Выпуск 3

же: ФайнбергМ. Сандро Боттичелли вхудожественном мире Блока // Он же. О Блоке. М„ 2007.

40Эторастение нечасто упоминается вяпонской поэзии,ивкратких справочниках сезонных слов, т. н.«сайдзики», найти егонеудалось (ИмаиХ. Синко: хайкай сайдзики. Токио: Сюсёдо, 1927.

Ооно Р. Ню:мон сайдзики. Токио: Кадокава сётэн, 2007.

41СэкоК. Нихон бунгаку-но сидзэн кансё":.Токио, 1969. С.9, 20—21, 47, 53, 69, 109.

42Там же. С.286—287.

43См.также в этой связи работу: УсачёваА. С.Некоторые аспектывоплощения образа-концепта «зима» в творчестве И.Бродского // Филологичес-

кие этюды: Сб. науч. ст.молодых ученых. Саратов, 2005. Вып. 8. Ч.III. Образ зимы оказывается исключительно важным длявеличайшего из русских поэтов современности.

О первом переводе на русский язык Миядзавы Кэндзи

(Трудности перевода японской детской литературы)

Синохара Эрико

Литературный институт им М.А. Горького

Летом 2009 года вышел первый перевод сказок японского детского писателя Миядзавы Кэндзи(1896—1933) на русский язык. Миядзава Кэндзи— наш японский классик, его произведения включены в школьные учебники. Миядзава отличается от других детских писателей своего времени оригинальностью и поэтичностью. Когда читаешь его сказки вслух, то они звучат так приятно, необычно и иногда смешно для слуха японских читателей. И, конечно же, переводить такие произведения — весьма трудная задача, одновременно это и смелая попытка, подспорье для последующих переводчиков детской литературы. Однако в этом переводе не очень удалось передать особенности произведений Миядзавы Кэндзи.

Его особенность заключается в близости к японской поэзии,необычном языке и стиле, в том числе в частом употреблении ономатопеи.

Перейдем к конкретным примерам.

Оригинальность языка Миядзавы

Язык Миядзавы иногда звучит странно даже для японцев. Я лично сомневаюсь, что все японские читатели понимают и любят его.

Тут непонятно, что значит г jjj $Щ$£\, *j и почему собаки умерли. Можно подумать, что они набегались й устали. Нона самом деленеважно, по какой причине они умерли, сам текст звучит привлекательно.

Есть такие случаи, когда необычный язык играет специфическую роль в сюжете. Обратим внимание на следующую фразу, она из сказки $ШХ<Яф*ЪЩШШ\ («Ресторан у дикого кота»).

402 Синохара Эрико

t САК -t 1

«Вот так со стуком "нон-нон-нон-нон" работала молотильня».

С моей точки зрения,слово шон-нон-нон-нон» выражает не только звук, нои образ жизни богача Отбела, который эксплуатирует крестьян. Даже, мне кажется, можно увидеть краем глаза мировоззрение Миядзавы, которого угнетало то, что богатые живут на широкую ногу за счёт скудных сбережений крестьян.

Проблемы перевода художественного образа

Когда переводишь с японского на русский язык, часто сталкиваешься с такими проблемами: как перевести японские реалии, не теряя атмосферу, не портя представления японцев. В. С. Модестов, доцент кафедры художественного перевода Литературного института им. А. М. Горького, о переводе детской литературы говорит так: «Перевод детской литературы требует особого внимания к художественному образу и чутья к слову, а также учета возрастной специфики читательской аудитории. Переводчику детскойлитературы малопонять текст оригинала, ему нужно воссоздать его художественными средствами родного языка и в его материале так, чтобы его творение соответствовало подлиннику не только семантически, но и по силеинтеллектуального и эмоционального воздействия на юного читателя». Но когда дело касается перевода японскойлитературы, читатели наслаждаются экзотическимияпонскимиреалиями, переводчику ограничена возможность творчества. Существует такой вопрос:вещи, которые характерны в японскойкультуре, все-таки заменять более понятными образом или предметами для русских, или ради экзотики передавать транскрипцией.

Есть такой пример, что переводчик слишком заботился о специ-

переводчик заменил березу вишней. Он явно имел в виду сакуру. Что такое для японцевсакура? Наэтот вопроспускай ответят русскиеяпонисты. Здесь только нужно сказать, что олицетворять сакуру в такой сказке просто нам непривычно и неестественно. Нетолько в сказках, но вообще в художественной литературе нельзя найти пример, где олицетворяют сакуру. Даже определить пол— трудно. Конечно,у сакуры милые цветы нежного розового цвета, можно было бы ассоциировать с красивой девушкой. Нос другой стороны,у нее есть какая-то мощность,какое-то мужество, поскольку она охватывает всюЯпонию.

Текст звучит как танка или хайку. Я бы хотела предложить перевести Миядзаву либо в стихах, либо ритмизованной прозой. Можно было бы так экспериментировать, ведь русская литература очень богата поэзией. Ксожалению, в данном переводе и стихи в текстах сказок переведены без рифмы и размера, дан только прозаическийподстрочник. Это, по-моему, существенный недостаток перевода, учитывая, что Миядзава прежде всего гениальный поэт.

В заключение я хотела бы процицировать слова замечательного переводчика Норы Галь: «Переводчик думающий, наделенный верным слухом, отходит от Буквы, чтобы прояснить мысль». Но в японскойдетской литературе более тесно связаны буквы с мыслью или духом, и если переводишь только по смыслу, теряется многое. В этом заключается основная трудность перевода японской детской литературы.

Образ воина в малой прозе М. ИбусэиО. Гончара

Д. А. Купко

(университет «Восточный мир», Киев)

При ознакомлении с прозой японских и украинских писателей, посвященной Второй мировой войне, в первую очередь обращает на себя внимание образ военного, присутствующий в большинстве рассказов, повестей и романов данной тематики. Предметом небольшого сравнительного исследования, которое будет изложено в статье, является образ японского и украинского военного соответственно, в японскойиукраинской малой прозе 40—50-хгодов XX столетия.Тогда как его объектом — рассказы Масудзи Ибусэ «Верноподданный командир» (1950) и Олеся Гончара «Весна за Моравой» (1947).

В первую очередь, следует отметить определенное сходство биографий Масудзи Ибусэ (1898—1993) и Олеся Гончара (1918—1995), писателей, известных как на родине, так и за рубежом и являющихся значительными фигурами литературного процесса Японии и Украины во второй половине XX века. Так, участие обоих во Второй мировой войне началось в 1941 году: Ибусэ был призван на военную службу и направлен в оккупированный Японией Сингапур, где принимал участие в редактировании выходившей на японском языке газеты; Гончар с третьего курса университета ушел на фронт добровольцем в составе студенческого батальона. Самые известные романы обоихписателей — «Черный дождь» (1966) и «Знаменосцы» (1946—1948) соот- ветственно—также посвящены Второй мировой войне.

Центральный персонаж рассказа Олеся Гончара «Весна за Моравой», действие которого происходит на освобождаемой советской армией территории Венгрии, — Яша Гуменный, старшина батареи сорокапяток (сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек). По сюжету перед ним стоит задача— доставить на огневую позицию боеприпасы в условиях труднопроходимой местности и отсутствия помощи со стороны сослуживцев, в связи с чем старшина прибегает к помощи местного населения. В ходе выполнения этой если не сверх-, то, как минимум, задачи повышенной сложности в уело-

406 Д. А. Купко

виях, приближённых к экстремальным, Яша проявляет себя персонажем, полностью вписанным в так называемую матрицу идеального воина-освободителя литературы социалистического реализма, кардинально и,что важно, выгодно отличающегося от своихпомощ- ников-венгров как в физическом, так и в моральном/идейном/духовном планах.

Во-первых, Гуменный вынослив. Несмотря на бессонную ночь, в течение которой он по все той же труднопроходимой местности добирался с батареей до огневой и назад, Яша, успешно преодолев сон и усталость, снова отправляется в путь, уже нагруженный снарядами, а впоследствии, получив ранение, практически без посторонней помощидоходит-таки до места назначения: «"Дёрше"! —по- крикивал старшина, если кто начинал отставать. Он шёл впереди лёгкой оленьей походкой, и было ему и на сердце легко и свежо, так как весенняя купель разогнала усталость, так как, к тому же, батарея молчала — значит, там всё было в порядке, а весна вокруг бродила в лесу над озерами, невидимая, но ощутимая физически, и приободряла»1.

Заметим, что венграм, в отличие от старшины, поход и помощь освобождающим их от «швабов» советским войскам даётся нелегко и физически, и морально: «За ним, какжуравлиный ключ, растянулись мадьяры. Согнувшись под своей ношей, они изредка перекликались невесёлыми словами... "Господин профессор" уже не имел желания произносить речи. Сидел на пеньке, тяжело отдыхиваясь молодым брюшком, которого раньше не было даже заметно. Илицо его приобрело понурое выражение»2. Они и помогать-то согласились не сразу и без особого желания.

Во-вторых, старшина деятелен (задачу венграм объясняет коротко и ясно, ценит принцип «меньше слов, а больше дела», которого,соответственно, не придерживаются венгры, что Гуменного раздражает) и силен духом.Так, в критический момент неожиданного вражеского обстрела он не растерялся и не только дал правильную команду, но и спас своих помощниковот верной смерти, когда они, «ослепленные страхом»,команду не выполнили.После этого эпизодалидерские позиции Гуменного были, естественно, усилены до безоговорочного и сознательного признанияи послушания. Старшина и раньше шёл впереди, показывая дорогу, а на привалах угощал табаком; именно на него обратились испуганные взгляды венгров во время первого, неопасного обстрела, «как будто он, этот озорно решительный юноша, которому онивверили свою судьбу, мог их спасти»3. (Заметим, что Яша младше своих помощников, по крайней мере, их локальных ли-

деров — уже упомянутого «господина профессора» — местного учите- ля—и «дедка», который в молодости был в русском плену, чем явно гордится, ипонимаетрусский.)Теперьже «онисмотрели на советского воина с искреннимудивлением и доверием. Когда Гуменный ускорял шаг, они тоже ускоряли шаг, как будто боялись отстать от него ипогибнуть... — Он, этот юноша, более цивилизованный,чем мы,—нео- жиданно заявил "господин профессор**соседу, вытирая с лица пот. — Он лучше нас видит, лучше разбирается в этом содоме. Насуже, наверное, разорвало бы, если бы не его угрозы»4.

Кроме того, как уже упоминалось, несмотря на ранение, старшина таки доводит венгров со снарядами до передовой. Важно, что, в отличие от них, Гуменным двигает не страх смерти и жажда самосохранения (вспомним предыдущую цитату), т. е. чувства индивидуального порядка, а ответственность перед боевыми товарищами, боязнь не донести снаряды до огневой, в результате чего, как ему представляется, и артиллерийская батарея, и пехотный батальон будут разбиты: «"Что, если бы меня убило?** — вдруг подумал Гуменный, и его охватил страх. Ведь все они, наверное, бросили бы снаряды и вернулись назад... А враги захватят дамбу и перебьют возле умолкших, еще тёплых пушек его батарейцев и, рассыпавшись по этим лесам-дебрям, потопят батальон в Мораве»5.

Обратим внимание, что, в отличие от «батарейцев», к которым старшина так стремится, венгры почти до самого концарассказавоспринимаются им как чужая, негативно настроенная, подозрительная сила, готовая в самый ответственный итяжелый момент предать, издевательски рассмеявшись в лицо. Гуменный, с одной стороны, не доверяет венграм, с другой, не хочет показывать свою уязвимость, поэтому «не хочет, чтобы иностранцы видели его рану» и сильно зажимает её рукой, «судорожно зажатой в кулак», которую достаёт из-за пазухи только в окружении однобатарейцев, дойдя наконецдо огневой.Примечательно,что венгрынеоднократнофигурируют втексте как «иностранцы» и один раз как «цивильные», тогда как «товарищ старшина» —- каксоветскийвфин,формируя,таким образом,своеобразную оппозицию,о которой речь пойдёт ниже.

В кульминационный момент рассказа, когда Гуменного держит на ногах только сила воли, венгры «подают ему руку помощи»: забирают снаряды и берут под руки. Как и в первоначальной ситуации с решением помочь нести снаряды, делают они это не сразу и под воздействием авторитетного мненияучителя: «Учитель говорит, что это для них позорно, чтобы русский юноша шёл со шрапнелью в груди, оставляя за собой кровавую ленту, а они бы не помогли ему. Немогут

они спокойно смотреть, как мучится он, как, возможно, их свобода расцветает по воде юношеской кровью...»6

Литературный герой соцреализма в связи с возложенной на него функцией строителя нового общества автоматически вписывается в так называемую модель «советского человека», которыйдолжен «объединять в себе высокую идейность, всестороннюю образованность, моральную чистоту ифизическоесовершенство»7. Исходяизизложенной вышехарактеристики образа старшины Гуменного, можно с уверенностью сказать, что в нем присутствуют все перечисленныекомпоненты «советского человека», кроме разве что всесторонней образованности. Налицо и такие характеристики, как избранность и исключительность, а также интеграцияв коллектив или «большуюсемью», которая является основным мифом сталинской политической культуры и социалистического романа в частности8, а в анализируемом рассказе Гончара представлена артиллерийской батареей, шире— пехотным батальоном, шире— советской армией. В завершающих абзацах рассказа появляется даже один из основных архетипов литературы соцреализма — архетип отца в лице внимательного и заботливого командира батареи: именно он сразу понял, в чём дело, дал задание ординарцу позвать фельдшера и поздоровался с венграми.

Упомянутые выше избранность и исключительность «советского человека» и, соответственно, героя соцреализма обосновывались путём эксплуатации стереотипа о противостоянии советского государства и остального мира, обуславливающем границу, барьер между «своим» и «чужим», который проходил через все сферы социального бытия индивида от межгосударственных до межличностных9. При этом заграница и её население обрисовывались в координатах чужеродности, враждебности10, а в анализируемом рассказе еще и неполноценности, если не глуповатости. После совершения центрального для рассказа поступка— помощи старшине, в соответствии с авторской интенцией придавшего образу венгров полноценности и человечности в глазах читателей, образ «цивильных иностранцев» в самом конце рассказа был вновь восстановлен в своейнеполноценности: «Вместо приветствия они ответили разноголосым хором: — Спасиба! Без привычки они ещё путали слова благодарности и приветствия и часто использовали одно вместо другого»11. Попутно заметим, что враг, называемый еще противником,безлик и присутствует в рассказе в «закулисном» режиме, что, однако, не препятствует прописыванию его оппозиционности. Так, Гуменный безошибочно отличает выстрелы своей батареи от выстрелов «фашистских пушек».