Период пятый.

От смерти Хмельницкого до падения Мазепы, 1657 – 1709 г.г.

Глава XXIII.

Добродушная клевета польских историков. Выговский. Характер его. Провозглашение Гетманом Юрия Хмельницкого. Отречение Юрия, Выговского и Носача от урядов. Выговский опекун. Его титул. Внушения его Юрию. Покража миллиона талеров. Гетман на три года. Казнь Выговского. Приезд в Украину Матвеева. Оправдания Выговского. Послы к царю от Выговского. Польские генералы в Малороссии. Преступный замысел Сейма польского действовать отправою в Украине. Заславльский Конгресс. Статьи. Ропот народный. Причина неудовольствий между Козаками и Москвитянами. Внушения Выговского народу. Пушкарь. Гонец в Москву Яковенко. Волнение народное. Бегство Юрия в Запорожье. Казни Выговского и его клеветы на Юрия. Хитрово в Украине. Хитрость Хитрова. Пословица. Вольный подданный. Выговский отказывается от уряда. Мольбы Хитрова. Коварство Сейма с Царем. Донос Выговского на Поляков. Второй гонец к Царю от Пушкаря. Пушкарь возстает на Выговского. Переписка его с Дионисием Митрополитом. Максим Протопоп Пежинский. Третий гонец от Пушкаря к Царю. Послы иноземные в Чигирин. Приезд в Украину Портомоина. Битва Выговского с Пушкарем у Опошни и Будища. Битва их на Груне. Переписка Выговского с Ханом. Донесение Послов Царских из Варшавы. Политическое обращение Царя с Гетманом. Послы от Поляков к Гетману в стан под Ольшаницею. Речь Беньевского. Самохвальство и надутость. Новые внушения Выговского войску и народу. Гадячские пункты. Титул Гетманский.

«Тягостно, - говорит один польский Писатель, которого рукопись лежит у меня пред глазами. - Тягостно было Запорожскому народу владычество Царя Московского; горько было сравнивать суровое правление нынешнее с прежнею неограниченною свободою, которою наслаждался народ под кротким правлением республики. Безрассудно Козаки от Польши освободились; теперь начали тайно сноситься с Поляками.» Мы видели эту свободу неограниченную Украины, видели это кроткое правление Республики. Знаем, что при Великом Хмельницком Малороссия не испытывала суровости правления Московского. Теперь увидим, Козаки ли сносились с Поляками? Справедлива ли эта добродушная клевета польского Историка?

Нет сомнения, что народ благородный, самолюбивый лучше желал видеть себя под скипетром Царя Единого, пред которым равны все его народы, нежели быть под стоглавым правлением Королевства — Республики—Анархии. Если бы права наши были равны с правами Литвы и Польши, как то было нам обещано всеми Князьями и Королями, начиная от Гедимина; если бы Рыцарство Русское было равно Рыцарствам Польскому и Литовскому, и Короли были бы в Польше властителями; если бы Республика не забывала, что Малороссия не завоевана ею, что она присоединилась к Литве и потом к Польше добровольно, на условиях; если бы, наконец, Поляки помнили непреложный закон политики, по которому, желая удержать народ присоединенный, необходимо должно уравнять права его с правами народа коренного, а Веру и собственность оставить неприкосновенными; тогда бы Малороссия, вероятно, не вздумала от Польши отторгнуться. Но Гетманам, Старшинам, Полковникам нашим видеть себя ниже польских Воевод и Гетманов, слышать насмешки над Верою нашею, носить перед панами титулы хлопства и лайдаков; быть у Поляков тем, чем жиды у прочих христиан — это было бы непростительно. И Малороссияне справедливо предпочли «суровое правление Московское кроткому правлению Республики».

Юрий Хмельницкий провозглашен был Гетманом. Ему было шестнадцать лет. В избирательном правлении, люди такого возраста никогда не избираются в главы народа, но то была преданность Малороссиян к своему старому вождю, к Великому Богдану Хмельницкому. Выговский уговорил Юрия созвать народ, Старшин и по молодости лет отказаться от правления. Юрий склонился, сложил клейноды пред Старшинами, вышел на крыльцо, благодарил народ за уряд, которым его почтили. Выговский объявил, что если Юрий не Гетман, то и он не хочет быть Генеральным писарем. Носач отказывался от Обозничества.

Изумленное нечаянностью случая войско взволновалось, всех искателей булавы отвергнуло, хлынуло толпою в дом Хмельницкого. Юрия вытащили на улицу, начали напоминать ему о заслугах отца, заставили принять клейноды и, согласясь с ним, что он еще молод для уряда Гетманского, народ придал ему Выговского, Носача и Судью Лесницкого в опекуны и советники. Положено было, в случае войны, Выговскому принимать булаву и бунчук из рук молодого Гетмана и, по возвращении из похода, опять ему их отдавать. «Какой же титул мне ставить на письмах и универсалах, во время военное?» — спросил Выговский. Долго толковала Рада и, наконец, приказала ему подписываться: «Иван Выговский, на тот час Гетман войска Запорожского». Тут он стал уговаривать Юрия отложиться от Государя. Он намекал о небывалом желании старого Гетмана присоединиться к Польше. «Суеверные старики наши, - говорил лукавый советник, - предпочитая единоверных Москвитян Полякам и Туркам, принудили покойного Гетмана с Москвою соединиться. Но благоразумие и политика противоречат такому союзу, гнев Султана и Цесаря могут разорить Малороссию, и Москва не в силах защищать нас в борьбе с двумя державами, столь знаменитыми. Преклонясь на сторону Польши, примирясь с Турецким и Римским Императорами, Юрий будет утвержден в звании Гетмана потомственного, владетельного Князя Сарматского».

Царь ничего не ведал о том, что происходило в Малороссии. Выговский, извещая Хана о всех происшествиях, не заблагоразсудил уведомить об них Государя, и если бы не Киевский Воевода Бутурлин, в Москве даже не знали бы о смерти Хмельницкого. Это понудило Алексея Михайловича послать, в Сентябре, Полковника, Голову Стрелецкого, Артемона Сергеевича Матвеева и Дьяка Перфилия Оловянникова к Выговскому и к Войсковым Старшинам. Они привезли из Москвы Царский выговор за не уведомление о смерти Гетмана, и указ об отправке козацкого посольства в Стокгольм для склонения Шведов к примирению с Русскими.

Выговский оправдывался, отзываясь, что в самый день кончины Хмельницкого он хотел отправить трех старшин с известием о ней к Государю; но войсковое начальство начало бунтовать, начало роптать на него; начало говорить, что он желает Гетманства, и что потому посылает к Царю людей от имени своего, а не от войска Запорожского. Тогда, испуганный этим ропотом, предвидя могущие от того произойти беспокойства и домашнее кровопролитие, он решился уведомить обо всем Царя не прямо, но чрез Андрея Васильевича Бутурлина и Князя Григория Григорьевича Ромодановского. Что же касается до посольства козацкого ко Двору Шведскому, прибавил самопроизвольный Гетман в своем донесении, оно будет тотчас отправлено. Королю будет сказано, чтоб на Запорожье не надеялся. Если война Швеции с Москвою не прекратится, Малороссийские Козаки и все Запорожье будут действовать против Швеции. Матвеев и Оловянников, удовлетворенные оправданием Выговского не успели еще выехать из Малороссии, как Асаул Юрий Миневский и Сотник Евфим Коробка отправились в Москву с новыми известиями: Выговский был избрал в Гетманы, все войско Запорожское просило Царя об его утверждении.

Между тем Выговский не оставлял тайных злоумышлений. Заднепровским Регистровым войскам приказал идти в Заславль под предлогом секретной экспедиции и начал тайные переговоры с Поляками. Вскоре в Малороссии стали появляться польские войска. «Драгуния,» как именует летописец эту ненавистную для Малороссиян стражу, снова наводнила Украину.

В Варшаве в то же время происходило злодейское совещание насчет нашего отечества. Еще Июле, как мы уже видели, собрались туда на совет Станислав Потоцкий, Юрий Любомирский, Чернецкий и Ян Сапега. Они постановили следующее:

1-е. Отправить от Короля в Украину посла, обещаниями Гетману Удельного Княжества, Полковникам — староств, лучшим Козакам — шляхетства и всяких вольностей, буде они отстанут от Царя и присоединятся к Польше. В случае их согласия, через год или через два велеть Козакам ворваться в Россию, или, буде они не захотят войны с Россиею, то на их самих напасть, соединясь с Татарами.

2-е. Стараться поссорить чернь со Старшинами, уверить народ, что он терпит более от своего собственного войска — от своих Козаков, нежели прежде, когда находился под владычеством Республики.

3-е. Употреблять все усилия к разорванию союза козацкого с Москвитянами. Внушать им, что они сперва присягали своему природному Государю, Королю Польскому, что они уже не подданные Царя, ибо и перед Ним изменили клятвенному обещанию, когда Хмельницкий, вопреки Москве, вспомоществовал Королю Шведскому и Рагацию.

4-е. Наконец, действовать отравою.

Честолюбивый сребролюбец Выговский, чуждый по рождению своему для Малороссии, равнодушный к выгодам народа, с ним не единоплеменного, не усомнился изменить Украине, которая его так облагодетельствовала: пленник Хмельницкого, возведенный в высокий сан Генерального писаря, опекун и советник сына своего благодетеля, наложив однажды святотатственную руку на имущество Богдана, на наследие Юрия, не задумался дать клятвенное обещание Королю и Магнатам, в том, чтоб присоединить к Польше Малороссию. Он выехал в Заславль; там нашел Конгресс, составленный из многих Вельмож Польских и из Министров Султана и Императора. Ему предложили следующие договорные статьи:

«1-я. Народ Русский, состоящий из Княжеств или воеводств: Киевского, Черниговского, Северского и Владимирского со всеми в них городами, поветами и селениями, по границам, Зборовским трактатом положенным, да пребудет вольным, от самих себя и правительства зависимым, и в совершенном единстве с народами Литовским и Польским, как от одного племени с ними Сарматского все три сии народа происходят. А и прежние между ними распри, вражды и войны да уничтожатся и предадутся вечному забвению, с соблюдением и утверждением строжайшим обоюдной армии.

2-я. Правительства Русские да устроятся и пребывают на стародавних правах своих и привилегиях в совершенном равенстве и одинаком преимуществе с правительствами Литовскими и Польскими под сению одной короны Польской Королевской, всем трем народам равномерно державной и покровительной.

3-я. Верховный Начальник народа Русского и правительств тамошних будет Гетман, избранный из самих себя Русским Рыцарством. Власть его почитать наравне с Коронным и Великим Литовским Гетманами. Преимущества также и войск ему иметь сорок тысяч регистровых, а Охочекомонного и Запорожского сколько соберется и сколько возможно будет оного содержать.

4-я. Стража внутренняя и оборона внешняя в земле Русской зависят от власти Гетмана и от сил войска тамошнего. И в таких случаях признается он самовластным Князем Русским или Сарматским; а в общей обороне и в войске всего Королевства участвует земля оная по общему с нею совету, а паче, вольна в обе стороны нейтрал держать.

5-я. Провинциальное управление земли Русской подлежит воеводам, выбранным из себя тамошним Рыцарством, и они подчинены во всем Гетману и непосредственно под его повелениями состоят. И когда снаряжаемы и выправляемы будут от Воевод земские послы и депутаты на Сейм Генеральный, то сие чинится по повелению Гетмана и с его инструкциями и наказами.

6-я. При всех службах и собраниях Рыцарства и народа Русского с Рыцарством и народом Литовским и Польским признается едность и равенство с обеих сторон и с уважением чести и могущества каждого особо и всех вообще.

7-я. Религия Католическая Русская или Греческая с религиею Католическою Римскою или Польскою да пребудет в совершенном равенстве и согласии без малейшего угнетения прав и выборов каждой. И духовенство обеих религий в собраниях правительственных и при всех заседаниях и общениях да имут места приличные по сану своему и голоса по правам своим и преимуществам.»

Таковы были условия, предложенные Магнатами Выговскому: самовластный Русский или Сарматский Князь, вольный держать нейтралитет в войнах Польши; начальник воевод, правитель всей страны от Донца до Днестра; предводитель 40 000 войска регистрового и такого же числа Охочекомонного; находящийся под сению короны Польской. В этих условиях мы видим что нибудь из двух: или бессмыслие, или предательство. Они не сходны ни с здравым смыслом, ни с политикою. Тем менее они были сходны с характерами двух народов, которых тяжба и до ныне не была б решена без Хмельницкого. Один гонитель - другой гонимый; один безгранично гордый - другой благодарно самолюбивый; один дающий обеты невыполнимые - другой потерявший прежнюю доверчивость. Разъединение их было решено, приязнь - безвозвратна.

Наши чины, наши Козаки не могли не понять, что под этими обещаниями кроется новое предательство. Вероятно и Выговский видел всю лживость их, но холодное себялюбие, но враждебная неприязнь к народу Малороссийскому побудила его действовать в пользу свою и Королевства. Он пожизненно пользовался бы богатствами страны и властью неограниченною, а этого было для него достаточно.

Однако ж он должен был непременно объявить статьи пред войском и чинами. Они собрались на совет - необходимо было знать общее мнение, получить согласие. Началось чтение. Во всех концах собрания раздались ропот, грубости, проклятия. Узнав о столь неожиданной и позорной перемене, чины объявили поведение Выговского подлым, а замыслы его – злодейскими. Осыпав его ругательствами, они возвратились в Чигирин.

Немногие остались на стороне предателя. То было несколько Козаков, лично недовольных Москвитянами, несколько Запорожцев, ими оскорбленных на самолюбии. И повод к тому подали, говорит летописец, «поступки по видимому, ничего не значащие, но много действующие на умы народные: «В бытность Запорожцев в походах вместе с стрельцами и с Сагайдачниками Российскими, они терпели от сих солдат частые и язвительные насмешки, по поводу бритых козацких голов. Солдаты оные, бывши еще тогда в сирых зипунах и лычаных лаптях, не бритыми, в бородах, то есть во всей мужичьей форме; имели, однако, непонятное о себе высокомерие или какой-то грустный обычай давать всем народам презрительные прозвания, как-то: «полячишки», «немчурки», «татаришки» и так далее. По сему страшному обычаю называли они Козаков «чубами», «хохлами», а иногда и «безмозглыми хохлами», а сии сердились за то до омерзения и заводили частые с ними ссоры и драки. Наконец нажили непримиримую вражду и дышали всегдашним отвращением».

Эти недовольные были весьма малочисленны, и поддерживало их несколько чиновников, Польских переселенцев в Малороссию. Они-то их поджигали против Царя ложными слухами и прокламациями. Говорили, будто бы перехвачен Московский посланец, отправленный к Бутурлину в Киев с тайным повелением схватить и отослать в Москву Выговского и всех его приверженцев. Неудовлетворительное положение дел, опала Царская, в которую могли быть включены и невинные, страх быть увлеченными из родины в дальний и неизвестный край, все это испугало многих Старшин и Полковников. Все это было представлено в виде преувеличенном. Поляки намекали, что Малороссия присоединилась к Москве не собственною волею, но происками Богдана Хмельницкого. И так несколько недовольных, вопреки большинству голосов, вопреки чести, без согласия чинов, удаленных в Чигирин, объявили, что на совете постановляют: ревностно свергнуть владычество Государя, как утвержденное покойным Гетманом без доклада военной Старшине; выгнать из Киева воеводу Бутурлина; ждать Комиссаров Польских для окончательного условия о новом соединении Руси с Литвою и Польшею.

Это не могло укрыться от проницательного и храброго Полтавского Полковника Мартына Пушкаря. Видя Малороссию снова наводненную войсками Польскими, узнав о похищении казны старого Гетмана, слыша о толках Выговского с Поляками, он проникнул тайну и немедленно отправил гонцом Яковенка к Государю с письменным известием о замыслах Выговского.

Между тем Старшины, удалившиеся из Заславля в Чигирин, узнали, в свою очередь, о расхищении казны Богдана Хмельницкого с согласия Юрия, и о злодейском употреблении оной на подкуп голосов. Испуганный народным волнением Юрий бежал в Запорожье. Все чины, все войско регистровое, Заславский конгресс — все отвратились от молодого Хмельницкого, которого летописцы несправедливо назвали «притчею во языцех».

Он не достоин был своего великого имени, но такой суд был слишком строг для юноши несчастного, неопытного, запутанного в сети коварными советниками. Он бежал, и Запорожцы, приняв его в Сечу, обещали ему покровительство. Тогда, проведав о доносе Пушкаря, пронырливый Выговский послал гонца к Царю с известием о злых намерениях Юрия отклониться от России, о его побеге в Запорожье, о том, что сохранены все архивы, документы и привилегии, и что войска регистровые от Юрия в пользу России отложились.

Царь Алексей Михайлович приказал Боярину Богдану Матвеевичу Хитрову поспешать в Малороссию, для исследования доноса. Но судьба и Малороссии, и России была претерпевать неоднократно несчастия по милости Бояр, присланных из Москвы к нашим Гетманам. Простота иных, других корыстолюбие искажали предначертания правительства. И не редко оно сомневалось в преданности и верности народа и войск Малороссийских, там, где было бы должно казнить Боярина за подлог, за потворство, за клевету или отдалить его за неблагоразумие. Так случилось и во время Выговского с Боярином Хитровым, которым вошел на Украине в пословицу: наши предки о нем говорили, что «он хитер был только именем».

Боярин вместо дела начал выговором Выговскому за неприличное наименование себя в одном из донесений к Царю: «И так было тебе к Царскому Величеству писать не годилось! - говорил он изменнику. — И впредь тебе писаться Царского Величества подданным; также как и наперед сего Богдан Гетман писался».

Пользуясь этим неуместным замечанием, Выговский рад был обратить все внимание простодушного Хитрова на дело ничтожное и отклонить оное от важнейшего происшествия. Он притворился опечаленным, принял вид сердечного раскаяния в ошибочной подписи, начал отказываться не только от Гетманства, но даже от опекунства. Хитров, полагая, что он только за тем и прислан, стал уговаривать, упрашивать, умолять Выговского, чтоб от уряда не отрекался. И великого труда, говорит Коховский, стоило ему, чтоб успеть в этом. Тогда, не созвав Рады, не спросясь общего согласия, Хитров объявил, что Юрий по молодости и неопытности от Гетманства отрешается, а по воле и милости Царской утвержден Гетманом Иван Выговский. Чины и Козаки изумились: они не сомневались, что не такова была воля Царская, они твердо были уверены в том, что это самопроизвольное назначение первейшего Сановника произошло не свыше, не по желанию Государеву. Наконец все почли Хитрова обольщенным, подкупленным, но совет не был собран, никто не знал что делать, никто не противоречил Боярину. И это была пагубная с его стороны неосмотрительность. Это положило первое основание к неустройствам и междоусобиям в Малороссии, первый шаг к вредным переменам. Это доказывало всю крайнюю простоту Боярина, всю справедливость отзыва об уме его. Затаив в душе изумление при виде столь неожиданного, по их мнению, насилия, до глубины души огорченные, чины и Козаки разошлись.

Чтоб еще более утвердиться во мнении Государя, новый Гетман не замедлил отправить к нему донесение о делах Польских. Тогда правительство наше было обмануто обещаниями Магнатов избрать Царя Электором короны Польской, а по смерти Короля возвесть его на престол и соединить Польшу с Россиею. Обольщаемый Сеймом Государь отправил в Польшу великолепное посольство с богатыми подарками. Оно было встречено пышно и провожаемо в столицу с торжеством необыкновенным. Когда послы начали напоминать Магнатам об электорстве, им отвечали, без зазрения совести, что Речь Посполитая жаждет соединения Царства с Королевством и чести видеть у себя Королем Царя Московского; что надобно только потерпеть несколько времени, пока сторонние дела с Швециею и другими державами окончатся, и пока Королевство, став свободнее насчет дел иностранных, будет в силах заняться устройством внутренним. А между тем, говорили послам Царским Поляки, не худо было бы утвердить Гетманство козацкое в особе одного Выговского, человека миролюбивого, верного, преданного и «эдукованного», а «Хмельниччину» с корнем выдернуть из народа ненавидящего мир и тишину; из народа питающегося одними войнами, грабежами и разбоями; из народа, который, наконец, есть бич всех правительств и всякого благоустройства. Для чего и намерен Сейм отправить к Выговскому посольство с утверждением его на Гетманстве в доказательство, что это есть обоюдное желание Царства и Королевства, и что скоро народы Русский и Польский соединятся неразрывно.

Здесь то видно все коварство Выговского. Поляки тешат Царя Польскою короною, просят чтоб утвердил Выговского на Гетманстве, а в то же время Выговский доносит ему на Речь Посполитую. «Поляки, - пишет он в докладе своем, - по воле Короля не хотят исполнять данного обещания; они не изберут Королем себе Государя Московского; они медлят, обманывают, ждут соединения армии, зовут на Ракочи и Хана Крымского; поспешно собирают войска и скоро вторгнутся в Россию». Таким доносом он вкрадывался в большую милость Алексея Михайловича. Его неизменная преданность к Престолу Царскому казалась очевидною, а между тем это Полякам ни в чем не вредило. Война действительно готовилась, созревала - нужно было получить утверждение в сане Гетманском от Царя, тогда и Польские и Царские приверженцы в Малороссии принуждены будут слепо повиноваться Выговскому, и ему не трудно будет предаться на сторону Королевства.

Так думал Выговский. Но что удалось ему в одном случае, то в другом не могло осуществиться. Он успел обмануть Бояр, но не обманул Полтавского Полковника и преданных Украине Сановников.

Пушкарь опять подал Царю донос на Гетмана и, не дожидаясь ответа, собрал чины, возвратившиеся из Заславля, и в числе 20 000 войска выступил в Чигирин, чтоб осадить там Выговского, отобрать у него дела и документы, задержать его и предать законам.

Гетман занимался тогда переговорами с Поляками, обещал им утвердить статьи, присланные на Сейм от Хмельницкого через Сулиму и Немерича, известные под именем Гадячских - потому что были сочинены в Гадяче. И все то делалось под глазами у Хитрова, который ничего в этом не понимал. Вдруг пришло известие о движении Пушкаря. Испуганный неожиданностью Выговский бросился к Боярину с мольбою, чтоб он немедленно отправился в Лубны, где был тогда Пушкарь, и уговорил бы его возвратиться в Полтаву. Деньги и подарки склонили Хитрова на эту поездку. Он объявил Пушкарю, что Выговский признан от Царя Гетманом; что ему каждый в Малороссии должен повиноваться беспрекословно; что такова есть воля Царская. Сколько ни убеждал его Пушкарь, как ни ясно выказывал ему обманы, лесть, коварство, злоумышления Выговского, ничем не мог образумить его. Боярин предлагал ему подарки, жалованья, награды, с тем, чтоб он возвратился в Полтаву. Пушкарь не хотел и слушать его. Наконец, Хитров прибегнул к Указу Царскому, к угрозе опалою. Полковник возвратился, но войск не распустил.

Выговский нашел было еще новое средство удержать Пушкаря в повиновении: он стал угрожать ему через Митрополита Киевского, Дионисия, неблагословением, но удачи не было. Пушкарь отвечал Митрополиту: «А что ваша Пастырская милость хотите положить на меня ваше пастырское неблагословение, то не налагайте оное ни на кого иного, кроме того, кто приемлет Царей неверных. А мы за Царя имеем одного Царя православного. Не благословляйте тех, кто Государю и войску Запорожскому зло творит, по чьей милости едва ли десятая доля Малороссии и Украины довольством и спокойствием пользуется. Междоусобной брани между народом Христианским и войском 3апорожским не было и не будет. Мы проливаем только кровь Сербов, Ляхов и других зачинщиков».

Тогда отправился Максим, Протопоп Нежинский, в Москву с Гетманскою жалобою на Пушкаря. Он извинялся, что не сам Выговский к Царю приехал тому причиною, говорил он, домашние смуты и охранение Украины от нашествия Поляков. В то же время и Пушкарь послал к Государю гонца, продолжая умолять о спасении Малороссии от угрожающего ига Польского.

Наконец в Чигирин явились Посланники Шведский, Польский и Волохский. Король и Сейм прислали утверждение Выговского на Гетманстве, от Пушкаря поскакал в Москву третий гонец. То был Полковый Асаул Бурлий, он должен был донесть Государю о прибытии послов иноземных, о стараниях Выговского возмутить Козаков, об умыслах и толках его с Поляками, о желании преклонить народ на сторону Польши и о явном старании соединить с Королевством Гетманщину. Бурлий был перехвачен близ города Сум, бумага была у него отобрана, самого его повесили.

Но Царь узнал и об убийстве гонца по повелению Гетмана, и о послах иноземных в Чигирине. Тогда уже нельзя было не усумниться в верности Выговского. 26 Июня отправлен был в Украину Подьячий Яков Портомоин с двумя поручениями: с явным - подать Гетману Царскую милостивую Грамоту и с тайным - наблюдать за его поступками. Но Выговский успел еще однажды обмануть Государя. Портомоин был им уверен, что Пушкарь клевещет на него, желает от Царя отдалить верного Гетмана, беспрепятственно соединиться с Польшею и пойти войною на Москву. Таким образом, получил он позволение «добывать оружием» мятежного Полковника.

Полки Стародубский и Нежинский, пехотные и конные, получили Гетманское повеление двинуться на Пушкаря и схватить его. Но у Опошни и Будища, в лесах и оврагах засели отряды Полтавского Полковника, врасплох напали на полки Гетманские во время ночлега, на рассвете перехватали начальников и отправили их с подробными донесениями Государю о замыслах и поступках Выговского, о междоусобиях, начавшихся в Малороссии, о том, что проект Царю, поданный насчет наследия Польши, есть ложь - есть одно желанье Сейма выиграть время, устроить войска, ополчиться, соединиться с Выговским и Баном Трансильванским и двинуться на Москву. Полки Гетманские, испуганные первою неудачею, питая отвращение к войне с соотечественниками, разошлись. Раздраженный их неповиновением, Выговский выдвинул свое наемное войско, состоявшее из Сербов и Поляков. Ими предводительствовали Полковник Винницкий Богун и Господарь Гадячский Тимош. Они сразились с Пушкарем на реке Груне под Полтавою. Изменники были разбиты, Тимош был закован и отправлен в Колонтаев под стражу Великороссийскую. Богун бежал, но был настигнут, и на его отряде окончилось употребление войск Выговским.

Гетман, видя свое бессилие на поле чести, слыша ропот народный, озлобленный неповиновением полков козацких и истреблением наемных, обратился к оружию, в котором был силен и опытен - к клевете и козням. Он послал к Крымскому Хану для заключения с ним дружественного и оборонительного союза. Польский Король изъявил на это согласие. Хан прислал к Гетману уполномоченного, а между тем Царь получил Ыговского донесение, что он соединился с Татарами, и что этот союз принесет великую пользу Москве, ибо отдалит Крымцев от Поляков.

Но время Государева доверия к Выговскому миновалось. Русские послы, ожидавшие в Варшаве окончания дел насчет Царского в Польше наследия, получили повеление проведать о состоянии, количестве Польских войск и о предположениях Варшавского кабинета. Дотоле усыпленные пиршествами, играми, плясками, Послы были пробуждены Царским гонцом. Они образумились, и вот их донесение:

«В Варшаве Поляки часто перешептываются между собою на ухо, а нас подсмехают, и на нас подмаргивают. А жолнерство их по городу и в корчмах всегда при них пощелкивает и саблями побрязгивает, что ин на ужас берет. А по деревням у них войско, говорят, видимо-невидимо, и частешенько приговариваются напилые Полячишки, что наши уж Козаки, наш, дескать, и Смоленск скоро будет. А чести-то нашей Посольской и в ус не дуют, также и про наследство твое, Государь, Польское никто уж и не шевельнется. А на наши про то сказки и привязки отвечают одними усмешками и ножным шарканием. И мы, правду сказать, Государь, пресмыкаемся здесь столбняками и поляцким насмешищем».

Получив из Польши столь неприятное донесение, Государь отозвал из Варшавы своих Послов. Он вполне удостоверился в обмане от Поляков, в коварстве Выговского и в справедливости Пушкаря. Теперь должно было притворяться перед Гетманом; но Выговского обмануть было не легко. Царь Алексей Михайлович писал к нему, что убедился в измене и неповиновении Полтавского Полковника, посылает в Малороссию отряд войск для уничтожения ополчений мятежнических, а ему Гетману повелевает, немедленно заковав в железы их предводителя, отправить его в Москву на суд Государев. К нему же, Гетману, он, Государь, всегда имел и будет иметь полную и неизменную доверенность. И действительно, 30 000 войска выступило в Малороссию с тайным повелением схватить Выговского и всех его единомышленников и представить в Москву. А потом, соединясь с Пушкарем, находиться под его начальством до избрания нового Гетмана голосами вольными по правам Малороссийским. Но было поздно. Войску еще был только назначен поход, а Польские комиссары уже были в Малороссии. 5-го Сентября они прибыли в Гетманский стан, расположенный под Ольшаницею. Главами посольства были Кастелян Волынский Станислав Беньевский и Кастелян Смоленский Людовик Евлачевский— оба Сенаторы.

В войске Запорожском первое место по Выговском занимал Полковник Носач, воин храбрый, человек с глубокими сведениями в древних Запорожских законах и обычаях. За ним следовали Зеленецкий, Брюховецкий, Ковалевский и Лисникий — люди, приверженные к Выговскому, и, как видно по прозваниям, Поляки коренные. Впрочем, и Польские Историки говорят, что «наиболее поддерживали начертанный план те из войсковых Старшин, в которых отзывалась кровь Польская, хотя они уже издавна поселились между Козаками».

Итак, мы с удовольствием видим, что природные Малороссияне не участвовали в желании отдать Украину Полякам на посрамление, что с того уже времени они доказывали верность клятве своей и понимали истинную пользу родины.

Главнейшие из зачинщиков были дяди Гетмана: Константин и Федор Выговские, Гуляницкий, Верещага, Мрозовицкий и Киевский Подкоморий Немерич (или, правильнее, Немержиц).

Кастелян Беньевский явился в собрание. Коховский сохранил речь его, произнесенную к Запорожцам. В ней представлены были священный долг верности и любви к отечеству, знаменитые заслуги войска Запорожского пред Королем и Республикою, ужасные бедствия, причиненные ненавистью и враждою двух племен Славянских. Оратор представлял тяжкое положение Украины в ее соединении с Москвою, и права наши, отнятые Государем. «Рассмотрите, - так говорил он, - рассмотрите, какие теперь у вас в краю права и учреждения? Некогда войско Запорожское слушало по доброй воле повелений Короля своего, а ныне принуждают вас повиноваться строгим указам, присланным из стран далеких. Некогда вы избирали и отрешали Полковников по вашему произволу, ныне пусть кто-либо из старшин ваших будет к вам ласков или защищает невинных, тотчас боярство истребит их чрез присланных из Москвы Царских наперстников».

И это было говорено при Алексее Михайловиче, в царствование того Государя, который не верил даже и справедливым доносам на Выговского. И эту речь войско слушало из уст Польского Магната. Она была бы хороша в устах какого-нибудь козацкого старшины во время Сигизмунда III, в Гетманство Косинского или Наливайка. Но ее слушали, скажем опять словами Польского историка, «ее слушали старшины войсковые, в которых отзывалась кровь Польская».

Далее Беньевский «красноречиво» представлял войску Запорожскому принуждения и указы, определяющие покрой одежды, и Форму нарядов для жителей. Это доказывало, до какой степени Украина унизилась, как глубоко в бездну рабства упала она! «Республика от вас, Запорожцы, ничего не требует, кроме постоянной верности и повиновения. На пирах же ваших позволяет вам соблюдать ваши древние обыкновения и одежду. Республика не осуждает ни вашей жизни щедрой, ни вашей бережливости, и старые обычаи она законом почитает».

Потом изображал он милосердие Бога, карающего с умеренностию и состраданием каждого виновного. Представлял Республику после несчастий и падения вознесенную и одеянную славою: «Всем известно то, что наказание от Бога происходит, но Он тою же десницею, которою карает нас, ею же утешает нас и возносит! Благодетельное Божество вечно гневаться не может и отеческою рукою возвеличивает людей, которые понесли уже справедливое наказание. Нередко, по воле Божией, из бедствий выходим мы с победою. Вы имеете доказательства сего покровительства Божьего над Польшею. Ракочи, жадный к чужому, теряет свое, Карл Шведский умоляет нас о мире… А давно ли он опустошал Польшу огнем и мечем? Ныне, загнанный в ущелие Камбрийского полуострова, уплачивает опустошения, им в Польше произведенные, своею же собственностью. Ян же Казимир, при помощи Всевышнего, в деле правом, побеждает врагов своих. Часть войска Королевского, предводительствуемая Чарнецким, водружает орлы Польские на берегах Балтийского моря, Литовские полки изгоняют Москвитян из пределов своих. Король с третьим войском осаждает Тарнополь, четвертое готово жертвовать собою, чтоб вас подкрепить!»

Указывать ли на неистовство лжи, на всю закоснелость коварства давнего, всю наглость, неприличие, дерзость гордого оратора? Не очевидны ли они для каждого читателя? Пред кем произносил он речь? Пред войском Богдана Хмельницкого! Пред ним превозносил он славу Республики, пред ним хвалился благословением Божиим, лежащим на Яне Казимире, ему предлагал в помощь четвертое войско!

К чему эти старые, избитые истины «Десницы в одно и то же время возносящей и карающей»? Не единственно ли для того, чтоб прельстить и обезумить народ доверчивый, непонимающий ни ложных, ни истинных красот красноречия? Когда же были эти принуждения в национальной одежде нашей при Царе Алексее Михайловиче? Точно ли Республика не требовала от Малороссиян ничего, кроме верности и повиновения?

Впрочем, последнее справедливо. Действительно Республика требовала от угнетенной и преданной Украины повиновения во всем: в отдаче Магнатам земель, домов, имуществ, собственности, девиц, совести и веры своей. Но Выговский не хотел этого понимать. Полковники, родом Поляки, с восторгом воскликнули: «Гарно говорыть!»

Гетману поручено было отвечать. Он благодарил от всего Запорожского войска Республику и Короля за попечительное и деятельное внимание их к Малороссии, обещал верность и повиновение… И народ Украинский Русский был объявлен третей частью Речи Посполитой.

Недоставало поколебать умы народа, преданного Москве и единоверцам. Приверженцы Гетмана распустили слух, что Государь намерен приступить к важным переменам в Малороссии. И началом оных будет убавка Регистрового войска - большую часть Козаков обратят в драгуны. Но весьма не многие в народе и войске поверили этой клевете на Московское правительство. К ним присоединено было наемное войско Польское. Выговский готов был выступить против Полтавского Полковника. Оставалось гласно и присягою утвердить Малороссию за Поляками.

Итак, приступили к подтверждению пунктов Гадячских, присланных из Варшавы Гнинским. Это происходило на Раде под Гадячем, в войсковом стане Запорожском, в 1658 году, Сентября шастнадцатого. Содержание статей было следующее:

1.Унии в Малороссии не бывать, Поляки при своей вере, Малороссияне при своей останутся.

2.Митрополит Киевский, с четырьмя Архиереями Русскими при Архиепископе Гнезненском заседать будет в Сенате.

3.Войска Запорожского ни больше, ни меньше будет шестидесяти тысяч.

4.Гетману Великого Княжения Русского Украинского вечно быть первым Киевским Воеводою и Генералом.

5.Сенаторов в короне Польской не только из Поляков, но из Руси тоже избирать.

6.Церкви, монастыри и доходы их должны опять принадлежать Руси.

7.Русским иметь свою Академию, метрики, канцелярии и типографии, где бы кроме Польских, были Русские учители.

8.Во время Хмельницкого войны какие были учинены самовольства и преступления либо справедливо, либо притворно — должны быть прощены и преданы вечному забвению, и никогда мир да не будет нарушен.

9. Податей никаких до короны Польской не давать и обозов коронных не принимать. Не быть обеим Украинам ни под каким, кроме под Гетманским правлением.

10.Если бы Гетман Украинский захотел сделать кого-нибудь из Козаков своих Шляхтичем, то по его свидетельству Король должен оного Козака нобилитовать, и потому Гетман ныне и всегда может иметь при себе сто человек чина шляхетского, которых Король обязан, выдав им гербы шляхетские, нобилитовать немедленно.

11. Коронным войскам в Украине на Консистенции не бывать, разве когда нужда их привести туда укажет. И тогда даже Гетман Малороссийский над ними Регимент и власть имеет, а козацким полкам везде по волостям Королевским, духовным и Сенаторским стоять вольно.

12.Гетман может бить свою монету и оную употреблять на плату своему Украинскому войску.

13.Во всяких делах нужнейших короны Польской Поляки должны Козаков призывать на совет и стараться как бы отворить Днепром путь к Черному морю.

14.Царь Московский, если бы когда захотел иметь войну с Поляками, то Козаки могут в ней держать нейтралитет, но если бы «Украине что Москаль творити намерил», то Поляки защищать ее должны.

15.Тем, которые сторону Козаков против Поляков держали, которые были из уряду исключены, и у которых были отобраны имения, таковым имения возвратить, и их опять в уряд вписать.

16. Гетману не искать других иностранных протекций, только одному Королю Польскому быть ему верным. Дружбу и приязнь с Ханом Крымским приять он может, но Величества Государя Российского не должен признавать, и Козаки все должны в свои жилища возвратиться.

17.А как Гетман с войском Запорожским и с оторванными Воеводствами, как вольные к вольным, равные к равным, «зацные к зацным» возвращаются, того ради Его Королевская милость и Речь Посполитая дозволяют того народа Русского Гетману суды свои и трибунал Гетманский устроить и отправлять там, где захочет, и все бы было короне подобно.

18.Чигиринский повет при булаве Гетманской по прежнему остается.

К этим восемнадцати статьям были прибавлены следующие второстепенные:

- в Воеводстве Киевском все уряды и чины Сенаторские будут раздаваться единственно шляхте Веры Греческой, а в Воеводствах Брацлавском и Черниговском – попеременно;

- позволяется Гетману соорудить, где угодно, другую Академию, подобную Киевской;

- училища, заведенные в Киеве Поляками, выведутся оттуда;

- в Русских Воеводствах учредить Печатари, Маршалки и Подскарбии и уряды сии будут раздаваться только Русским;

- Король, Примас, Виленский бискуп, четыре Гетмана, канцлеры, подканцлеры и маршалки подтвердят сии пункты на будущем Сейме присягою;

- Сия Комиссия от слова до слова внесется в Конституцию;

- титул Гетмана будет следующий: Гетман Русский и Первый Воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского Сенатор.