35269707

такой доспех называется куяк, в западноевропейской, чаще бригандина, а в современной оружиеведческой типологии, разработанной в 1939 г. великим шведским ученым Б.Тордеманном [3, pp. 235–258], – термином «coat-of-plates». В данных же конкретных обстоятельствах, имея в виду, что монгольским словом хуяг, обозначались панцири из твердых металлов (металл, толстая твердая кожа, рог, кость), изготовленные без мягкой основы (ламеллярные, то есть состоящие из пластинок, соединенных между собой тесьмой, шнурами или ремешками, и ламинарные, то есть из горизонтально расположенных полос металла или толстой твердой кожи, соединенных вертикально продетыми тесьмой, шнурами или ремешками), а панцири из мягких материалов (мягкая кожа, войлок, ткани – в несколько слоев, с прокладками шерстью, волосом, ватой и простежкой) они называли хатангу дегель («твердый, как сталь, халат»); монгольский coat-of-plates я назвал «усиленный хатангу дегель», а сам тип бронирования – пластинчато-нашивным. (Надо отметить, что термины «ламеллярный» и «ламинарный», как и различные варианты их элементов и способов соединения, а также и первую связную, до сих пор актуальную историю этих доспехов с XII в. до н.э. по ХХ в. н.э. от Египта и Ассирии до Тибета и Арктики разработал и ввел тот же Б.Тордеманн в своей великой книге «Доспехи битвы при Висбю 1361 г.», вышедшей в 1939 г.[3, pp. 243–284].

Панцирь типа хатангу дегель, в том числе и усиленные их варианты (coat-of-plates = плас- тинчато-нашивные), согласно тексту «Сокровенного сказания» и судя по изображениям на иранских миниатюрах XIV в. (рис. 5, 4, 5) могли поддеваться под хуяг.

В составе 2-го комплекта брони имелась пара деталей сложной выпуклой формы с узкой бронзовой накладкой-полоской, вдоль длинной оси, приводящей к приклепанной к краю детали маленькой пряжке (рис. 1, 2ж). Я определил эти детали как наплечники. Это была первая, уникальная находка подобной детали панциря. Точный аналог им я обнаружил в большой серии изображений на иранских миниатюрах, выполненных в 70–80-х гг. XIV в. (рис. 5, 7; рис. 6). Как я писал тогда, данная деталь не являлась случайной: она стала порождением приходившегося именно на данный отрезок времени – 2 пол. XIV – нач. XV вв. – этапа развития монгольского доспеха, когда он на мусульманском Востоке пошел было в какой-то мере по «западноевропейскому» пути. Это выразилось в том, что отдельные его детали стали конструктивно и внешне подражать формам и структурам человеческого тела. Кроме наплечников, этот процесс отразился в наручах с латными перчатками, в створчатых поножах (связанных с округлым выпуклым наколенником, по форме почти аналогичным наплечнику) с гибкой ступней, в приталенном крое нагруднонаспинной части панциря, особенно типа coat-of-plates (рис. 5, 6, 7), в зауженности прикрытий предплечий (рис. 5, 6, 7; рис. 6) по сравнению с традиционными формами защиты предплечий в различных типах монгольских панцирей (рис. 5, 1–5; рис. 7). Как и в Западной Европе, новая система базировалась на самой прогрессивной и, вместе с тем, самой простой системе максимально гибкого соединения металлических пластин средней и большой величины путем наклепывания их на ремни (как это было еще в самом совершенном римском доспехе lorica segmentata и в позднем рыцарском доспехе Европы). В XV в. этот процесс на Ближнем и Среднем Востоке угас, поскольку его полностью вытеснил пышно развившийся комплекс пластинчато-кольчатого доспеха [25,

pp. 41–48]. Если же учесть, что изобразительное искусство, в частности, миниатюра, запаздывало

сотражением реалий на один-два десятилетия, то узкую дату для 2-го набора – с наплечниками – можно определить как 3-ю четверть XIV в.

Характерной особенностью обоих наборов брони оказались крупные, трапециевидной формы, расширяющиеся книзу (или кверху ?) пластины с вертикальным ребром (рис. 1, 2г), которые я определил как «хребет», то есть они располагались по оси набора. Их было по 5 в каждом комплекте, постепенно уменьшавшихся снизу вверх (в 1-м комплекте пластины «хребта» сохранились немного хуже, видимо, из-за более низкого качества металла). Обратившись к изобразительным источникам, я сразу же обнаружил в них эти «хребты» [5, с. 178–179, рис. 7, 3, 5]. Впервые они зафиксированы на так называемой «купели Св. Людовика» – большом латунном, с медными и серебряными инкрустациями и черневой гравировкой тазе, изготовленном в 1290–1310 гг. в мамлюкском Дамаске (рис. 7,1); на нем «хребет» просматривается еще не очень определенно (если только это не окантовка вертикального разреза панциря по оси груди, подобно окантовке разрезов подола, показанной тем же приемом на той же фигуре). И совершенно отчетливо «хребет» показан на спине панциря воина, изображенного на пенале, выполненном в той же технике, что и на «купели», и изготовленном в хулагуидском Мосуле в 1306 г. (рис. 7, 2). В таком богатейшем (и одном из основных) круге источников, каковым является мусульманская книжная миниатюра, «хребет» впервые и еще сравнительно редко встречается на созданных в Тебризе миниатюрах знаменитой рукописи поэмы Фирдоуси

«Шах-намэ» из бывшего собрания Демотта («Большая монгольская» Шах-намэ», как сейчас принято называть эту рукопись, точнее, дошедшие от нее миниатюры), причем как в составе ламеллярного, так и в составе ламинарного панцирей (рис. 7, 3, 4). Дата создания миниатюр «демоттовской» «Шах-намэ» – начало 30-х гг. XIV в. – была установлена мной на основании сопоставления реалий вооружения и костюма на миниатюрах демоттовского собрания с таковыми же на точно датированных армянских миниатюрах [2, илл. 28, 30]. К такому же выводу относительно даты «демоттовской» «Шах-намэ» на основании тонкого анализа содержания миниатюр, всей программы иллюстрирования поэмы на фоне исторических событий в Улусе Хулагу пришли и И. Грабар c К. Блэйр [26]. Как деталь и ламеллярных, и ламинарных панцирей наборные «хребты» изображались на тебризских миниатюрах 50–70-х гг. XIV в., причем как в доспехах традиционных монгольских (рис. 5, 4, 5; рис. 7, 5, 7), так и «европеизирующих» типов (рис. 6, 1–3). В течение всего периода своего существования пластины «хребта» показаны в наборе и нагрудной, и наспинной части, причем обычно в одной и той же миниатюре. Это могло быть только в панцире покроя «корсет-кираса», когда разрезы у панциря расположены по бокам. Если же панцирь имел покрой «халат» – с одним сплошным осевым разрезом спереди, тогда «хребет» размещался на спине.

Но ийи-кулакские панцири относятся к типу coat-of-plates (усиленный хатангу дегель, пла- стинчато-нашивной), а не хуяг. Тем более интересно, что и они снабжены «хребтами». Вероятно, «хребты» входили в состав брони многих усиленных хатангу дегель, но их не может быть видно снаружи ни в жизни, ни на изображениях. В своих реконструкциях я поместил пластины «хребтов» на спинах панцирей, поскольку исходил из того, что анатомически спина человека намного гибче, нежели грудь, и требует соответствующего бронирования. Доказательством чего служит, например, тот факт, что у всех кольчужно-пластинчатых панцирей типа джавшан (русск. юшман) XV–XVII вв. пластины на спине всегда значительно мельче, нежели на груди (см. напр. [36, Fig. 50, 2, 3; Fig. 51, 2, 3; Fig. 57, 2, 3]).

Еще один вывод нашей публикации 1983 г. – тот, что именно монгольский панцирь типа coat-of-plates (усиленный хатангу дегель, пластинчато-нашивной) послужил образцом и основой для европейского coat-of-plates и вообще лег в основание тенденции к усилению и утяжелению защитного нательного вооружения в Западной Европе, проявившейся именно вскоре после и в результате монгольского нашествия на Европу, то есть после середины XIII в., что отразилось даже в европейской терминологии.

Реконструкция 1-го панциря (рис. 2) основана на изображении в тебризской миниатюре 1350-х гг. в альбоме из библиотеки дворца-музея Топкапы-сарай в Стамбуле (рис. 5, 4), а также на подлинных панцирях XV–XVI вв. (ногайских, крымских или казахских) из бывшей коллекции гр. С.Д. Шереметьева, хранящихся в Гос.Эрмитаже (не опубликованы; автор выражает искреннюю благодарность Г.Л. Семенову за любезно предоставленную возможность подробного ознакомления с этими уникальными артефактами). Последние, отличаясь от 1-го ийи-кулакского отсутствием «хребта», так же, как и панцири из Тувы, отражают теснейшее единство развития доспеха на всем пространстве Евразии как в эпоху Чингизидов, так и в постчингизидский период, распавшееся только после XV в. [25, Fig. 168]. Единство это воплощено особенно в уникальном по сохранности панцире из коллекции оружия Гос. Эрмитажа (рис. 4, 4) [4, табл. V, 1]: оно видится, кроме общих принципов конструкции, бронирования и отделки, еще в такой специфической детали, как конструкция наплечников в виде отдельно надеваемой, короткой, распашной спереди по оси пелерины с пришитыми бронированными оплечьями-лопастями. Эта деталь прекрасно известна нам по многочисленным изображениям на гравированных иллюстрациях китайских воен-

ных энциклопедий XI–XVI вв. (рис. 4, 5–7) [30, Fig. 41, 43, 44, 48, 50; 20, Таб. 71, 72; 23, ill. 165, 166; 22, таб. 56]. При этом сам панцирь, чьи вороненые, слегка выгнутые наружу прямоугольные пластины нашиты поверх кожаной основы, крыт итальянским, вищневого цвета, бархатом и имеет серебряные, позднезолотоордынской работы детали застежек, на что мне любезно указал видный специалист по культуре Золотой Орды, хранитель золотоордынской коллекции Гос. Эрмитажа М.Г. Крамаровский. Так что данный эрмитажный доспех можно полагать большеордынским или, скорее, крымским, и датировать его XV веком. Покрой 1-го панциря, опирающийся на наши источники, позволяет составить его броню из достаточно однообразных подпрямоугольных пластин, лишь в немногих случаях – обычно по краям, в местах изгибов линии кроя, заставляя закруглять стороны некоторых пластин. Относительная примитивность 1-го панциря и в том, что его сравнительно толстые – 1,5–2 мм – пластины усилены тем, что просто утолщены по всем краям путем загиба и проковки кромки. Все это серьезно утяжеляет данный панцирь.

Рис. 1. Детали панцирей из Ийи-кулак: 1 – 1-й набор, 172 пластины; 2 – 2-й набор, 193 пластины: а – рядовые пластины набора груди и спины, 125 шт.; б – крайние пластины с пряжками, 3 шт.; в – пластины у ворота и пройм, 18 шт.; г – пластины «хребта», 5 шт.; д – наружные пластинки с латунными чеканными накладками, 3 шт.; е – пластины предплечий, 37 шт.; ж – наплечники с латунными чеканными накладками, 2 шт.

2-й панцирь значительно сложнее (рис. 3). Формы и размеры его пластин варьируют гораздо сильнее, что говорит о более сложном крое, тщательной подгонке его к формам торса воина, точном и тщательном выполнении бронирования – без зазоров между пластинами, но и без излишних нахлестов их друг на друга, что является весьма сложной и кропотливой работой (рис. 3, 1). Аналогами и основанием для реконструкции 2-го ийи-кулакского панциря послужили изображения на тебризских миниатюрах и подготовительных к ним рисунках 1370-х гг. из «альбомов Мехмеда Фатиха» в Топкапы (рис. 5, 7) и «альбомов барона Дица» из собрания Прусского культурного наследия в Берлине (рис. 6, 6). Одной из прогрессивных особенностей 2-го панциря является система защиты предплечий (рис. 3, 2): она состояла из узких, слегка изогнутых, выпуклых, горизонтально расположенных пластинок, нашивавшихся, слегка перекрывая друг друга, сверху вниз, на три – судя по количеству отверстий в каждой пластинке – вертикальных ремня. Общее число наличествующих пластинок – 37, то есть 19 на одном предплечье и 18 – на другом (если только одна пластинка не найдена), что точно прикрывает предплечье руки от края пластины-наплечника сверху до локтевого сустава руки снизу. Выше отмечались функциональная эффективность и технологическая простота такой брони, и именно по этому пути пошло развитие европейского доспеха XV–XVII вв. Не случайно возникновение этой системы начинается, восходя к системе соединения полос брони в принесенном монголами в Европу и на Ближний Восток в середине XIII в. ламинарном доспехе, в последней трети XIV в. практически одновременно в Европе и Азии. И в этом отношении 2-й ийи-кулакский панцирь стоит на острие развития доспеха всего

евразийского континента. Более совершенно, по сравнению с набором 1-го панциря, и качество пластин 2-го панциря, составляющих бронирование торса. Очевидно, что лучшего качества их сталь, так как пластины более тонкие, не толще 1–1,2 мм, и они лучше сохранились. Усиление же их выполнено простым, крайне эффективным и мастерски выполненным способом – напряжением – путем четко и точно откованного загиба под тупым углом одной длинной и одной короткой стороны, а также легким вертикальным изгибом в противоположную загибу сторону.

Рис. 2. Реконструкция панциря из Ийи-кулак с 1-м набором пластин (реконструкция и рисунок М.В. Горелика): 1 – наплечная часть (изнанка); 2 – нагрудная часть (изнанка); 3 – наспинная часть (изнанка); 4 – общий внешний вид.

Совсем недавно музей Метрополитен в Нью Йорке приобрел купленный в Тибете наплечник, совершенно идентичный по форме ийи-кулакскому (рис. 3, 3). Но если наплечник из Тувы (рис. 1, 2ж) – образец рядовой, хотя и искусной, высокопрофессиональной кузнечной работы, то наплечник из Тибета – шедевр ювелирной работы по металлу: по вороненой стали наведено изображение фантастического зверя китайской мифологии – цилиня, золотого, с серебряными рогами, лежащего в окружении серебряных цветов на длинных перевитых стеблях с листьями. Здесь мы видим несомненную работу замечательного китайского мастера для представителя монгольской имперской элиты, если не самого монарха – ведь цилинь был символом монгольской династии Юань, правившей Главным Улусом империи чингизидов – Монголией, Китаем, Южной Сибирью, Восточным Тибетом, Маньчжурией. Д. Ла Рокка, куратор отдела оружия музея Метрополитен, опубликовавший этот замечательный памятник, определил его как наколенник или наплечник, сделанный в Тибете или Китае в XIV–XVI веках [10, p. 117, Fig. 8]. Я полагаю, что наплечник из музея Метрополитен был изготовлен (разумеется, вместе с панцирем, может быть, и в комплекте со шлемом) либо в Пекине – монгольском Даду, столице империи Юань, для последнего императора этой династии Тогон-Тэмура, либо для него же или его ближайших наследников, уже изгнанных из Даду-Пекина китайцами, но еще базировавшихся во Внутренней Монголии и Маньчжурии [21, с. 131–137]. Таким образом, верхняя дата этого предме-

та – время от правления Тогон-Тэмура в Инчане во Внутренней Монголии(1368–1370 гг.) до конца династии Северная Юань в 1388 году [29, Tab. V, VI, IX; 37; 28].

Рис. 3. Реконструкция панциря из Ийи-кулак с 2-м набором пластин (реконструкция и рисунок М.В. Горелика): 1 – развертка наспинно-нагрудной части (изнанка); 2 – общий внешний вид; 3 – наплечник, Северный Китай или Внутренняя Монголия, последние годы монгольской династии Юань в Китае (1368– 1370 гг.), или монгольская династия Сев. Юань (1370–1378 гг.). Сталь, воронение, насечка золотом и серебром. Приобретен в Тибете, Музей Метрополитен, Нью Йорк.

Следовательно, ийи-кулакские панцири можно датировать следующим образом: 1-й панцирь

– 1330–1350-ми гг.; 2-й панцирь – 1370–1380-ми гг. Более ранним периодом датировать их нельзя. Дело в том, что, судя по очень значительному – более двухсот – количеству миниатюр, выполненных в столице Улуса Хулагу – Тебризе в первые полтора десятилетия XIV в. в качестве иллюстраций к бессмертному труду великого визиря и лейб-медика владык этой державы Рашид адДина «Джами ат-Таварих» («Собрание летописей»), coat-of-plates (усиленный хатангу дегель, пластинчато-нашивной панцирь) достоверно изображен на них вего два раза (рис. 5, 1, 2). И это при том, что большая часть иллюстраций к этой «всемирной истории» посвящена сражениям и полна сотнями изображений воинов, которые по «закону жанра» книжной миниатюры хулагуидской державы все, кроме персонажей «священной истории» (библейской и первых десятилетий хиджры), показаны облаченными в монгольские доспехи, что, разумеется, является условностью.

На одном из этих изображений (рис. 5, 1) заклепки, нарисованные на поверхности тканого покрытия панциря, располагаются под грудью – на животе, по низу подола и на нижней половине лопастей-наплечников, отражая расположение с изнанки самих пластин. Таким образом, металлическое бронирование этого панциря занимает иене половины площади мягкой основы. В другом случае (рис. 5, 2) броня подбивает всю поверхность мягкой основы. Но металлические пластинки здесь явно не прямоугольные, а шестиугольной формы, расположенные не внахлест, а

встык, с единственной заклепкой в центре каждого шестиугольника. Подобная броня встречается лишь в Восточной Азии, и особенно характерна для японских доспехов эпохи Эдо. Там пластинки расположены между двумя слоями шелковых оческов и двух слоев ткани – лицевой и подкладки; через 4 отверстия они, подобно пуговицам, пришиты при помощи шнурка (через очески) к обоим слоям ткани, так что на лицевой поверхности образуется узелок; стыки прострачиваются. Вероятно, в монгольском панцире было что-то похожее, только вместо шнурка с узелком на поверхности была заклепка с головкой на поверхности, одним из слоев могла быть тонкая мягкая кожа, а подстежкой – шерсть или волос. Все это делало панцирь только прочнее. Намного чаще усиленный хатангу дегель можно увидеть на миниатюрах демоттовского «Шах-намэ» (рис. 5, 3), где он выглядит уже полностью сформировавшимся, так как вся его поверхность равномерно усеяна головками заклепок, что свидетельствует о сплошном броневом подбое. И только с 1350-х гг. он принимает тот вид (рис. 5, 4, 6), к которому можно отнести 1-й ийи-кулакский панцирь.

Рис. 4. Аналоги брони и кроя 1-го панциря из Ийи-кулак: 1 – Абаза, р-н Абакана, Хакасия, XIII– XIV вв.; 2 – Покровский клад, Хакасия, XIII–XIV вв.; 3 – из западной Монголии, XIII–XIV вв.; 4 – Крым, Большая Орда или Ногайская Орда, XV в., Гос. Эрмитаж. Стальные вороненые (под черным лаком?) пластины, кожаная основа, покрытие из итальянского бархата, латунные заклепки с золочеными головками, серебряные застежки. 5–7 – иллюстрации китайского свода военных трактатов «Уцзин цзунъяо», составленного 1044 г. (династия Сев. Сун), перегравировка Хун Ичжэна, династия Мин.

Рис. 5. Изображения усиленных хатангу дегель (coat-of-plates) в иранской миниатюре XIV в.: 1, 2 – рукопись «Джами ат-Таварих» Рашид ад-Дина, Тебриз, 1314 г. Биб-ка Эдинбургского университета; 3 – рукопись «Шах-намэ» Фирдоуси из бывшей коллекции Демотта, Тебриз, 30-е гг. XIV в.; 4–7 – иллюстрации к «Шах-намэ», Тебриз, 70–80-е гг. XIV в. Альбом Мехмеда Фатиха, Биб-ка дворца-музея Топкапы-сарай, Стамбул.

Вообще же создается впечатление, что усиленный хатангу дегель хотя и использовался монголами в XIII в., и они даже удивляли им европейцев (именно этот доспех описал в своем письме император Фридрих II Гогенштауфен [5, с. 183]), которые быстро и основательно освоили принцип его бронирования, совершенно при этом изменив покрой [38, pp. 288, 294–307], но до середины XIV в. он на Востоке был не слишком популярен. Действительно, изобретенный в Китае в конце VIII в. как придворный военный костюм – «секретный» доспех лейб-гвардии [33, p. 147], первые 500 лет своего существования он был сравнительно редок даже на своей родине. И лишь с середины XIV в. coat-of- plates переживает начало своей огромной популярности на Востоке, кончившейся только в начале XX в. вместе с отмиранием доспехов как таковых. Любопытно при этом, что, став основным видом защитного вооружения у себя на родине, в Китае, особенно во время правления маньчжурской династии Цин, где им была поголовно вооружена основная военная сила империи – «знаменная» латная конница, пластинчато-нашивной доспех назывался там «татарским» [38, p. 290].

Очень специфической деталью 2-го панциря являются его накладные на внешнюю поверхность пластины, прямоугольные, стальные, украшенные, как и наплечники, латунными накладками с декором из выпуклых точек (рис. 1, 2д). Украшенные подобным образом латунные накладки

– характернейший признак кыргызских изделий XIII–XIV вв. [7, таб. XIV, 41–43; XXII, 11; XXXV, 1; XXXVII, 5, 18, 21; XXXVIII, 4]. Подквадратная форма наружных пластин, и число – 3, и вероятное расположение – две на груди, напротив сосков, одна на спине, между лопаток – отличает их от средневосточных, круглых, расположенных по одной на груди, на спине, и часто подмышками (рис. 6, 4); их число и расположение на поверхности панциря аналогично расположе-

нию круглых пластин-зерцал на монгольских ламеллярных панцирях покроя «халат», изображенных на багдадских миниатюрах рукописей «Шах-намэ» 1-й трети XIV в. [25, pl. 42]. Вместе с тем одна квадратная пластина между лопаток украшает coat-of-plates лейб-гвардейцев из свиты китайского императора династии Мин Ванли (1573–1619 гг.) [27, s. 4–5].

Рис. 6. Панцири ламеллярной и ламинарной структуры с коваными наплечниками: 1–5 – миниатюры к «Шах-намэ», Тебриз, 70–80-е гг. XIV в. Альбом Мехмеда Фатиха, Биб-ка дворца-музея Топкапы-сарай, Стамбул; 6 – рисунок для миниатюры, Тебриз, 80–90-е гг. XIV в. Альбом Дица, Прусское культурное наследие, Берлин.

В комплекс предметов из ийи-кулакской пещерки входили, кроме панцирей, и другие предметы воинского, а также и конского снаряжения. Это, прежде всего, два наконечника копья (рис. 8, 1, 2). Несмотря на различия в длине и пропорциях, эти технически безукоризненно выполненные экземпляры относятся практически к одному типу, характерному для «монгольского периода» (XIII– XIV вв.) и для огромной территории от Монголии и Южной Сибири до Средней Азии (особенно точные аналогии выставлены в Музее истории Узбекистана в Ташкенте) и Восточной Европы [17, рис. 74, 6; 18, рис. 8, 1; рис. 40, 2; 6, таб. VII, 14]. Происхождением они связаны с киданьскими наконечниками копий [Х – начало XII вв. [14, таб. 11, 3; 9, таб. 7, 1; 11, таб. 4, 12], а после XIV в. их все более изящные разновидности приобретают, судя по музейным экспозициям, самую большую популярность и в Центральной Азии, и на Среднем Востоке, и в Восточной Европе. Уникальным отличием ийи-кулакских наконечников являются приклепанные у края втулок приспособления для подвески бунчуков – петелька у короткого экземпляра и колечко – у длинного.

К конскому снаряжению относятся сделанные из железа удила, пряжка от узды и детали пахвей. Простые удила (рис. 8, 6) с крупными кольцами и пластинками для зажима ремня повода, уздечная пряжка (рис. 8, 3), парные составные на ремни подвесок пахвей (рис. 8, 5) являются характерными образцами кыргызского кузнечно-слесарного ремесла монгольского периода – XIII– XIV вв. [7, Таб.VIII, 7, 11, 12, 15, 17; XXXI, 1, 2, 4, 5]. Редкой находкой является крупное кольцо с

парой пластинок-зажимов ремней (рис. 8, 4), к которому и крепилась ременная подвеска с составной накладкой, как это явствует из практически всех миниатюр, созданных в областях Иран и Ирак Улуса Хулагу в XIV в. Такое кольцо с подвеской – типичнейшая деталь пахвей в монгольском комплексе конской сбруи XIII–XIV вв. [24, Fig. 13; 1, c. 106]. Наконец, совершенно уникальной находкой является стальной кованый прут, заостренный с одного конца и раскованный в плоскую ленту, загнутую в крючок – с другого (рис. 8, 7). Перед нами – походный колышек для привязывания коня в степи, вне лагеря или кочевья, где устраивались общие коновязи для нескольких лошадей – из двух высоких кольев и натянутой между ними веревки.

Рис. 7. Панцири с «хребтовыми» пластинами: 1 – инкрустация серебром и медью латунного таза – «купели Св. Людовика», Дамаск, 1300–1310 гг., Лувр; 2 – инкрустация серебром и медью латунного пенала, Мосул, 1306 г., Лувр; 3, 4 – миниатюры рукописи «Шах-намэ» из бывшей коллекции Демотта, Тебриз, 30-е гг. XIV в.; 5–7 – миниатюры к «Шах-намэ» из альбома Мехмеда Фатиха, Тебриз, 70–80-е гг. XIV в. Биб-ка дворца-музея Топкапы-сарай, Стамбул.

Таким образом, можно с достаточной уверенностью полагать, что в пещерке горы Ийи-Кулак было совершено в 70–80-х гг. XIV в. (такую дату дает самый поздний предмет – 2-й панцирь, с коваными наплечниками) захоронение предварительно обожженных (именно обряд кремации лишил панцири мягкой основы, а сбрую – ремней) предметов воинского и конского снаряжения 2-й и 3-й четвертей XIV в., часть которых мы можем отнести к продукции кыргызских мастеров. Не исключено, что кыргызом был и хозяин вещей, кремированный рядом со своим боевым снаряжением и останки которого до нас не дошли (либо это был кенотаф, и вещи сожгли и захоронили вместо их хозяина). Комплекс, будучи уникальным по составу, богатству и сохранности, демонстрирует картину вооружения знатного воина монгольского войска, вполне сохранившего в период распада империи чингизидов и даже в момент гибели ее главной части – империи Юань традицию единой монгольской имперской культуры, органической частью которой было в том числе и искусство кыргызских мастеров.

Повторно и подробно рассмотрев ийи-кулакский комплекс, нельзя не обратиться к опубликованной в 1998 г. статье А.С. Матвеева (8, с. 252–256), претендующей на первую полную публикацию о ийи-кулакскм комплексе. Автор предваряет свою работу указанием на то, что она была написана в 1982–1983 гг., когда юный пионер Саша Матвеев посещал археологический кружок в Ленинградском дворце пионеров, где почему-то обретались пластины ийи-кулакских панцирей. Тем не менее это никак не снимает с него, как с любого ученого – если только он действительно ученый, обязанности учитывать работы, вышедшие за 15 лет до его собственной публикации, тем более по такой узкой теме, как монгольский доспех, которым тогда специально занимался только