Makarenko_Ped_poema_full_text

— Что, Ховрах, помогло? Хорошее средство, правда? Разумеется, это были партизанские действия, но они вытека ли

из общего тона и из общего стремления коллектива наладить работу. А тон и стремления — это были настоящие предметы моей технической заботы.

Основным технологическим моментом оставался, конечно, от - ряд. Что такое отряд, на «Олимпе» так и не разобрали до само го конца нашей истории. А между тем я из всех сил старался раст олковать олимпийцам значение отряда и его определяющую пол езность в педагогическом процессе. Но ведь мы говорили на разных я зыках, ничего нельзя было растолковать. Я привожу здесь один раз говор, который произошел между мною и профессором педагогики, за ехавшим в колонию, очень аккуратным человечком в очках, в пиджа ке, в штанах, человечком мыслящим и добродетельным. Он прицепил ся ко мне с вопросом, почему столы в столовой между отрядами р аспределяет дежурный командир, а не педагог.

—Серьезно, товарищ, вы, вероятно, просто шутите. Как это так: дежурный мальчик распределяет столовую, а вы спокойн о здесь стоите...

—Распределить столовую не так трудно,— отвечаю я профессору,— кроме того, у нас есть старый и очень хороший закон: все приятное и все неприятное или трудное распределяется меж ду отрядами по порядку их номеров…

Так он и не понял, этот профессор. Что я мог сделать?

Âпервые дни Куряжа в отрядах совершалась очень большая работа. К двум-трем отрядам издавна был прикреплен воспит а- тель. На ответственности воспитателей лежало возбуждать в отрядах представление о коллективной истории и коллективной чести

èлучшем, достойном месте в колонии. Новые благородные побуждения коллективного интереса приходили, конечно, не в один день, но все же приходили сравнительно быстро, гораздо быс трее, чем если бы мы надеялись только на индивидуальную обработ ку. Вторым нашим весьма важным институтом была система перспективных линий. Есть, как известно, два пути в области орга низации перспективы, а следовательно, и трудового усилия. Пе рвый заключается в оборудовании личной перспективы, между про чим, при помощи воздействия на материальные интересы личност и. Это последнее, впрочем, решительно запрещалось тогдашними пе дагогическими мыслителями… Их отношение к зарплате и к день - гам было настолько паническое, что не оставалось места ни для какой аргументации. Здесь могло помочь только окропление свя-

той водой, но я этим средством не обладал.

А между тем зарплата — очень важное дело. На получаемой

581

зарплате воспитанник воспитывает уменье координировать лич- ные и общественные интересы, попадает в сложнейшее море с о- ветского промфинплана, хозрасчета и рентабельности, изуч ает всю систему советского заводского хозяйства и принципиальн о становится на позиции, общие со всяким другим рабочим. Наконец приучается просто ценить заработок и уже не выходит из де тского дома в образе своеобразной беспризорной институтки, не ум еющей жить, а обладающей только «идеалами».

Но ничего нельзя было поделать, на этом лежало «табу»194 .

Я имел возможность пользоваться только вторым путем — методом повышения коллективного тона и организации сложне й- шей системы коллективной перспективы. Учение о перспективе сделается когда-нибудь самым важным делом коллективного воспитания и жизни коллектива вообще. Я, конечно, не обладаю ни каким учением, но некоторые небольшие разведки в этой важно й области были мною сделаны, и я мог даже в своей практике польз о- ваться кое-какими формулами.

Собственно говоря, человек не может жить на свете, если у него впереди нет ничего радостного. Истинным стимулом человеч еской жизни является завтрашняя радость. В педагогической т ехнике эта завтрашняя радость представляется одним из важнейших объектов работы, причем работа эта направляется по двум линиям. Первая линия заключается в самой радости, в подборе ее вне шних форм и выражений. Вторая линия состоит в регулярном насто йчи- вом претворении более простых видов радости в более сложн ые и человечески значительные. Здесь проходит самая интересная линия: от примитивного удовлетворения каким-нибудь дешевым пряником до глубокого чувства долга.

От этого метода не так пахло нечистой силой, и «олимпийцы» терпели здесь многое, хотя и ворчали иногда подозрительно .

Самое важное, что мы привыкли ценить в человеке,— это сила и красота. И то и другое определяется в человеке исключите льно по типу его отношения к перспективе. Человек, определяющи й свое поведение самой близкой перспективой, сегодняшним о бедом, именно сегодняшним, есть человек самый слабый. Человек, поступки которого равняются по самой далекой перспектив е, допустим, в стремлении накопить денег и приобрести имение, е сть человек сильный, и он будет тем сильнее, чем большие препят ствия преодолевает, то есть, чем дальше становятся его перспект ивы. И красота человека заключается в его отношении к перспект иве.

Если он удовлетворяется только перспективой своей собст венной,

тем он невзрачнее, обыкновеннее, иногда тем он гаже. Чем шире коллектив, перспективы которого являются для него перспектива-

582

ми личными, тем человек красивее и выше. Имея на своей педагогической заботе только беспризорных, я тем не менее обя зан всегда стоять в плоскости только что приведенных теорем. Орг анизация перспективы и претворение перспектив с личных форм на формы общественные является главной моей работой. Но всякая радостная перспектива, если уже она организована, неизменно п овышает тон всей жизни и прежде всего повышает способность чел овека к работе. В этом вопросе не всегда наблюдается применение строго эгоистической логики. Здесь дело решается не столько логи кой, сколько повышением какого-то общего модуса жизни. Зарплата не потому только повышает производительность труда, что чел овек хочет как можно больше заработать, но главным образом пот ому, что представление о будущем заработке и связанных с ним п ерспективах неизменно повышает общее ощущение личности, ее энер гию, улучшает ее отношение к миру.

Это еще более заметно в области перспективы коллективной . Завтрашняя радость коллектива не может никаким образом л оги- чески связаться с сегодняшней работой отдельной личност и. Она связывается с нею только эмоционально, и эти эмоции часто гораздо плодотворнее какой угодно меркантильной логики.

Правильно воспитывать коллектив — это значит окружить его сложнейшей цепью перспективных представлений, ежедневн о возбуждать в коллективе образы завтрашнего дня, образы радостные, поднимающие человека и заражающие радостью его сегодняшний день.

Воспитать человека — значит воспитать у него перспективн ые пути, по которым располагается его завтрашняя радость. Мо жно написать целую методику этой важной работы. Она заключает ся в организации новых перспектив, в использовании уже имеющи х- ся, в постепенной подстановке более ценных. Начинать можн о и с хорошего обеда, и с похода в цирк, и с очистки пруда, но надо всегда возбуждать к жизни и постепенно расширять перспек тивы целого коллектива, доводить их до перспектив всего Союза.

Ближайшей коллективной перспективой после завоеваний К у- ряжа сделался праздник первого снопа.

Но я должен отметить один исключительный вечер, сделавший ся почему-то переломным в трудовом усилии куряжан. Я, впрочем , не рассчитывал на такой результат, я хотел сделать только то, что необходимо было сделать, вовсе не из практических намерен ий.

Новые колонисты не знали, кто такой Горький. В ближайшие дни по приезде мы устроили вечер Горького. Он был сделан оч ень скромно. Я сознательно не хотел придавать ему характер ко нцерта или литературного вечера. Мы не пригласили гостей. На ск ромно убранной сцене поставили портрет Алексея Максимовича .

583

Я рассказал ребятам о жизни и творчестве Горького, расска зал подробно. Несколько старших ребят прочитали отрывки из «Д етства».

Новые колонисты слушали меня, широко открыв глаза: они не представляли себе, что в мире возможна такая жизнь. Они не з а- давали мне вопросов и не волновались до той минуты, пока Ла - поть принес папку с письмами Горького.

—Это он написал? Сам писал? Он писал колонистам? А ну, покажите…

Лапоть бережно обнес по рядам развернутые письма Горьког о. Кое-кто задержал руку Лаптя и постарался глубже проникнут ь в содержание происходящего:

—Вот видишь, вот видишь: «Дорогие мои товарищи». Так и написано…

Все письма были прочитаны на собрании. Я после этого спросил:

—Может, есть желающие что-нибудь сказать?

Минуты две не было желающих. Но потом, краснея, на сцену вышел Коротков и сказал:

—Я скажу новым горьковцам… вот, как я. Только я не умею говорить… Ну, все равно. Хлопцы! Жили мы тут, и глаза у нас есть, а ничего мы не видели… Как слепые, честное слово. Аж до - садно — сколько лет пропало! А сейчас нам показали одного Г орького… Честно слово, у меня все в душе перевернулось… не зна ю, как у вас…

Коротков придвинулся к краю сцены, чуть-чуть прищурил серьезные красивые глаза:

—Надо, хлопцы, работать… По-другому нужно работать… Понимаете?

—Понимаем,— закричали горячо пацаны и крепко захлопали, провожая со сцены Короткова.

На другой день я их не узнал. Отдуваясь, кряхтя, вертя голов а- ми, они честно, хотя и с великим трудом, пересиливали извечн ую человеческую лень. Они увидели перед собой самую радостну ю перспективу: ценность человеческой личности.

11. Первый сноп

Последние дни мая по очереди приносили нам новые подарки: новые площадки двора, новые двери и окна, новые запахи во дв о- ре и новые настроения. Последние припадки лени и отвращения к труду теперь легко уже сбрасывались с пацаньих плеч, как никому

584

не нужная шелуха. Все сильнее начинал блестеть впереди праздник нашей победы, еще в декларации комсомола названный «Днем первого снопа». Из недр монастырской горы, из глубин бесчисленных келий выходил на поверхность последний чад прошлого, и его немедленно подхватывал летний услужливый ветер и уно сил куда-то далеко, на какие-то свалки истории.

Ветру теперь нетрудно было работать: упорные ломы сводных за две недели своротили к черту вековую саженную стену. Ко р- шун, Мэри и посвежевшие кони Куряжа, получившие в совете командиров приличные имена: Василек, Монах, Орлик,— развез - ли кирпичный прах куда следует: что покрупнее и поцелее — н а постройку свинарни, что помельче — на дорожки, овражки, ямы . Другие сводные с лопатами, тачками, носилками расширили, р ас- чистили, утрамбовали крайние площадки нашей горы, раскопа ли спуски в долину, уложили ступени, а бригада Борового уже на ладила десяток скамеек, чтобы поставить их на специальных т еррасках и поворотах. В нашем дворе стало светло и просторно, при бавилось неба, и зеленые украшения и привольные дали горизо нта

стали теперь и нашими украшениями, и нашими далями. Юрьев п риехал в колонию в последний день мая и ахнул:

— Ну и здорово! Вы знаете, до чего это замечательно! Смотри ж ты, какая прелесть!

И во дворе и вокруг горы давно уничтожили останки соцвосовских миллионов, и наш садовник Мизяк, человек молчаливый и сумрачный, какими часто бывают некрасивые мужья красавиц , уже вскапывал с ребятами обочины двора и дорожек и склады вал в аккуратные кучки износившиеся кирпичики монашеских тро туаров. Еще заняли кое-где канавы водопровода, и в них гремели металлом измазанные в глине мастера, но это были последние б еспорядки восстановления.

На северном краю двора делали фундамент для свинарни. Сви - нарня делалась настоящая, с хорошими станками, с бетонным полом, с вынесенным за ее стены сливом. Шере уже не похож на погорельца, сейчас и он почувствовал архимедовский восто рг: ежедневно выходили на работу больше тридцати сводных отрядов .Как только наладилось дело с рабочим усилием, мы сразу ощутил и, что

в наших руках находится огромная сила. И я вдруг увидел, какие страшные запасы рабочего аппетита заложены в Шере. Он еще больше похудел от жадности: работы много, рабочей силы мно го, только в нем самом имеют пределы силы организатора. Эдуар д Николаевич уменьшил сон, удлинил как будто ноги, вычеркну л из распорядка дня разные излишества вроде завтраков, обед ов и ужинов — и все-таки не успевал всего сделать. Он просыпался раньше

585

дежурных командиров и улетал в поле. Только Таранец приду мал, как нужно кормить Шере: он наловчился на ходу засовывать в его карман завернутый в бумагу бутерброд, а часов в восемь пос ылал своего помощника, какого-нибудь Петьку или Тоську, с прика зом:

—Найди Шере и повякай немножко, чтоб он пошамал: там у него в кармане.

Через пятнадцать минут помощник дежурного находил Шере в самых невероятных местах возле леса или в котловане свина рни и начинал дергать его за рукав, терпеливо ожидая, пока Шере п рервет нужный разговор и спросит:

—Ну, что такое?

—Вы посмотрите, что у вас в кармане, Эдуард Николаевич?

—Что такое в кармане?

—Шамовка! Сказал дежурный, чтобы я не уходил от Вас, пока вы не пошамаете.

Припертый к стене Шере начинал завтракать, норовя в то же время поделиться куском с тем же самым помощником, чтобы с корее избавиться от докучливого бутерброда и бежать на капу стное поле к речке.

Èтеперь и тогда я с восхищением и благодарностью думаю об Эдуарде Николаевиче. Если он теперь на каких-нибудь совет ских полях уменьшил темпы, если он женился, обзавелся оседлост ью, ревматизмом и пижамой, я скорблю, потому что в общем технол о- гическом процессе жизни для таких, как Шере, имеются опред еленные графики. Надо, чтобы в каждой детской колонии был такой Эдуард Николаевич. Стоит ему первый раз прикоснуться к земле на колонистской территории, как вокруг точки прикосновения все трогается с места, самые заядлые потенции открывают глаза, са мые сонные характеры ощущают беспокойство. С каждой минутой э то движение делается быстрее и правильнее, постепенно перех одя к вихревому порядку типа циклона. Эдуардов Николаевичей на до беречь и холить, надо засовывать им бутерброды в карманы, над о платить им какое угодно жалование, хотя и о жаловании они о бычно не разговаривают.

Шере был большого класса агроном, с широкой мыслью и с пост о- янным броском в будущее и в то же время с неослабным вниман ием

êкаждой крупинке почвы. Шере не мог пробежать мимо и не уст роить маленькую орбиту вокруг любой точки, где копошатся и р аботают люди. И по этим бесчисленным своим орбитам он носится не как сверкающий бездельный метеор, а как бесшумный, молчал ивый челнок в основе, он не делает ни одного лишнего движения, не произносит ни одного лишнего слова, от него не отскакивает ни одна лишняя искра.

586

Поэтому не было такой области в колонии, где бы Шере не принимал участия, и все больше и больше он втягивался в работу наших мастерских.

На нашей сотне гектаров Шере хотел в полтора месяца пройт и тот путь, который на старом месте мы проходили шесть лет. Он бросал большие сводные на прополку полей, на выщипывание самой ничтожной травки, он без малейшего содрогания перепах и- вал неудачные участки и прилаживал к ним какие-то особенн ые поздние культуры. По полям прошли прямые, как лучи, межи, очи- щенные от сорняка и украшенные, как и раньше, визитными кар - точками «королей андалузских» и «принцесс» разных сорто в. На центральном участке, у самой полевой дороги, Шере раскину л баштан, снисходя к моим педагогическим перспективам. В совет е командиров отметили это начинание как весьма полезное, и Ла поть немедленно приступил к учету разной заслуженной калечи — малокровных, истощенных и утомленных, чтобы из ее элементов составить специальный отряд баштанников.

Как ни много было работы у Шере, а хватило сил наших и на сводный отряд для очистки пруда. Командиром сводного назн а- чили Карабанова. Сорок голых хлопцев, опоясав бедра самым и негодными трусиками, какие только нашлись у Дениса Кудлат о- го, приступили к спуску воды. На дне пруда нашлось много инт е- ресных вещей, по всем признакам имеющим отношение к революционной эпохе. В метровой толще или грязи нашли ребята неско лько десятков винтовок, обрезов, револьверов, видно, какой-то бо евой организации в этом месте приходилось развивать такую быс троту военной операции, что оружие делалось слишком тяжелой обу зой.

Карабанов говорил:

— Если тут хорошо поискать, то и штаны найдутся. Я так думаю, что сюда и штаны бросали, бо без штанов тикать гораздо легче…

Оружие из грязи вытащить было не трудно, но вытащить самую грязь оказалось очень тяжелым делом. Пруд был довольн о большой, выносить грязь ведрами и носилками — когда кончи шь работу? Только когда приспособили к делу четверку лошадей и специально изобретенные дощатые лопасти, толща грязи нач ала заметно уменьшаться.

«Особый второй сводный» Карабанова во время работы был ис - ключительно красив. Вымазанные до самой макушки, хлопцы с ильно походили на чернокожих дикарей, их трудно было узнавать в лицо, вся их толпа казалась только что прибывшей из неизве стной далекой страны. Карабанов мастер был усиливать самый пустяшный игровой элемент, поэтому уже на третий день мы получили

587

возможность любоваться зрелищем, абсолютно невозможным в наших широтах: хлопцы вышли на работу, украсив бедра стиль - ными юбочками из листьев акации, дуба и подобных тропичес ких растений. На шеях, на руках, на ногах у них появились соотве т- ствующие украшения из проволоки, полосок листового желез а, жести. Многие ухитрились пристроить к носам поперечные па - лочки, а на ушах развесить серьги из шайб, гаек, гвоздиков и

других «драгоценных» предметов.

Эти чернокожие, конечно, не знали ни русского, ни украинского языков и изъяснялись исключительно на неизвестном колон истам туземном наречии, отличающемся чрезвычайной крикливост ью и преобладанием непривычных для европейского уха гортанн ых звуков. К нашему удивлению, члены особого второго сводного не только прекрасно понимали друг друга, но и отличались чрезвычайной словоохотливостью, и над всей огромной впадиной пруда цел ый день стоял невыносимый гомон. Залезши по пояс в грязь, чернокож ие с криком прилаживают Стрекозу или Коршуна к нескладному до щатому приспособлению в самой глубине ила и орут благим мат ом.

— Ххиргарши — майя гекащихи! Разровоу, ракрошу!

Карабанов, блестящий и черный, как и все, сделавший из своей шевелюры какой-то выдающегося безобразия кок, вращает огр омными белыми глазами и скалит страшные зубы:

— Каррамба! Гархша! Гархша!

Десятки пар таких же диких и таких же белых глаз устремляю т- ся в одну точку, куда показывает вся в браслетах экзотичес кая рука Карабанова, кивают головами и ждут. Семен снова им орет:

— Пхананяй, пхананяй!

Дикари стремглав бросаются на приспособление и тесной ди - кой толпой с напряжением и воплем помогают Стрекозе вытащить на берег целую тонну густого, тяжелого ила.

Эта этнографическая возня особенно оживляется к вечеру, к огда на склоне нашей горы рассаживается вся колония и голон огие пацаны с восхищением ожидают того сладкого момента, когда Карабанов заорет: «Горлы резыты!..» и чернокожие с свирепым и лицами кровожадно бросятся на белых. Белые в ужасе спасаю тся во двор колонии, из дверей и щелей выглядывают их перепуга н- ные лица. Но чернокожие не преследуют белых, и вообще дело д о каннибальства не доходит, ибо хотя дикари и не знают русск ого языка, тем не менее прекрасно понимают, что такое домашний арест за принос грязи в жилое помещение.

Только один раз счастливый случай позволил дикарям дейст вительно покуражиться над белым населением в окрестностях столичного города Харькова.

588

В один из вечеров после сухого жаркого дня с запада пришла грозовая туча. Заворачивая под себя клокочущий серый греб ень, туча поперек захватила небо, зарычала и бросилась на нашу гору. Особый второй сводный встретил тучу с восторгом, дно пруд а огласилось торжествующими криками, дикой пляской и поднятыми руками. Туча заколотила по Куряжу из всех своих батарей тяжелыми тысячетонными взрывами и вдруг, не удержавшись на шатк их небесных качелях, свалилась на нас, перемешав в дымящемся вихре полосы ливня, громы, молнии и остервенелый гнев. Особый вто - рой сводный ответил на это душу раздирающим воплем и исст упленно заплясал в самом центре хаоса.

Но в этот приятный момент на край горы в сетке дождя вынесся строгий, озабоченный Синенький и заиграл закатисто-раз лив- чатый сигнал тревоги. Дикари мгновенно потушили пляски и вспомнили русский язык:

— Чего дудишь? А? У нас?.. Где?

Синенький молча ткнул трубой на Подворки, куда уже спешили в обход пруда вырвавшиеся из двора колонисты. Чернокожие оглянулись. В сотне метров от берега жарким обильным костром полыхала хата, и возле нее торжественно ползали какие-то э лементы процессии. Все сорок чернокожих во главе с вождем, действительно африканской ордой, бросились к хате. Десятка полтора испуганных баб и дедов в этот момент наладили против приб е- жавших раньше колонистов заграждение из икон, и один из бо родачей кричал:

— Какое ваше дело? Господь бог запалил, господь бог и потушит…

Но, оглянувшись, и бородач и другие верующие увидели вдруг, что не только господь бог не проявляет никакой пожарной з аботы, но, напротив, самое активное участие в катастрофе попустительством божиим предоставлено нечистой силе: на них с дикими криками несется толпа чернокожих, потрясая мохнатыми б едрами и позванивая железными украшениями. Черномазые лица , исковерканные носовыми палками и увенчанные безобразны ми коками, не оставляли никакого места для сомнений: у этих су - ществ не могло быть, конечно, иных намерений, как захватить всю процессию и утащить ее в пекло. Деды и бабы пронзительн о закричали, бросили иконы и затопали по улице в разные стороны195 . Ребята бросились к конюшне и коровнику, но было уже поздно: животные погибли. Разгневанный неудачей Семен первым попавшимся в руки поленом высадил окно и полез в хату.

Мы были страшно удивлены, когда из окна вдруг показалась седая бородатая голова, и Семен закричал из хаты:

589

— Принимай дида, хай ему… Пока мы приняли деда, Семен выскочил в другое окно и зап-

рыгал по зеленому мокрому двору, выражая самый дикий восторг196 . Один из чернокожих понесся в колонию за линейкой. Я

был ошеломлен бурей, пожаром, бегом и волнением и уже с труд ом ощущал границу между нашим культурным миром и какой-нибуд ь Огненной земли. Колонисты растаскивали догорающую хату, и толпа их еле помещалась в тесном дворе, но из жителей не было нико го. И наши голые чернокожие в поясах стыдливости подчеркивали в моих глазах всю эту дичь, притаившуюся под самой столицей.

Туча уже унеслась на восток, растянув по небу черный широкий хвост. Из колонии прилетел на Молодце Антон Братченко :

— Линейка сейчас будет… А граки ж где? Чего тут одни хлопцы?

Только когда за линейкой, на которую мы уложили стонущего

деда, мы потянулись в колонию, из калитки, из-за ворот и плетней на нас смотрели неподвижные лица и одними взглядами п редавали нас анафеме.

Село вообще относилось к нам очень холодно, хотя и доходили до нас слухи, что народившаяся в колонии дисциплина жител ями

в общем и целом одобряется.

Со своей стороны, у нас было столько внутреннего своего де ла, что нам и в голову не приходило заняться делами Подворок, х отя много было обстоятельств, которые предсказывали, что в са мом ближайшем будущем нам придется заняться вплотную кое-как ими сельскими вопросами. Ребята очень хорошо помнили приключ ение Жорки Волкова на переезде. Вероятно, это событие и на селе в некоторых кругах будоражило совесть. Не забыли мы также и каинов, в свое время собиравших дань с социального воспитани я. До первого снопа совет командиров категорически запретил к олонистам бывать на селе, и на подходящем пункте день и ночь дежур ил наш пост, наблюдающий за исполнением этого приказа. Только по субботам и воскресеньям наш двор наполнялся верующими. В церковь обычно заходили только старики, молодежь предпочита ла прогуливаться вокруг храма. Наши сторожевые сводные и этим ф ормам общения — трудно сказать с кем, с нами или с богами? — положили конец. На время богослужения выделялся патруль, надевал голубые повязки и предлагал верующим такую альтернат иву:

— Здесь вам не бульвар. Или проходите в церковь, или вычи- щайтесь со двора. Нечего здесь носиться с вашими религиоз ными предрассудками.

Большинство верующих предпочитало вычищаться. До поры до времени мы не начинали наступления против религии. Напрот ив,

590