2.8. Шатин ю.В. «Капитанская» дочка а.С. Пушкина в русской исторической беллетристике первой половины XIX в.: Учебное пособие к спецкурсу. – Новосибирск: Изд. Нгпи, 1987. – 80 с.

… Признание объективных причин общего негодования автоматически исключало личность Пугачева как предмет рассмотрения. Речь могла лишь идти о степени зла, причиненного восставшими, а сам Пугачев выступал лишь как персонификация этого зла. А.С. Пушкин был воистину первым, кто сломал установившуюся полувековую традицию.

Отсюда, по нашему мнению, и вытекала своеобразная задача художника: превращение Пугачева и других участников исторического действия в персонажи воссоздаваемой истории, т.е. придания им особых функций, выходящих как за рамки традиционных исторических сочинений, так и вымышленного художественного повествования. Говоря словами исследователя, «создавая исторические труды, писатель творил художественно-поэтический мир. Этот поэтический мир как бы изначально был представлен в «человеческих документах». Они открывали возможность формирования художественных образов в широком смысле слова и образов-характеров, в частности» (Одиноков В.Г.). Творческая задача Пушкина в контексте развития пугачевской темы в его творчестве, органически приведшая писателя к «Капитанской дочке», заключалась на первом этапе в том, чтобы, сохранить историческую канву фактов в максимальной полноте, создать на ее основе беллетризованное повествование.

Вместе с тем установка на документальность исключала воз­можность авторского вымысла даже в мельчайших деталях этого сложного психологического процесса. Взамен вымысла Пушкин пред­лагает принцип монтажа различных документов. Цель такого мон­тажа не столько в том, чтобы отразить ту или иную точку зре­ния на восстание, сколько в том, чтобы привести все точки зре­ния к общему знаменателю художественного целого.

Монтаж в «Истории Пугачева», предвосхитивший многие дости­жения кинематографа 1920-х годов,— альфа и омега беллетризованного повествования. Авторская точка зрения, самоустраняясь от оценки происходящего, открывает возможность, выстраиваясь в ряд кадров, показать сложную метаморфозу в характере безвестного беглеца, возведенного историческими обстоятельствами в сан царя народного. Движение от входа в эту социальную роль до драма­тического выхода из нее и есть в собственном смысле главная линия литературного сюжета «Истории».

***

Но «История Пугачева» не только отражающий экран «Капи­танской дочки», а и своеобразная творческая лаборатория, в которой созревал и выкристаллизовывался глубокий историзм Пушкина. Бесспорное признание такого историзма у прозаика всеми исследо­вателями не снимает вопроса о его специфически пушкинской форме. Будучи убежденными в том, что эта форма была в сущности ху­дожественной, мы и рассматриваем «Историю Пугачева» как произ­ведение художественной литературы. Признание художественности «Истории Пугачева» отнюдь не означает отрицание за ним права называться историческим сочинением. Историческое исследование может осуществляться в различных жанрах, а тот оригинальный жанр, который создал А. С. Пушкин, предполагал, помимо абсолют­ной точности фактов и их научной (в рамках, конечно, своего времени) интерпретации, литературный сюжет, персонажей, опреде­ленное эстетическое воздействие на читателя композиции.

***

… признание объективных причин общего негодования автоматически исключало личность Пугачева как предмет рассмотрения. Речь могла лишь идти о степени зла, причиненного восставшими, а сам Пугачев выступал лишь как персонификация этого зла. А.С. Пушкин был воистину первым, кто сломал установившуюся полувековую традицию.

Отсюда, по нашему мнению, и вытекала своеобразная задача художника: превращение Пугачева и других участников исторического действия в персонажи воссоздаваемой истории, т.е. придания им особых функций, выходящих как за рамки традиционных исторических сочинений, так и вымышленного художественного повествования.