белл

216 ЭПОХА РАЗОБЩЕННОСТИ

Сегодня этому порядку угрожают два обстоятельства. С одной стороны, во многих регионах планеты особо необходимым оказывается поддержание мира и спокойствия внутри отдельных стран, которые страдают от гражданских и этнических столкновений. С другой стороны, возникают религиозные, фундаменталистские движения, которые угрожают стабильности во всем мире и не связаны (как, например, современный исламизм) с какими-либо отдельными государствами. В последнее время единственное национальное государство, бросающее вызов мировому порядку в его традиционном понимании, – это Иран. Но Иран опасен не потому, что это исламское государство; скорее, иранские власти стремятся восстановить то влияние, которое раньше имела в этом регионе могущественная персидская держава. В мире сейчас нет государств, которые могли бы быть с полным правом названы исламскими. А те из них, которые в наибольшей мере соответствуют такому определению – Саудовская Аравия или Египет, – парадоксальным образом выступают союзниками США и действуют в унисон с Западом.

И разве правильно мы делаем, когда говорим, что ислам несет угрозу западному миру? В ком воплощена эта угроза? В кучках фанатиков, перемещающихся по миру? Да, между ними иногда устанавливается взаимодействие и они координируют свои акции, но природа и характер таковых серьезно отличаются от случая к случаю. Все террористы, вовлеченные в организацию череды взрывов в Лондоне, либо родились, либо долгое время жили в Британии; ничего такого нельзя сказать об исполнителях терактов в США 11 сентября 2001-го или в Мадриде 11 марта 2004 года. Многообразие происходящих в мире процессов сегодня так велико, что, когда я слышу разговоры о мировом порядке, я обычно не понимаю, какой смысл вкладывается в сам этот термин, чего мы хотим достичь… В определенном смысле мы желаем исключить конфликты. Но хочу заметить, что и сейчас они не представляются очень-то вероятными. На протяжении десятилетий Индия и Китай практически балансировали на грани войны, но все ограничилось пограничными стычками. Считаю, войны между отдельными странами в наши дни крайне маловероятны. Никакой войны в Европе – против России или кого-ли- бо еще – уже не начнется. В Азии ни Китай, ни Индия тоже ни с кем не будут воевать.

Если что-то и должно нас всех беспокоить, то это угроза ядерного распространения. И если говорить сейчас о порядке, то в области контроля за оружием массового поражения. За ядерным оружием, биологическими и химическими материалами. Нужно более внимательно «мониторить» торговлю опасными и расщепляющимися материалами.

Надосказать,делавэтойобластиобстоятнетакужплохо.Многолет назад Ч. П. Сноу118, британский ученый, которому принадлежит идея о «двух культурах» – научной и гумани-

ведено много испытаний, усовершен- ствований – но применено это оружие так ни разу и не было.

Около десяти лет назад над южной частью Атлантики было зафиксировано какое-то подобие взрыва большой мощности. Подозревали, что одна из потенциальных ядерных держав (ЮАР или Израиль) могла провести испытание в космосе, взорвав ракету с ядерной боеголовкой за пределами атмосферы. Была создана комиссия под руководством Джека Винера, работавшего тогда в Массачусеттском технологическом институте, с которым мы были дружны еще по Сити-колледжу. Комиссия сочла наиболее вероятным, что этот инцидент не был связан с ядерным испытанием. Многие тогда заговорили о том, что комиссия что-то скрывает. Но я так не думаю. Я близко знал

218 ЭПОХА РАЗОБЩЕННОСТИ

Поэтому, говоря о проблемах безопасности, я сосредоточился бы прежде всего на контроле над оружием массового поражения. А мировой порядок?.. Собственно говоря, он обеспечивается режимом экономического и торгового сотрудничества. Мы же имеем сегодня широкую сеть организаций и процедур, которые упорядочивают всю эту сферу – включая проблемы задолженности, колебания валютных курсов и т. д. Разве сейчас придет кому-то в голову пытаться достичь экономических целей путем эскалации вооруженного насилия, военной мобилизации?

Сегодня военные средства не годятся для решения большинства международных проблем. Посмотрите, как обожглись американцы в Ираке. А дискуссия о том, следует или не следует нанести удар по Ирану, – разве она не безумна? Лишь в самой критической ситуации можно прибегнуть к применению силы в отношении Ирана, но пока я не предвижу возникновения там какой-то критической ситуации. Еще, разумеется, остается Северная Корея, но, на мой взгляд, это несколько другой случай – ведь ее вожди в последнее время постоянно используют миф о своих ядерных возможностях для выбивания из Запада определенных уступок, а то и гуманитарной помощи. Хотя, конечно, когда имеешь дело с такими сумасшедшими, как Ким Чен Ир, уверенности нет ни в чем…

Иноземцев: Да, Вы, конечно, правы, что существующие в современном мире угрозы значительно отличаются по своему характеру от тех, что были известны прежде, и что само содержание понятия мирового порядка не может быть в XXI веке таким, как в XIX-м. Однако национальные государства (или квазинациональные, если понимать нацию в гердеровском смысле, как сложившуюся исторически устойчивую общность, единую этнически и лингвистически) остаются основными субъектами мировой политики. Организация Объединенных наций включает в себя уже почти 200 стран мира. Среди них есть демократии, болезненно относящиеся к попыткам ограничения их суверенитета – например, Соединенные Штаты. Есть демократии, готовые к тому, чтобы создать какое-то подобие федерации – таковы государства, интегрирующиеся между собой в рамках Европейского Союза. Есть также страны, которые все чаще называют «нелиберальными демо-

кратиями». И, разумеется, есть откровенно авторитарные режимы, установившиеся в основном на мировой периферии. Есть и наследственные абсолютные монархии, где мнения населения никто и никогда не спрашивает.

Все эти государства, тем не менее признаются международным сообществом легитимными. Мы хорошо знаем, как это делается: решение принимают другие государства, и причины вынесения того или иного вердикта остаются в большинстве случаев всецело политическими. Иногда приоритет отдают принципу «нерушимости границ», иногда на первое место выходит «право наций на самоопределение». Но большинство членов ООН – не вполне демократические страны, а значительная их часть – даже далеко не состоявшиеся государства. Однако с того момента, как очередное государство признано суверенным, его легитимность практически не может быть оспорена – за исключением разве что случая, когда оно решится на агрессию против других членов «международного сообщества».

Означает ли это, что все существующие государства легитимны в одинаковой степени? Или, если идти дальше, существует ли какой-то иной источник легитимности государства, кроме признания его другими государствами? Можно ли представить себе «универсальное условие», несоблюдение которого вызвало бы делегитимацию государства, его автоматическое исключение из числа стран, имеющих голос на международной арене; стран, суверенитет и права которых признаются остальными национальными государствами? Согласитесь, вряд ли можно говорить о ка- ком-то «порядке», когда «упорядочению» подвергаются совершенно разные политические субъекты… Упорядочивать множество можно лишь в том случае, если есть возможность «отделять зерна от плевел»; государства, заслуживающие статус полноправных членов международного сообщества, от тех, кто не может на него претендовать.

Вопрос, таким образом, состоит в том, насколько плодотворен поиск четких критериев легитимности.

Белл: У понятия легитимности есть два измерения. Первое – это отношение между правящей элитой и ее народом: считают ли люди свою власть легитимной, или нет. Например, в Мексике мы наблю-

220 ЭПОХА РАЗОБЩЕННОСТИ

даем группу граждан, которые во главе с «субкоманданте» Маркосом, отказываются признавать мексиканское государство легитимным

ипытаются угрожать его институтам. Таким образом, существуют попытки оспаривать легитимность государства, исходящие изнутри него самого. Как правило, в тех странах, где власть более открыта по отношению к гражданам и где нет господствующей идеологии, «внутренняя» легитимность не является проблемой. Даже в Мексике выступления Маркоса мобилизуют прежде всего определенные этнические группы, в частности – индейцев. Если говорить в самом общем смысле, то для признания внутренней легитимности сегодня требуется не так уж много: даже если правительство скатывается к авторитаризму, но все еще готово проводить выборы, к его легитимности вряд ли возникнут вопросы.

Что же до признания легитимности того или иного государства другими странами, то я сказал бы, что важнейшим условием здесь оказывается готовность этого государства соблюдать определенные международные правила – прежде всего воздерживаться от агрессивных действий в отношении соседей. Например, говоря об Ираке, часто забывают, что более десяти лет назад Саддам Хусейн напал на Кувейт и захватил эту страну в надежде завладеть ее природными ресурсами. В данном случае мы имели дело с неприкрытой агрессией. В 1967 году израильтяне сочли, что президент Насер готовится к войне против их страны, и нанесли превентивный удар, предупредивший агрессию. Эти действия, однако, были оправданны, так как имелись однозначные доказательства подготовки нападения на Израиль. Итак, легитимность не оспаривается, если страна соблюдает установленные общие правила.

Яуже говорил, что следующим шагом [в эволюции политической организации мира] станет регионализм. Да, формирование региональных сообществ затрудняется устойчивостью национальных государств, но все же они все менее и менее способны решать те задачи, которые встают сегодня перед их народами. В той же мере, в какой в свое время небольшие по территории государства консолидировались, превращаясь в национальные (а этим путем прошли и Франция,

иГермания, и Италия), сами национальные государства вынуждены будут объединиться в региональные сообщества. Возможны, разуме-

ется, два особых случая,.. точнее три… или, наверное, даже четыре – это Китай, Индия, Россия и Соединенные Штаты.

Россия почти наверняка попытается вернуть утраченные позиции и укрепить свое влияние на территории бывшего Советского Союза. Соединенные Штаты имеют серьезные рычаги давления на страны Латинской Америки и развитые экономические связи с Канадой. Китай стремится доминировать в Юго-Восточной Азии. Индия – укрепить свое главенствующее положение в другой части Азии: по отношению к Бирме, Бангладеш и Пакистану… Таким образом, возможно формирование системы из четырех «региональных гегемоний» со своими центрами и сателлитами, или зависимыми государствами. Я даже предположил бы, что сама «новая мировая система» как раз и станет системой нескольких региональных гегемоний и их «периферий», а все они в свою очередь будут пронизаны глобализационными тенденциями. Глобализация же – это дальнейшее становление единства и унификации, наиболее заметное в хозяйственной сфере. Такой тип взаимодействия заменяет прежние экономические отношения между государствами. Новая реальность предполагает, что цена факторов производства

иусловия производства оказываются все более схожими, или вообще одинаковыми, в разных частях планеты. Идеальный пример

– нефть, особенно цена на нее. Эта цена едина практически везде,

ихотя ее можно искусственно снижать или взвинчивать, эти колебания не делают погоды.

Втакой ситуации легитимность определяется готовностью принять установившиеся правила. Согласием подчиняться принятому порядку и отказом от попыток разрушить его. Одним из оснований для широкой критики американской политики в отношении Ирака является именно то, что Соединенные Штаты нарушили принятые правила. Они превысили пределы дозволенного. Нужно было разрешить инспекторам ООН продолжить поиск следов присутствия там ядерного или химического оружия.

А теперь посмотрите на ситуацию вокруг Северной Кореи: никто ведь не рассуждает о неизбежном военном ударе по этой стране. Напротив, мы наблюдаем согласованные усилия Китая, Японии, России, США и Южной Кореи, направленные на развитие диалога с КНДР. И в результате одна из стран-изгоев, которая,

вполне возможно, обладает ядерным оружием, ощущает себя в относительной безопасности. Даже если кто-то и призовет к войне с ней, можно быть уверенным, что все равно ее не будет.

Итак, мы вторглись в Ирак и ничего не предпринимаем в отношении Северной Кореи. Вообще-то предпринимаем – пытаемся подкупить ее поставками продовольствия и гуманитарной помощи, а также разными мерами экономического сотрудничества. Какое-то промежуточное положение занимает Иран. В общем, мы имеем разновидность насильственных действий, попытку втереться в доверие, некоторое сочетание угроз и обещаний. Перед нами три примера ситуаций, которые угрожают сложившемуся мировому порядку – и три реакции на них, очевидно не похожих одна на другую.

Однако все эти примеры представляют экстремальные ситуации. Не думаю, что где-либо еще политические или экономические споры будут решаться военными методами. Да, между, например, Россией и Украиной сейчас накопилось множе-

жет привести к вспышкам насилия (хотя нельзя отрицать конкуренции между США, Китаем и Россией за влияние в регионе). Но, повторюсь, все эти моменты порождены экономическим соперничеством и не чреваты военными угрозами.

Иноземцев: Вы очень последовательно изложили точку зрения, согласно которой внешнеполитическая легитимность страны обусловливается ее готовностью подчиняться определенным правилам и не выходить за четко предустановленные рамки. Но здесь возникают два вопроса.

Во-первых, кто устанавливает эти правила? Учреждаются ли они согласно высшим нравственным принципам или продиктованы соображениями защиты прав человека? Принимаются ли они на заседаниях всемирной ассамблеи типа Организации Объединенных наций или формируются, как законодательная система Соединенных Штатов, на основе цепи прецедентов? Может ли какая-то группа стран прийти к пониманию желательности того или иного набора правил и, используя имеющиеся у нее возможности, навязать их всем остальным? Итак, первый вопрос сводится к простой формуле: кто устанавливает правила?

Во-вторых, в какой степени (и, опять-таки, кем именно) может быть определена степень соответствия поведения тех или иных государств утвержденным стандартам? На основании чего можно говорить о тех же странах-изгоях, о которых американцы сегодня рассуждают по поводу и без повода? Кто противостоит этим изгоям? Существуют ли добропорядочные государства, и кто способен причислять новые страны к этой группе? Принимаются ли решения об отнесении стран к одной или другой категории на основании действий правительств этих стран или в силу желания остальных пересмотреть сложившуюся классификацию?

Белл: Это действительно два разных вопроса – совершенно разных. Если начать с первого, то должен сказать: в основе мирового порядка второй половины ХХ века – а значит, и начала XXI столетия – лежит идея Организации Объединенных наций. Что ни говори, у многих людей ООН ассоциируется преимущественно с каким-то вариантом мирового правительства, с прообра-

224 ЭПОХА РАЗОБЩЕННОСТИ

зом своего рода всемирного государства. Но мировое правительство не будет создано – по крайней мере, в ближайшие несколько веков. Соответственно, и мир не движется в направлении единого государства (хотя я бы не стал исключать его появления в рамках Европы).

Но тогда что же такое ООН? В общем и целом это [продукт] некоего соглашения, заключенного между 190 государствами, а отчасти – между ними и Советом Безопасности, с целью предотвращения агрессивного поведения отдельных стран и по возможности поддержания мира в их собственных границах. Но почти всегда, говоря о роли ООН, забывают об одном важном элементе той структуры, которая создана вокруг основного ее института – Совета Безопасности. Между тем если какие-то структуры и можно считать элементами гипотетического мирового правительства, то это прежде всего Всемирная организация здравоохранения, ЮНЕСКО, ЮНКТАД, Верховный комиссариат ООН по делам беженцев, ЮНИСЕФ и т. д. Именно они связывают воедино международное сообщество, тогда как Генеральная Ассамблея или Совет Безопасности лишь некоторым образом структурируют рамки взаимодействия между отдельными государствами.

Особенно важны те из этих структур, которые могут противостоять глобальным вызовам и опасностям, – такие, например, как ВОЗ. Ведь именно в борьбе за искоренение малярии, против распространения СПИДа или за обеспечение доступа к наиболее дешевым и в то же время эффективным лекарствам проявляются возможности международного гуманитарного сотрудничества в наиболее полной их форме. То же самое относится и к Детскому фонду ООН, и к Международной организации труда. Пусть медленно, но именно эти институты внедряют в законодательство и политическую практику различных стран стандарты, которые и смогут когда-нибудь лечь в основу всемирного права. Нельзя рассуждать о мире исключительно в политическом аспекте; взаимодействия в социальной, медицинской, культурной и гуманитарной сферах представляются мне куда более важными. Именно здесь и формируется новый мировой порядок.

Теперь к вопросу о странах-изгоях. Чаще всего – это недееспособные государства, которые не могут предоставить своим граж-

данам минимальные общественные блага и в силу этого эволюционирует в двух направлениях. С одной стороны, они становятся все более авторитарными, а порой и тоталитарными, подавляют оппозицию и инакомыслие; с другой – все более агрессивно ведут себя по отношению к внешнему миру. При этом я бы сказал, что в некоторых случаях доминировать может одно из этих направлений, а в некоторых – другое. Соответственно, можно говорить о двух типах таких стран.

Примером одной крайности может служить Северная Корея. Там время от времени случается голод, от которого умирают многие тысячи людей, но правительство бессильно (или не хочет) им помочь. При этом оно постоянно устраивает провокации, создавая, в частности, угрозу Японии, над чьей территорией время от времени в акваторию Тихого океана летят, якобы с целью испытаний, северокорейские ракеты. На самом же деле если КНДР чтото и испытывает, то скорее прочность сложившихся на рубеже веков институтов международного сообщества.

Другим примером страны-изгоя является Зимбабве, где все более и более утрачиваются признаки дееспособного государства. Инфляция достигает запредельных значений, поглощая те сбережения и средства граждан, которые можно было бы использовать на цели развития. И это происходит исключительно ради того, чтобы сохранять у власти законченного маньяка Мугабе, которого в первый период его правления можно было считать прогрессивным деятелем. Однако сегодня ясно, что этот человек никогда не был способен организовать жизнь государства. Отчасти его оправдывала история этой страны, и она же обеспечивала ему некоторую поддержку извне. А одной из особенностей этой истории было то, что в Родезии, как прежде называлась Зимбабве, было достаточно многочисленное белое население, которое с давних пор владело большей частью плодородной земли. Перераспределение наделов было постоянным требованием бедняков. Однако в ходе этого перераспределения земля досталась коррупционерам, не способным организовать ее производительное использование. В Японии после Второй мировой войны тоже была проведена земельная реформа, но тогда значительная часть земель перешла к возделывавшим рис фермерам, которые и нашли ей применение.