Философия. Учеб. пособие_2009
.pdfГЛАВА III. ИСТОРИЧЕСКИЕ ФОРМЫ МЕТАФИЗИКИ
Задача, которая стоит перед нами, — понять логику развития мировой философской мысли — нелегка. Существует ли вообще эта логика? Или философские идеи рождаются спонтанно? Есть ли в богатстве и многообразии этих идей некое единство? Почему менялась сама проблематика философии? Это непростые вопросы. И нам предстоит на них ответить.
Первое,чтопривлекаетнашевнимание,когдамысмотримнапрошлое философии, — это скопище мыслей об одном и том же. Мнения противоречат одно другому, авторы обвиняют друг друга в заблуждениях. Таким образом, философское прошлое — это как бы совокупность заблуждений. Г. Гегель хорошо сказал по поводу человеческой жизнивообще:«Когдамыобращаемвзгляднапрошлое,топервое,что мы видим, это руины». Эти слова можно отнести и к истории философии. История философии, будучи изложением философских систем, становилась их критикой: «Глядя на это бурное море, если мне будет дозволено называть так человеческие мнения и рассуждения, я не
всостоянии отыскать в столь обширном пространстве ни надежного убежища, ни укромного места, которые не были бы отмечены крушением какого-нибудь знаменитого мореплавателя». Вот так изящно,
встиле барокко, характеризует ситуацию французский писатель XVII века Ж. Боссюэ.
Но удивительно то, что каждое новое учение было бы лишено всякого смысла, если бы не стремилось преодолеть прежние заблуждения. Они невольно выступают как инструменты познания истины, приобретая положительные черты. При этом используются недостатки и ошибки предыдущих учений. Теперь уже история философии напоминает ошпаренного кота, который избегает тех домов, где он обжегся. Так с течением времени философия набирает в свою котомку «кучу» признанных заблуждений, которые становятся пособниками истины. Память о прошлых кораблекрушениях, говорил Ж. Боссюэ, увековечивается в маяках, предупреждающих о рифах и мелях. Таким образом, прошлое встает перед нами не просто как заблуждение, а как сокровищница заблуждений, в которой время от времени попадаются зернаистины.Еслижетеперьмыболеепристальнорассмотрим,вчем заключается то «опровержение», которому каждое философское учение подвергает своих предшественников, то увидим, что оно не имеет
–51 –
ничего общего с умерщвлением. Далее обнаруживается, что заблуждение является таковым не потому, что оно не есть истина, а потому, что оно еще не вся истина. Предшествующий философ прервал ряд своих мыслей раньше времени, не «продолжил мыслить». И произошло так, что его последователь воспользовался его же учением, загнал его в контекст своих новых идей, избежав при этом только одной ошибки: он не остановился. Воспринятый тезис не остается в новой системе таким же, каким был в старой, он дополняется. На деле речь идет уже о совершенно новой идее, отличной от той, что была вначале раскритикована, а затем использована. Эта идея «исчезает» в новом интеллектуальном построении, так как ассимилируется другой, более полной истиной.
Такова судьба идей, которые умирают, будучи превзойденными другими, более сложными идеями. Создается впечатление, будто еще до того, как человек начал мыслить, истина разбилась на множество осколков, которые теперь он вынужден собирать по одному, чтобы сложить воедино. Немецкий философ Г. Зиммель рассказывает об «обществе разбитой тарелки», которое существовало в Германии в конце XIX века. Отмечая некий юбилей, группа друзей собралась пообедать вместе. Они решили разбить тарелку и разделить между собой осколки, при этом каждый из них обязался передать перед смертью свой осколок кому-нибудь из друзей. Постепенно все осколки оказались у последнего из оставшихся в живых друзей, который сумел восстановить тарелку. И философские истины подобны разбитой тарелке: это частичные истины, представляющие собой опыты человеческой мысли по поводу реальности, через которые надо пройти. Каждая из них — «путь», «дорога», приближающая нас к истине ипозволяющаяпознатьоднуизеесторон.Нонаступаеттакоймомент, когда по старой дороге дальше идти нельзя, и не остается ничего другого, как попытаться пойти по иной. Чтобы новая дорога вела к цели, ее следует выбирать, не упуская из виду прежнюю. В этом смысле новая дорога — это продолжение старой, но уже в другом направлении.
Вся вереница философов выступает как единый философ, проживший как бы две с половиной тысячи лет, в течение которых он «продолжал мыслить». Можно сказать, что этот философ существует: это современный философ. В сегодняшней философской практике и вытекающем из нее философском учении мы не упускаем из виду и учитываем значительную часть всего ранее осмысленного
– 52 –
ипродуманного в отношении проблем, составляющих нашу дисциплину. Это значит, что философские учения прошлого вносят свою лепту в нашу сегодняшнюю философию, сохраняя в ней активность
ижизнеспособность.
Когда мы впервые осмысливаем какое-либо философское учение, оно поражает нас той истиной, которая в нем заключена. Не знай мы других учений — оно показалось бы нам самой истиной. Поэтому изучение любой философии вызывает незабываемое ощущение озарения. Последующие размышления заставляют нас внести поправку: истинно другое учение, а не освоенное нами ранее. Но это вовсе не отрицает и не обесценивает наше первое впечатление: устаревшее учение продолжает «все еще» оставаться истиной, т. е. истиной в том смысле, что через нее неизбежно пройдет наш мысленный путь к другой, более полной истине.
Каждое философское учение содержит в себе все прежние учения в качестве составных частей, шагов, которые следует сделать, чтобы пройти мысленный ряд. Их присутствие может быть более или менее явным, а может случиться и так, что старая система будет представлена в более поздней лишь в виде рудимента. Чтобы ясно
иполно почувствовать, что это действительно так, достаточно сравнить более позднюю философскую систему и более раннюю. Мало того: если внимательно рассмотреть древнюю философию, то в ней можно увидеть контуры едва зарождающихся, еще не воплощенных идей будущего. Иначе и быть не может. Поскольку проблемы философии — основополагающие, то нет ни одной философии, в которой эти проблемы не присутствовали бы. Они неразрывно связаны между собой, и если начать раздумывать над одной из них, то за ней потянутся и все остальные.
«Беседа» философов продолжается уже более двух тысяч лет. Это непрерывный диалог или диспут, ведущийся на общем языке, в роли которого выступает сама философская деятельность. Отсюда можно сделать вывод, что под маской враждующих учений скрывается одна и та же философия, что философские идеи являются внутренне тождественными. Чтобы раскрыть это тождество философских идей, можно рассмотреть каждое из расположенных в хронологическом порядкеучений,понять, что унего«внутри»,сравнитьсдругимиучениями. Можно для удобства распределить философов по десятилетиям
истолетиям. Но тогда мы не заметим в этом потоке идей некие со-
–53 –
держательные единства, которые в историко-философском процессе являютсяотносительноустойчивыми (например,«предметные поля», «парадигмы», «типы рациональностей» или что-то в том же духе). Крометого,переходот одногоединства идейк другомудолжен характеризоваться качественными изменениями, позволяющими провести между ними четкую границу.
Поскольку для обозначения периодов философии (как содержательных единств) нам все-таки нужны хронологические вехи, мы вынуждены использовать выражения типа «V столетие», «XVII» или «начало», «рубеж столетий» и т. п. Такой подход позволяет избежать погони за недостижимым — стремлением представить в учебном пособии всех без исключения персонажей истории философии, да к тому же еще «всесторонне». Мы рассмотрим только несколько принципиальныхидей,используяостальныелишьдляиллюстрацииконкретной исторической контекстуальности представляемых идей и концепций.
Все философские учения преподносят привычный нам мир как бы разделенным на два мира. Один из них — явный, открытый для человека, а другой — мир, который скрывается за первым, и раскрыть его суть — задача философии. Таким образом, философия рассекает надвое казавшийся нам единым мир, или (что на первый взгляд кажется чем-то совершенно противоестественным) — удваивает существующий мир путем создания за ним или над ним другого мира. В обоих случаях результат оказывается одним и тем же, поскольку рассекая ли, удваивая ли, но философия преподносит нам два мира. Связь между этими мирами различна. Они могут быть тесно переплетены, связаны друг с другом, так что скрытый мир окажется видным сквозь мир, который нам открыт.
Философия всегда пыталась за конкретными вещами увидеть нечтодругое,то,чтообъединяеткаждуювещьсдругимивещами.Одной из таких первых форм философии была метафизика. Само понятие метафизики достаточно многозначно. Так, в переводе с древнегреческого оно буквально означает — «после физики». Ее рассматривали как философское учение о предельных, сверхопытных принципах и началах бытия, знания, культуры. Термин «метафизика» предложил Андроник Родосский (I в. до н. э.) при систематизации произведений Аристотеля: книга о «первых родах сущего» («Метафизика») должна следовать после «физики». Трактовка метафизики неразрывно связана с пониманием философии, ее предмета и функций в культуре.
– 54 –
Поэтому, по-разному определяя предмет философии, философы давали различные, зачастую альтернативные, интерпретации метафизики. Часто метафизика употреблялась как синоним философии. В марксизме это понятие обозначало противоположный диалектике философский метод, отрицающий качественное саморазвитие бытия через противоречия, тяготеющий к построению однозначной, статичной
иумозрительной картины мира.
1.Классическая метафизика
Философия ХХ в. выдвинула ряд оригинальных концепций метафизики. Философы высказывали даже мнения о необходимости устранения метафизики из философии и культуры (позитивизм). Другие отождествляли метафизику с картиной мира, охватывающей природу и духовную жизнь. Неокантианцы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт) рассматривали метафизику как учение о структуре, законах и принципах теоретического и практического разума и т. д.
Но прежде чем начать характеристику различных форм метафизики, стоит обратить внимание на соотношение понятий метафизики
ионтологии. Дело в том, что зачастую неясно, каким образом они соотносятся, более того, иногда их просто отождествляют. А между тем содержание этих понятий не совпадает. Почему это так, стоит разобраться. Начнем с самых простых определений. Онтология — учение
обытии как таковом. Со времен античности в философии различают бытие и сущее. Сущее — совокупность окружающих вещей. Но среди многообразия вещей можно найти то, что является общим для них всех, своеобразный «нейтральный» признак всего мира (сущего вообще), заключающийся в том, что он (мир) вообще — существует. Это и выражено в понятии бытия. Почему есть нечто, а не ничто? Почему вообще что-либо есть, и на чем держится это «есть», что является его причиной? Бытие — последнее, о чем допустимо спрашивать. Бытие — это чистое существование, ни к чему не сводимое, ни из чего не выводимое. Это действительность в полном смысле слова, ибо все остальное, имеющее внешние причины, — не в полном смысле слова действительность.
Метафизика — это размышление о сверхчувственных принципах
иначалах бытия. Метафизические проблемы есть во всех областях знания, везде мы упираемся в то, что не доступно разуму, в некий «не-
–55 –
растворимый» остаток: в познании человека, истории, природы. Например, принцип причинности неявно полагает, что, если все в мире пронизано причинно-следственными связями, то последовательность причин неизбежно уходит в бесконечность и предполагает первую причину, Бога, то есть тот уровень, о котором мыничего не можем сказать в рамках рационального описания. Или, к примеру, анализируя проблему человека, мы можем объяснить факт его рождения биологическими законами, но появление живого человека всегда остается непостижимым чудом, как говорил русский философ В. В. Розанов; в маленьком человеке мы отчетливо чувствуем дыхание иных миров, откуда он только что пришел. В этом смысле прав И. Кант, который утверждал, что метафизика — это и есть философия в точном и строгом смысле слова. Онтология же тогда выступает как основополагающая часть метафизики. В связи с этим можно поставить вопрос, а нужна ли вообще метафизика. Да, нужна. Она — не бесплодная попытка постигнуть то, что лежит за пределами любого возможного опыта, а попытка выяснить, что люди определенной эпохи думают об общей природе мира (эти представления оказываются предпосылками в том числе и конкретно-научного знания), понять каковы эти предпосылки и как они переходят друг в друга. Метафизика не дает последних ответов на предельные вопросы бытия; метафизика — это совокупность тех вопросов, которые задаются людьми, в том числе и учеными. Основная задача метафизики — выявить абсолютные предпосылки опыта и знания, функция которых состоит в том, чтобы задавать вопросы и не давать окончательных ответов. В исторических типах метафизики по-разному выражается фундаментальная структура философствования. Выявление этой фундаментальной структуры философии и есть основная задача метафизики и в этом своем значении она совпадает с раскрытием структуры человеческого бытия.
Впервые в западной философии мы сталкиваемся с метафизикой как самостоятельным методом у Платона. В раннегреческой философии «мудрость» была синкретичным созерцанием истинной картины космоса, поэтому собственно философский метод не отличался от научного, т. е. от теории. Платон дает описание высшего типа знания, восходящего от эмпирической реальности к бестелесным сущностям («идеям») по иерархической «лестнице» понятий и нисходящего обратно — к чувственному миру. Говоря о метафизике Платона, зададим вопрос: откуда у Платона возникло столь категорическое отделение
– 56 –
идей,сущностей,первоначалотчеловека,егочувственногомира,вкотором протекает на Земле его жизнедеятельность? Почему обычный мир вещей и мир обыденной человеческой жизни надо рассматривать как навсегда отъединенный от идей-образцов, от первосущностей?
Обычный мир существует, бытийствует, но всегда, по Платону, неистинным образом. Он изменчив, полон несправедливости, зла, безобразия и никогда полностью не совместим с чистыми образами Добра и Красоты. У такого подхода есть, несомненно, свои социально-исторические, нравственные основания. Нельзя не согласиться с русским философом В. С. Соловьевым, предположившим, что первым толчком к обособлению «чистого» мира идей послужило переживание Платоном смерти Сократа. «Тот мир, — пишет В. С. Соловьев, — в котором праведник должен умереть за правду, не есть настоящий, подлинный мир. Существует другой мир, где правда живет. Вот действительное жизненное основание для Платонова убеждения
вистинно-сущем идеальном космосе, открытом и противоположном призрачному миру чувственных явлений. Свой идеализм — это вообще мало замечалось — Платон должен был вынести не из тех отвлеченных рассуждений, которыми он его потом пояснял и доказывал, а из глубокого душевного опыта, которым началась его жизнь». Однако центральное значение социальных сюжетов в становлении платоновской концепции идей не должно заслонять от нас другое, не менее существенное обстоятельство. А именно: мир идей рождается у Платона как ответ на труднейшие проблемы общефилософского рассуждения. Их принято именовать вечными, потому что с глубокой древности и до сего дня они вновь и вновь осмысливаются философами. Это проблема первоначала и проблема идеального.
Платон начинает острую полемику с античной «натурфилософией», т. е. древнегреческой философией, которая искала первоначало
вчем-топриродно-вещественном.Онспоритсцелойплеядойвеликих предшественников:Гераклитом,Эмпедоклом,отчастисАнаксагором. Главными для Платона были вопросы, которые для его предшественников являлись второстепенными — вопросы, касающиеся происхождения живых тел и источника рождения человеческих мыслей.
Если в прежней философии человек выглядел абсолютно слитым с общим порядком космоса (потому в проблеме всеобщего еще не столь отчетливо проявились специфические трудности объяснения человеческих феноменов), то у Сократа и Платона именно эти
–57 –
трудности выдвинулись в центр философствования. Сократ и Платон, как и античная мысль в целом, заняты поиском единого, всеобщего первоначала как устойчивого первоисточника, первопричины, первосущности всего, что возникает и рождается «на небе и на земле». Но они отталкиваются уже скорее не от тел природы, от телесных явлений, а от человека; притом, в отличие от предшествующей философии, в жизнедеятельности человека на первый план они выдвигают духовно-нравственные устремления, процессы и результаты.
По логике рассуждений Платона, первоначало должно, прежде всего, объяснить рождение, функционирование, смысл всего, что относится к человеку, — и высшие проявления его духа, и другие «душевные» особенности в их разнообразии, и, конечно, деятельность тела с его потребностями. Платон прав в том, что общие и конкретные причины свободных, осознанных человеческих поступков нельзя объяснить натуралистически, не прибегая к понятиям блага, долга, справедливости, то есть не обращаясь к чистым, отвлеченным понятиям (идеям). Более того, он стремится с помощью теории идей (более или менее пригодной для объяснения человеческих феноменов) объяснить и мир природы, целостный Космос. Таким образом, всеобщий принцип мироздания понимался им как источник объяснения всего, что было, есть и будет. Идеи Платон толкует в качестве «истинных» первоначал. Но полное отделение первоначал, первосущностей от мира вещей, от человеческого жизненного мира — новшество, которое вносит в философию именно Платон, не соглашаясь видеть, как его предшественники, первоначало каким-то образом «встроенным» в реальный мир.
Для Платона идея – это, во-первых, источник бытия вещей, их свойств и отношений; во-вторых, образец, взирая на который демиург творит мир вещей; в-третьих, цель, к которой, как к верховному благу, стремится все существующее. Но есть еще одно положение, для него чрезвычайно важное: «идея» в платоновской философии сближается со смыслом. Это уже не само бытие, а соответствующее бытию понятие о нем, замысел, руководящий принцип, мысль и т. п. Выдающаяся заслуга Платона, его вклад подлинного исследователя в развитие философии и духовной культуры — в открытии и начавшемся изучении бытия духовных смыслов, целей, идеалов, образцовпарадигм, их огромнейшего влияния на человеческую жизнь.
– 58 –
Опираясь на предшествующую культуру, философию, Платон не просто вычленил общие и всеобщие понятия в особую, достойную специального размышления сферу, но попытался выяснить, как эти понятия действительно существуют и бытийствуют. Бытие
исущность идеального — вот стержневая тема философии Платона
иплатонизма.
Вопрос о существовании идей — это вопрос о том, как они существуют: где и как их можно обнаружить именно в качестве идей, а не просто впечатлений чьего-то сознания. Помимо этого, проблема бытия идей включает и вопрос о том, что общего и что специфического у идей с другими формами существующего (природой, человеком, обществом). Оба вопроса чрезвычайно трудны. И неудивительно, что философия со времен Платона не перестает биться над их осмыслением.
Великий греческий мыслитель первым натолкнулся на причудливость,парадоксальностьбытияидеального.Соднойстороны,понятия рождаются в сознании отдельных людей, которые осваивают и познаютокружающиймирпреждевсегоспомощьюоргановчувств.Подобно тому, как предметы, процессы в мире вещей и событий изменчивы
ипреходящи, мимолетны, субъективны и впечатления и мнения о них
упознающих индивидов. Это зафиксировала уже предшествующая философия. Платон в данном пункте был согласен со всеми критиками, говорившими о недостоверности, субъективности чувственного восприятия и субъективного мнения.
Однако Платона интересовала «внесубъективная» жизнь общих
ивсеобщих понятий. Ведь они позволяют человеку выходить за рамкисубъективных,индивидуальныхактовсознанияипознания.Ночто значит «выходить за рамки»? Где и как бытийствуют идеалы, понятия, принципы, смыслы, парадигмы? Сегодня чаще всего дается ответ: они существуют объективированными в языке, культуре. Такое решение вряд ли удовлетворило бы Платона. Для него язык, культура тоже преходящи, индивидуализированно-субъективны, ибо принадлежат какому-либо времени и народу. И это, разумеется, верно. Но великий философ хочет (говоря современным языком) спасти свои «идеи» от групповой и исторической релятивизации. Единственный путь он усматривает в «переселении идей» в некий «занебесный», недоступный взорам и какому-либо человеческому искажению мир вечного, бессмертного, неизменного.
–59 –
Целыевекачеловечествоварьировалоэтуплатоновскуюпарадигму. И «Божественный разум» религиозного миропонимания, и «Абсолютный дух» Г. Гегеля в определенном отношении суть вариации на платоновскую тему. Но все же, где «живут» общие и всеобщие понятия? ОцениваявзглядыПлатона с позиций современногоестествознания, можно говорить об онтологическом статусе идеального. Создатель квантовой механики немецкий физик-теоретик В. Гейзенберг считает, что современная физика со всей определенностью решает вопрос в пользу Платона. Он пишет: «Мельчайшие единицы материи в самом деле не физические объекты в обычном смысле слова, они суть формы, структуры или идеи в смысле Платона, о которых можно говорить однозначно только на языке математики».
Платоновская символика привлекает человека, нетолько занятого математикой и философией, но и вовлеченного в художественное, литературное творчество. Человек обращает свои взоры к небу, черпает вдохновение в «солнцеподобных», «светящихся» идеях-образцах, идеалах-целях. В искусстве возникло целое направление — «символизм». В символистском миропонимании все существо человека захвачено «не событиями, а символами иного». В символизме как методе, соединяющем вечное с его пространственными и временными проявлениями, мы встречаемся с познанием платоновых идей. Всякое искусство по существу символично. Художник, насыщая образ переживанием, претворяет его в своем творчестве; такой претворенный образ есть символ.
Подводя итог вышесказанному, отметим, что Платон впервые задается вопросом о понятии бытия и значении этого понятия. У него мышление приобретает статус принципа: теперь оно не только шествует рядом с бытием, оно не только голая рефлексия о нем, но его собственная внутренняя форма определяет внутреннюю форму бытия.Такимобразом,основополагающиепонятиянаукииактыхудожественного творчества не являются пассивными отражениями бытия; для Платона они — созданные самим человеком интеллектуальные символы. В этом пункте материалистическая теория отражения предстает достаточно уязвимой. Сошлемся на суждение немецкого философа Э. Кассирера: «Всякая основная функция духа имеет с познанием лишь то решающее сходство, что ей имманентна изначальнотворческая, а не просто копирующая сила. Она не просто пассивно запечатлевает наличное, но заключает в себе самостоятельную энергию
– 60 –