Выпуск 12

448 М.Н. Малашевская

Творческая биография Симада Масахико также тесно связана с Россией — он выпускник кафедры русского языка Токийского университета, диплом защищал по творчеству Е. Замятина. Он является автором более 70 произведений, его считают представителем так называемой «новой волны», сейчас он преподает в высшей школе, возглавляет японский Союз литераторов, часто посещает Россию. В интервью «Московскому комсомольцу» на вопрос журналиста относительно опыта жизни на Итурупе, он ответил: «Самый далекий от Москвы остров, где живут семьи военных и рыбаков, медведи и горбуша, не очень-то изменилсястехпор, какЧеховпобывалнаСахалине. Яжилнаквартиреуместных жителей, до сих пор благодарен им» [Симада, 2006б].

Если «Любовь на Итурупе» скорее тяготеет к реалистической и философ- ско-этической прозе, то «Повесть об Илье» можно классифицировать как роман исторический. «Любовь на Итурупе» — глубокое осмысление истории Японии, ее места в мире с углубляющейся глобализацией на перекрестье великих держав. А в «Повести об Илье» нет ни одного героя-японца; это реконструкция жизни советского и молодого российского общества, поиск его национальной логики. Такой подход имеет давнюю традицию в японской литературе, здесь можно вспомнить «Кара-моногатари» («Повесть о Китае») XII в. (см. статью М.В. Торопыгиной в настоящем сборнике), а также произведения мастера

осмысления евразийской истории и не дают места японским персонажам. Выбранныенамипроизведениябылинаписанывначале2000-хгг. итранс-

лируют образ России 1990-х гг., с той только разницей, что роман японского Кавато-Кумано— это квинтэссенция его тщательной интеллектуальной исследовательской работы, а роман Симада— эмоциональный опыт и переживание жизни в России. Реализм и натурализм как художественный прием достигают в романах Симады и Кавато-Кумано гипернатуралистичного обнажения бытовойиинтимнойжизнигероев. Читателькакбудтобызаглядываетвсамыетемные уголки внутреннего мира персонажей, видит русских изнутри.

Последнее десятилетие XX в. было периодом реструктуризации и переориентации российско-японского диалога, сменившего вектор с конфронтации на сотрудничество и поиск общих ценностей, что закреплено в «Токийской декларации» 1993 г., снимающей идеологические противоречия между странами. Для японского дипломата написание и издание в России романа являлось, бесспорно, актом публичной дипломатии, ориентированным на русскую аудиторию в большей и японскую — в меньшей степени. Роман писался на фоне острой конкурентной борьбы между представителями «русской школы» МИД на рубеже десятилетий — доказательство собственного профессионализма и глубокого уровня знания реалий советской и российской жизни являлось одним из полей такой борьбы; см.: [Малашевская, 2014].

Однако наш интерес привлекает чудесное, представленное в обоих произведениях, оно, в общем, может быть обозначено, как ведьмы и русалки. Благо-

даря чудесному Россия превращается в страну духов, божеств, волшебства. Жак Ле Гофф писал: «Параметр воображаемого, этот своеобразнейший параметр истории. <...> Воображаемое особенно нуждается в дефинициях, ибо по природе своей не имеет четких границ. <...> Любые документы, с которыми работает историк, без сомнения, содержат частицу воображаемого. Даже самую что ни на есть прозаическую грамоту, ее форму и содержание, можно истолковать с позиций воображаемого» [Ле Гофф, 2001, с. 6–8]. Он выделяет два основных типа воображаемого: символическое и идеологическое. Оба этих типа призваны определенным образом воздействовать на читателя и на историю.

В «Повести об Илье» обнаруживаются многие мифологемы и метафоры, первая из которых и самая явная: Илья Муромец — Илья Макошин. Прототипом его послужил реальный человек, Виталий Третьяков, основатель «Независимой Газеты» (интервью с Кавато Акио 1 декабря 2017 г.). Отец Ильи — Иван Рюрикович Волхов ( , прототип— Дмитрий Лихачев, «совесть нации») связан с историей варяжского княжения на Руси по имени Рюрик и по фамилии является олицетворением главной реки «свободного» се- веро-запада Волхова, и одновременно он вестник-волхв, соединяющий в себе мифологическое и христианское. Чудесное из славянского мифа живет здесь и сейчас, в техногенном прогрессивном обществе позднего СССР. И связь времен через славянскую мифическую реальность реализуется в пространстве и отдельных личностях. Женской праосновой становится богиня Мокошь, фигурирующая в фамилии главного героя, в пространстве его родной деревни Нановки, стоящей на берегу речки Мокши ( ) в Рязанской области. Мокошь — единственное женское божество славянского пантеона, считается покровительницей прядения и женских занятий вообще, возможно она носила функции плодородия, рождения и судьбы; по принятии христианства произошло ее слияние с образом святой Параскевы Пятницы [Русская мифология..., 2007, с. 112–116]. О ее существовании и культе Илье Макошину рассказывает в детские годы его бабушка-староверка Агафья: через эти мифы он чувствует связь с прошлым и со своей землей. Автор приписывает своему герою желание стать Ильей Муромцем как в отрочестве1, так и в зрелости; основное действие романа начинается, когда Илье исполняется 33 года, и он, как русский бога-

ка). «Весной и в тихие лунные ночи русалки на берегу Мокши расчесывали длинные волосы и завлекали парней красивыми песнями» [Кумано, 2001, с. 19]. Русалки, которых в детстве боялся Илья, существуют в гиперреалистичном позднесоветском мире, олицетворением русалки становится героиня-жур- налистка и сотрудница КГБ Аврора ( , о:рора2), племянница Элеоноры

1Бабка Агафья вырастила внука на былинах об Илье Муромце и Добрыне Никитиче, о Киевской Руси, поэтому в детстве он представлял себя русским богатырем Ильей Муромцем [Кумано, 2002, I, с. 19].

2Созвучно для японского читателя с Aurora, «северное сияние» (англ.), хотя в русской традиции под Авророй нередко понимается утренняя заря, а кроме того, слово отсылает к крейсеру «Аврора» как символу Революции 1917 г. Автор, по собственному замечанию, имел в виду именно

Меняя место обитания, сталкиваясь с другими племенами, айны сохраняли свою культуру и обычаи. До XVII в. этот остров не принадлежал ни одному государству, здесь сосуществовали различные племена, они меняли шкуры на изделия из железа, ткани и ножи, сделанные в Японии и Китае. Китайские товары попадали в Японию через айнов.

Симада устами Каору отвечает на вопрос, зачем ему необходимо углубляться в историю миграции местного населения: «Мой интерес также связан с поисками ответа на вопрос, кто предки нынешних японцев. Давнее прошлое покоится в земле». Японцы и русские— это еще одна народность, вторгающаяся в мир айнского мифа, духов и душ ушедших.

Каору рассказывают о культе медведя, широко представленного у айнов. Связь с духами животных и уважение к ним подчеркивается особо. Это вполне обосновано, поскольку в верованиях айнов значительное место занимают представления о мире духов, разделенном на мир мертвых, мир горных духов и мир духов на небе [Соколов, 2014, с. 440]. Айны верили, что человек возрождается в потустороннем мире, а его призрак может посещать посюсторонний мир, являться живым родственникам. Симада размышляет над истинной духовностью айнов, их связи с духами животного мира, о связи времен и поколений через духов мертвых. Возможно, писатель пытается показать, что преодоление бездуховности Японии возможно в пространстве таких священных мест.

Мария как будто вмещает всебя и образ японской горнойведьмы из пьесы «Ямамба». Она ведет отшельнический образ жизни, готовит снадобья в непосредственной близости от священной рощи, где общается с духами мертвых со всего света. В пьесе для театра Но «Ямамба» горная ведьма также предстает в образе отшельницы в горной хижине. Об окружающем лесе она говорит: «О, до чегомрачнаиугрюмаГлубокаяэтадолина! Бичамихлещутмертвыекостисвои Иплачут...» [Японскийтеатр, 1997, с. 101]. Судьба японскойведьмы видитсякак бремя, «печальный удел»; она имеет вид страшный: волосы ее спутаны, лицо красное, как черепицы, она проклята из-за демона, поглотившего ее [Там же, с. 104]. МиряпонскойгорнойведьмысхожсмиромМарии, онаживетотдельно, но коммуницирует с общиной, и в непосредственной близости от нее живут духи мертвых, а также демоны и святые, которых она слышит. С другой стороны, в сказке префектуры Нагано горная ведьма описана так: «...на пороге показалась огромная горная ведьма, потрясая пепельными, спутанными волосами. <...> Это была та самая ведьма, которая, как говорили, живет в глуши, на горе Якияма, и время от времени спускается вниз, в деревню. <...> ведьма эта безобидная» [Аокумо..., 2002, с. 31]. Образ ведьмы Марии читается и понимается японским читателем, правда, с определенными ограничениями, продиктованными восприятием горной ведьмы, как источника мощной зловещей силы. Мария же несет свой дар ясновидения как дар и кактяжкое бремя, препятствующее нормальной социализации. Этот образ характерен для традиционной культуры с шаманистическими культами (ведьма-проводник в мир духов с позитивной социальной функцией). Симада исключает славянскую сказку (об-

раз Бабы-Яги), но предлагает нам мистическую Россию, многонациональную и синкретическую, не связывая ее нарочито с японским синкретизмом.

ВXIX–XX вв. земли айнов подверглись русификации и христианизации.

Иесли в традиционных айнских сообществах прорицаниям шаманов и шаманок верили беспрекословно [Полонский, 1871, с. 385], то Симада пишет об обратной ситуации. Могущественным регулятором социальных отношений на острове является общественное мнение островитян: Мария, ее дочь Нина и сын Костя становятся изгоями в обществе, которое их не понимает, боится и не принимает. Жителей Итурупа отличает традиционное мышление, неспособность принимать иное. В лице Марии возникает образ другого, «чужого», который резко противостоит обществу изолированных от жизни на континенте островитян. Тем не менее, даже в таком качестве она сохранят свое особое место в социальном ландшафте.

Для Кавато-Кумано его роман не столько художественное произведение, сколько отражение идеи России в Японии и на Западе в начале 2000-х гг. Роман, помимо реалистичного описания событий 1980–1990-х гг., вмещает в себя фи- лософско-этическую составляющую — попытку найти секрет загадочной русской души. Он находит ее в глубокой духовности русских, связанных с родной землей через духов и божеств славянского пантеона, равно как и в христианской набожности с понятием греха в основе.

Написание такого произведения — итог профессиональной карьеры и утверждение себя в качестве ведущего специалиста-русиста в МИД Японии в момент, когда начинается резкое ухудшение диалога двух стран. В 2002 г. разразился скандал вокруг «русской школы», когда дипломат Того Кадзухико бежал из страны, его младший коллега Сато Масару со своим покровителем депутатом Судзуки Мунэо и несколько других дипломатов были обвинены в неправомерном использовании средств из государственных фондов, в прочих коррупционных финансовых схемах [Малашевская, 2014, с. 15–17]. В преддверииэтихсобытийпроизошлосближениеРоссиииЯпонии, подписание«Иркутскогозаявления» МориЁсироиВ.В. Путинавмарте2001 г., когдаведущуюроль в переговорном процессе играла группа Сато-Того [Там же, с. 55–57, 60–61]. Роман о распаде СССР был написан Кавато-Кумано на фоне витка позитивного развития двухстороннего диалога в 1997–2001 гг., когда после «встреч без галстуков» в целом установилась благоприятная для выстраивания «созидательного партнерства» атмосфера. Именно в годы улучшения отношений в МИД происходит борьба за первенство в процессе укрепления диалога, который после2002 г. окажетсявкризисе. ВыходкнигиКавато-Куманостанетманифестом понимания России, итогом глубинного изучения ее духовности, ставшего возможным в эпоху «после холодной войны». Это произведение не перегружено идеологемами, автор стремится оценить ситуацию полнокровно и объективно. Однако книга не получит широкого признания ни в России, ни в Японии, оставшись достоянием узкого круга специалистов. Сразу после выхода, в самом конце 2001 г. на русском, а затем в середине 2002 г. на японском языках роман будет замечен, но почтитут же уйдет на второй план в связи с упомянутыми выше событиями. А в 2006 г. будет опубликована книга Сато Масару «Са-

моразрушающаяся империя», автобиография, посвященная работе в Москве и Прибалтикевконце1980-х— начале1990-хгг. [Сато, 2006]. Черезпсевдоустную историю он раскрывает политические и экономические причины и историю распада СССР. В ней отсутствует глубокий философско-религиозный анализ духовных причин русской революции, все имена принадлежат реальным людям. И именно такая книга была удостоена нескольких литературных премий для жанра нон-фикшн, снискала широкую популярность благодаря скандальной известности автора, арестованного и проведшего несколько лет под следствием и в заключении. Скандал вокруг «группы Судзуки» обесценил значение исторического романа Кавато-Кумано и лишил его возможной популярности.

Роман «Любовь на Итурупе», вышедший в Японии в те же годы, также не был оценен широкой публикой, как другие его произведения. Неожиданная мистическая Россия имела большое значение для внутренней духовной работы автора, но не для обычного японского читателя; книга известна скорее ценителям творчества Симада и узким специалистам.

Тем не менее Россия, вышедшая из-за железного занавеса, предстает в обоих текстах в новом образе — страны особенных людей, страны мистической, имеющей на локальном и общегосударственном уровнях обширные связи с собственной и мировой историей. Воображаемое и чудесное символизирует многосоставную духовность русского народа в его повседневности. Итуруп представляется мистическим пограничьем России и Японии, где они сталкиваются, и куда уходят духи умерших со всего света, что примиряет стороны в конечном итоге. Япония также открывается и вписывается в широкий глобальный культурно-исторический контекст, авторы произведений демонстрируют преодоление локальной японскости и вписывают Японию в широкий контекст на перекрестье русской, американской, европейской и других культур мира.

Источники и переводы

Аокумо— голубой паук. 50 японских историй о чудесах и приведениях. М.: На-

талис, 2002.

Иноуэ Ясуси. Пещеры тысячи будд / пер. Е.А. Моисеевой. М.: Центрполиграф, 2007а.

Иноуэ Ясуси. Лоулань / пер. Е. Кручины. СПб.: Гиперион, 2007б. Иноуэ Ясуси. Аокиооками [Синий волк]. Токио: Синтё:ся, 1964.

Иноуэ Ясуси. Сэйики моногатари [Повесть о Самарканде]. Токио: Синтё:ся, 1977.

Кумано Акира. За даль земли— повесть об Илье. М.: Вагриус, 2001.

Кумано Акира. Харуканару дайти— Ирия:-но моногатари [За даль земли— Повесть об Илье]: в 2 т. Токио: Сосися, 2002.

Сато Масару. Дзикайсуру тэйкоку [Саморазрушающаяся империя]. Токио: Синтё:ся, 2006.

Симада Масахико. Любовь на Итурупе / пер. с яп. Е. Тарасовой. М.: Иностранка, 2006а.

Симада Масахико. Я не такой любитель Соединенных Штатов, как Мурака-

ми//ДеловаягазетаВЗГЛЯД.25.09.2006б.URL:https://vz.ru/culture/2006/9/25/50316. html.

Симада Масахико. Столетняя рапсодия— загадка японской литературы // История и культура Приамурья. 2007а. № 2 (2). С. 164–175.

Симада Масахико. Эторофу-но кои [Любовь на Итурупе]. Токио: Синтё:ся, 2007б.

Шаман читает Булгакова. Интервью с Симада Масахико // Московский комсо-

молец. 12.10.2006. URL: https://www.mk.ru/editions/daily/article/2006/10/12/176623- shaman-chitaet-bulgakova.html.

Японский театр / под ред. Г. Чхартишвили. СПб.: Северо-Запад, 1997 (Japanese Theatre. Selected Russian Transl.).

Литература

Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественной смертью и русалки. М.: Индрик, 1995.

ЛавджойА. Великаяцепьбытия: историяидей/ пер. сангл. В. Сафронова-Анто- мони. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001.

Ле Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого / пер. с фр.; общ. ред. С.К. Цатуровой. М.: Прогресс, 2001.

Малашевская М.Н. Разгром «группы Судзуки Мунэо» в 2002 г. и ужесточение политическогокурсаЯпониивотношенииРоссииприКоидзумиДзюнъитиро// Гуманитарные и социальные науки. 2014. № 4. С. 11–21.

Малашевская М.Н. Политика Японии на российском направлении в конце 1980-х — начале 2000-х годов: методы и тактики ведения переговоров // Япония.

Ежегодник. М.: АИРО–ХХI, 2017. С. 45–62.

Полонский А.С. Курилы // Записки Императорского Русского географического общества. Т. 4. СПб., 1871.

Русская мифология. Энциклопедия. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2007.

Сакисака Ицуро. Современные японские мыслители / пер. с яп. А.А. Бабинцева и Д.П. Бугаевой; общ. ред. Я.Б. Радуль-Затуловского. М.: Издательство иностранной литературы, 1958.

Соколов А.М. Айны: от истоков до современности. (Материалы к истории становления айнского этноса). СПб.: МАЭ РАН, 2014.

Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / пер. с фр. С.Ч. Офертаса под общ. ред. В.П. Визгина, Б.М. Скуратова. Ч. 1. М.: Праксис, 2002.

Snyder St., Gabriel Ph.J. Ōe and beyond: Fiction in contemporary Japan. Honolulu: University of Hawai Press, 2019.

Особенности рассмотрения русско-японских военных конфликтов в журналах «Мадо» и «Муза»

конца ХХ — начала ХХI в.

М.С. Болошина

В статье анализируются публикации в японских научно-популярных журналах «Мадо» («Окно») и «Муза», которые являются наиболее репрезентативными из группы периодических изданий японских русистов последней четверти ХХ — начала ХХI в. Представлены различные типы публикаций, где выделяются следующие особенности рассмотрения русско-япон- ских военных конфликтов: преобладание имплицитного способа рассмотрения данной темы; стремление преодолеть существующие в сознании рядового японского читателя негативные представления о России как об «угрозе с севера», вызвать у читателей интерес к русской культуре и литературе. Подбор материалов в журнале осуществляется таким образом, чтобы воен- но-исторические публикации воспринимались читателями в контексте истории установления и развития межкультурного взаимодействия между Россией и Японией. Во всех публикациях подчёркивается приоритет культурных и духовных связей между нашими странами. Японские ученые-русисты взяли на себя особую культурную миссию— изменение представлений японцев о России, пробуждение интереса к ее культуре илитературе, продолжив просветительскую деятельность Cвт. Николая Японского. Существование в Японии периодических изданий, формирующих положительный образ России, доказывает, что идейное противостояние Японии и России не носит общенационального характера. Журналы японских русистов даже в условиях политического противостояния поддерживают культурный диалог — лучший путь к сохранению мира.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: «Мадо», «Муза», японские научно-популярные журналы, японская русистика, русско-японские военные конфликты, диалог культур.

История культурного взаимодействия между Россией и Японией является одновременно летописью преодоления политических разногласий в диалоге культур, который не прерывался даже в периоды вооруженных конфликтов и «холодной войны». Как писал Николай Японский, «Жизнь человеческая — по преимуществу жизнь духа, и только в области духовной могут быть связаны и отдельные люди и целые народы истинно прочной связью» [Николай Японский, 1879]. Проводниками его идей в японском культурном пространстве сталияпонскиерусисты, трудкоторыхпредставленнетолькопереводамирусской

классики и научными работами, но также просветительской деятельностью, выпуском периодических изданий, которые формируют позитивное отношение к России. Возможно, в силу редкости, малочисленности, нетипичности, данные издания не попали в поле зрения ни российских ученых-культуроло- гов, ниисследователейяпонскихСМИ. Ю.Д. Михайловавстатье«Войнадлиною в целый век: лубок, литография, карикатура» [Михайлова, 2014а] рассматривает различные негативные визуальные репрезентации Русско-японской войны 1904–1905 гг.. В работе «Тема войны в современной японской манга и изображение России» анализируется преобладающий в массовой японской культуре образРоссиикакстранышпионовивоенных[Михайлова, 2014б]. Взаключение автор отмечает, что идейное противостояние Японии и России не носило общенационального характера, однако о журналах рассматриваемого нами сегмента, где как раз иначе подавалась тема военных конфликтов, не упоминает. Настоящая статья не восполнит всей лакуны, но на примере журналов «Мадо» и «Муза», выбранных в силу долгожительства на журнальном рынке и представительности авторского состава, возможно проиллюстрировать высказанную Ю. Д. Михайловой точку зрения.

Ежеквартальный журнал «Мадо» («Окно») выпускался с 1972 по 2005 г. (№ 1–133) японской издательской и книготорговой фирмой «Наука» ( ). «Муза» издается с 1983 г. по настоящее время одноименным японским научным обществом исследователей русской и советской литературы во главе с известным литературоведом, специалистом по творчеству Пушкина, Толстого, профессором Осакского университета Кадзухико Хоккё. «Мадо» и «Муза» представляют особый сегмент японской периодики, пока не выделенный в отдельную группу: журналы, которые выпускали ученые-русисты в последней четверти ХХ в., такие, как «Наро:до» («Народ»), «Гэндай росияго» («Современный русский язык»), «Юрасия кэнкю:» («Исследования Евразии»). В отличие от других изданий «Мадо» и «Муза» позиционируют себя как научно-популярные журналы, ориентированныенетольконаспециалистов, ноинаболеемассовую читательскую аудиторию, в том числе на читателей, сознание которых как частоколом огорожено негативными стереотипами восприятия России, поддерживаемыми большинством японских СМИ. Одна из важнейших задач данных журналов — изменить представления японцев о России, пробудить интерес к ее культуре и литературе.

Тема русско-японских конфликтов заставляет авторов журнала проявлять особую деликатность, тщательно продумывая контекст и методику подачи материала. Авторская позиция выражена чаще имплицитно, через контекст. Используются такие универсальные методы воздействия на читателя, как создание правильных, по мнению авторов, установок читательской аудитории, апелляция к эмоциональной сфере и, что особенно важно, отбор фактов и их интерпретация.

Рассмотрим основные типы публикаций.

1. Статьи, непосредственно посвященные русско-японским конфликтам

В публикациях данного типа преобладает историко-культурное содержание, авторскаяпозициявыраженаимплицитно. Например, публикациижурна-