Глава XXXVII.

Гетманы: Царский – Самуйлович, Королевский – Гоголь, Султанский – Дука. Польское Посольство в Россию. Засуха. Черви. Предзнаменования. Посольство в Крым. Смерть Сирка. Стягайло. Характер Дорошенка, Юрия и Сирка.

В Августе приехали в Москву польские Полномочные: Литовский Референдарий Киприян Бростовский и Воевода Хелмский Ян Гнинский. Монах Антоний, то есть прежний Думный Боярин, Оберегатель Посольских дел, Нащокин, вступил с ними в переговоры. Послы требовали половины завоеванных городов, 40 000 войска против Турок и 600 000 рублей ежегодно на польскую армию. Государь через Украинцева потребовал от Самуйловича мнение: приступить ли к предложениям Короля, заключить ли союз с Польшею или мир с Турциею? Гетман отвечал, что гораздо выгоднее для России мир с Турками и Крымцами, нежели союз с Польшею, купленный пожертвованиями, не делающими славы; что война с Магометанами наскучила Малороссиянам; что союз с Поляками не бывает прочен; что в счастьи они припишут всю честь себе, а в несчастьи выдадут союзника. В доказательство истины этих слов уведомлял он, что и ныне, во время переговоров с Москвою, Король подсылает Белоцерковского Священника возмущать Запорожье. Царь Федор внял советам опытного Гетмана. Бростовский и Гнинский долго толковали с Боярами, но, не получив ни городов, ни войска, ни денег — уехали.

1680 год наступил с дурными для Украины предзнаменованиями и начался для нее несчастиями: весною не было дождей, травы посохли; червями были съедены хлеба яровые; на огородах была голая земля; народ с ужасом глядел на столб огненный, который, простираясь до полу неба, три ночи пылал.

Гетман в начале года выбрал Черниговского Писаря, Ивана Ильича Скоропадского, Послом в Крым для мирных условий с Ханом. Выбор был ошибочен - неудача была последствием. В скором времени Хан вступил в нынешнюю Слободско-Украинскую губернию. Война вспыхнула над Мерлою и в Русских слободах, на полтораста верст города были опустошены, жители захвачены в плен. Голицын и Ромодановский привели войско в Путивль, туда же на совет прибыл и Самуйлович. Все ожидали помощи от Сирка, когда к Царю явился гонец Стягайлы, с донесением о смерти Кошевого. Скончался он в Сече 1-го Августа, был погребен 2-го. Подозревают, что ему подослал отраву Хан, который и в прошлом году уговорил какого-то мурзу зарезать его, когда он уснет, подгуляв с товарищами. Запорожец, ему преданный, тогда предостерег его. Мурзу Сирко убил, но не избегнул Ханской мести за свою ненависть к Мусульманам. Стягайло стал Кошевым.

Так погиб последний из трех знаменитых деятелей тогдашнего времени. Дорошенко жил в Ярополче под Москвой, Юрий Хмельницкий и Сирко сошли в могилу. Их смерть ослабила междоусобия, Малороссия была приготовлена к совершенному слиянию с братьями своими, Великороссиянами, и к жизни спокойной под Державою Царей.

Дорошенко прежде всех сошел с политического поприща.

Мы видели его дела. По ним можем о нем судить. Хитрый, умный, буйный, властолюбивый, он не щадил ни родины, ни веры Христианской для корысти и власти над Украиной. Она его любила, как полководца храброго и дальновидного, и возненавидела, когда на знаменах его явилась луна. Гордость его была невероятна. Нельзя не вспомнить, как он Посла крымского трепал по губам, приговаривая, что то же будет и с Шайтаном его.

Он много сделал зла Малороссии. Кроме кровопролитий, междоусобий, которых он был началом, он был опытным путеводителем Султана Турецкого в земле родной и единоверной.

В Полтавском полку двадцать городов и местечек изведали его кровожадность и мстительность. Миргородский и Лубенский полки не были счастливее. В первом тринадцать городов и местечек, во втором - пятнадцать пали под его ударами. Он захватил всех Воевод, которые были в Стародубе, Новегороде-Северском, Лубнах, Миргороде, Соснице, Батурине, Глухове, Прилуках и Гадяче; перебил и перехватал всех ратных людей и часть из них продал Татарам в плен. Денег казенных 140 000 рублей, 141 000 четвертей хлеба, 483 пушки, 254 пищали, 28 000 пудов пороху, 32 000 ядер — от Царских Воевод, да от Гетмана: 110 медных пушек, 15 пищалей, 9 000 пудов пороха, 20 000 пуль и 40 000 пудов свинца увез он в свой притон на Заднеприе. 100 000 рублей Гетманских и 74 000 Воеводских стали его добычею. Умилосердясь над двумя Воеводами, взял он с них 4 500 ефимков окупу. Одних московских воинов погибло с ним в боях 103 000, не считая мирных жителей и Козаков. В довершение всего, он видел своими глазами поругание над верою Христовою, над образами, храмами, духовенством и гробами усопших Христиан, поругание от мусульман, которых сам привел на свою родину.

С ужасом и недоверчивостью к таким злодеяниям, проходят читатели древних хартий мимо заброшенной, поросшей могилы в ничтожном селе. На старом кладбище, далеко от родины, «на Московщине», которую ненавидел, он погребен (в Волоколамском уезде, в селе Ярополче). Но, по крайней мере, этот злодей действовал открыто, был страшен и врагам, и друзьям.

Юрий Хмельницкий не мог и тем похвалиться.

Сын Великого человека, изменившего судьбу трех народов Славянского поколения, он еще ниже оказался по сравнению с отцом.

Выпишем слова красноречивого Архиепископа Конисского:

«Судьба Юрия Хмельницкого есть странная, удивительная и превосходящая многие случайности. Два раза избираем он был Гетманом целою нациею и признан ею того достойным. И два раза лишался сего достоинства по интригам той же нации. Наконец, еще два раза возведен был в то достоинство двумя Монархами; но никаким их могуществом утвержден и удержан в нем не был. И так жизнь его была не что иное, как только игралище фортуны самой коловратной. После вторичного лишения его Гетманства, он не только презрел все величия и почести мирские, но отрекся и от самого мира и в Октябре месяце 1663 года посвятился в монахи в том Лубенском монастыре, который был последним для него спокойным убежищем. Для удаления себя от всего, могущего возмутить его в таком знатном монастыре, каков был Лубенский, сокрылся он весьма тайно в Мошнинскую пустыню, что пониже Каневского монастыря, в лесах и буераках. Но и тут злой рок не переставал гнать его. Во время страшных после его Гетманства в Малороссии возмущений и притязаний, взят он был силою Польских Королей и по уговору и разрешению от монашества Митрополитом Киевским Иосифом Тукальским провозглашен Гетманом для утешения волнующегося народа. Но народ сей, принявши его в то достоинство, требовал соединения с партиею, держащеюся стороны Российской. Когда он на то пристал и отзывался Министерству Российскому, то, по доносу Наказного Гетмана Заднепровского Тетери, подхвачен опять в Польшу и вместе с Митрополитом Тукальским сослан в ссылку в Остроги и леса Жмудские. Наконец, когда продолжающиеся в Малороссии несогласия и возмущения были поджигаемы чрез присылку из Москвы Воевод, и противные тому партии искали протекции у Порты Оттоманской, то Султан Турецкий вытребовал от Польши Хмельницкого и на основании статей Гадячских и Заславских Портою и другими Дворами гарантированных, провозгласил его Князем Сарматским, Гетманом козацким. С помощию Паши Силистрийского и Крымского Хана, Султан ввел его в Малороссию. Народ и войско здешние, приняв с охотою Хмельницкого своим Гетманом, соглашали его восстановить с Царем Московским договоры отца своего. Посулено ему с уничтожением Воевод пребыть за тем по прежнему в соединении с Россиею. Хмельницкий, угождая народу, не щадя самого себя, склонился и на сии его желания, но Наказный Гетман Дорошенко, искавший, как и многие другие, настоящего себе Гетманства, схватя Хмельницкого, отдал Хану Крымскому, который сослал его в город Белгород, а оттуда в Царьград, где посажен тот был в Эдикуль или Семибашенный замок, где содержался четырнадцать лет в заключении, Наконец сослан он был на один Греческий остров и тамо скончался пономарем при Греческом монастыре.

Если признавать владычествующими счастье и несчастье в человечестве, то оне обои в высочайшей степени терзали бедного Хмельницкого чрез весь горестный его век и, сделав беднейшим от всех Героев на свете, повергли с тем в бездну зол невозвратно.

Ошибочно объявленная здесь ссылка в Архипелаг и кончина в пономарстве была, вероятно, взята Летописцем правдивым и красноречивым из народных преданий в то время, когда не были еще доступны Архивы Государственные и, еще менее, семейственные архивы гордых Магнатов и панов. Ныне, когда мы стряхнули с них вековую пыль, мы увидели Хмельницкого и Архимандритом, молебствующим в Чигирине, и раззорителем Чигирина, и Князем Малороссийской Украины, и опустошителем родины, и, наконец, мучеником, лишенным зрения, висящим на ребре, глотающим расплавленное олово из польских рук.

Сирко был остаток прежних героев Украины. То был слепок с колоссальных образов Федора Богдана, Подковы, Шаха, Сагайдачного, Трясила, Полтора-Кожуха.

Ненавистник врагов Христианства, страстно любящий родину, ужас неверных, бурно врываясь в границы хищников, разоряя их притоны, освобождая из плена Христиан, казалось, он родился в Украине еще в годах пятисотых.

Всегда справедливый и храбрый, всегда хитрый и предприимчивый, он делил жизнь свою меж вином и саблею. Увлекал речью восторженною сердца соотечественников, пугал умным отзывом противников, звуком Запорожского оружия приводил в трепет Турков, Поляков и Татар. Вольный в замыслах, быстрый в их исполнении, носил он не даром название «батька» от своих неодолимых Запорожцев.

Вот слова Летописцев об этом герое лучших времен:

«Сирко был человек необыкновенный и единственный. С войском малочисленным весьма удачно воевал и был всегда победителем. Ни с кем не заводил войны несправедливой. Битву почитал игрушкою. Татары Крымские, Белогородские, Бессарабские, страшилища и бичи всех соседей своих, были у Сирка оленями, зайцами пужливыми. Он несколько раз проходил насквозь их жилища и укрепления; несколько раз загонял их в Кафские ущелья. И самые Ханы не раз крылись в пропастях и кустарниках своих гор. Они почитали его величайшим волшебником; не называли иначе, как «Русским Шайтаном». В спорных делах меж собою нередко те же Татары прибегали к его суду и говаривали: «Как Сирко скажет, так тому и быть». Он много привозил добычи на Запорожье, но она не ему доставалась. Сирко не был корыстолюбив и стяжателен. Все, что ни пограбит, бывало, у врагов, отдает своим сподвижникам, а иногда и врагам своим.

Однажды он угнал весь скот из какого-то аула Татарского. К нему прибежала Татарка со слезами. Она жаловалась, что у ней отняли корову, трудами и долговременною выслугою добытую, что эта корова была у ней одна, что ей нечем теперь прокормить бедных детей. Пришли и малые дети несчастной Татарки. Сирко призвал всех жителей аула, возвратил им весь скот и приказал, чтоб, когда не станет коровы у Татарки, они детей ее кормили обществом, а с матери взял клятву, что эти дети, когда вырастут, не станут воевать с Русскими.

«Словом сказать, он был человек удивительный: при многочисленном войске мог бы сделаться новым Чингисом или Тамерланом, но в то же время был в шутках своих чистый Запорожец», — так заключают наши летописи.

Однажды Гетман Самуйлович написал к нему выговор за то, что Татары кочуют на Запорожских степях. Он отвечал, что ныне у Татар на сено недород; что и Запорожцы, когда у них нечем бывает кормить табунов и стад, кочуют на степях Крымских; что это дело, издавна в обычай принятое - дело соседское; что долг платежом красен; наконец, заключил ответ следующею, вполне Запорожскою, выходкою:

«Колы б и чорт, пане Гетмане, помогав людям в крайней их нужди, то брезговаты тым не годыться, бо кажут люде: нужда и закон зминяе. А когда мы, живя с Татарами по сусидски, помогаем одын другому, то тое розумному нымало не дывно. А тое нам тылько дывно, що ты, пане Гетмане, багато коло нас хирхулюешь, мов твий покийнык батько на хавтурах с парафиянамы, чого мы и вам уприйме желаем».

Но их не стало, этих трех знаменитых Украинцев. Остался один Самуйлович. Он гибнул уже - Украина, повторяем, сливалась с Москвою. Еще одной борьбы не доставало, но противной воле народа, тяжкой, предсмертной борьбы. На поприще славы и бесславия готовы были выступить еще три Украинца: Самусь, Палий и Мазепа.