из электронной библиотеки / 158741742372512.pdf

КУЛЬТУРНЫЙ КАПИТАЛ. ИННОВАЦИИ. НАУКА

(ОТ ПИСЦОВЫХ ШКОЛ К «ОБЩЕСТВУ ЗНАНИЙ»)

Монография

Белгород

2016

УДК 001:37:1

ББК 87.00.04 К 90

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор В.В. Трошихин; доктор философских наук, профессор Н.И. Шевченко

Культурный капитал. Инновации. Наука (От писцовых

К90 школ к «обществу знаний») : моногр. / под ред. И.Б. Игнатовой, О.Н. Полухина, В.П. Римского. – Белгород: НИУ «БелГУ», 2016. – 252 с.

Вколлективной монографии, подготовленной белгородскими учёными, исследуются историко-научные, философско-методологические и культурноисторические проблемы духовного производства знания, культурных и научнотехнологических инноваций, науки и высшего образования.

Издание адресовано преподавателям вузов, всем интересующимся историей, философией и методологией науки, может использоваться аспирантами в качестве учебного пособия при подготовке к сдаче кандидатского экзамена по истории и философии науки.

УДК 001:37:1

ББК 87.00.04

© Коллектив авторов, 2016

3

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Современное образование перед интеллектуальными вызовами XXI столетия

По мере того как в последней четверти ХХ столетия перед нами возникали все новые и новые трудности, высшее образование утрачивало всякую устойчивость, которой оно, вероятно, никогда не обладало… Угодив в силки производства знаний, даже самые богатые учебные заведения неспособны вместить весь спектр старых и новых областей.

Б.Р. Кларк

Смысл цитаты Б.Р. Кларка, вынесенной нами в качестве эпиграфа, отражает тот факт, что к концу ХХ века с неустойчивостью развития в современном индустриальном мире столкнулась вся система высшего образования в целом и, прежде всего, российская. Основной целью нашей монографии, обобщающей предыдущие публикации авторов, является критический анализ положения, сложившегося в управлении наукой и вузами, исследование проблемных точек их развития в плане выявления благоприятных условий и институциональных оснований для производства технологических инноваций и нового научного знания, их трансляции в учебный процесс, российское и региональное культурное пространство в перспективе международных культурных и образовательных коммуникаций.

Для этого нами и был предпринят экскурс в историю развития духовного производства, возникновения теоретического и научного знания, университетов как основного института обновления и трансляции знания, исследованы феномены интеллектуала, интеллектуального труда, «общества знаний», инноваций, культурного капитала и интеллектуальной собственности.

Во введении мы хотели бы подробнее остановиться на тех проблемах и вызовах, с которыми в наши дни столкнулась система российского высшего образования. Характерной чертой развития современных российских вузов, проявляющейся независимо от их статуса, является, к сожалению, бюрократизация управления научно-образовательным и культурновоспитательным пространством. Это проявляется в виде комплекса управленческих практик, затрагивающих все аспекты функционирования учреждений высшего образования и в современных условиях существенным образом девальвирующих интеллектуальную составляющую образовательного процесса.

Однако, практики бюрократизации коренятся не только в некоей «российской специфике», но и в общемировых тенденциях развития университетов и мировой системы высшего образования. Можно отметить, что те болезненные, вызывающие критику реформы образования в нашей стране (прежде всего, высшего, связанного с воспроизводством научнопедагогических кадров нового поколения), имели место во всем мире, может

4

быть, лишь немного опередив наши институциональные трансформации в образовании и культуре.

В этом плане показательна скептически-стоическая позиция, наиболее полно представленная в книге Билла Ридингса, безвременно ушедшего из жизни, с символическим названием «Университет в руинах»1. Скептицизм и стоицизм – это не только две эпистемологические и этические стратегии книги, но и общая философская позиция автора. Б. Ридингс исходит из того легко диагностируемого факта, что научный университет «гумбольтовского типа» (хотя он чаще и справедливо говорит о «немецкой модели», заданной классическим немецким идеализмом) в глобальном мире умер. «Гумбольтовский университет» с его установкой на развитие горизонтальных связей «профессор – студент», «научное исследование – преподавание», «производство (критическое и творческое) нового знания – трансляция нового знания студентам как субъектам гражданского общества», а тем самым и далее – в культуру зрелого модерна, где оно выполняет роль «большого нарратива», идеологии, легитимирующей нацию-государство и формообразующей национальную культуру в глобализирующемся мире, умер.

Ему на смену пришел «университет совершенства», где упор делается не на «новое знание», а на его доведение до совершенства, формальную технологизацию и репродукцию; где на место ректора-учёного, как «первого среди равных профессоров», стал ректор-администратор на вершине иерархии новой академической власти. Горизонталь классического университета превратилась в вертикаль, в которой студенты и профессора заняли подножие пирамиды, а «академический менеджмент» взялся за репродукцию эпистемологической и технологической эффективности, оцениваемой в пиар-индикаторах и маркетинговых рейтингах, позволяющих университету войти в глобальный рынок инновационно-образовательных услуг и зарабатывать деньги. Университет превратился в транснациональную бизнес-корпорацию, которую больше не интересует национальная культура и национальное государство, а лишь некие абстрактные «ценности», производимые фактически для собственного использования. «Иными словами, – писал он, – апелляция к совершенству означает, что больше нет никакой идеи Университета, или скорее, что эта идея утратила все свое содержание. Будучи нереференциальной единицей ценности, функционирующей целиком внутри системы, совершенство обозначает лишь момент саморефлексии технологии… Сегодня Университет – это точно такая же превращённая форма социальных и экономических ресурсов духовного производства, как биржа или страховые компании – промышленного производства. Подобно бирже Университет является местом самопознания капитала, он позволяет капиталу не просто управлять рисками или разнообразием, но извлекать из этого управления прибавочную стоимость. В случае Университета данное извлечение является результатом спекуляции на

1 См.: Ридингс Б. Университет в руинах. М., 2010.

5

разнице в информации»1. Это, так сказать, «глобальная предпосылка» бюрократизации системы высшего образования. Перейдём, однако, к российской специфике.

Мы, опираясь на контент-анализ информационных ресурсов и представленных там документов наших ведущих и периферийных университетов, попытались рассмотреть проблемы, стоящие перед нашей системой высшего образования, прежде всего, в локальной, региональной среде (подробнее см.: Часть IV, глава 1, 3). Основная проблема в управлении современными вузами и университетом, как их основным институтом, которая была выявлена нашим исследовательским коллективом, состоит в том, что при оценке эффективности работы системы образования и вузовской науки всё более выдвигается на первый план система формальных показателей, приобретая самодовлеющее значение (подробнее см.: Часть IV, глава 2, 3).

Формальные показатели научной и образовательной деятельности нужны, чтобы получить определенный статус на рынке научноинновационных и образовательных услуг, произвести капитализацию интеллектуального и человеческого капитала и, в конечном счете, получить капитал экономический. Это требует, прежде всего, выполнения показателей эффективности вузов, которые оцениваются по системе определенных индикаторов, разрабатываемых министерством. Казалось бы, система персональных и коллективных рейтингов вуза должна быть направлена на выполнение этих показателей и доказывать свою эффективность. Но это далеко не так.

Мы все в погоне за формальными показателями, связанными с получением экономического капитала (индивидуального и коллективного), не должны забывать о той простой истине, которая известна на Западе всем экономистам, социологам, всему западному экспертному сообществу и участникам рынка материального и духовного производства, что в инновационной экономике материальный (экономический) капитал не может прирастать без опережающего развития символического, интеллектуального и человеческого капитала, которые в мире постиндустриализма становятся все более определяющими. У нас в стране этого до сих пор то ли не знают, то ли не понимают, то ли все вместе. Это связано с тем, что мы, по-прежнему, погружены в советскую индустриальную ментальность. Мы не будем вдаваться в теорию, а

проиллюстрируем на двух парадоксах: можно зафиксировать советский

«парадокс Петрова» и постсоветский «парадокс Перельмана».

«Парадокс Петрова»: в 70-е годы прошлого века М.К. Петров, ростовский ученый, фронтовик, родоначальник отечественного науковедения, философии и социологии науки, по идеологическим соображениям был отстранен от преподавания, но, благодаря поддержке ректора РГУ Ю.А. Жданова, получил первую в стране лабораторию

1 См.: Ридингс Б. Университет в руинах. М., 2010. С. 69.

6

социологии науки в СКНЦ ВШ, много писал, больше «в стол», но после смерти результаты его работы получили мировое и всероссийское признание, но – увы! – в постсоветской России уже не дали того эффекта, его наследие до сих пор слабо учитывается и коллегами, и управленцами, не продвигается на международный рынок идей1. И это при том, что он провел исследование системы научных инноваций и коммуникаций не менее эффективно, чем, например, такая знаменитая западная школа «исследования науки и технологии» (STS) во главе с Бруно Латуром, возникшая в те годы.

«Парадокс Перельмана»: мы все знаем, что задолго до своего отказа от престижной премии В. Перельмана просто изгнали из научноисследовательского института, так как он, видите ли, не отчитывался по «формальным показателям», т.е. не публиковал статьи, не участвовал в конференциях и т.п., а занимался решением одной единственной «формулы». Но зато какой…

Очевидно, что в обоих случаях не только отдельные образовательные и научные институты, но и страна в целом, потеряли громадный символический, интеллектуальный и человеческий капитал.

Следствием гипертрофированной установки на стандартизацию и регламентацию становится повышение роли всех видов отчетности. Нарастают объемы бумажных и файловых потоков, ориентированные на руководителей низшего уровня, в первую очередь – на заведующих кафедрами. Объем выполняемых ими административных функций многократно увеличивается, что отчетливо фиксируется общественным мнением. В частности, в ходе проведенного Центром социальных технологий НИУ «БелГУ» в 2011 году опроса заведующих кафедрами (n = 78) 54,39% респондентов согласились с утверждением, что в последние годы стало больше «бумажной» работы. 29,49% респондентов в качестве главной причины неудовлетворенности своей работой назвали большое количество формальных обязанностей, отвлекающих от основной деятельности. Ощущение аномальности ситуации заставляет руководство учреждений высшего образования более или менее активно внедрять новые информационные системы (например, апробированную в органах государственного и муниципального управления систему «Мотив»), но их результативность нередко оказывается низкой вследствие недостаточной подготовленности персонала и технических трудностей.

Возможно, сама по себе формализация образовательной среды не приводила бы к обесцениванию ее интеллектуального и человеческого капитала. Но проблема заключается в том, что во многих случаях формальные требования противоречат элементарной логике, индуцируют ситуации абсурда, в которых показатели или индикаторы, зачастую не имеющие научного обоснования, довлеют над содержанием образовательной деятельности.

1 См.: Михаил Константинович Петров / под ред. С.С. Неретиной. М., 2010.

7

Значимым следствием формализации вузовской среды является рост численности административного персонала, который зачастую формируется не по принципу профессиональной компетентности, а на основе неформальных механизмов типа непотизма (или по-русски «кумовства»)*. Это – вузовские клерки, многие из которых по своим профессиональным и личностным качествам не соответствуют традиционным, классическим стандартам системы высшего образования. Но именно они зачастую начинают формировать повседневную среду общения в вузе, существенно снижая качество отношений, существенно нивелируя интеллектуальный потенциал. При отсутствии жесткого регулирования вследствие этого корпоративная атмосфера в вузе с течением времени начинает напоминать атмосферу государственного или муниципального учреждения, концентрируя при этом далеко не лучшие характеристики последней.

Практика показывает, что вузовская среда, несмотря на ее, казалось бы, изначально интеллектуальный характер, не имеет иммунитета в отношении негативных последствий формализованных практик и довольно легко поддается бюрократическим модификациям.

Существенные различия в «габитусах» участников образовательной деятельности затрудняют, а в ряде случаев делают практически невозможным конструктивный диалог, казалось бы, естественных партнеров образовательного процесса: администрации и профессорскопреподавательского коллектива. Ранее такой диалог всегда базировался на признании вузовскими «чиновниками» особого характера деятельности преподавателей (ППС, профессорско-преподавательского состава, как расшифровывается новояз) как носителей интеллектуального начала, имеющего конкретное личностное воплощение. Сегодня интеллектуальный фактор существенно обесценился, равно как и значимость отдельной личности. Преподаватель или научный сотрудник все чаще воспринимаются в качестве абстрактных обезличенных фигур, определяемых понятием «кадры», что так далеко от современных тенденций стимулирования развития человеческого и интеллектуального капитала.

Бюрократизация вузовской среды стимулирует руководство к разработке и реализации формально масштабных, но, вместе с тем, усложненных программ и проектов, значительная часть которых не может быть в полном объеме реализована в силу дефицита необходимых условий и низкого уровня мотивации работников. Казалось бы, системное проектирование должно стимулировать интеллектуальную активность работников учреждений высшего образования. В какой-то мере это имеет место. Но, поскольку проектная деятельность становится своеобразной

* Непотизм (от итальянского nepote, племянник) – это «управленческая технология», которая вошла в европейский обиход с легкой руки римских пап и епископов, уже в Средние века практиковавших раздачу «доходных должностей» в отсутствие законных детей (по причине целибата) ближайшим родственникам, в основном племянникам. Позже это перешло в практику европейских абсолютистских монархий, а затем в политику и административное управление «демократических государств», став фактически превращенной формой для прикрытия теневых протекционистских и коррупционных схем.

8

модой, происходит ее массофикация, элиминирующая смысл проектирования как интеллектуальной технологии.

Наконец, к числу наиболее негативных проявлений бюрократизации учреждений высшего образования относятся имитации инновационной деятельности, выражающиеся в демонстрации якобы достигнутых высоких результатов. Имитации, как правило, обусловлены необходимостью соответствовать высоким рейтинговым показателям, сформированным на федеральном уровне и все более определяющим перспективу развития вузов и их ресурсное обеспечение, что мы и отметили выше. В этой связи важно отметить, что имитационные практики становятся универсальными в российском обществе, выступая одновременно как явление и как процесс1. Имитационные практики изначально антиинтеллектуальны, поскольку, вопервых, ориентированы на упрощение реальных процессов, а потому изначально исключают интеллектуальный и человеческий фактор, как необходимое требование к их участникам. Право на интеллект сохраняется в данном случае лишь за сценаристами имитаций. Во-вторых, имитации манипулятивны по своей форме, поскольку предполагают скрытое управление сознанием объекта, дающее инициаторам односторонние преимущества.

Мы полагаем, что проблема бюрократизации является универсальной не только для образования, но отражает общую линию социокультурного развития России и, в конечном итоге, всей современной цивилизации. Эта линия может быть определена как превращение бюрократической субкультуры из субкультуры одного, хотя и довольно влиятельного профессионального сообщества, в культурный мейнстрим постиндустриальной цивилизации.

Чиновничья субкультура в течение довольно длительного периода отечественной истории была сознательно изолирована от «материнской культуры». Бюрократия оберегала свой мир, целенаправленно фабрикуя мифы о его идентичности с повседневными практиками «простого человека». Подобное конструирование было эффективным способом защитить его, сделать неуязвимым для критики. Но ситуация существенно изменилась в последние годы под влиянием комплекса разнородных обстоятельств.

Во-первых, повсеместное распространение новых информационнокоммуникационных технологий существенно снизило возможности маскировки корпоративных культурных образцов, не вполне адекватных отечественным традициям. Во-вторых, на периферии бюрократии сформировалась огромная маргинальная группа «полу-чиновников», которые, с одной стороны, получили, хотя и ограниченный, но доступ к бюрократическим ценностям и смыслам, сумели «примерить» их на себя. С другой стороны, во многих отношениях сохранили культурные стереотипы небюрократической среды. В эту периферийную группу входят работники государственных учреждений и

1 Шалюгина Т.А. Имитация в современном российском обществе: сущность, субъекты воздействия, социальное пространство проявления: Автореферат дис. … доктора филос. наук: 09.00.11. Ростов-на-Дону, 2012. С. 28.

9

предприятий, учреждений бюджетной сферы. В последнее время отечественная бюрократия активно создает «парабюрократическое» окружение на границе между государством и гражданским обществом, используя механизмы общественных палат, в состав которых она стремится ввести, прежде всего, руководителей общественных объединений. На первый взгляд, данная практика вполне разумна и оправдывается тем, что именно эти люди контролируют общественное мнение. Но для чиновников важным оказывается другое – возможность управлять «формализованными» лидерами общественного мнения, хотя бы потому, что большинство общественных объединений, по меньшей мере, на региональном уровне не могут существовать без государственной поддержки.

В социокультурном отношении маргинальные «полубюрократические» группы представляют своеобразный «гибрид» бюрократии и интеллигенции (и вообще, не надо её путать с «интеллектуалами»1), нередко заимствующий от обоих слоев далеко не лучшие качества. Наконец, в-третьих, общий идеологический фон в стране в настоящее время, очевидно, стал настолько комплиментарным бюрократической субкультуре, что ее носители уже более не считают нужным скрывать свои жизненные установки, склонны предлагать их как эталонные. И одним из следствий этого, в частности, становится огромное количество молодых людей, желающих поступить в вузы по направлению «Государственное и муниципальное управление». Чиновники, что было не принято еще лет пятнадцать-двадцать назад, становятся публичными, открыто формулируя свою позицию, даже если она противоречит доминирующим в общественном сознании взглядам. Достаточно вспомнить в этой связи конфликт между позицией министра образования и науки Д. Ливановым и вузовской общественностью.

Бюрократизация вузов в контексте субкультурных изменений отражает масштабную тенденцию распространения бюрократической субкультуры на различные сферы общественной жизни. Неизбежным ее следствием и являются формализация и унификация вузовской среды, которая, в конечном итоге, в российских условиях чаще всего ведет к утрате ими «лица необщего выражения», к упрощению и примитивизации образовательного процесса, что обычно (и неправомерно) преподносится общественности как его технологизация. В данной связи возникает довольно серьезное противоречие. Объективно образовательный процесс должен становиться все более вариативным, вузовские системы – нелинейными, а управление ими – креативным. Между тем, бюрократическая самоорганизация с ее установкой на стандартизацию, нормативно закрепленную административной реформой, олицетворяет собой противоположный тренд, проявляющийся в деятельности большинства работников. Ситуация усугубляется еще и тем, что, в силу диффузии субкультур, шаблонность (стандартность) мышления возвышается до уровня универсальной ценности.

1 См.: Бабинцев В.П., Римский В.П. Матрица русофобии и ментально антропологические типы русской интеллигенции // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013. С. 16-28.

10