Makarenko_Ped_poema_full_text

смешка над всем нашим обществом или простая биологическая тупость. Я не мог понять, как это так случилось, что огромной п рактической важности вопрос о воспитании миллионов детей, то есть миллионов будущих и при этом советских рабочих, инженеров , военных, агрономов, решается при помощи простого, темного клик ушества и при этом на глазах у всех.

Главные бои с «Олимпом» происходили, конечно, по вопросу о дисциплине. Базой так называемой теории в этом вопросе у моих противников были два слова, часто встречающихся у Ленина: «сознательная дисциплина»185 .

Для всякого здравомыслящего человека в этих словах заклю ча- ется простая, понятная и практически необходимая мысль: д исциплина должна сопровождаться пониманием ее необходимо сти, полезности, обязательности, ее классового значения. Нет, оказывается, это делячество. «Сознательная дисциплина» — это зна- чит: дисциплина должна вырастать из чистого сознания, из г олой интеллектуальной убежденности, из пара души, из идей. Надо сообщить человеку эти идеи, то есть попросту рассказать о ни х, и пар его души немедленно, по свойственным ему химико-физич еским качествам, начнет так действовать, что не успеешь оглянут ься, уже вырос дисциплинированный человек. Настоящее воскреш ение Лазаря. Некоторые пошли еще дальше и не рекомендовали даж е много разговаривать, разговоры — это уже вмешательство взрослых, это натаскивание и почти насилие.

В течение нескольких лет, подробно анализируя всякие вооб ражения и пути, ведущие к освобождению личности от всех непр иятностей дисциплинирования, деятели «Олимпа» наконец приш ли к заключению, что дисциплина, даже «сознательная», не подхо дит для паркетной чистоты их принципов, а нужна «самодисципли на». Точно также не нужна и опасна какая бы то ни было организац ия детей, а нужна «самоорганизация». На самой верхушке «Олим па» сидел такой Шульгин186 . Ему удалось воспользоваться недосмотром наборщиков и выпустить книжку под названием «Основы соци ального воспитания». Эта книжка на протяжении ряда лет для та ких работников, как я, сделалась чем-то, напоминающим дыбу граф а Толстого в застенках так называемой тайной канцелярии Пе тра Великого187 и его преемников. Опираясь на нее, провинциальные небожители действительно жилы выматывали из всякого челов ека, заподозренного в том, что он практический работник. Наско лько неудобно было для нас мучиться на этой штуке, может показа ть любая страница этого изуверского приспособления. В главе о самоуправлении Шульгин достигал вершин кровожадности, и ника кой Дмитрий Толстой188 не может сравниться с ним в утонченных при-

571

емах пытки. Шульгин не признавал детского самоуправления , если в его организации участвовали воспитатели, и такое самоупр авление называл шкрабьим. Для того, чтобы самоуправление было нас тоящим по принципу «самоорганизации» и «самодисциплины», он требовал, чтобы оно обязательно проходило стадию подполья.

Привязанный к дыбе, с вывернутыми руками, я понимал Шульги на только до приведенного места. Что было дальше, то я не могу более полно изложить всю эту теорию, могу только догадыва ться. Вероятно, для детской колонии нужно было подбирать персон ал, состоящий из отъявленных мерзавцев, чтобы действительно «подполье» возникало. Эти мерзавцы само собою должны были дав ать «подполье», преследуя его участников. Чем все это могло ко нчиться и какая награда полагалась таким мерзавцам за наиболее бо евое подполье, я так и не знаю, вообще в теории разбираюсь слабо. В такой же мере, несмотря на неоднократное колесование, я обнаружил полную неспособность и в других частях теории. «Нельз я хулигана удалить из класса, а нужно бороться с условиями, созда ющими хулиганство». Замученный до потери сознания, я уже не хоте л даже спорить и сопротивляться и соглашался бороться с условия ми, создающими хулиганство, но в простоте душевной полагал, что одним из таких условий является проповедь Шульгина, и, таким образом, снова оказывалось, что в теории я разбираюсь слабо.

Àв глубине души я был убежден, что мне нужна не теория, а техника, что теория мне известна и что она очень проста. Надо воспитать человека, способного быть активным деятелем ре волюционного нашего общества. Вот и вся теория. Мало-мальски гр а- мотный человек сумеет эту короткую формулу разложить и ут оч- нить. И ни для кого не секрет, каким быть должен этот воспитанный человек. Любой наш рабочий без затруднений ответит на любой вопрос об этом человеке.

Он должен быть грамотным? Он должен быть смелым? Коллективистом? Шкурником? Честным? Он должен ощущать свою принадлежность к классу? Должно быть для него сознание пролетарского долга?..

Для кого эти вопросы могут составить затруднения?

Следовательно, затруднения не в вопросе, что нужно сделат ь, а как сделать.

Àэто вопрос педагогической техники. Я хочу особенно нажать на это место. Техника — это то, что можно вывести только из опыта. Законы резания металлов не могли бы быть выведенны ми, если бы в опыте человечества никто никогда металлов не ре залИ.

стружка дерева не могла бы привести к фуговальному станку , если бы не было обыкновенного стругалика.

572

Только тогда, когда есть технический опыт, возможно приложение к нему математики, возможны изобретение, усовершенствование, отбор и браковка.

Наше педагогическое производство никогда не строилось п о технологической логике, а всегда по логике моральной проп оведи, а в последнее время даже не моральной, а абстрактно-психол о- гической. Это особенно заметно в области собственно воспитания, в школьной работе как-то легче.

Именно потому у нас просто отсутствуют все важнейшие отде - лы производства: технологический процесс, учет операций, конструкторская работа, применение кондукторов и приспособле ний, нормирование, контроль, допуски и браковка.

Когда подобные слова я несмело произносил у подошвы «Олим - па», боги швыряли в меня кирпичами и кричали, что это механи - ческая теория189.

А я, чем больше думал, тем больше находил сходства между про - цессами воспитания и обычными процессами на материально м производстве, и никакой особенно страшной механистичности в этом сходстве не было. Человеческая личность в моем представле нии продолжала оставаться человеческой личностью со всей ее сло жностью, богатством и красотой, но мне казалось, что именно поэтому к ней нужно подходить с более точными измерителями, с большей о тветственностью и с большей наукой, а не в порядке простого тем ного кликушества. Очень глубокая аналогия между производство м и воспитанием не только не оскорбляла моего представления о че ловеке, но, напротив, заражала меня особенным уважением к нему, пот ому что нельзя относиться без уважения и к хорошей сложной машине.

Во всяком случае, для меня было ясно, что очень многие детали в человеческой личности и в человеческом поведении мож но было сделать на прессах, просто штамповать в стандартном порядке, но для этого нужна особенно тонкая работа самих штампо в, требующих скрупулезной осторожности и точности. Другие д етали требовали, напротив, индивидуальной обработки в руках высококвалифицированного мастера, человека с золотыми рукам и и острым глазом. Для многих деталей необходимы были сложные специальные приспособления, требующие большой изобрета тельности и полета человеческого гения. А для всех деталей и дл я всей работы воспитателя нужна особая наука. Почему в техническ их вузах мы изучаем сопротивление материалов, а в педагогиче ских не изучаем сопротивление личности, когда ее начинают восп итывать? А ведь для всех не секрет, что такое сопротивление име ет место. Почему, наконец, у нас нет отдела контроля, который м ог бы сказать разным педагогическим портачам:

573

— У вас, голубчики, девяносто процентов брака. У вас получи- лась не коммунистическая личность, а прямая дрянь, пьянчу жка, лежебока и шкурник. Уплатите, будьте добры, из вашего жалов а- нья.

Почему у нас нет никакой науки о сырье и никто толком не знает, что из этого материала следует делать — коробку спи чек или аэроплан?

С вершин олимпийских кабинетов не различают никаких дета - лей и частей работы. Оттуда видно только безбрежное море б езликого детства, а в самом кабинете стоит модель абстрактног о ребенка, сделанная из самых легких материалов: идей, печатно й бумаги, маниловской мечты190 . Когда люди «Олимпа» приезжают ко мне в колонию, у них не открываются глаза и живой коллектив ребят им не кажется новым обстоятельством, вызывающим пре ж- де всего техническую заботу. А я, провожая их по колонии, уж е поднятый на дыбу теоретических соприкосновений с ними, не могу отделаться от какого-нибудь технического пустяка.

В спальне четвертого отряда сегодня не помыли полов, пото му что ведро для мытья полов куда-то исчезло. В этом случае меня беспокоит, конечно, не столько местонахождение материаль ной субстанции ведра, сколько техника его исчезновения. Ведра выдаются в отряды под ответственность помощника командира, ко торый устанавливает очередь уборки, а следовательно, и очер едь ответственности. Вот эта именно штука — ответственность за уборку, и за ведро, и за тряпку — есть для меня технологический момент.

Эта штука подобна самому захудалому, старому, без фирмы и года выпуска, токарному станку на заводе. Такие станки все гда помещаются в дальнем углу цеха, на самом замасленном учас тке пола и называются «козами». На них производится разная де тальная шпана: шайбы, крепежные части, прокладки, какие-нибудь болтики. И все-таки когда такая «коза» начинает заедать, по заводу пробегает еле заметная рябь беспокойства, в сборном це хе не- чаянно заводится «условный выпуск», на складских полках п оявляется досадная горка неприятной продукции — «некомплек т».

Ответственность за ведро и тряпку для меня такой же токар - ный станок, пусть и последний в ряду, но на нем обтачиваются крепежные части для важнейшего человеческого атрибута: ч увства ответственности. Без этого атрибута не может быть никаког о коммунистического человека, будет «некомплект».

Олимпийцы презирают технику. Благодаря их многолетнему владычеству давно захирела в наших педвузах педагогичес ки-тех- ническая мысль, в особенности в деле собственно воспитани я.

574

Вся моя работа и работа педагогического персонала в течен ие всего рабочего дня, месяца, года есть работа, прежде всего, техни- ческая. Именно за эту работу меня всегда презирали олимпийцы и считали ее делячеством.

Во всей нашей советской жизни нет более жалкого техническ ого состояния, чем в области воспитания. И поэтому до самого последнего дня воспитательное дело есть дело кустарное, а из кустарных производств — самое отсталое, даже производство кваса в техни- ческом отношении стоит выше. Именно поэтому до сих пор действительной остается жалоба Луки Лукича Хлопова из «Реви зора»:

«Нет хуже служить по ученой части, всякий мешается, всякий хочет показать, что он тоже умный человек».

И это не шутка, не гиперболический трюк, а простая прозаи- ческая правда. «Кому ума не доставало»191 решать любые воспитательные вопросы? Стоит человеку залезть за письменный сто л, и он уже вещает, связывает и развязывает. Какой книжкой можн о его обуздать? Зачем книжка, раз у него у самого есть ребенок ? А в это время профессор педагогики, специалист по вопросам во спитания, пишет записку в ГПУ или НКВД, товарищу Броневому или товарищу Осовскому192 :

«Мой мальчик несколько раз меня обкрадывал, дома не ночу- ет, обращаюсь к вам с горячей просьбой…»

Спрашивается, почему чекисты должны быть более высокими педагогическими техниками, чем профессора педагогики?

На этот захватывающий вопрос я ответил не скоро, а тогда, в 1926 году, я со своей техникой был не в лучшем положении, чем Галилей со своей трубой. Передо мной стоял короткий выбор : или провал в Куряже, или провал на «Олимпе» и изгнание из рая. Я выбрал последнее. Рай блистал над моей головой, переливая сь всеми цветами теории, но я вышел к сводному отряду куряжан и сказ ал хлопцам:

—Ну, ребята, работа ваша дрянь… Возьмусь за вас сегодня на собрании. К чертям собачьим с такой работой!

Хлопцы покраснели, и один из них, повыше ростом, ткнул сапкой в моем направлении и обиженно прогудел:

—Так сапки тупые… Смотрите…

—Брешешь,— сказал ему Тоська Соловьев,— брешешь. Признайся, что сбрехал. Признайся…

—А что, острая?

575

—А что, ты не сидел на меже целый час? Не сидел?

—Слушайте,— сказал я сводному. — Вы должны к ужину закончить этот участок. Если не закончите, будем работать по сле ужина. И я буду с вами.

—Та кончим,— запел владелец тупой сапки. Что ж тут кон-

÷àòü?

Тоська засмеялся:

—Ну, и хитрый!..

В этом месте оснований для печали не было: если люди отлынивают от работы, но стараются придумать хорошие причины для своего отлынивания, это значит, что они проявляют творчес тво и инициативу — вещи, имеющие большую цену на «олимпийском» базаре. Моей технике оставалось только притушить это твор че- ство, и все, зато я с удовлетворением мог отметить, что демо нстративных отказов от работы почти не было. Некоторые потих оньку прятались, смывались куда-нибудь, но эти смущали меня ме ньше всего: для них была всегда наготове своеобразная техни ка у пацанов. Где бы ни гулял прогульщик, а обедать волей-неволе й приходил к столу своего отряда. За этим столом он и принуждаем был переживать все техническое неудобство отлынивания. Куряжане, правда, встречали его сравнительно безмятежно, иногда только спрашивали наивным голосом:

— Разве ты не убежал с колонии?

У горьковцев были языки и руки впечатлительнее. Прогульщик подходит к столу и старается сделать вид, что человек о н обыкновенный и не заслуживает особенного внимания, но командир каждому должен воздать по заслугам. Командир строг о говорит какому-нибудь Кольке:

—Колька, что же ты сидишь? Разве ты не видишь? Криворуч- ко пришел, скорее место очисти! Тарелку ему чистую! Да какую ты ложку даешь, какую ложку?!

Ложка исчезает в кухонном окне.

—Наливай ему самого жирного!.. Самого жирного!.. Петька, сбегай к повару, принеси хорошую ложку! Скорее! Степка, отре жь ему хлеба… Да что ты режешь? Это граки едят такими скибками , ему тоненькую нужно… Панычи не могут… Да где же Петька с ложкой?.. Петька, скорее там! Ванька, позови Петьку с ложкой!..

Криворучко сидит перед полной тарелкой действительно жи р- ного борща и краснеет прямо в центр борщевой поверхности. Изза соседнего стола кто-нибудь солидно спрашивает:

—Тринадцатый, что, гостя поймали?

—Пришли, как же, пришли, обедать будут… Петька, давай же ложку, некогда!..

576

Дурашливо захлопотанный Петька врывается в столовую и пр о- тягивает обыкновенную колонийскую ложку, держит ее в двух руках парадно, как подношение. Командир свирепеет:

—Какую ты ложку принес!? Тебе какую сказали? Принеси самую большую…

Петька изображает оторопелую поспешность, как угорелый, м е- чется по столовой и тычется в окна вместо дверей. В столовой начинается сложная мистерия, в которой принимают участие даже кухонные люди. Кое у кого сейчас притихает дыхание, потому что и они, собственно говоря, случайно не сделались предме том такого же горячего гостеприимства. Петька снова влетает в столовую, держа в руках какой-нибудь саженный дуршлаг или огром - ный кухонный половник. Столовая покатывается со смеху. Но гость уже переполнен чувствами, и ложка едва ли ему пригод ится. Тогда начинается второй акт драмы, самый сердцещипательн ый и ужасный. Из-за своего стола медленно вылезает Лапоть и подходит к месту происшествия. Он молча разглядывает всех учас тников мелодрамы и строго посматривает на командира. Потом е го строгое лицо на глазах у всех принимает окраски растроган ной жалости и сострадания, то есть тех именно чувств, на которы е Лапоть заведомо для всех неспособен. Столовая замирает в ожидании самой высокой и тонкой игры артистов! Лапоть орудует н е- жнейшими оттенками фальцета и кладет руку на голову Криво - ручко:

—Детка, кушай, детка, не бойся… Что же такое? Зачем издеваетесь над мальчиком? А? Товарищ командир, отсидишь полчаса под домашним за такое дело… Кушай, детка… — Что, ложки нет? Ах, какое свинство, дайте ему какую-нибудь… Да вот эту, что ли…

Но детка не может кушать. Она ревет на всю столовую и вылезает из-за стола, оставляя нетронутой тарелку самого жирн ого борща. Лапоть молча рассматривает страдальца, и по его лицу видно, как тяжело и глубоко умеет переживать Лапоть.

—Это как же? — чуть не со слезами говорит Лапоть. — Что же, ты и обедать не будешь? Вот до чего довели человека!

Лапоть оглядывается на хлопцев и беззвучно хохочет. Он обнимает плечи Криворучко, вздрагивающие в рыданиях, и нежно в ы- водит его из столовой. Публика заливается хохотом. Но есть и последний акт мелодрамы, который публика видеть не может. Лапоть привел гостя на кухню, усадил за широкий кухонный сто л и приказал повару подать и накормить «этого человека» как м ожно лучше, потому что «его, понимаете, обижают». И когда еще всх липывающий Криворучко доел борщ и у него находится достаточ но

577

свободы, чтобы заняться носом и слезами, и другими остатками волнения, Лапоть наносит последний тихонький удар, от которого даже Иуда Искариотский обратился бы в голубя:

— Чего это они на тебя? Наверное, на работу не вышел? Да? Криворучко кивает, икает, вздыхает и вообще больше сигнал и-

зирует, чем говорит.

—Вот чудаки!.. Ну, что ты скажешь!.. Да ведь ты последний раз? Последний раз, правда? Так чего ж тут въедаться? Мало ли что бывает? Я, как пришел в колонию, так семь дней на работу н е ходил… А ты только два дня. А дай, я посмотрю твои мускулы… Ого!.. Конечно, с такими мускулами надо работать… Правда ж?

Криворучко снова кивает и принимается за кашу. Лапоть ухо - дит в столовую, оставляя Криворучко неожиданный комплиме нт:

—Я сразу увидел, что ты свой парень…

Достаточно было одной-двух подобных мистерий, чтобы уход из рабочего отряда сделался делом невозможным.

Гораздо распространеннее были легальные причины: плохая сапка, не знал, куда назначили, ходил на перевязку. В этом методе н еожиданно оказался большим специалистом Ховрах. Уже на второй день у него начались солнечные удары, и он со стонами залезал по д кусты и укладывался отдыхать.

Хлопцы еще могли прощать трудовые слабости пацанам, но пр о- стить Ховраху, против которого и так накипело, они не могли . Я тоже собирался с Ховрахом поступить строго, но меня предупредил в разговоре Таранец:

— Не нужно прижимать, мы сами сделаем.

Ховрах работал в самом большом сводном отряде на посадке картофеля. Сводный отряд работал под лесом у самого края поля . В жаркое, застойное утро из сводного отряда прибежал ко мне пацан

èшепнул:

—Таранец зовет, говорит, солнечный удар произошел…

Я отправился к отряду. Человек двадцать ребят рассыпались по всему полю, еле-еле успевая за несколькими плугами, Таране ц подошел ко мне:

— Лежит бедный Ховрах. Пойдемте.

Ховрах лежал на опушке леса и стонал. Я и раньше знал, что он симулирует, и теперь еще раз уверился в этом, взяв его пульс . Но Ховрах закрывал глаза и вообще валял дурака. Таранец с пре зрением смотрел на него:

—Значит, ты болен?

—Ты, может, не веришь?

—Как не верю? Верю, еще и как… Сейчас тебе поможем… Ховрах, у которого были все основания не сомневаться в изо бре-

578

тательности Таранца, поднялся на локте, но было уже поздно . Он колонии полной рысью летел Молодец, а за его крупом прыгал на каком-то странном экипаже сам Антон Братченко. Высоко над экипажем реял в небе белый флаг с красным крестом, да и весь экипаж, представлявший из себя высокий деревянный ящик, п оставленный на линейку, был испещрен красными крестами на бело м фоне. В ящике сидело не меньше полдесятка хлопцев, и все они были в халатах, и все были украшены красными крестами. Кузьма Леш ий был только без спасательной формы, но зато он держал в руке целый кузнечный мех и еще издали направлял его в Ховраха. У видев все это дьявольское приспособление, Ховрах вскочил на ног и и бросился в лес, но он выпустил из виду, что имел дело с Таранцом . В лесу Ховрах сразу уперся на его подручных. Сам Федоренко п оложил Ховраха на землю, а Кузьма Леший мгновенно установил против больного свой мех, и несколько человек заработало им с искренним увлечением. Они обдули Ховраха во всех местах, где предполагали притаившийся солнечный удар, и поволокли к карете скорой помощи. Я насилу остановил их рвение и просил отпустить Хо враха на работу.

—Так куда ж ему работать? — серьезно сказал Таранец,— больной же человек, разве не видно.

—Карета медленно, шагом двинулась в колонию, а у сводного отряда утроились силы, любят пацаны такие штуки.

Так же медленно Ховраха провезли по колонии и сгрузили пе ред больничкой. Затем вызвали фельдшерицу и предъявили ей бол ьного. Старенькая наша Елена Михайловна повозилась в Ховрахом т ри минуты и только открыла рот для того, чтобы выразить удивл е- ние, как Ховрах сам сказал диагноз:

—Да чего там… Отпустите, хлопцы…

—А побежишь бегом в поле? — спросил Таранец.

—Бегом? Аж туда, на картошку?..

—Ну да, на картошку…

—Так жарко ж, хлопцы… Бегом бегать… Та ну его к черту…

—Ну, тогда едем в город…

—Чего в город?

—А в больницу?

—Та бросьте, хлопцы… Честное слово…

—Повезем.

—Ну хорошо… Так далеко ж…

—Дрянь,— сказал Таранец. — Ты знаешь, сколько ты вреда делаешь. На тебя пацаны смотрят… Марш на работу…

Ховрах поплелся к сводному. Никто не подгонял его бежать, п о- тому что и так лучи его былой славы были безжалостно слома ны.

579

Таким и другими способами ребята уничтожали всякие легал ьные поводы для лени, но оставалась еще самая страшная лень, бес поводная, отравлявшая само рабочее движение. Здесь борьба б ыла гораздо труднее потому, что все решительно двести восемьдес ят человек работать не привыкли и работали кое-как.

Мускульные привычки у куряжан приходили очень медленно, н о еще меньше развивались психические установки труда, вот т о самое желание сделать как можно скорее и как можно лучше, кот о- рое только и нужно, чтобы человечество было счастливо… Го рьковцы были замечательными техниками в области индивидуа льной обработки, но в этой сфере требовались широкозадуманные и глубокие операции.

Я и приступил к ним с первого дня.

И тогда и теперь, после моей пятнадцатилетней работы во гл а- ве нового детского коллектива, в области организации труд ового усилия я считаю, что решающим методом является не метод, на - правленный прямо на личность…

Есть два метода в области организации трудового усилия. П ервый из них заключается в прямом воздействии на личность п ри помощи регулярного воздействия на ее материальные интерес ы. Но такой способ мне был запрещен еще со времен «конкуренции» сводных отрядов Федоренко и Корыта. Несмотря на мои частные пр едставления, также решительно запрещались мне самые невинн ые виды зарплаты. Как только дело доходило до самого незначительн ого количества рублей, которые можно было выдать воспитанник ам либо в виде зарплаты, либо в виде карманных денег, пропорци ональных производительности труда, на «Олимпе» поднимался нас тоящий скандал. Эти небесные существа были глубоко убеждены, что деньги от дьявола, одно только представление о детской ко лонии, в которой дети получают и тратят деньги, доводило их до сам ых глубоких обмороков. И в самом деле: с одной стороны, как будто дети, а с другой:

«Люди гибнут за металл, Сатана там правит бал»193 .

Дети должны были воспитываться в глубоком отвращении к ср ебролюбию. Вообще в своих поступках они должны руководствов аться исключительно альтруистическими побуждениями. Что я м ог поделать с этим ханжеством?

Как ни тяжело было для Ховраха подвергнуться описанной ме - дицинской процедуре, но еще тяжелее ему возвратиться в св одный и в молчании принимать дозы новых лекарств в виде самы х простых вопросов:

580