Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ГЛАВА В

романтизм ·рассказывает историю, более позитив­

но оценивающую мир в том виде, в каком он суще­

ствует сегодня. В послевоенный период романтизм

позволил интеллектуалам и их слушателям верить

в то, что прогресс будет происходить более или менее непрерывно, что вероятны улучшения. Эта благодать тем не менее скорее относилась к отдель­

ным людям, а не к группам, и к постепенным, а не

к революционным изменениям. В новом мире, воз­

никавшем на пепелище войны, наконец-то появи­

лась возможность возделывать свой собственный сад. Таким возделыванием должен был стать про­ свещенный, современный труд, который будет ре­

гулироваться культурными схемами достижения и

нейтральности (Parsons & Shils, 1951) и достигать

высшей точки в «активном,. (Etzioni, 1968) и «де­

лающем успехи,. (McClelland, 1953) обществе.

Иными словами, романтизм позволил после­

военным американским интеллектуалам-специ­

алистам в области социальных наук даже в период

относительного снижения нарратива продолжать

говорить на языке прогресса и универсализма. В Соединенных Штатах Америки романтический

нарратив отличается от героического тем, что со­

средоточивается на «Я,. и частной жизни. В со­

циальных нарративах Америки герои эпохальны;

они ведут к спасению целые народы, как следует

из коллективных представлений, таких как Аме­

риканская революция и движение за гражданские

права. Напротив, романтическая эволюция не кол­ лективна, это история Тома Сойера и Гека Финна

(Fiedler, 1955), фермера-йомена (Smith, 1950) и

Горацио Элджера. Таким образом, американские

интеллектуалы видели модернизацию как про-

532

ГЛАВА В

цесс, который освобождает «Я» и делает подсисте­ мы общества чуткими к его потребностям. В этом смысле теория модернизации была бихевиорист­ ской и прагматической; она сосредоточивалась на

настоящих людях, а не на коллективном истори­

ческом субъекте - народе, этнической группе или

классе.

В основе романтической американской идео­

логии «модернизма» лежал экзистенциализм. В

сущности, американские интеллектуалы приняли

своеобразное, оптимистическое прочтение Сартра.

В обстановке, насыщенной экзистенциализмом,

«аутентичность» стала определяющим критерием

оценки поведения отдельного человека; это было

главным пунктом модернистской литературной

критики Триллинга (1955), но также проникло и в

социальную теорию, которая подчеркнуто не про­

пагандировала модернизацию, например, в ми­

кросоциологию Ирвинга Гофмана (1956) с ее при­ равниванием свободы к ролевой дистанции и ее концепцией «на сцене vs. за кулисами»22 , а также

в панегириках Рисмена личности, направляемой

изнутри (inner-directed man).

Эти индивидуалистические романтические нар­

ративы подчеркивали, как сложно быть современ­

ным, и дополнялись акцентом на иронии, наррати­

ве, который Фрай определяет как снижающий по

отношению к романтическому, но не откровенно

отрицательный в своем воздействии. В пятидеся­

тые годы и в начале шестидесятых модернистская

эстетика в Великобритании и Америке подчеркива­ ла значение иронии, интроспекции и амбивалент-

22Живший в девятнадцатом веке популярный автор детских

книг. - При.меч. пер.

533

ГЛАВА 8

ности. Господствующая литературная теория, так

называемая «новая критика~. хотя и возводила

свои истоки к книге Эмпсона «Семь типов амби­ валентности~ (1935), полностью вступила в свои права только после героической и носящей гораздо более исторический характер критики тридцатых

годов. Ключевой современной фигурой в амери­

канской литературной публицистике стал Лайонел Триллинг, который определял психологическую и

эстетическую цель современности как экспансию

комплексности и терпимость к амбивалентности.

Психоанализ стал важнейшим критическим подхо­

дом и понимался как упражнение в интроспекции и

нравственном контроле (Rieff, 1959). В визуальных

видах искусства «современное~ приравнивалось к

абстракции, к бунту против украшения и к мини­

мализму, и все это, как объяснялось, уводит внима­

ние прочь от поверхности и предоставляет возмож­

ность заглянуть внутрь себя.

Очевидно, что на таком расстоянии современ­

ным интеллектуалам, постмодернистам и пост­

постмодернистам, трудно осознать насыщенные и,

в сущности, зачастую облагораживающие оттенки

этого интеллектуального и эстетического модер­

низма, -почти так же трудно, как представителям

современности - увидеть красоту и страсть модер­

нистской архитектуры, которую так убедительно

передал Николаус Певзнер (1949) в своей опре­ деляющей эпоху книге «Пионеры современного дизайна~. Описания интеллектуально-эстетиче­

ского модернизма, предлагаемые современными

постмодернистами-от Зигмунта Баумана (1989),

Стивена Сейдмана (1991а) и СкоттаЛэша (1985)

до ДэвидаХарви (1989) и Фредрика Джеймисона

534

ГЛАВА В

(1988), - дают принципиально неверное прочте­

ние. Конструирование этими исследователями

модернизма как дегуманизирующей абстракции,

механизма, фрагментации, линеарности и господ­

ства, как утверждается ниже, гораздо больше го­ ворит об идеологических потребностях, которые

эти и другие современные интеллектуалы испы­

тывают сегодня, чем о самом модернизме. В куль­

туре, теории и искусстве модернизм представлял

собой воплощение умеренности, которая обесце­

нивала искусственность не только как украшение,

но и как претенциозность и осуждала утопизм как

коллективное заблуждение, сходное с индивиду­ альным неврозом (Fromm, 1956). Именно эти за­ мечательные качества Белл (1976) обозначил как

раннюю или ~классическую современность» в сво­

ей критике шестидесятых годов в ~культурных

противоречиях капитализма».

Разумеется, эта картина не была полностью одно­

родной. На правом фланге вовлеченность в ~холод­

ную войну» обеспечивала некоторым интеллекту­

алам новое поле для коллективного героизма, хотя

самые влиятельные модернистские мыслители Аме­

рики, как правило, не были ярко выраженными сто­

ронниками ~холодной войны». На левом фланге как

внутри, так и вне Соединенных Штатов Америки су­

ществовали важные островки социальной критики,

сознательно отказавшейся от романтизма как соци­

ально-демократического, так и индивидуально-иро­

нического типа23 • Интеллектуалы, испытавшие на

23Когда я прибыл в Калифорнийский университет в Беркли изу-

чать социологию в качестве аспиранта в 1969 году, некоторые из

социологовпредставителей этнографической школы факуль­ тета, - находившиеся под влиянием Гофмана и Сартра, устрои­ ли неформальный семинар для преподавателей и студентов по

•аутентичности•. Это было вдохновленной экзистенциализмом

535

ГЛАВА В

себе воздействие Франкфуртской школы, такие как

Миллс и Рисмен, и другие критики, такие как Ханна Арендт, отказывались признать законным гуманизм

такого индивидуалистического толка и критиковали

то, что они называли новым массовым обществом, за

то, что оно вынуждает людей жить безнравственно и эгоистично. Они переворачивали бинарный код

теории модернизации, рассматривая американскую

рациональность как инструментальную, а не как

нравственную и экспрессивную, а большую науку -

как технократическую силу, а не как источник изо­

бретений. Они видели конформизм, а не независи­

мость; властные элиты, а не демократию и обман и

разочарование, а не аутентичность, ответственность

иромантику.

Впятидесятые годы и в начале шестидесятых эти

социальные критики не приобрели большого влия­

ния. Чтобы это произошло, им нужно было предста­ вить убедительную альтернативу, новый героиче­ ский нарратив, описывающий, как можно преобра­

зовать это больное общество и как можно привести ему на смену здоровое общество24 • Это невозможно

реакцией на сосредоточенность на отчуждении шестидесятых

годов. В этом качестве семинар был вне своего исторического

времени. Желающих участвовать не оказалось.

24 Иными словами, в настоящем описании не подразумевается пол­

ного интеллектуального единодушия на протяжении рассматри­

ваемых периодов. Существовали и противоположные тенденции,

которые следует отметить. Существует также и весьма реальная

возможность (см. прим. NQ 27) того, что у интеллектуалов и их

слушателей был доступ более чем к одному коду;нарративу в

любой отдельно взятый момент исторического времени, доступ, который теория постмодерна называет дискурсивной гибридно­

стью. Мое описание тем не менее все же предполагает, что каж­

дая из этих стадий характеризовалась верховенством одной ин­ теллектуальной схемы над другими и, по сути, отчасти на нем и строилась. Нарративы конструируются на основе бинарных кодов, и именно полярность бинарных оппозиций позволяет

занимающимся историческим осмыслением интеллектуалам

разобраться в своем времени. •Бинарность• есть не столько по­ нятный лишь посвященным теоретический конструкт, сколько

экзистенциальный жизненный факт.

536

ГЛАВА 8

было сделать в период •снижениЯ>>. •Искусство лю­ биты Эриха Фромма (1956) последовало за осужда­ ющими заявлениями, сделанными им в •Здоровом обществе» (1955); в пятидесятые годы решения для общества часто заключались в индивидуальных вы­

ражениях любви в частной жизни. Никакой соци­

альной программы не было предложено Теодором Адорно, Эльзой Френкель-Брюнсвик, Даниэлем Ле­

винсоном или Робертом Сэнфордом в •Авторитар­

ной личности» (1950). Ч. Райт Миллс в целом ряде

исследований (см. М 32) не только не предложил какие-либо жизнеспособные социальные альтерна­

тивы, но и приложил все усилия к тому, чтобы осу­

дить лидеров общественных движений тридцатых и

сороковых годов как •новых людей у власти» (Mills, 1948). После почти двадцати лет порождающих на­

силие утопических надежд коллективные героиче­

ские поэмы утратили свое очарование. Популизм правого толка Джо Маккарти усилил уход от соци­ альной жизни. Однако со временем американцы и

западные европейцы все же обрели второе дыхание, что привело к результатам, которые вновь необхо­

димо рассматривать по отношению как к истории,

так и к социальной теории.

Теория антимодериизации: героическое

возрождение

Где-то в шестидесятые годы, между убийством

президента Кеннеди и •летом любви•> в Сан­

Франциска в 1967 году, теория модернизации

умерла. Она умерла, потому что появлявшееся

молодое поколение интеллектуалов не могло пове­

рить в ее истинность.

537

ГЛАВА В

Даже если рассматривать социальную теорию

как семиотический код, а не как прагматически выведенное обобщение, она являет собой знаковую систему, означаемые которой суть эмпирическая

реальность в довольно строгом дисциплинарном

смысле. Вот почему важно понимать, что в тече­

ние этого второго послевоенного периода серьез­

ные ~проблемы реальности» начали решительно вмешиваться в теорию модернизации. Несмотря на

существование капиталистических рынков, в за­

падных странах упорно не искоренялась бедность (Harrington, 1962), а в странах третьего мира она, возможно, даже усугублялась. За пределами Ев­ ропы и Северной Америки постоянно гремели ре­

волюции и войны, (Johnson, 1983), и иногда каза­

лось, что они порождаются самой модернизацией. По всему остальному миру распространялась дик­ татура, а не демократия (Moore, 1966); чтобы быть

современными, причем не только в отношении эко­

номики и государственности, но и в других сферах,

освободившимся от колониального режима стра­

нам, казалось, нужно авторитарное государство

(Huntington, 1968) и командно-административная

экономика. В западных странах и развивающем­

ся мире появились новые религиозные движения

(Bellah & Glock, 1976), и сакрализация и идеология

стали набирать больший вес, чем секуляризация, наука и технократия. Эти факторы вызывали со­

мнение в основных положениях. теории модерниза­

ции, хотя и не обязательно опровергали ее25 •

25 В книге •Семена шестидесятых• (Seeds of the Sixties) (1994),

nроницательном оnисании интеллектуалов-критиков nятиде­

сятых годов, Эндрю Джэмиссон и Рои Айерман утверждают,

что эти интеллектуалы не сумели расnространить свое влияние

в тот nериод главным образом из-за консерватизма госnодству­ ющего общества. По-видимому, важно добавить, что частично

538

ГЛАВА 8

Однако одних только фактических проблем не­ достаточно для того, чтобы породить научные ре­ волюции. Теории общего характера могут обезо­ пасить себя, определив и защитив набор основных положений и отбросив целые сегменты связанных

с ними точек зрения в качестве имеющих лишь пе­

риферийную важность. Действительно, если при­

смотреться к теории модернизации в середине и

конце шестидесятых годов и даже в начале семиде­

сятых, можно заметить ее усиливающееся услож­

нение с целью дать отпор критикам и осмыслить

проблемы реальности того дня. Дуалистические

упрощения относительно традиции и современно­

сти дополнились - но не сменились - представле­

ниями, которые описывали континуум развития,

как в поздних неоэволюционных теориях Парсон­

са (1964, 1966, 1971), Беллы (1970) и Эйзенштадта

(1964). Конвергенцию вновь переосмыслили, про­

ведя параллельные, но независимые пути к совре­

менности, одни (например, Shils, 1972)- в связи с

Индией, Эйзенштадт (1963)- в связи с империя­

ми, Рейнхард Бендикс (1964)- в связи с граждан­

ственностью. Для осмысления процесса модерни­

зации в незападных странах с менее этиоцептри­

ческой точки зрения были предложены такие по-

дело было в их собственной идеологии, поскольку она была не­ достаточно историчной в ориентированном на будущее, нарра­ тиином смысле. Более того, поскольку Джэмиссон и Айерман принимают •массовое общество• как фактическое эмпириче­ ское описание как социально-структурной, так и культурной

модернизации пятидесятых годов, постольку они путают ин­

теллектуальное описание с социальной реальностью. Эти от­

блески реалистической эпистемологии в исследовании, которое

в прочих отношениях являет собой остро культурный и кон­ структивистский подход, мешают оценить убедительный гума­ низм, ощущавшийся в столь большом числе трудов тех самых

интеллектуалов пятидесятых, на которых часто нападали эти

критики.

539

ГЛАВА В

нятия, как диффузия и функциональные замены

(Bellah, 1957; Cole, 1979). Постулат о тесных свя­

зях подсистем сменился понятием опережения и

отставания (Smelser, 1963). В противовес метаязы­ ку эволюции были предложены понятия девелоп­

ментализма (Schluchter & Roth, 1979) и глобализ­ ма (Nettl & Robertson, 1968). Светскость уступила

место идеям гражданской религии (Bellah, 1970)

и отсылкам к «традиции современного» (Gusfield,

1966).

В противовес этому пересмотру теории изнутри

появились антагонистические по отношению к

ней теории антимодернизации, которые, как ут­ верждалось, были более близкими к истине объ­

яснениями возникающих в реальности проблем.

Баррингтон Мур (1966) заменил модернизацию и эволюцию революцией и контрреволюцией. Эд­ вард Томпсон (1963) заменил отвлеченные пред­

ставления о развивающихся моделях индустри­

альных отношений историей классов и развития классового сознания снизу вверх. Дискурс экс­

плуатации и неравенства (например, Goldthorpe,

Lockwood, Beckhofer, & Platt, 1969; Mann, 1973)

оспорил и постепенно вытеснил рассуждения о

стратификации и мобильности. Теории конфлик­

та (Coser, 1956; Dahrendorf, 1959; Rex, 1961) заме­

нили функциональные теории; политические тео­

рии, ставившие во главу угла государство (Bendix,

1968; Collins, 1976; Evans, Rueschemeyer, & Skocpol, 1985; Skocpol, 1979), заменили подходы,

ставившие во главу угла ценности, и многомерные

подходы; а представления о жестко связывающих

социальных структурах были поставлены под со­

мнение микросоциологиями, подчеркивающими

540

ГЛАВА В

текучий, несформированный, договорной харак­ тер повседневной жизни.

Однако решающий удар по теории модерниза­ ции был нанесен не этими научными альтернати­

вами как таковыми. В сущности, как уже было

сказано, те, кто пересматривал прежнюю теорию,

сами начали предлагать связные, в той же мере объясняющие теории для многих из перечислен­ ных явлений. Решающим фактом для поражения

теории модернизации скорее стало разрушение ее

идеологического, дискурсивного и мифологиче­

ского ядра. Вызов, с которым теория модерниза­

ции в конце концов не смогла справиться, носил

экзистенциальный характер. Он появился вместе

с новыми общественными движениями, все боль­

ше рассматривавшимися в терминах коллектив­

ной эмансипации, - крестьянские революции по

всему миру, движения чернокожих и чикано вну­

три страны, восстания аборигенов, молодежная

культура, хиппи, рок-музыка и эмансипация жен­

щин. Так как эти движения (например, Weiner, 1984) основополагающим образом изменили дух

временипереживаемый ритм времени,- они за­

хватили идеологическое воображение восходящих

интеллектуальных кадров.

Чтобы представить это изменяющееся эмпи­

рическое и экзистенциальное окружение, интел­

лектуалы разработали новую объясняющую его теорию. Не менее важно было и то, что они пере­ вернули бинарный код модернизации и по-новому

«превратили в нарратин социальное» (Sherwood, 1994). С точки зрения кода, «современность» и

«модернизация» двигались от сакральной к про­

фанной стороне исторического времени, причем

541