Выпуск 12

Источники

[N.a.] Japan // The Westminster Review. 1859. Vol. LXXII. No. CXLI. Р. 277–295. [N.a.] Misscellanea // The Westminster Review. 1878. Vol. LIV. No. 1. Р. 579–588. [N.a.] General Literature // Contemporary Review. 1885. Vol. XLVII. Р. 452–456. [N.a.] The Child-God in Art // Contemporary Review. 1886. Vol. L. Р. 97–111.

[N.a.] Life and Thought in China // Contemporary Review. 1887. Vol. LII. Р. 137–152.

[N.a.] Federation and Free Trade // The Westminster Review. 1891. Vol. CXXXVI. Р. 113–123.

[N.a.] Sociology, Politics, Voyages, and Travels // The Westminster Review. 1892. Vol. CXXXVII. No. 1. Р. 328–335.

[N.a.] The Status of Wives in Japan // The Review of Reviews. 1893. Vol. VII. Р. 634.

[N.a.] The Chino-Japanese Conflict // Contemporary Review. 1894. Vol. LXVI. Р. 609–

625.

[N.a.] The Question of Korea // Contemporary Review. 1894. Vol. LXVI. Р. 305–317.

[N.a.] The New Japanese Alliance and After // The Review of Reviews. 1902. Vol. XXV. No. 145. P. 277–279.

[N.a.] The Revolt of Asia // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 70.

[N.a.] Japanese Patriotism and Japanese Socialism // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 54.

[N.a.] Korea and It’s Emperor // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 53.

[N.a.] Religious Liberty in Japan // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 635.

[N.a.] The National Review // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 524. [N.a.] The Yellow Peril // The Review of Reviews. 1904. Vol. XXX. No. 175. Р. 164.

[N.a.] Sociology, Politics, Jurisprudence // The Westminster Review. 1906.Vol. CLXVI. No. 1. Р. 346–352.

Alcock R. Old and New Japan // Contemporary Review. 1880.Vol. XXXVIII. Р. 827–850.

Baugh J. Lux Mundi Antiqua et Nova // The Westminster Review. 1906. Vol. CLXVI. No. 1. Р. 531–536.

Cairns D. Absolute Monarchs Versus Free Peoples // Contemporary Review. 1903. No. 445. Р. 497–520.

Dilton E. Foreign Affairs. Is Peace in Sight? // Contemporary Review. 1903. No. 445. Р. 592–602.

Duzer L. Naval Progress in 1895 // The Review of Reviews. 1896. Vol. XIII. No. 1. Р. 332.

H.J.D.F. Britain and the Far Easter Question // The Westminster Review. 1904. Vol. CLXI. No. 1. Р. 117–119.

Hodgson H. The Formation of an International Arbitration Court // The Westminster Review. 1906. Vol. CLXVI. No. 1. Р. 368–374.

Jane F. The Problem in the Far East // Contemporary Review. 1898. Vol. LXXIII. Р. 387–393.

Menpes M. An Artist on Japan // The Review of Reviews. 1902. Vol. XXV. No. 145. Р. 86.

Mitchel-Innes N. The Dragon and the Chrysanthemum // Contemporary Review. 1898. Vol. LXXIII. Р. 403–414.

Norman H. The Question of Korea // Contemporary Review. 1894. Vol. LXVI. Р. 305–

317.

Stead A. The Anglo-Japanese Treaty // The Review of Reviews. 1902. Vol. XXV. No. 145. Р. 253–255.

Stead A. The Marquis Ito, Japan’s Greatest Statesman // The Review of Reviews. 1902. Vol. XXV. No. 145. Р. 23–27.

Wade T. The Chino-Japanese Conflict // Contemporary Review. 1894. Vol. LXVI. Р. 609–625.

Литература

Goodlad G.D. British Foreign and Imperial Policy, 1865–1819. New York: Routledge, 2001.

Gordon A. A Modern History of Japan: From Tokugawa Times to the Present. Oxford: Oxford University Press, 2003.

Yokoyama Toshio. Japan in the Victorian Mind. A Study of Stereotyped Images of a Nation, 1850–1880. Basingstoke, Hampshire: Macmillan, Houndmills, 1987.

вколониальный период и составлявшей важное звено во всем комплексе этой политики. Представляется, что вопрос этот недостаточно хорошо исследован.

Договор об аннексии, навязанный Корее в 1910 г., закрепил и юридически оформил позиции, которых Япония добилась на полуострове как до, так и в период протектората (1905–1910 гг.). После аннексии Корея была превращена

вгенерал-губернаторство. По рескрипту, подписанному императором, гене- рал-губернаторству передавалась законодательная и исполнительная власть, ему подчинялись оккупационные войска и военно-морские силы, дислоцированные у берегов Кореи. В его ведении находились жандармерия, полиция, суд итюрьмы. Генерал-губернатор назначался из среды военных и подчинялся непосредственно императору («Тёсэн со:токуфу кансэй» («Положение об ор-

ганизации генерал-губернаторства») ; цит. по: [Тё:сэн кэйсацугайё:..., 1938, с. 8]). При генерал-губернаторстве имелся вице-генерал-губер- натор; в провинциях работали губернаторы. В каждой из них имелся аппарат губернатора, бюро внутренних дел и бюро полиции.

Итак, уже в первое десятилетие после аннексии деятельность японской колониальной администрации велась в разных сферах — политической, экономической, идеологической, правовой. На последней мы и остановимся подробнее. Хотелось бы понять, насколько правовая деятельность японской администрации была эффективной и проследить, есть ли связь между правовой деятельностью генерал-губернаторства и правовой системой в Южной Корее.

Современная правовая система Республики Корея входит в романо-гер- манскую правовую систему, но имеет также значительные заимствования из американского права. При этом правосознание и правовая культура корейцев по-прежнему в значительной степени основываются на общих для народов Восточной Азии конфуцианских традициях. Это прежде всего коллективизм, патернализм, приоритет этических норм над юридическими, обязанностей над правами, предпочтение неформальных примирительных процедур судебному разбирательству и т.д. На протяжении столетий Корея находилась под влиянием китайской (конфуцианской) государственно-правовой культуры. В соответствии с этим собственно правовые предписания ограничивались преимущественно уголовными нормами. Основная масса общественных отношений регулировалась этическими нормами, обычаями, традициями. Наряду с заимствованием китайских законов в средневековой Корее принимались и оригинальные правовые акты.

Первая рецепция европейского (романо-германского) права в Корее произошла опосредованно через введение японского законодательства в период реформ конца XIX в. и в период японского колониального господства (1910– 1945 гг.). В то же время в период японского управления корейское обычное право сохраняло роль главного правового источника в сфере семейных отношений и наследования.

После достижения независимости все японские кодексы и законы, ассоциировавшиеся с японским колониальным господством, были заменены на корейские, в разработке которых южнокорейские законодатели подчеркнуто старалисьотойти от прежнихяпонских актов. Тем не менеев наиболее важных

отрасляхиинститутахюжнокорейскоеправосохранилоосновныепринципыи черты романо-германского права втом самом виде, в котором они были заимствованы через японское законодательство.

После установления в 1910 г. в Корее японского колониального господства здесь был введен японский гражданский кодекс 1898 г., основанный преимущественно на нормах Германского гражданского уложения 1896 г. и в меньшей степени— на нормах французского гражданского права. Вопросы гражданской правоспособности, брачно-семейных и наследственных отношений весь период японского управления продолжали регулироваться корейским обычным правом. Какова же была законодательная и правовая деятельность японского генерал-губернаторства?

Думается, что создание системы обычного права в колониальный период

взначительной степени сформировало современное гражданское право и систему юриспруденции в целом; такого мнения придерживаются американские исследователи Джордж Акита и Брендон Палмер [Akita, Palmer, 2015]. Действительно, вскорепослеаннексииКореив1910 г. генерал-губернаторствоприняло японские Гражданский кодекс и Гражданский процессуальный кодекс в качестве общей системой права в Корее [Kim, 2009, р. 205]. Позже власти объявили, что большая часть юридических (правовых) отношений между корейцами будет определяться системой корейского обычного права. Вто же время Корея

впериод до аннексии не имела письменного свода частного права. Исследователь Мари Сонхак Ким считает, что это вынуждало власти «полагаться на концепцию обычного права, чтобы претворять в жизнь частное право в семейных и наследственных делах»; таким образом, власти вменяли в обязанности судей находить элементы корейского обычного права. По ее мнению, «именно через систему юриспруденции и законодательную деятельность властей старые законы и практики были собраны, вновь определены и превращены в систему обычногоправа» вКорее[Ibid., р. 207]. Кимделаетобщийвывод: «Значительная часть постколониального корейского гражданского права берет свое начало в колониальнойсистемеобычногоправа». Всвязисэтимставитсявопрос— если колониальное обычное право являлось просто «вредным побочным продуктом» японской империалистической политики, почему же тогда постколониальная корейская система гражданского права продолжает основываться на прецедентах и юридическом разрешении вопросов колониальных судов»? Думается, следует согласиться с выводом этого исследователя, что «наследие колониального обычного права является более глубоким и широким, чем было принято считать» [Ibid., p. 210]. Юристы и судьи при колониальной администрации предпринимали действительные попытки примирить или соединить корейское обычное право с западными правовыми концепциями и принципами. В Корее «колониальное обычное право было создано с целью перестроить корейское право и практики в соответствии с современными правовыми концепциями и принципами, которые на тот момент уже имелись в японском Гражданском кодексе» [Ibid., р. 222–224].

Другой исследователь, Ли Чхульу, также пишет, что японское правовое законодательство не просто распространилось на Корею; скорее, власти остави-

ли в нем «место», для того чтобы в нем продолжало существовать корейского обычное право, как, например, право наследования и пр. [Lee, 1999, р. 27].

Профессор Вашингтонского университета Ён Челха подчеркивает, что колониальные власти были крайне осторожны в том, чтобы менять корейское обычное право. Они опасались возможного недовольства и сопротивления местного населения простому переносу японских правовых норм на корейскую почву. Поэтому власти избрали принцип постепенного подхода к реформам, который особенно наглядно проявился во введении норм новых гражданских кодексов. Основным принципом этого подхода было то, что нормы корейского обычного права, с очень небольшими исключениями, продолжали действовать.

АвторсолидаризируетсясМариСонгхакКим, котораянесогласнасдоминирующем в южнокорейской историографии права тезисом о том, что «коренное корейское право и обычаи сознательно подавлялись и изменялись колониальными судебными органами с целью ассимиляции корейского населения». Ким подчеркивает, что, во-первых, обычное право как последовательная юридическая система практиковалось в Корее до аннексии; во-вторых, первый ГражданскийкодексРеспубликиКорея, которыйбылпровозглашенв1958 г. иначалдействовать в 1960 г., в решающей степени основывался на японском Гражданском кодексе. Это вполне объяснимо, поскольку первое поколение судей и юристов в постколониальной Корее, включая и создателей Гражданского кодекса, получили образование и подготовку в колониальный период [Kim, 2009, р. 240–241].

Думается, следует согласиться с Ким, что «остатки колониальной судебной системы в Корее в большей степени «вездесущи», чем принято было считать». «Современное корейское Гражданское право базировалось на колониальной юридической системе обычного права» [Ibid., р. 240–241, 243]; «структура и организация работы корейских судов, построенных в колониальное время, в большой степени сохраняется до сих пор» [Ibid., р. 211].

Для колониальной администрации было очень важно «стараться избежать впечатления, что японские судьи создают законы, чтобы контролировать частную жизнь корейского населения». Суды должны были брать в расчет общественное мнение и думать, как население колонии принимает их решения [Ibid., р. 228–229]. Даже в рамках колониального режима власти стремились к привнесению в деятельность судов хотя бы определенной степени общественной легитимности. Поэтому можно согласиться с мнением, что «использование властями корейского “обычного права” было рациональным решением...» [Akita, Palmer, 2015, р. 191].

Попытка понять «юридическое прошлое» Кореи должно начаться с попытки признания того, что суды в колониальной Корее были больше, чем инструмент, служащийисключительноцелямколонизации. Конечно, цельдеятельности колониальных юридических институтов — достичь интеграции правовой системы Японии и Кореи, которое обеспечивало бы колониальное господство. Но, думается, следует согласиться с вышеупомянутыми исследователями, что «влияние “правовой модернизации” Кореи достаточно обширно...» [Ibid.,

р. 191].

(Стоит отметить, что в правовой системе Японии и поныне действуют Гражданский и Торговый кодексы конца XIX в., несмотря на большое количество внесенных в них изменений; Гражданский процессуальный кодекс был издан в 1926 г. по австрийскому образцу, Уголовный кодекс Японии действует с 1907 г. в редакции 1947 г.)

Несколько слов о трудовом праве. Южнокорейская система здесь построенавцеломпоамериканскомуобразцу, однакобылизаимствованыинекоторые аспекты европейского опыта. Но самое главное то, что на практике вопреки закону трудовые отношения несут на себе сильную печать корейской специфики: патриархальный дух, хозяйский патернализм. В частности, получили распространение пожизненная занятость, оплата труда работников в зависимости, в первую очередь, от возраста и стажа, т.е. черты трудовых отношений, присущие Японии, что также может свидетельствовать о влиянии японской политики управления и права, практиковавшейся в колониальный период.

Правовая деятельность японской колониальной администрации связана с деятельностью полиции. Как говорилось выше, еще в 1910 г. в Корее было учреждено Полицейское бюро под началом генерал-губернатора. Бюро полиции имелось в каждой провинции. Делилось оно на следующие сектора: непосредственно сектор полиции, сектора безопасности, цензуры (или печати), здравоохранения. Имелись и полицейские участки (по одному на каждый уезд или округ); при них — полицейские посты, заставы и кордоны. По данным издания «Корейская полиция», на момент присоединения Кореи в 1910 г. численность полицейских и жандармов составляла 14 501 человек. Расходы на полицию в это время составили 3 059 000 йен; к 1938 г. эта цифра возросла до 21 2397 73 йен. Число полицейских участков в 1938 г. составляло 2332, их дополняли242 полицейскихпостаи197 застав[Тё:сэнкэйсацугайё:..., 1938, p. 22]. С началом войны в Китае все мероприятия правительства были направлены на военные цели, возникла необходимость в создании экономики военного времени и усилении экономического контроля; был установлен план мобилизации ресурсов. В 1938 г. были созданы отделения экономической полиции. Они открывались при отделе полиции в Полицейском департаменте, а в некоторых провинциях— при Бюро безопасности [Сисэй сандзю:нэнси..., 1940, р. 82]. Закрытое изданиее генерал-губернаторства «Корейская полиция» приводит и другие интересные сведения о функциях, деятельности, структуре, бюджете полиции в колониальной Корее [Тё:сэн кэйсацугайё:..., 1938, р. 22–32].

С окончанием Второй мировой войны Корея формально восстановила свою независимость. Это приостановило функционирование существовавших правовой и полицейской системы. Страна страдала от беспорядка и хаоса, не имея организованной структуры, способной обеспечить мир и общественный порядок. Американские оккупационные власти отдали распоряжение сохранить на время все введенные японским генерал-губернаторством законы, мотивируя эту мерутем, что старый аппарат поможет поддержать спокойствие и порядок. Всерединесентября1945 г. спостабылснятгенерал-губернатор, смещен и японский персонал; Полицейское административное бюро было преобразовано в Полицейский административный департамент. К работе в системе

американского оккупационного аппарата привлекались и работники служб ге- нерал-губернаторства [Хан, 2010, с. 524]. Впоследствии отделения полиции в провинциях были реорганизованы в районные полицейские бюро.

Кстати, как и первое поколение судей и юристов в постколониальной Корее, кадры южнокорейских вооруженных сил, созданных сразу после освобождения, также получили образование и подготовку в колониальный период

[Kim, 2009, р. 240–241].

Итак, в чем же была особенность правовой деятельности японского гене- рал-губернаторства? В Корее колониальное право было создано с целью перестроить корейское обычное право и практики в соответствии с современными правовыми концепциями и принципами, которые на тот момент уже имелись в японском Гражданском кодексе. В качестве причины сохранения японскими колониальными властями корейского общего права, а не простого переноса на новую почву японских норм в прежнем виде, можно назвать гибкость и осмотрительность японской администрации. Колониальные власти избрали принцип постепенного подхода к реформам, который особенно наглядно проявился во введении норм новых гражданских кодексов. В целом японская правовая система в колониальной Корее была в немалой степени эффективной.

Хан Ёнъу. История Кореи— новый взгляд. М.: Восточная литература, 2010.

Akita G., Palmer B. The Japanese Colonial Legacy in Korea. 1910–1945. A New Perspective. Honolulu: University of Hawaii, 2015.

Kim Marie Seong Hak. Customary Law and Colonial Jurisprudence in Korea // American Journal of Comparative Law. 2009. Vol. 57. No. 1. Р. 205–247.

Lee Chul Woo. Modernity, Legality and Power // Colonial Modernity / ed. by Shin Gi Wook, M. Robinson. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.

Япония глазами Третьего рейха на примере работы «Самурай — рыцарь империи в чести и верности» идеолога Х. Корацца

К.В. Шуплецова

Сотрудничество Японии с Третьим рейхом, несомненно, сыграло весомую роль в истории не только Азии, но и всего мира. Два государства со схожей идеологией преследовали аналогичные цели и на этой почве заключили союз. Однако закономерным остается вопрос, почему союз с Японией не противоречил нацистской идеологии. В данной статье предпринята попытка показать на примере серии эссе идеолога Хайнца Корацца, как представляли Японскую империю в нацистской Германии, чему солдатам вермахта, как считалось, стоило учиться у самураев.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: японо-германские отношения, Третий рейх и Япония, японо-германское идеологическое сотрудничество, Хайнц Корацца.

Можно без преувеличения сказать, что в Третьем рейхе восхищались Японией. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер высоко ценил японскую культуру, в частности, историю Японии в период Токугава. По мнению Гиммлера, Япония смогла сохранить «чистоту расы», и СС было необходимо многому научиться у самураев [Orbach, 2003, S. 26–27]. Гиммлер активно занимался идеологической пропагандой, и в целом в среде СС японская культура была крайне популярна. Не последнюю роль в ее популяризации сыграла серия эссе Хайнца Корацца «Самурай — рыцарь империи в чести и верности», задуманная как серия лекций для солдат СС. В 1936 г. эссе публиковались в официальной газете СС «Черный корпус» («Das Schwarze Korps»), а в 1937 г. были изданы в виде книги тиражом в 100 тыс. экземпляров. Корацца писал, что Японией движут те же силы, что и Германией в 1914 г. И сейчас против нее и Германии стоят те же самые противники, что и двадцать лет назад. Германия и Япония— естественные союзники, выступающие за идею расовой чистоты и ценности прошлого.

Сам Хайнц Корацца не был членом СС, однако влияние его сочинения с точки зрения идеологии было велико, способствовало формированию миро-

воззрения с позиции принципов Третьего рейха. В 1935 г. он выпустил первую книгу«Япония— чудомеча» («Japan — Wunder des Schwertes»), котораяпринесла ему известность как специалисту по истории Японии. В этой книге после краткого географического представления, Корацца дал обзор «японской расовой истории» и японской религии и культуры со времен неолита. Он подчеркнул «мужские», «героические» черты в истории и культуре Японии. Первая фраза работы звучала так: «В начале был меч» [Ibid., S. 17–19].

Хотя текст «Самурая...» носит исторический характер, автор использует термины, свойственные идеологии нацистского режима. Например, он называетЯпонскуюимпериюсловом«Reich», асамоназваниекнигисозвучнодевизу СС «Моя честь— это верность». Корацца в этой работе представляет Японию эпохи Токугава как идеальную модель государства. Кодекс самураев Бусидо:, ставшийпопулярнымвЕвропе, представлялверностьипреданностьсюзерену, сохранение чести самурая важнейшими качествами воина. По мнению немецкого идеолога, такими качествами должен обладать каждый солдат вермахта. Корацца подробно описывает путь самурайства, иллюстрируя это запоминающимися историческими эпизодами. Данные рассказы помогают немецкому читателю создать наиболее яркий портрет благородного самурая, на идеал ко-

торого стоит равняться [Presseisen, 1958, S. 67].

Уже в начале работы Х. Корацца представляет идею гомогенности японской нации: «Навсейпланетенеттакогодругогонарода, какяпонцы, которыймогбы утверждать, что прожил в мире почти четверть тысячелетия, не изменяя мужскому военному достоинству» [Corazza, 1942, S.1]. Немцев поражала в японцах нерушимая гомогенность нации, основанная на древней мифологии. Эта нация, казалось, в отличие от Германии, никогда не была отрезана от своих истоков. Поражалиимистическоеединстворуководстваинарода, иобусловленностьдобродетелиивсеобщейэтикирасойиследующейизнеенациональнойсущности. «Единство» и«гомогенность» былицельюнетольконемецкогонационал-социа- лизма, но и японской идеологии кокутай [Антони, 2010, c. 115–116].

Например, Корацца писал: «...Токугава... использовал самое мощное оружие, котороедоступносмертным: веру и волю. Превращаяверусамураявбезусловную преданность духу и требуя от него неукротимой воли и готовности пожертвовать собой ради господина, Токугава Иэясу создал не только непоколебимую основу своей власти, но и новыйтип человека, который сегодня являетсяобразцомдляподражаниядлявсегояпонскогонарода» [Corazza, 1942, S. 7]. Здесь представлен идеал нового человека, которому должны соответствовать солдаты вермахта. Забывая о себе, они должны следовать за своим командиром, фюрером (в которого верят), превозмогая трудности (посредством воли).

В следующем отрывке вновь прослеживается идея верности и преданности: «В возрасте двадцати лет молодой представитель клана покидал школу со следующими словами: “Меч — это душа самурая, а преданность своему господину — его честь”, тот, кто теряет оба этих качества, не должен быть прощен» [Ibid.]. Здесь снова прослеживается аналогия с идеологией СС. «В 56-м законе Иэясу говорится: “Внутренняя сила меча заключается в том, что он также мерцает в ножнах противника”. Однако если он вылетел из ножен после того,