горестнее - в день Рождества Христова скончалась его Благодетельница, Уничтожительница пыток и смертной казни, Христолюбивая Елисавета Петровна. Петр III-й вступил на престол. Петр Кириллович Нарышкин приехал в Украину, привел к присяге полки, получил от Полковников в подарок 20 000 рублей и от Гетмана перстень в три тысячи; все же подарки были оценены в двести тысяч; «но они были сделаны доброхотно, прием их веселил народ».

По докладу Гетманскому Император уволил в отставку с повышением в чинах: Генерального Бунчужного, Осипа Лукьяновича Закревского - Генеральным Обозным; Генерального Писаря, Андрея Яковлевича Безбородка - Генеральным Судьею; Черниговского Полковника, Ивана Пантелеймоновича Божича - Бригадиром.

На убылые места были избраны в Генеральные: в Судьи - Александр Иванович Дублянский; в Писари - Василий Григорьевич Туманский; в Асаулы - Иван Михайлович Скоропадский; в Хоружие - Данило Петрович Апостол; в Бунчужные - Яков Степанович Тарновский. Без выборов пожалованы были в Полковники: Стародубским, с чином Бригадира - Голштинский Генерал-Майор Карнович; Гадячским - Голштинский Бригадир Крыжановский; Черниговским, прежде Гоф-Фурьер, потом армейский Полковник - Петр Степанович Милорадович. Василий Андреевич Гудович произведен в Тайные Советники и получил Орден Св. Анны I-й степени; Андрей Васильевич, сын его, был сделан Генерал-Адьютантом и посылан для переговоров с Фридрихом Великим. Так Малороссияне начали уже являться в службе Имперской, в толпе Царедворцев, в чинах Государственных, приближенными к Царям и любимцами их.

Киев был возвращен в Гетманское ведомство; война с Пруссиею кончена.

Неожиданное произшествие изменило судьбу Украины, России, Европы и всего просвещенного мира: Принцесса Ангальт-Цербстская стала Царицею, Самодержицею Русскою, но какою Русскою! Матерью, Благодетельницею России! В Украине не стало Гетманов, в Польще - Королей, в Крыму - Ханов; добрая, просвещенная, боготворимая своими подданными и потомками их. Великая все это взяла к Великой Державе Своей.

Тот час вся Россия испытала благость Ее, и Малороссия имела удел Ея милостен: был разрешен безпошлинный ввоз леса из Польши, запрещено оттуда в Новосербию и на Запорожье впускать горячее вино; уничтожены табачный и другие откупа. Гетман снова сделал перемены в судопроизводстве: Генеральной Канцелярии велел сноситься с Генеральным Судом сообщениями; воcстановил Суды Земские, Градские и Подкоморские, уничтоженные старым Хмельницким. Малороссию разделил на двадцать поветов, в каждом был Земский Суд, в которых собирались три раза в год: от Богоявления до Пасхи; от Троицына дня до Июля; от Октября до Рождества Христова. Судья, Подсудок и Земский писарь выбирались вольными голосами из шляхетства того повета и были бессменными. Из этой привилегии не исключалась и шляхта Польская, «хотя сия шляхта почти ежедневно умножалась новыми выходцами из музыкантов, мастеровых и служителей Панских, которых здесь не разбирали, а кто, бывало, покажется из Польши, то уже и шляхта, как будто он избранного рода Левитского от древних Иудеев». Для уголовных дел установлен был в каждом полку Градский Суд. Полковник был Председателем; Судья не назывался уже Полковым, но Градским; Писарь также. Полковые и Сотенные Канцелярии производили дела военные и полицейские своего ведомства. Гетман и Старшины просили уравнения чинов Малороссийских с Великороссийскими. Государыня уравняла их.

Около этого времени появились в Малороссии Пикинерия и Вербунки. Мельгунов ездил по Заднепровью и, описывая народ полудиким, подал мысль вербовать; явились вербовщики. Мельгунов останавливался в шинках, его шайка пела-плясала, пила донельзя, поила Козаков и народ; потом пьяным предлагала записаться в службу в пикинеры, объявляя, что Козаки и пикинеры все равно, что пикинеры, даже лучше, потому что пикинер начальства не боится и шапки ни перед кем не снимает; беднейшие и «великие опияки» записывались с радостью. Грамотные шинкари и церковники становились Ротмистрами и Поручиками. Потом целые селения превратились в пикинеров, и были разделены на четыре полка: Елисаветградский, Днепровский Полтавский и Донецкий. Начались жалобы от народа к Гетману; он - к Двору; ответа не было. Пикинеров уволили от податей; Мельгунов уверял, что они лучше Малороссиян; на шапки им нашили белые банты; и, снимая шапки только внутри церкви, они кричали каждому встречному: «Вороти с дороги, Гетьманец! Бо я за тебе лучший!» Их спрашивали, чем они лучше: «Не знаю, а лыбонь за тым, що маем корону на шапках; а Ротмыстры наши уси письменни, бо из прасолыв, шинкарив, а де яки и из поповичов жалованы». Эти бедняки забыли и права свои, и привилегии; чванились своим величием, но, когда начали их учить строевой службе, они, увидя беду, разбежались по Запорожским куреням, по хуторам Новосербским. Павлоголовко и другие старики села Нехворощи осмелились толковать о договорах Хмельницкого; их начали обвинять в передержательстве пикинеров; ропот превратился в мятеж; их приговорили к кнуту; перекрест из Турков, Пикинерский Полковник Адобаш, с восторгом исполнил приговор.

Под этот неприятный случай, бросивший какую-то тень на Малороссию, в Генеральном Суде сочинили просьбу к Императрице. Облагодетельствованный Гетманом Теплов сам старался о том, чтоб эта просьба была написана, и сам же, будучи в это время при Государыне докладчиком, подал на нее тайный донос. Просьба была написана от лица всей Малороссии; в ней было изъявлено народное желание, чтоб Гетманство было наследственное в потомстве Разумовского, причины для этого показаны были оскорбительные для всей Малороссии; все Гетманы и Старшины — живые и мертвые — обруганы и озлословлены. Это был донос на народ, а не народная просьба; и это было сочинение Теплова. «Другая рука, — говорит Конисский, — а паче рука гражданина природного, конечно, задрожала бы от первых почерков столь хульных и злобных на Малороссию; но сей питомец ее исполнил Пророческие и Царские слова во всей точности: «иже яда хлебы моя возвеличиша на мя запинания».

Шляхетство и чины были созваны в Глухов; но просьбы ни один не подписал. Ни Царское великолепие приемов Гетманских, ни ласки, ни искательства, ни обнадеживания, ничто их не преклонило. Они разъехались, иным путем идяше в страну свою. Вслед за ними поскакали посланцы по полкам, по поветам, по сотням, с просьбою подписаться. Чины и Козаки, не обинуясь, объявили, что просьба эта противна рассудку, чести, правам народным и есть нелепость сумасбродная. Гетман рассердился и послал к Государыне тую просьбу, которую можно бы скорее назвать пасквилем на Малороссиян, нежели просьбой.

Государыня потребовала Гетмана в Петербург. Приказав Асаулу, Хоружим и Бунчужным сохранять единообразие в оружии и в мундирах козацких, он поручил управление краем Кочубею, Туманскому и Апостолу и явился в столицу. Теплов встретил его объятиями. Граф Григорий Григорьевич Орлов, стоя в дверях этой комнаты, громко сказал: «И лобза, его же предаде». Вскоре объявлен был Гетману Монарший гнев, и не приказано являться во дворец, пока не подаст прошения об увольнении.

Он явился с прошением; был уволен; ему дали 64 000 пенсии, Быковскую волость, Гадячский ключ и Батуринский дом, где он и умер, в 1803 году Января 9-го.

Полки были превращены в Наместничества; Старшины получили чины Великороссийские; Гетманщина кончилась.

Но Запорожье еще имело Кошевых. Западная Малороссия была в руках у Магнатов.

Глава LVI.

 

Гонения за веру на Заднеприи. При Петре I. При Петре II. При Анне. При Елисавете. При Екатерине II. Речь Конисского. Сотник Харько. Новые гонения. Значко—Яворский. Железняк. Гонта. Усач. Золотая грамота. Гибель Жаботина, Лысянка, Уманя и других городов. Страшная резня. Жиды и Шляхта. Шило. Кречетников. Казнь Гонты. Стемповский. Палиивщина и Колиивщина. Запорожцы волнуются. Текелли. Окончательное разрушение. Раздробление Польши. Слиянье обеих Украин и Сечи с Империею.

Когда Заднеприе отошло к Польше, и Магнаты, своевольно овладев тамошнею Украиною, разорвали ее на части, так что одному Потоцкому достались все люди и вся земля «от Днепра до Днестра», по его собственным словам, тогда многие Козаки перешли на левый берег Днепра. Многие превратились в помещичьих крестьян; и Уния снова, то слегка, то с прежним неистовством, начала угнетать народ. Униаты до того простерли свою необъятную дерзость, что в 1705 году, в бытность Петра Великого в Полоцке, они лично Его оскорбили. Желая видеть их обряды, Государь вошел со свитою в церковь, но едва вздумал пройти в алтарь, подстрекаемые Иезуитами и Папистами, Униаты объявили Ему, что, как противник веры, Он недостоин туда вступать. Он промолчал и вышел из алтаря. Заметя один образ, богаче прочих украшенный, Он спросил, чей это образ? «Священномученика Иосафата, которого ваши единоверцы, еретики, богоотступники, мучители, как и вы, убили!» Таков был ответ нечестивцев. Государь вспыхнул, велел их перехватать и вышел. Мятежники защищались, их начали рубить, перевязали, допросили и зачинщика повесили. Можно после этого судить, чего ожидать могли от них Малороссияне!

У Епископа Луцкого, Кирилла Шумлянского, отняли весь хлеб, грозили ему заточением; Король приказал его не признавать в сане; напрасно Петр Великий вступался за него; удовлетворения не было. Сделано было постановление Тарногродскими конфедератами, чтоб церкви Греко-российские были в Польской Украине уничтожены, чтобы не было в них публичных собраний, чтоб не пели духовных вредных песен; нарушителей же того постановления наказывать: в первый раз — денежными пенями, во второй — тюремным заключением; в третий — изгнанием. Потом двадцать девять Православных монастырей подали жалобу Петру о намерении Поляков истребить совершенно Православие, об отнятии монастырей на Унию, о насильственном бритье бород и голов, побоях беспощадных и смерти Иеромонаха Варлаама. Тщетны были старания и заступничество Государя. Побои, наезды, грабежи продолжались. Он через Послов требовал удовлетворения — гонение удваивалось.

Канцлер Вишневецкий выдавал замуж двух дочерей своих. К нему съехалось множество Магнатов и Сенаторов. Хозяин, два Замойских, Потоцкий и Яблоновский взяли полк Замойского, напали на Греко-российские монастыри, ругались над церковными утварями, били монахов и священников, предавались всем возможным неистовствам. Государь, дав знать о том Кардиналу Спиноле в Рим, послал подробную опись всех злодеяний Католиков и Униатов; описывал как шляхтич Свяцкий дал попу Русскому несколько сот ударов киями; как шляхтич шафранский, назвав другого священника «схизматиком», отрубил ему три пальца; как шляхтич Шпилевский привязал к четырем кольям третьего священника и, обнажив его, бил, принуждая к Унии; как шляхтич Голынский мучил четвертого, продев ему шест между рук и ног; как одного продержали в тюрьме девять месяцев, а другого, прицепя за шею веревкою к лошади, гнали три мили; как Иезуиты, набежав на один девичий монастырь, стреляли, ругались и чуть не сожгли монахинь; как они же с своими студентами напали на похоронное шествие, прибили священника до полусмерти, крест изрубили, народ рассеяли, свечи поломали, хоругви отняли и унесли в свой монастырь. Ни Спинола, ни Папа Царю не дали удовлетворения. Игумен Гедеон Шишка писал к Комиссару Рудаковскому, что ксендз Любенецкий, ограбив нашего священника, поносил нашу веру и Государя, говоря: «Царь ваш - Москаль; напрасно ты на него надеешься! И Комиссар мне безделица; я их не боюсь; а тебя, схизматика, свяжу как барана и к Папе отошлю». Залусский приковал мещан Геческой веры к стенам, крутил их члены веревками, доводил до самоубийства. Соколинский рубил и стрелял по ним, скидывал с чернецов камилавки, Советника Голошовского бил до смерти палками; жены и дети несчастных скитались без пропитания и без пристанища.

Смерть Петра Великого лишила несчастный край всякого покровительства. Петр II и Анна Иоанновна, после Петра Полякам не страшны были. Более всего нападали они на церковные процессии, на похоронные шествия, отнимали и трощили свечи и кресты, обдирали образа и Евангелия, грабили чаши, потиры, дискосы, раздирали ризы, выбрасывали из гробов тела покойников в болото и обломки крестов на кровли Жидовских изб.

Елисавета Христолюбивая и набожная не более была счастлива, стараясь об улучшении судьбы Православных в этом безалаберном правительстве. Вот их подвиги в царствование Елисаветы: двести Иезуитских студентов напали на один монастырь и чуть было не умертвили всех монахов; одной даме разбили камнем голову — она умерла; одну мещанку высекли нещадно; могилу, в которой был погребен православный, били дубьем, приговаривая: «Мы тебя достанем Жиде, Кальвине, схизматик!» Людям забивали под ногти и зажигали серные спички; отнимали скот, хлеб и деньги; один Гребницкий, подвязав священника под лошадь ногами, вышиб у него глаз, дал ему полтораста плетей, а сыну его - шестьдесят; на другой день снова его высек и, положив перед ним ком сена и ведро воды приказывал есть и пить; на третий день дал ему четыреста плетей и отнял сто четырнадцать ефимков. Иезуиты зажигали ракетами храмы; помещицы неистовствовали с отвратительным в их поле безчеловечием. Все это производилось ежедневно, с ругательствами и разными приговорками.

А между тем уже гроза росла над ними; она шла с юга, от Новосербии. Тамошний простодушный, добронравный народ и ныне помнит эти времена. Уже готовилась страшная месть, кровавый подвиг наших отчаянных наездников. Уже они столплялись в Новосербском Черном лесу и в Чигиринской Чуте.

Вступила на престол Екатерина Великая. Утомленная длинным рядом злодеяний, Царица через Кейзерлинга и Репнина потребовала немедленного прекращения безумства и кровопролитий. Архиепископ Белорусский, знаменитый Георгий Конисский, загремел речью перед Королем.

Сотник Харько заговорил иначе; он собрал семьсот Козаков и произвел сильное кровопролитие за утеснение веры. Король объявил свободу вероисповедания; конфедерация Барская восстала против Короля; Харька поймали в Жаботине, в конюшне ему отрубили голову.

В Смелом, в вотчинах Князя Любомирского, священники были иные закованы, иные истиранены, иные умерщвлены; дома их разорены и разграблены. Под Ольшаною Данило Кожевский был обвернут пенькою, облит смолой и зажжен; в Мошнах, в Корсуне священство было замучено; в Таганче православных били нещадно, давая розгами по шестисот и по восьмисот ударов. Женщины, девицы, дети были истерзаны. Польки участвовали в мучительствах не менее мужей. Маршалек Пулавский взял насилыю в Лысянке, у Реймептаря Воронича, полк кавалерии, навербовал шляхты, и явился в староство Чигиринское склонять народ к Унии рукою вооруженною. Полковник Чигиринских Козаков Квасневский спешил унять Пулавского, Униаты вышли из Староства, но мера терпения народного преисполнилась.

Духовенство взволновалось и спешило в Чигиринский монастырь к Архимандриту Мельхиседеку Значко-Яворскому. Этот поборник веры уже был однажды в руках Униатов; за отклонение народа от Унии его схватили в Радомысле и посадили в Дермани в тюрьму по повелению Униатского Митрополита Фелициана Володковича; он спасся бегством. Епископ Переяславльский Гервасий благословил на восстание. В монастыре составили совет, послали духовное посольство на Запорожье просить помощи; питомец Сечи, монастырский послушник, уроженец Чигиринский, Максим Железняк решился защищать православие; собрал охотников, соединился с Запорожцами, которые гуляли в Мотренинском лесу и расположился в двух верстах от леса, у оврага Холодного, над ключом, где шла дорога от мельницы к монастырю через лес. Они нарубили дубов, наделали рогаток; на другой день Железняк явился к Мельхиседеку, получил от него благословение, помолился об успешном окончании доброго дела, возвратился в табор и нашел там разные запасы и коней. Посоветовавшись, решились поладить с Козаками, составлявшими надворное войско Князя Яблоновского; у них была надежда, что Квасневский возьмет их сторону и уверенность в согласии с ними прочих козацких Старшин. Разослали гонцов ко всем окрестным Чинам и Сотникам; Железняк с несколькими Запорожцами поехал в Медведовку к Квасневскому; хозяина не было дома; Полковница испугалась; Железняк ее успокоил и объявил в чем дело. Квасневский, боясь и Железняка, и своего правительства, бежал. Железняк занял место Чигиринского Полковника; здесь присоединился к нему уроженец Медведовский Иван Усач. Козаки сходились; несли отовсюду оружие, порох, вели лошадей. Из лесов Мошнинских, Каневских, Трахтимировских, Чигиринских являлись толпы гайдамаков. Мельхиседек дал Железняку универсал, золотыми буквами написанный и прозванный Золотою Грамотою.

Громада провозгласила Железняка Полковником. Вся ватага пришла в монастырь в Троицын день, в храмовый праздник; отслужили молебен и пошли по дороге Жаботинской. Расправа началась.

Жиды и Поляки смутились. Железняк пришел в Жаботин; согнал тех и других на площадь; управителя отдал в руки тамошнему Сотнику Мартыну Белуге. Этот водил его и спрашивал: «А що, пане Губернаторе, не одного тепер Ляха голова заляже?» Жителей вырезали — то была первая поминка по Харьку; она повторялась везде по дороге, по которой шел Железняк; народ встречал его с восторгом и с подобострастием слушал Золотую Грамоту. Сподвижники прибавлялись ежедневно. С левого берега Днепра Козаки толпами спешили к Железняку. Иван Усач пришел в Смелу, разорил замок; всем крещеным, то есть не Полякам и не Жидам, велел выбраться из города, и зажег его со всех концов. Гайдамаки, став кругом, бросали бегущих обратно в пламень. «Три ночи зарево отражалось на синих лесах; три дня солнце восходило и заходило, ввиде кровавого круга, без лучей; трое суток дым и чад клубились до Днепра и до Тясьминя». К Усачу пристал Смелянский Сотник Шило; они пошли в Богуслав; там все шанцы завалили Жидами и направили путь на Звенигородку.

На кровавый след Железняка сбирались толпы народа; ходили по окрестным селам и хуторам, опустошали, грабили, резали панов и посессоров; более других отличился один Неживый, горшечник села Мельников — места, где родился Железняк.

Король не мог защищать Жидов и шляхты; его занимала Барская конфедерация; было одно спасение для панов - скрываться от Железняка в укрепленных городах. Они сбежались в Лисянку, в Белую Церковь, а наиболее - в пространный и богатый Умань. Это Железняка радовало; он уверен был тремя замахами истребить все племя гонителей. Умань был силен, мог дать отпор, но силу его составляли Козаки; Железняк надеялся, что паны погибнут от собственного оружия. Уманский Козак Дзюма перебежал к Железняку и объявил, что «из Уманя не втече навить и дух Ляцкий». Железняк готовился туда идти; а на Лисянку и на Белую Церковь отправил два отряда, с повелением резать Поляков и Жидов, но беречь Православных.

Лисянка принадлежала Яблоновскому; в ней и ныне находится каменный четвероугольный замок на крутом возвышении над Гнилым Тикичем; в то время по углам замка были башни, вооруженныя гаковницами или висячими пушками; он был обведен высоким палисадом; в нем гарнизон был значителен и военного припасу много. В ту пору главноуправляющий Князя, Кучевский, приехал осмотреть волость Лисянскую, тогда в ней было до 30 000 душ. Шляхта и Жиды бросились к нему под защиту. Золотая Грамота заставила гарнизон отпереть ворота. Шляхту и Жидов перерезали; на Кучевском ездили верхом и потом подняли его на копья; разграбили Княжескую казну, и, в подвалы влезши, целую ночь пили меды и вины. Наконец повесили на костеле Жида, ксендза и собаку — рядом.

Белая Церковь спаслась. Ее замок был сильно укреплен; стоя над Росью и будучи выше прочих домов, он встретил отряд сильною пальбою; ядра, еще за городом, повалили несколько Козаков. Сберегая себя для Уманя, они отступили.

Средоточие украинских владений Графа Потоцкого, Уманьская волость, простиралась на сто пятьдесят верст; город был один из лучших городов западной Украины. Греки, Армяне, Жиды в нем вели богатую торговлю; шестьдесят поссессоров имели волость на откупу и жили почти всегда в городе. Базилияне основали на Графский счет училище, где было до четырехсот учеников. Комиссар, то есть начальник города, жил в экономическом доме с башнями, с частоколом, с бастионами; вокруг города был высокий дубовый палисад; две башни с пушками стояли по бокам ворот; их охраняла Графская пехота. Под Уманем была особая слобода Уманьских Козаков; увольненные от податей, имея значительные угоья, получая от Графа одежду и оружие, они любили своего Пана; их было 2 600 человек; триста из них ходили поочередно в Кристинополь, где жил тогда Граф; целый полк собирался, кроме военного времени, один раз в год, на Троицын день, для смотра. Желтый жупан, голубые шалвары и кунтуш, желтая шапка с черным смушковым околышем — таков был их мундир. Вооружась по-козацки, они выезжали на конях к Грекову лесу, становились по сотням; при церковном молебствии, при звоне колоколов, при звуке труб и литавров, выносили из города знамена, бунчуки и прапоры. Окончив смотр, Графский комиссар давал им пир. Под их-то защиту собрались Жиды и шляхта; их натолпилось столько, что не могли поместиться в городе; стали табором у Грекова и отдали свои пожитки Комиссару Младановичу и Ректору Базилиян Ираклию Костецкому под сохранение.

Младанович собрал полк, и, лаская Козаков новыми Графскими милостями, приказал идти к Железняку навстречу; в церкви Св. Николая Козаки присягнули и пошли по Звенигородской дороге; их Полковник, шляхтич Обух, в полку ничего не значил; главным лицом был из крестьянских детей, храбрый, умный, красивый и красноречивый Сотник Иван Гонта, уроженец деревни Росошки, которую потом Граф дал ему во владение вместе с другою деревнею, Орадовкою. Граф Гонту любил, и Гонта был ему предан. Перейдя за пределы Уманьщины, Гонта стал табором в степи и решился ждать Железняка. К концу третьей недели приехали Смелянцы уговаривать его стать одностайне за веру и Украину; он отвечал, что не поднимет рук на своего Пана-батька.

Вдруг в Умане заговорили, что Гонта соединился с Железняком. Кто обнародовал клевету, неизвестно, но самоуправство шляхты в магнатских владениях было в не большем размере, что самоуправство Магнатов в Королевстве. Поссессоры упросили Младановича вызвать Гонту и отрубить ему голову с помощию Магдебургии. Младанович послал гонца с требованием, чтоб Сотники явились для совещаний; все три Сотника и Атаманы прискакали в Умань. Тогда Комиссар, сопровождаемый ксендзами и панами, вышел на площадь и всенародно сказал: «Пане Гонта! Доносят мне, что ты ведешь переговоры с Железняком, я не хочу этому верить» и проч. Гонта до слез был огорчен, тем более, что громогласно произнесенные эти слова опозоривали его честь. Ксендзы привели его к новой присяге, он выехал из Уманя. На дороге он узнал, что паны покушались на его жизнь, что есть письмо к нему от Графа, что оно утаено Младановичем; он рассвирепел и решился, во чтобы ни стало, отомстить. Приезжает в табор — ему подают письмо от Железняка, который, указывая на готовность панов к предательству, умоляет его стать за веру и родину и сулит Уманское Княжество. Узнав, что паны хотели казнить Сотника, Козаки решили, что весь полк оскорблен и объявили Гонте, что не пойдут с ним никуда, кроме, как на Умань. Гонта сказал, что исполнит волю товарищей, принял чин Уманьского Полковника, Обуху дал средство бежать за границу и отправил к Железняку обещание быть с ним заодно и ждать его под Уманем.

Паны были в тревоге. Известий в Умань из полка не было. Одни советовали отправить в Таращу жен и детей; другие противоречили. Страх овладел умами. Землемер Шафранский, некогда служивший под знаменами Фридриха Великого, взялся укрепить город и табор. В таборе было до 6 000 душ; это число с каждым днем увеличивалось; гарнизон был невелик - всего шестьдесят человек. Для защиты стены нарядили Жидов. Шафранский взлез на башню и наблюдал окрестности. Через три дни появился Уманской полк, решили, что Железняк разбит, что Гонта возвращается. Но Гонта подошел к Грекову и стал готовиться к битве. Надежда еще раз обманула панов: они думали, что Гонта готовится к битве с Железняком. Вскоре пыль поднялась на пространстве необозримом по Звенигородской дороге; открылась страшная пестрая громада народа конного и пешего. Передовой конец поравнялся с Грековым и остановился. Из толпы выехал всадник; из полка выехал Гонта; они съехались, друг другу подали руку.

Костецкий зазвонил во все колокола и пошел крестным ходом по городу. В костелах и в синагогах молились; Шафранский строил в боевой порядок гарнизон. Жиды становились по стенам городским. Вдруг пятьдесят арестантов вырвалось из тюрьмы, перескочили через частоколы и ушли к Гонте, а с ними и Козаки служившие при экономии.

Толпа Железняка и полк Гонты двинулись к табору, положили его на месте и облегли город. Козаки приступили к воротам. Гайдамаки рубили и подкапывали палисадник. Их отражали картечью. Жиды стреляли безпрестанно; Козаки отстреливались. Костецкий несколько раз обошел город с процессией. Осада длилась. В Умане не стало воды. Осажденные пили мед, вина и наливку. После тридцатичасовой пальбы не стало и пороху. Железняк и Гонта вступили в город. По домам и по улицам полилась кровь. Гонте подали письмо Потоцкого. Он прочитал, подъехал к костелу и сказал: «Берите Комиссара и всю его родню».

«Рятуй нас, Пане Яремо!» — закричал Младанович одному Сотнику. «Нехай вас Бог рятуе, а я вас теперь не обороню», — жалобно отвечал Ярема. «Изменник! Предатель, ты виною этой крови! Зачем ты мне этого письма не отдал? Что тебе от этого прибыло?» — сказал Гонта Младановичу и разрубил ему саблею голову. Шафрамского убили в башне. Костецкого вытащили из Базилианской церкви и подняли на копья. Его учениками завалили колодезь, над которым после поставлена была Ратуша. В Жидовской школе вырезали три тысячи Жидов. Всех Жидов и шляхты было истреблено в один день до 18 000. Этот день известен в народе под названием «Уманьская резня» (Rzez Humanska); только тот и уцелел, кто решился принять Греко-российскую веру. Крестил старый Священник церкви Св. Михаила; восприемниками были Козаки. Гонта был крестным отцом детей Младановича. Множество Жидовок и шляхтянок вышли замуж за Козаков.

Железняк стал обозом под Уманем и здесь назначил свою главную квартиру. С утра до ночи раздавались пирования, козацкие песни, гром пушек, ружейная пальба. Железняк объявлен Гетманом Украинским, Князем Смелянским, Батьком Козацким; Гонта - Полковником и Князем Уманским; Сотник Пантелеймон Власенко - Правителем и Казначеем Уманьщины. Но Гонта грустил: «Наварылы мы доброи варенои, Паны-братья, да як то вона выпьется!» Железняк рассылал отряды, к которым на каждом шагу прибывал народ. Граново, Монастырище, Теплин, Дашево, Тульчин, Гайсин, Басовка, Жидячин, Ладыжин были разграблены; фольварки, корчмы и домы были выжжены. Жиды гибли более других. Козаки умели их везде отыскать. Однажды, лесом отряд Гайдамацкий увидел монахов сидящих под деревом. Гайдамаки поклонились и спросили: куда Бог несет? «Из Поцава до Киева», - отвечали чернецы. «Что ж вы тут делаете?» «Сидаем, да за Хмильныцького Бога прохаем». «От, яки ж вы добры ченьци! — сказали гайдамаки, - идить же Бога прохать за Пана Железняка, а мы вам и дорогу на той свит покажемо». И всех на одном дереве перевешали!

Даже за границею не всегда Жиды и шляхта находили спасение. Сотник Шило пришел в Балту и увидел, что некоторые прятались в турецкой части города. Он потребовал их выдачи; Турки отказали; тогда он пошел силою, вырезал беглецов, а вместе с ними и часть Турков.

Детей, однако ж, Козаки миловали. Во время взятия Смелого один куренный спас дочь управителя Вильнера. После Поляки хотели его казнить. Дети Младановича Вероника и Павел были также спасены стариком осадничим села Оситной.

В это время, как я сказал уже, усмиряли Барскую конфедерацию; отрядить значительные войска против Железняка было невозможно; отправили с весьма небольшим отрядом Рейментаря Иосифа Стемпковского и Субалтерна его, Якова Комаровского. Императрица прислала к ним на помощь Полковника Кречетникова с отрядом конницы и с тысячью Донцов.

Кречетников пошел к Уманю и застал, что Козаки в таборе разбирают серебряную и медную монету и сыплют по сортам в пустые горелочные бочки; груды денег и всякого добра валялись вокруг. Ясно было, что одному полку с ними не совладать. Он объявил, что идет в Бердичев против конфедератов и стал ждать Донцов. Через двенадцать дней ночью схватили Гонту с двумя тысячами товарищей; остальная часть табора разбежалась. Стемпковский хотел, было, немедленно казнить Гонту; но у него было только четыреста человек в отряде; опасно было оставаться лишний день; и так он пошел к Могилеву на Днестре, а Кречетников - к Бердичеву.

Казни начались. Стемпковский остановился недалеко от Могилева, в селе Сербове. Первого казнили Гонту. Палач в продолжении нескольких дней сдирал полосами с него кожу до пояса; отрубливал то руку, то ногу; наконец облупил ему голову, натер кожу солью и снова на череп натянул. Его товарищей развозили по городам, местечкам и селениям до самого Львова. Вешали, рубили головы, отрубливали накрест руку и ногу, залечивали и пускали на страх народу. Иным увязывали руки вверх, обматывали соломою в смоле, зажигали и водили по улицам. В Лисянке Стемпковский без розыска повесил шестьсот человек; на память чего у лисянских девиц вошло в обычай вплетать в косы черную ленту между разноцветными. Такие казни и мучительства у Поляков не были новы. Украинцы упрямо и равнодушно смотрели на них и надеялись заплатить сторицею. В Луцке одного Козака подвели к виселице: «Постойте! Перед смертию я вам открою важное дело!» Палачу приказали снять веревку: «Ну, что ты скажешь?» «А вот что, не велите меня очень высоко вешать; так вам легче будет меня целовать в жопу!»

Полковник Чорба поймал Неживого возле Галагановки, близ Чигирина. Бондаренкова ватага была переловлена Сотником Проскуринским в Макарове. Мотренинская обитель была опустошена и разграблена. Несколько монахов убито. Из иных деревень брали десятого; виновных и подозреваемых привозили в Житомир в Судную Коммиссию. Лабецкий, Виверский, Почентовский, Дубравский были Судьями. Осужденных прежде мучили земляною работою, потом привозили в местечко Кодню; клали их на колоду над глубокою ямою, рубили им головы; когда же яма наполнялась, остальные осужденные засыпали и рыли новую для себя. На трех виселицах было повешено около двухсот Козаков. На западном углу Кодни, в пятидесяти шагах от крепостного вала, засыпано сто четырнадцать обезглавленных. Смерть Железняка не известна. Иван Усач советовал не идти против войск Белой Царицы. Ватага его не послушала; он найден был мертвым в лодке, плывшей по Тясминю.

Но частная резня не скоро унялась. Запорожцы каждое лето отправлялись в Чигиринские леса, в Уманщину, истребляли людей и скот; заезжали в Новосербские деревни щеголять удальством перед девушками; потом возвращались в Сечь и прогуливали все награбленное. Чернь думала, что у Жидов родятся дети слепые, как щенки; что они крадут детей Христианских, качают их в бочках, набитых гвоздями, и добытою кровью мажут глаза своим Жиденятам. Это поверье еще более губило их. Леса освещались Полячками и Жидовками, обмотанными осмоленною соломою; музыка гремела; Поляки танцовали мазурку в сапогах, набитых гвоздями; на пиках взлетали младенцы в такт. «Теперь в Черном лесу все мертво и только виднеются кой-где разбросанные черепы замученных Жидов, наполненные многочисленными роями шмелей и ос».

Эти времена назывались «Колиивщиною» и «Палиивщиною», судя по роду казней. Первое название принадлежало мечу, второе — огню. И в тех местах не только сохранились предания, украшенные суевериями, но есть еще и теперь живые свидетели тех ужасов.

В это время Запорожцы потребовали от Императрицы всех земель, даже занятых селениями в Новороссийской губернии. Начали присваивать земли, приобретенные Государынею от Порты. Стали противиться обмежеванию границ Государства. Завели рукою вооруженною зимовники в Новороссийской губернии. Увели из полков поселенных — Гусарского и Пикинерского — до восьми тысяч душ. На несколько сот тысяч ограбили в разные времена жителей Новороссийских.

Государыня приказала им прислать Депутатов, для представления о своих правах; они не отвечали. Овладели новоприобретенною землею между Днепром и Бугом. Подчинили себе вооруженною рукою жителей Молдавского гусарского полка. Приманили до пятидесяти тысяч обоего пола душ, чтоб завесть у себя хлебопашество.

Эти поступки вместе с разбоями в странах окрестных, были нестерпимы в Государстве благоустроенном; Императрица прислала Генерал-Поручика Текелли, который занял Сечь Июня 4-го без бою и без сопротивления. Августа 3-го дан был Манифест об истреблении Запорожской Сечи. Козакам отдали Тамань и назвали их «Черноморцами».

Наступил 1793 год. В конце его случился второй раздел Польши. Россия приобрела 4 553 квадратных мили; 410 городов и местечек, 10 081 село и 3 011 688 жителей. Вся Подольская область, половина Волыни и десять уездов Киевских достались на наш удел. Обе Украины и Сеча Запорожская опять слились воедино, но уже не под скипетром Сигизмунда.

Так кончилась отдельная жизнь Малороссии.

 

 

329