56. Последнее посещение русского лагеря иезуитами. Подарки китайцев Головину

Мы сразу же отправились к нему и были встречены любезно и с учтивостью, и он говорил с нами о многих прошлых делах. Во время разговора я попросил у него извинения за то, что в некоторых случаях я выказывал раздражение, которое могло показаться ему невежливым. Я просил его понять, что уже много лет я живу среди чужого народа и, поскольку я послан императором Китая, мне нужно было показывать, что я действую как его верноподданный и что если бы я этого не делал, это имело бы тяжелые последствия. Он как благоразумный человек ответил с улыбкой: «Этим вы показали, кто вы на самом деле, поступи вы иначе, вы показали бы себя тем, кем вы не должны быть. Вы едите китайский хлеб, вы носите их одежду и соответственно вы становитесь другим человеком и соответственно этому поступаете, и, делая это, вы правдивы и искренни. Мы прекрасно знаем, насколько мы обязаны вам и как много вы сделали для общего блага. Я хочу, чтобы вы знали, что я очень хорошо сознаю вашу помощь, и уверяю вас, что в скором времени и Москва будет знать результаты ваших трудов и также выразит это». Он всячески выказывал свою благодарность, и, поскольку это касалось не только меня лично, я считаю уместным отметить, чем было переполнено его сердце. Да позволит божье милосердие ему выполнить свое обещание и да воссияет римско-католическая вера на новой высоте в этой великой империи!

Пока мы разговаривали с московским послом, пришли посланные нашими послами люди с обратными подарками еще более великолепными, чем посланные им. Среди них было много штук драгоценной камки, две золотые чаши и прекрасное седло, которое сам император дал своему дяде для пользования во время путешествия. Москвитянин был очень рад подаркам и хотел, чтобы мы остались еще на несколько дней, однако наши послы торопились с отъездом и на это не согласились.

В тот же день я обратился к нему с просьбой освободить несколько пленных татар, которые попали в плен в честном бою. Очень учтиво он ответил, что таких пленных у него было около сотни и что он освободит их всех. Когда он великодушно отпустил их, мое уважение к нему еще более поднялось. Я попросил его также отдать мне маленького пленного сироту, отец и мать которого умерли. Я взял с собой этого ребенка в наш лагерь, потому что, хотя тело его было в неволе, душа его была свободна. Надеюсь, что теперь в результате божьего милосердия он наслаждается предустановленной наградой, потому что по нашему возвращению в Пекин он заболел оспой (которая не является распространенной болезнью среди его сородичей). После того как я передал ему основные истины религии, крестил его, душа его поднялась к небу, оставив меня преисполненным печали и в то же время восхищения путями господа бога, который в своем неизреченном великодушии находит место избранным среди благословенных.

57. Великодушие Головина, проявившееся в освобождении пленников

Когда наши послы увидели, с каким чистым сердцем я просил об этих пленниках, и то христианское милосердие, с каким московский посол отдал их мне, они попросили меня заступиться за нескольких более важных халхасцев, тоже попавших в плен. Понимая, что моя просьба совершенно отлична от предыдущих, так как здесь дело идет о разных людях, я решил действовать осторожно. Прежде всего я спросил латинского переводчика, благоразумно ли обращаться с такого рода просьбой. «Эти халхасцы,— сказал он, — к которым москвитяне отнеслись во время поездки как к друзьям, свирепо напали на нас, а их было 40 тысяч человек (я отнесся с недоверием к этой цифре) и [729] украли 1200 лошадей, которых нам с божьей помощью удалось вернуть. Это было, когда мы разбили их и взяли в плен тех вождей, за которых вы хотите хлопотать. Посол донес великому князю о происшедшем и запросил, как поступить с пленниками. Думаю, что посол не имеет права распорядиться ими, пока не получит ответа от великого князя. Но если, несмотря на все это, вы хотите, чтоб я поговорил с ним, я сделаю это тотчас же».

Учитывая все это, я просил его ничего не делать. В ходе этого разговора переводчик дал мне понять, что посол очень хотел бы приобрести татарскую палатку (а татары славятся своим искусством в выделке палаток) для себя, чтобы использовать ее во время поездок, так как такие палатки лучше спасают от холода. Я тут же ответил ему, что это дорого не обойдется ему. Вернувшись, я рассказал об этом дяде престолонаследника Сонготу, который со свойственным ему великодушием тут же предложил свой шатер стоимостью более 300 милрейсов. На московского посла это как будто не произвело большого впечатления; он принял палатку суховато, сказав лишь, что она ему подходит. Своим поведением он несколько пал в моих глазах, так как у него было достаточно средств, чтобы не остаться в долгу, даже если бы одарил его сам цезарь.