из электронной библиотеки / 158741742372512.pdf

новых знаниях, необходимых для решения новых задач, создания новых видов продукции и услуг, эффективно функционируют системы производства знаний и передачи знаний», а «системы (подсистемы), производящие знание, эффективно взаимодействуют друг с другом и с системами (подсистемами), производящими материальный продукт… Так понимаемое общество знаний не сводится к экономике знаний, последствия такой редукции опасны для человека»1. Надо сказать, такого рода мысли достаточно активно и широко проводятся сегодня в научных кругах: их авторы – ученые, представители разных исследовательских направлений, обеспокоены негативной и опасной «перспективой» превращения знания в сугубо экономическую (по преимуществу экономическую) категорию. «Общество знаний против экономики знаний» – таково «говорящее» название одного из сборников по этой тематике: общество знаний не противопоставляется здесь экономике знаний. Однако же коллектив авторов последователен во мнении, что между этими понятиями имеется различие, существенным образом влияющее на видение природы и социальной роли структур, обеспечивающих производство и передачу знания.

Лично для нас совершенно очевидно: спрос на так называемый «знаниевый товар», на качественное, а не суррогатное образование, выдающее «на гора» высококвалифицированных и конкурентоспособных специалистов, сегодня в значительной степени «диктуется» совершенно себя оправдывающими и потому объективными запросами практики (причем, разумеется, не только российской). Это касается как сферы собственно экономического порядка, так и других, не менее значимых и востребованных в современных социокультурных реалиях областей и сфер нашей жизни, находящихся на границах с рыночной экономикой. Поэтому, наверное, можно согласиться с той частью западных и отечественных специалистов, которые утверждают, что процесс коммерциализации науки, образования, а по большому счету и всей современной культуры, надо воспринимать не как «всемирный потоп», а как объективную данность и реальность сегодняшнего дня.

Вместе с тем, за пределами экономических контекстов ценность знания зачастую понимают как его рыночную стоимость или полагают, что можно измерить в денежных единицах знание как таковое2, что, конечно, само по себе неправомерно. Здесь напрашивается уточнение на предмет того, что существенно важные когнитивно-коммуникативные функции, представляющие интерес для понимания сущности общества знаний несет в себе культура. Как отмечает В.А. Колпаков, «ценностная динамика сегодня связана с работой органического и неорганического тела в культуре, что делает труд и общение универсально значимыми антропологическими характеристиками для обществ любого типа. Общая схема философскоантропологического строения общества является необходимой формой для

1Алексеева И.Ю. Что такое общество знаний. М., 2009. С. 58-59.

2Там же, с. 18.

61

любых типов общества и этапов в его развитии. Для каждого из них она наполняется конкретным содержанием»1. Не стоит забывать, что культура служит не только средой коммуникаций: она содержит многообразные механизмы возникновения новых форм знания и опыта с последующим втягиванием таковых в свое содержание и в формирование социокультурных кодов.

Итак, если говорить о том, что именно подразумевается под концептом «общество знаний», то можно резюмировать: это общество качественно нового уровня, общество, которое во всех своих сферах пронизано и структурируется знанием, особенно на современном культурноисторическом этапе. Другое дело, что сегодня в постиндустриальном мире эти преимущества заметно возрастают на почве развития информационных сетей. Поэтому было бы недальновидно не стремиться к обеспечению соединения всего накопленного предшествующей культурой знаниевого багажа, включающего в себя уже ранее накопленный его уровень, резонирующий с новыми формами создания, приобретения и распространения знаний, использующихся в рамках модели «экономики знания»2, играющей в современной культуре во многом новую роль. Эта задача фиксируется в самых свежих международных документах.

Одновременно мы должны понимать, что употребление понятия «общество знания» в сущностном его значении правомерно к периоду эпохи Просвещения, на этапе становления опытной науки с последующей ее качественной трансформацией в локомотив общественного прогресса, когда происходит становление экспериментальной науки как символа эпохи. Все предшествующие теоретические рационализации (от античной теорийной формы знания до средневековых теологических рационализаций) выступали лишь предпосылочной базой рационального освоения мира, прелюдией его перехода к новой индустриальной и постиндустриальной модели современной цивилизации.

Так же нельзя сводить (или же противопоставлять) общество знаний обществу информационному, характеризующемуся уровнем высочайших достижений технологии. Это более широкое понятие, объемлющее собой и социальные, и этические, и политические параметры, как это подчеркивается во Всемирном докладе ЮНЕСКО. Множественное число здесь использовано отнюдь не случайно, а с целью подчеркнуть, что не существует какой-то единой модели, которая недостаточно отражала бы культурное и языковое многообразие, которое одно только и может позволить каждому человеку ориентироваться и найти свое место при нынешних стремительных изменениях в современной культуре. В контексте изложенного совершенно оправданно, на наш взгляд, звучит тревога, высказанная в докладе ЮНЕСКО о том, что в ситуации сегодняшней качественной революции в области новейших информационных сетей и сферы коммуникаций недальновидны

1Колпаков В.А. Общество знания. Опыт философско-методологического анализа // Вопросы философии. 2008. №4. С. 28-29.

2К обществам знания. Всемирный доклад ЮНЕСКО. Париж, 2005. С. 19.

62

безальтернативные пути и модели социального развития, какая-либо одна форма общества1. Однако еще предстоит непростая работа по локализации в современном ландшафте современных теорий, касающихся аналитики и практики «обществ знания»2. Мы склонны согласиться с авторами, что такие пути указывает сегодня концепция «общества знания», предлагаемая ЮНЕСКО: здесь ведущими факторами общественного развития полагаются образование и наука»3, которые, собственно становятся ключевым, основополагающим видом всякой деятельности.

Если задаться вопросом о том, каким же аспектам уделялось основное внимание в аналитике формирующегося «общества знаний», то следует сказать, что это вопросы, касающиеся выявления качественной его специфики в сравнении с другими типами современных обществ. В этом плане особую роль в понимании существа вопроса мы отводим такому исследователю, как Д. Белл (известный классик теории постиндустриального общества). Надо сказать, что он не только обратил пристальное внимание на концептообразующую роль знания и информации. Он посмотрел на проблему более широко – раскрыл двойственную природу и сущность постиндустриализма, показал двоякость общества знаний, говоря, что в нем, с одной стороны, «источником инноваций во все большей мере становятся исследования и разработки», а, с другой стороны, современный «прогресс все больше определяется успехами в области знания4.

Сошлемся также на авторитет ведущего теоретика информационного общества М. Кастельса, который подчеркивал, что «информация и знание всегда являлись важными составляющими экономического роста, а развитие технологии во многом определило производительность общества, уровень жизни, а также социальные формы экономической организации»5. Со своей стороны, интерес представляет модель, предложенная И. Масудой6, в идеале предполагающая «бесклассовость и бесконфликтность» нового общества, понимаемое именно как «общества согласия». Он подчеркивал, что «в отличие от индустриального общества, специфической ценностью которого, как мы уже не раз отмечали по ходу работы, является потребление товаров, «информационное общество выдвигает в качестве особой ценности время, и в этом контексте новое значение приобретает культурный досуг»7.

Нельзя не сказать также, что достаточно оригинальный вариант конвергенции идей постиндустриализма и информационного общества представляет собой труд Д. Белла «Социальные рамки информационного общества». Здесь он акцентирует внимание на конвергенции электронно-

1К обществам знания. Всемирный доклад ЮНЕСКО. Париж, 2005. С. 20.

2См.: Концепция «общества знания» в современной социальной теории: Сб. науч. тр. М., 2010. С. 5.

3Соломатина Е.О. «Общество знания»: новые тенденции в стратегии образования. Дисс. … канд. филос. н.:

09.00.11.М., 2011. С. 35.

4Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество: Опыт социального прогнозирования. М., 1999. С. 188.

5Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. М., 2000. С. 81.

6Будучи главой Института информационного общества, И. Масуда является одним из авторитетных теоретиков и автором плана информационного общества, представленного Институтом разработки и использования компьютеров.

7Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Wash.: World Future Soc., 1983. Р. 29.

63

вычислительной техники, с одной стороны, и техники средств связи, с другой, прогнозирует становление нового социального уклада, в основании которого лежит система телекоммуникации. Он открыто пишет об угрозах полицейского и политического наблюдения с использованием изощренных информационных технологий, что, в свою очередь, предполагает принятие законодательных мер «для обеспечения свободного доступа к информации»1. Как и ряд других авторов, Д. Белл настаивает на необходимости нового подхода к экономике. Примечательно, что, согласно новому подходу, предложенному Д. Беллом, на стадии постиндустриализма такие феномены как «знание» и «информация» сравнимы по своей значимости разве что с такими основополагающими характеристиками, как «труд» и «капитал», определившими в свое время «лицо» общества индустриального типа. Тем не менее, эта концепция Белла не избежала нареканий и подверглась критике по ряду направлений.

В частности, критика представлена на страницах книги «Компьютеризация общества» С. Нор и А. Минк. В ней в Докладе Президенту Франции говорится, что подход Белла бесперспективен (даже, если цитировать, то «бесполезен» в пространстве соприкосновения с проблематикой, находящейся в прямой зависимости и взаимосвязи с той или иной культурной моделью). Также особо активно Д. Белла упрекают в том, что игнорируется культурное измерение информации. К информационной экономике и экономике знаний следует отнести и «новую экономику» М. Кастельса2: это «новая форма осуществления коммерческой деятельности, всех ее видов, посредством Интернета, с использованием Интернета и в Интернете, а также в других компьютерных сетях при наличии различного рода связей с локальными производственными процессами и физическими операциями»3. «Самопрограммирующаяся рабочая сила», технологическое новаторство, осознание роли финансовых рынков в хозяйстве – таковы в общем виде характерные признаки так называемой «новой экономики».

Иначе говоря, в русле идеологического обеспечения информационного общества сложились различные концепции, нацеленные на анализ процессов социальных модификаций. Все они, как отмечает Г. Бехманн, «выделяют разные аспекты информационного общества, которые трудно отделить друг от друга, поэтому в данной области пока не существует общей теории»4. Исходя из обзора, представляется возможным вычленить то общее, что объединяет практически все подходы к информационному обществу как к возникающему новому «обществу знаний».

Во-первых, признание радикальных изменений, привносимых формирующимся обществом в само ядро существующей социальной структуры, и оценки этих изменений как инициирующих новый способ

1Bell D. The Social Framework of the Information Society. Oxford, 1980.

2Кастельс М. проводил исследования в США, Японии, Тайване, Южной Корее, Гонконге, Китае, Западной Европе (Англии, Франции), России (особенно в Академгородках Сибири и Подмосковья).

3Кастельс М. Галактика Интернет: размышления об Интернете, бизнесе и обществе. М., 2004. С. 127.

4Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. М., 2012. С. 34.

64

производства; во-вторых, признание новой реальности, выражающейся в том, что труд и капитал, характерные для общества промышленной стадии, заменяются в обществе как главными ценностями, которыми являются информация и знания; в-третьих, признание процессов создания принципиально нового механизма непосредственного применения информации и знания как в производственной, так и сервисной сферах, что выражается в фокусировании внимания на процессе непрерывного обучения; в четвертых, признание процессов создания предприятий так называемого виртуального типа, характерной чертой которого выступает отсутствие территориальной (географической) «привязки» к одному конкретному месту, или даже к национальному государству; в пятых, специфика данного «виртуального предприятия» состоит в способности самоперестраиваться и переструктурироваться в соответствии с запросами и колебаниями рынка. Сюда примыкает и возможность их потребительской и рыночной гибкости, подвижности и быстрого реагирования путем оперативной и качественной работы по учету и переработке поступающего объема информации.

Таким образом, с учетом названных характеристик, симптоматичных для сегодняшнего мирового социального развития, мы склонны согласиться с мнением исследователей, точку зрения которых в наиболее обобщенном виде наиболее точно сформулировал Г. Бехманн в работе «Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний»: «…современную стадию развития информационного общества следует понимать как общество знания1. По мнению многих авторов, становление «общества знания» должно строиться вокруг университетской культуры как важнейшего инструмента инновационного развития общества. С этим также трудно не согласиться.

Одновременно важно уточнить, что информационное общество рассматривается как «общество знаний», если внимание акцентируется на социальной составляющей процесса роста знания, то есть на его именно социальной аргументации. А также, если речь идет не только о собственно научном знании, но (и это важно) и о ненаучных источниках знания. Однако при этом, как подчеркивает в цикле своих работ на эту тематику Г. Бехманн, налицо тенденция возрастающего и повсеместного (на мировом уровне) интереса и заинтересованности в «добывании», овладении, то есть, в обладании новыми источниками знания и самим знанием, с тем, чтобы «преодолеть вновь возникшие опасности неопределенности и неясности». В таком ракурсе свое особое значение получает «не само знание, а его недостаток»2.

Обобщая критический обзор теорий, объясняющих общество знания, можно отметить следующее. Во-первых, в современных теориях информационного общества просматривается большое разнообразие в подходах к его определению. Классификацию точек зрения обобщил

1 Бехманн Г. Современное общество: общество риска, информационное общество, общество знаний. М., 2012. С. 134.

2Там же, с. 33-34.

65

английский исследователь Ф. Уэбстер в своей работе «Теории информационного общества»1. Представленный им спектр трактовок включает: постиндустриальное общество (Д. Белл), постфордизм и информационная инфраструктура (Р. Райх), информационный капитализм и сетевое предпринимательство (М. Кастельс), корпоративный и потребительский капитализм (Г. Шиллер), управление с помощью информации (Ю. Хабермас), общество организации, наблюдения и контроля (Э. Гидденс), общество потребления, в том числе информационного (Ж. Бодрийяр), индивидуализированное общество (3. Бауман). Во-вторых, эти трактовки не выступают как альтернативные, а раскрывают многообразие черт общества нового типа в его интегральной оценке.

Исходя из наличия такого источника информации, как знание, возникает тенденция считать термин «общество знания» тождественным термину «информационное общество», раскрывающим при этом главные источники производства и распространения информации. В-третьих, есть и более радикальная точка зрения, неудовлетворенная неопределенностью приставки «пост» в термине «постиндустриальное общество». В частности, Н. Штер настаивает на замене термина «постиндустриальное общество» концептом «общество знания», как наиболее адекватным специфике сегодняшнего этапа.

Мы, со своей стороны, считаем, что «общество знаний» не сводится к информационному обществу. Становление мирового информационного пространства – плода новых революционных технологий, не должно привести к утрате понимания того, что последние являются лишь оптимальным средством на пути построения и торжества «настоящих обществ знаний», обладающих гибкостью и мобильностью по пересмотру и перестройке уже существующих, случившихся моделей.

В плане аналитики выявленных нами контекстов и смыслов концепта «общество знаний», представленных в широком спектре точек зрения, мы склонны сказать, что на настоящий момент по причине сложности и многоплановости самого объекта изучения феномена «общество знания», речь идет лишь о фиксации отдельных попыток экземплификации новых методологических идей и представлений в данном направлении. Но сам факт наличия и роста такого слоя исследований показывает, что он уже сейчас отражает достаточно общие тенденции, аккумулирующие в себе наиболее свежие изменения в области философско-методологического мышления.

При всем разнообразии характеристик «общества знаний» определяющей его чертой является доминирующая роль научнотехнического прогресса в производстве информации как решающего фактора развития современного общества на пути его качественной трансформации. Причем, такого рода горизонты с необходимостью включают в себя качественное изменение образа жизни людей. В собственно философском ракурсе (и в этом мы полностью согласны с мнением В.А. Колпакова)

1 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004; Ster N. Knowledge Society. L., 1994. P. 42-90.

66

Часть II

КУЛЬТУРНЫЙ КАПИТАЛ, ИННОВАЦИИ, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ТРУД И ЗНАНИЕ В ДОИНДУСТРИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ ДУХОВНОГО ПРОИЗВОДСТВА

Во второй части нашей книги предполагается проследить, как от почти анонимных субъектов творчества в традиционных культурах и цивилизациях, когда авторского творчества фактически нет, и оно поглощается сакральными авторитетами мифологических, религиозных и государственных инстанций, происходит «рождение автора» и первых форм духовного производства и культурного капитала-собственности, рождается инновационное производство знания в античной культурноцивилизационной системе, претерпевая трансформации в средние века и эпоху Возрождения.

Но в отечественной философии, к сожалению, сложилась парадоксальная ситуация, когда о знании, инновациях и научноинновационном развитии пишут много (о культурном капитале философских работ практически нет), но до сих мы почти не встречаем, за редким исключением, попыток категоризации самих понятий «знание», «культурный капитал» и «инновации» (это мы попытались реализовать выше). В этом плане определенный прорыв был сделан на конференции, проведенной Институтом философии РАН совместно с Белгородским государственным университетом («Проблемы российского самосознания: архаическое, традиционное и инновационные начала». 4-я Всероссийская конференция, Москва-Белгород, 27-28 мая 2009 г.). В контексте конференции возникла проблема философского наследия М.К. Петрова, одного из основателей отечественной культурологии и философии науки и образования, который фактически первым ввел в научный оборот понятия «инновации» и «институты обновления», дал оригинальную концепцию генезиса теоретического знания и современной науки. М.К. Петров с его идеями «онаучивания общества», «институтов обновления знания» и «институтов трансляции знания», роли науки и университетов в развитии европейской и мировой культуры первым поставил и попытался решить проблемы творчества и репродукции в культуре, институционального обеспечения производства и воспроизводства инноваций и знания в культуре, науке и в образовании. На работы М.К. Петрова мы и опирались в своих исследованиях, учитывая, соответственно, все контексты возникновения его идей, их поздний вход в научный и философский оборот, соотносили с идеями современных ученых и философов.

68

Глава 1. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ТРУД, ПЕРВИЧНЫЕ ФОРМЫ ЗНАНИЯ

И КУЛЬТУРНОГО КАПИТАЛА В ДРЕВНЕМ МИРЕ

Для современного человека такие понятия, как «интеллектуальный труд», «знание», «культурное творчество», так или иначе ассоциируются с понятием «автор». Давая развёрнутую характеристику специфики духовного производства в древневосточных культурно-цивилизационных системах, мы первоначально попытаться вчитаться в само понятие «автор».

Удивляет, что в отечественных словарях и энциклопедиях вплоть до появления статьи С.С. Аверинцева (совместно с И.Б. Роднянской) в дополнительном томе «Краткой литературной энциклопедии»1 мы не найдём понятия и термина «автор» (нет соответствующей статьи и в базовых отечественных «философских энциклопедиях»). С.С. Аверинцев так передает основной смысл понятия «автор»: «АВТОР (от лат. auctor – виновник, учредитель, основатель, податель мнения или совета, сочинитель), авторство – термины, выражающие специфическое отношение к письменному тексту как собственному, лично «сотворенному» самим «творцом». Отношение это, ставшее в современном мире нормой и приобретшее наряду с моральными юридические аспекты, отнюдь не является неизбежным для любой культурно-исторической эпохи. Как показывают многочисленные примеры древней «безавторской» литературы, оно возникло как плод исторического развития, а возникнув, не оставалось неизменным»2. Таким образом, «рождение» автора связывается здесь, как и его «смерть» в текстах Р. Барта и М. Фуко3, с появлением письменности в культуре или с «письменной культурой», «культурой письма».

Соответственно, отталкиваясь от этого, можно сосредоточиться на выявлении как тех социальных групп (условно, «интеллектуалы»), которые

монополизируют письменность и продукты интеллектуального труда по производству и воспроизводству инноваций – нового знания, новых смыслов и новых технологий (это связано и с «письмом», и с «чтением»), так и более массовых групп (условно, «интеллигенция»), владеющих письменностью и, соответственно, «чтением». Что уже предполагает не только пару «письменность – чтение», но и дихотомию «автор – читатель». Это, разумеется, не застывшие, а очень даже подвижные категории, когда «автор», чтобы стать таковым, должен быть «читателем», освоить тексты предшествующих эпох и поколений. Равно и наоборот: чтобы читать, надо

1Аверинцев С.С. Автор // Краткая литературная энциклопедия. Т. 9. М., 1978. С. 28-30; Роднянская И.Б. Автор // Краткая литературная энциклопедия. Т. 9. М., 1978. С. 30-34. См. также: Аверинцев С.С. Автор // Аверинцев С. Собрание сочинений. София-Логос. Словарь. К., 2006. С. 24-29; Аверинцев С.С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 105-125; Можейко М.А. Автор // Постмодернизм. Энциклопедия. Мн., 2001. С. 19-21.

2Аверинцев С.С. Автор // Аверинцев С. Собрание сочинений. София-Логос. Словарь. К., 2006. С.24.

3См.: Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. М., 1989. С. 384-391; Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996. С. 8-46.

69

проявить сотворчество, самому стать автором. Это было всегда, есть и будет: бытие автора читателем, а читателя – автором.

Это проявление универсального механизма культуры – механизма творчества и репродукции, о которых ещё в начале 60-х годов прошлого века писал М.К. Петров в книге «Искусство и наука». «В ее установившихся формах репродукция образует каркас стабильности социального бытия, – делал он вывод, – основание преемственности и «вечности» этого бытия, его инерции, его независимости от смены поколений, входящих в жизнь и уходящих из жизни. Репродукция – родной дом человека, привычный и обжитый… Только в отношении к этому дому, к репродукции, нечто может приобретать какой-то смысл и какое-то значение. Поэтому репродукция выступает всеобщим фоном любых видов творчества. Все они ориентированы на репродукцию, предполагают ее, отталкиваются от нее и отрицают ее, существуют для нее, отчуждают в нее свои продукты, преобразуют ее. И если основная функция репродукции – производство для потребления, то функция творчества – производство самой репродукции, ее обновление и изменение»1. Мы ещё вернемся к проблеме соотнесения дихотомий «автор – читатель» и «творчество – репродукция» (как и «интеллектуал – интеллигент»).

В европейских языках слово «автор» (актор), рождённое в античном культурном контексте, несёт множества смыслов и их модификаций: в новоеропейских языках (в том числе и в русском) «актор» и «автор» оказались разведёнными терминами: утвердилось слово «актёр» как участник и фигурант (фр. acteur – исполнитель), связанное с репродуктивным субъектом, и слово «автор» (англ. author – как «творец» и как «виновник»), передающее смысл активности и творчества субъекта действия, его «самостояние». Этимологически близким к слову «актёр» оказывается в новоевропейском контексте и слово «артист» (французское artiste), которое восходит к латинскому ars (искусство), а в средние века artista называли художников, мастеров, тех, кто занимался «свободными искусствами», преподававшимися в школах, а затем в университетах, и вообще всех «искусников». Здесь очевидным образом прослеживаются как творческие, авторские коннотации (творчество нового «интеллектуалами»), так и репродуктивные смыслы (массовое духовное производство, нормативный интеллектуальный труд «интеллигенции» по трансляции «нового» и воспроизводству его в качестве «образцов»).

Вероятно, в античности эти смыслы совпадали: и актёр, и автор, несли в своих бессознательных коннотациях «игровую исполнительность», некое ограниченное «репродуктивное творчество»2, «несамостоятельное авторство».

1Петров М.К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. М., 1995. С. 16.

2С.С. Неретина пишет: «Для обнаружения двух видов творчества М.К. Петров вводит своего рода промежуточный термин – творчество репродукции… Этот этап созидания позволяет не замкнуться на репродукции, а перейти в нее в процессах творческого обновления» // См.: Неретина С.С. Михаил Константинович Петров: Жизнь и творчество. М., 1999. С. 34.

70