Индия до тимура

Это было во время второй волны мусульманской экспансии – в том же 711 году, когда Испания пала в руки арабов – что мусульмане впервые достигли Индии. Лишь в ограниченные земли огромного субконтинента – Синд и нижний Пенджаб – были доступны победоносным силам под командой Мухаммада ибн Касима, целью которого был город Мултан около слияния пяти больших притоков реки Инд. В течение нескольких столетий в будущем этот город оставался центром индийского ислама. Вопрос обращения с народом хинду решался аналогично прецеденту, созданному в Персии. Так же как и зорострийцы этой страны были заверены в свободе вероисповедания, несмотря на буквальное значение текста Корана, чувствовалось лишь немного колебаний по поводу того, оставлять ли права решения вопроса самим хинду и при этом не возникло никаких возражений на это со стороны терпеливых умаяядов из Дамаска. Мусульмане продемонстрировали мудрость с такой сдержанностью от попыток обращения хинду силой, поскольку инчаче они определенно пошли бы саморазрушение из-за восстаний или вторжений со стороны соседных индийских принцев. Однако, ситуация стала спокойной мирным путем и мусульмане сохранили под своим контролем территорию в течение нескольких столетий. Когда различные провинциальные правители Персии стряхнули с себя всю центральную власть, индийская территория аналогично не могла быть более управляема как провинция и перешла под контроль двух независимых княжеств, что произошло около 900 года под господством сарматов. Внутренние условия, повидимому, развивались по схеме, сходной с таковой в Египте и Месопотамии. Хотя налоговое бремя на жителей было не невыносимым, перспектива объединения правящего класса, вероятно, вело к обращению в ислам среди него в такой же степени, что и в тех двух странах.

Первое крупное изменение ситуации произошло, когда тюркская газнавидская династия восточного Ирана предприняла интервенцию в Индию. Истоки газнавидов и их место в истории Персии были обсуждены ранее и уже было подчеркнуто, что их политика (подобно политике других наций и племен, оккупирующих восточный Иран) была направлена на Индию как ее главная цель. Величайшая личность этой династии Махмуд Газна (997-1030) был горячо устремлен продемонстрировать свое рвение за исламскую веру, которая недавно была принята его предками и соотечественниками и поскольку тюрки в это время были далеко позади за арабами и персами в всех отраслях интеллектуальной и культурной деятельности, он принял на себя задачу покровителя искусств и знаний. Его наиболее знаменитыми подопечными были Фирдауси и ал-Бируни, первооткрыватель Индии. В последующие века тюркская политика по отношению к ислама часто характеризовалась теми же самыми двумя качествами, необычайно щедрым патронажем искусств и знаний и воинственная готовность распространения учения пророка путем завоевания новых территорий и основания новых государств. Долина Инда, где необходимо было иметь дело с сарматскими еретиками и хинду язычниками, представляла заманчивую цель для амбиций Махмуда. Приблизительно в двух дюжинах войн в 1006 и последующих годах он наложил или утвердил мусульманскую власть с мечом и огнем. Он не чувствовал никакого угрызения совести перед насильственным распространением ислама, что действительно разрешалось в соответствии с буквальной интерпретацией Корана и казалось все более оправданным, поскольку мусульмане всегда рассматривали религию хинду с ее многочисленными и иногда непристойными идолами как особенно отвратительную форму язычества. Индейцы оказали цепкое, но неэффективное сопротивление и весь Пенджаб пал в руки мусульман, однако Гуджарат, далее на юг, протянул достаточно успешно, чтобы сохранить свою независимость ныне и на последующие двести лет.

События в Иране после смерти Махмуда обязали его сына Масуда поручить правление индийскими провинциями губернаторам, которые действовали неумело и разработали склонности стать независимыми от Газна. В конечном счете Масуд был вынужден нанять индейца Тилака на свою службу, чтобы организовать поход и руководить им. Поход был полностью успешным и обеспечил газнавидам владение долиной Инд с его столицей Лахор (Lahawur), хотя второе наступление, начатое в 1044 году, было остановлено упорным сопротивлением местных индийских принцев. Это был тот поворотный пункт, когда Пенджаб и долина Инд окончательно стали частью мусульманского мира, как это продолжается и в наши дни. Газнавиды удерживали свою власть над этим регионом и над уменьшающейся территорией восточного Ирана (соответствующие частям нынешнего Афганистана) на последующие полтора столетия. С 1117 года и далее они признали протекторат сельджукского султана Санджара над их иранскими территориями, которых они уступили в 1151 году гхуридам. Пенджаб продолжал оставаться под газнавидским правлением вплоть до 1186 года и затем также был захвачен гхуридами.

Гхуридские завоевания не просто вели к установлению нового режима в пределах старого газнавидского государства, они также побудили мусульман на новые действия по экспансии. Это произошло не раньше, чем гхуридский вождь Гият ал-Дин Мухаммад убедился в своей индийской опоре, после чего он устремился во главе своих закаленных войск на захват долины реки средний Ганг. Поскольку индийцы в это время (впрочем как и в другие века) находились на низком уровне в военной силы по сравнению с северо-западными соседями, конечный результат военных действий не вызывал сомений. Сначала гхурид Му'изз ал-Дин Мухаммад, затем его верный «мамлюк» Аябак и наконец, тюрк из халайского племени Ихтияр ал-Дин Мухаммад, наступали, с некоторыми отступлениями, на Дели (Dihli), который пал в 1190-91, Бенгалию и устья Ганга (1202), разрушая по пути последние буддийские королевства верхней Индии. За этот короткий промежуток времени мусульманская власть расширлась по северному субконтиненту и был полностью подготовлен фундамент для распространения ислама в крупных частях северо-западной Индии и Бенгалии, включая земли, которые с 15 августа 1947 года составили государство Пакистан с его сложным расовым и языковым комплексом населения около 80 млн мусульман.

Тем не менее потребовалось длительное время для того, чтобы укрепить основы новой империи в северной Индии. Гхуридская власть перестала быть грозной, когда умерли ее первоначальные иницаторы братья Гият ал-Дин и Му'изз ал-Дин в 1203 и 1206 году, соответственно, и династия скоро после этого прекратила свое существование. После смерти Аябака в 1210 году страна раздиралась от гражданской войны, основы которой были заложены в его своеобразной государственной структуре. Отличительной чертой мусульманского мира в 13 веке было то, что режимы, которые тогда возникали во многих его частях (в Испании немного ранее) оказались типа, которого можно было бы назвать «мамлюкским». Навязчивая армейская группа, на востоке, в основном, тюркского происхождения, делала себя хозяином страны с чужим населением и власть захватывалась кликой офицеров, выросших из рядового состава солдат-рабов или «мамлюков». Эти офицеры присваивали для своего пользования большую часть финансовых ресурсов и земельных владений страны. Из их среды приходил правящий властелин, который иногда мог принадлежать к семье, в которой признавалось наследственное право, однако, часто он приобретал свое положение благодаря какой-то формы выборов или личной военной отваги. В сельджукских и монгольских государствах лишь через несколько десятилетий, когда наследники Сельджука и Чингиз хана становились дееспособными или престарелыми, появлялись такого типа режимы (хотя законные правители содержались, в основном, как марионетки). Однако, в конце концов, некоторые из таких систем превалировали даже там и также в Египте, Испании и в некоторых частях Северной Африки, а вот теперь - в Индии. Разумеется, не может быть и речи о каком-либо постоянстве этих режимов, однако, они оставили свою примету на позднем средневковом исламе и дали возможность многим из энергичных и талантливых военных руководителей вырасти до верха и добиться власти и авторитета для своих стран. Одним из таких руководителей был зять Аябака, Илтутмыш (Iletmish), величайший из «рабских королей» Дели и первый мусульманский правитель Индии, получивший звание халифа, который после долгой борьбы добился наилучшего звания местной мамлюкской аристократии «Сорок» и энергично правил в течение 25 лет вплоть до своей смерти в 1236 году. Другим был мрачный Балбан (Balaban), тюрк из барской семьи из Центральной Азии, который сперва в течение двадцати лет держал власть в типичном виде как «попечитель» (атабег) марионеточных потомков Илтутмыша и затем их неизверг в 1266 году, чтобы самому овладеть троном. Он умер в 1287. Ранее Индия испытывала явление, которого наблюдали в этом веке среди аююбидов Египта, монголов и местной династии в персидской провинции Фарс: несколько лет там правила волевая женщина. Такое положение государственных дел никогда не позволялось арабами и персами, однако, оно было совместимо с другим статусом женщины среди ранних тюрков. Тюрки 13 века далеко не полностью были в зависимости от ближневосточного влияния. Средние и нижние административные функции, также и практика исламской теологии и вместе с тем и закон выполнялись в Индии не меньше, чем в сельджукском, монгольском и мамлюкско-египтетском государствах, коренными жителями страны. Поэтому в некоторой степени старый государственный аппарат и старый туземный образ жизни продолжался как и ранее, хотя местное население подвергалось к постоянному гнету и вымогателствам. Административные должности, обеспечивали средствами существования бывшим верхним классам, которые после более высокого руководства, в частности, военных и внешних делах, оказались не у дел.

Во внешних делах «Рабское Королевство» играло роль, которая также была аналогичной с ролью египетско-мамлюкского государства. Кроме удерживания нападений со стороны непосредственных соседей, оно также было сильно занято в сопротивлении монголам. Тем не менее, позиции двух государств были несколько по-различному сбалансированы.Хотя и в непосредственной близости к Египту в качестве беспокоящих и иногда весьма серьезных противников были лишь нубийцы и некоторые бедуинские племена, вся илханидско-монгольская мощь была поставлена на сирийской пограничной зоне, тем не менее страна была доступна обеим сторонам. С другой стороны, в Индии местные враги были значительно более грозными, в то время как монголы приходили, в основном, в виде мародерствующих волн. Сперва они появились, когда Чингиз хан приказал, чтобы беглый наследник на хорезмский трон преследовался ценой пересечения границы (см. выше стр. 9), однако, они никогда не находили поддержки у илханов, что, возможно, объясняет, почему так мало сообщений об их активности в персидских записях. Против полномасштабного монгольского вторжения Индия была защищена, в некоторой степени, своими высокими и недоступными горными границами, которые образовали естественную разделительную линию между интересами, вооруженными силами и цивилизациями обеих сторон.

В последующие десятилетия Индиа стала ареной дальнейших повторяющихся монгольских вторжений и частых смен на троне, в то время как издавались декреты по соблюдению исламских предписаний и строгое принуждение соблюдения запретов корана для неверных, то есть для хинду. В тоже самое время были организованы новые наступления в центральную Индию и Деккан (Дакхан) и в Гуджарат, которые теперь попали под мусульманское правление. В этих мероприятиях халджи султан Дели Ала ал-Дин (1295-1316) и его генералы продемонстрировали качества руководства, далеко превосходящие таковые, у своих врагов. Теперь стало ясно, что с достаточными усилиями мусульмане могут иметь военную силу для завоевания всей Индии. Между 1305 и 1311 годами они проникли во всю южную половину полуострова и покорили ее всю, за исключением нескольких районов. Ала ал-Дин также находил время на покровительство над культурой в своем дворе и распределял щедрые суммы денег среди ученых и литераторов. Во время его правления в Дели величайший персидский поэт Индии Амир Хусрау (ум. 1325) сочинил многие свои стихи. Однако, даже во время жизни Ала ал-Дин, стали проявляться признаки загнивания. После его смерти последовали серии дворцовых переворотов, в которых власть захватывалась самозванцами-рабами и фаворитами, в то время как члены правящей династии уничтожались до самого младшего ребенка и мятежники, в свою очередь, находили конец в варварских казнях. Однако, в 1320 году тюркский генерал Тугулук (Туглак), который был искренним мусульманином, поставил мрачный, но благотворный конец таким государственным делам и был избран султаном. Под его умелым руководством начал восстанавливаться в некоторой степени порядок, однако, он правил лишь пять лет. В 1325 году он был убит своим сыном Мухаммадом II, чья деспотическая тирания вызвала восстания по всей стране. Даже самые жестокие методы их подавления правителем не могли их остановить и его проекты по реформированию налоговой и денежной системы и перемещению всего населения привели к голоду и массовому обнищанию. После доведения сильной армии, организованной для вторжения в Китай через Тибет (1337), до полного развала, он не был в состоянии предотвратить полное отделение Бенгалии в 1339 году и затем других провинций. Деккан был схвачен мятежным сборщиком налогов, который основал бахаманидскую династию этой страны и в других частях южной Индии индусы добились своей независимости. Мухаммада ибн Туглука унаследовал его двоюродный брат Фероз (Фируз), который своим правлением с 1351 до 1388 года доставил региону новое процветание посредством мудрой экономической политики. Он обновил налоги, средства расходовал разумно, поощрял сельское хозяйство и построил дороги и каналы. Он не предпринял попытки вновь захватить Деккан и не смог покорить Бенгалию. Вместо военных мероприятий, которых он поддерживал на минимальном уровне, он посвятил свою энергию на архитектурное строительство в индо-исламском стиле, развитом из традиций предшествующих веков и оставил потомкам многочисленные прекрасные здания, чья красота сравнима с таковыми у мамлюских памятников. Его метод правления государством, однако, был слишком мягким для тех буйных времен. Внутреннее сцепление государства ослабло чрезмерными грантами, предоставляемыми поместьям влиятельных тюркских чиновников и дальнейшим жестоким обращением индусами (хотя и преследования вместе с финансовыми стимулами привели к значительному увеличению численности мусульман). После смерти Фероза пришел период большого распада, который затем перешел в полное разрушение под тжелым ударом второго великого монгольского завоевателя Тимура, за карьерой которого проследим ниже.

ТИМУР

Из потока проблем, которые навалились на Трансоксонию и Персию во второй половине 14 века, возник новый военный гений в лице Тимура, личности из вождей мелкого племени. Родившись в 1336 году, он был сыном Тарагая, главы тюрко-монгольского племени Барлас. С ранних лет он объединялся с влиятельными принцами и генералами и во время ухитрился собрать свою вооруженную силу со значительной численностью. С приблизительно 1360 года впредь стала восходить его звезда, хотя и он должен был еще встречаться со многими резкими отступлениями в непрекращающихся и исторически совершенно незначительных военных действиях в тогдашней Трансоксонии. Записи различаются по поводу того, было ли это из-за такой стычки или из-за воровства овец, он получил тяжелое увечье, которое искалечило его на всю жизнь и дало ему персидское прозвище Lang (“Lame” – хромой), которое было искажено в европейских языках как «Тамерлан». После годов сражений, в большинстве, против своих ранних друзей, Тимур покорил кашгарские земли и Хорезм и создал мощную армию, состоящую, преимущественно, из тюрков и тюркоговорящих остатков старых монгольских племен. Из уважения к чувствам своих подданных он устроил выборы одного из потомков Чингиз хана на пост номинального верховного хана и для себя взял лишь скромный титул Бег (эмир).

Даже таким образом Тимур не смог сразу восстановить порядок в Трансоксонии, поскольку он обратил свои помыслы на походы в другие страны. В кипчакской стране он успешно поставил на трон своего подопечного Токтамыша (см. выше стр. 46) и с целью завоевания Персии он пересек Оксус в 1379 году. Со своими жестокостями в виде сооружения пирамид или башен из черепов и трупов своих врагов, убитых во время сражений или после них, он посылал волну страха на всю Западную Азию и таким путем ломал или сильно ослабевал всю волю для сопротивления. Когда он встречался с сопротивлением, то не уповал лишь на силу. Он не гнушался вступaть в переговоры с возможными предателями среди противника, что, впрочем, не часто приводило к желаемым результатам и поэтому в решительных случаях перед лицом крупных масс противника он отступал. Завоевания Тимура не должны быть приписаны лишь к его качествам полководца.

Карьера Тимура не была прервана серией войн и предательских вторжений, которые по их устрашимости определенно равны и, возможно, превзошли кампании Чингиз хана. Эта устрашимость становится все более шокирующим, поскольку она была лишена какой-либо высокой цели. Чингиз хан и его наследники, по-крайней мере, построили хорошо организованную империю и поощряли экономический и культурный рост со своим объединением столь различных регионов земного шара. Более того, наследники Чингиз хана скоро развили у себя аппетит к прекрасным сторонам цивилизации. С другой стороны, Тимур, человек большого ума, был фундаментально бескультурным. Он судил о человеческих знаниях лишь по их практической применимости и никогда не видел в них какую-либо внутреннюю ценность. Он не внес ничего в последовательное развитие цивилизации Азии и многие его войны были предприняты лишь для голого грабежа. Поэтому здесь следует рассмотреть лишь его военные подвиги, опуская часто отталкивающие их детали. Между 1379 и 1385 годами Тимур покорил всю восточную Персию, победил различных местных принцев, включая грозного Куртидиса из Харата (см. выше стр. 34) и подавил постоянно возникающие восстания. Затем его потянуло на запад из-за дерзкого поведения Токтамыша, который сперва попытался безуспешно вовлечь государства Западной Азии в систему союзов против своего бывшего покровителя, а затем после провала этих прожектов, налетел на Табриз. В 1385 и последующие два года легионы Тимура прошли через Азербайджан, Грузию, Армению и северную Месопотамию, изгоняя гарнизоны Токтамыша, устраивая бойню десяток тысяч жителей и опустошая многочисленные города. Он считал своим долгом как верный мусульманин, преследовать христиан, подвергшимся к ужасным мукам от рук его войск. Как результат этой кампании, он повернулся в сторону Исфагана и Шираза, неизверг местных принцев и совершил неслыханные зверства, в особенности, в последнем городе. Вторжение Токтамыша и восстания в Трансоксонии заставили его поспешно возвратиться назад домой. После подавления восстаний, он пустился на преследование Токтамыша и по диагонали прошел через всю Центральную Азию к Волге. Кампания продолжалась до побега Токтамыша во время сражения на реке Кандурха в 1391 году, после чего руки Тимура были развязаны.

Он отправился назад в Самарканд, которого он выбрал в качестве своей летней столицы и роскошно приукрасил во имя своего прославления. Отнюдь не бескорыстный энтузиазм по перестройке Самарканда был одним и лишь единственным примером заботы Тимура по части духовности. Он приказал соорудить в городе ряд великолепных зданий и туда пригнал мастеровых, живописцев и ремесленников из всех им завоеванных стран, чтобы те работали на на его славу. Однако, завоеватель не долго стоял в своей стоице. В следующем году он вновь помчался вперед. После того, как он прошел через Персию в Месопотамию и Сирию, вынудил местных властителей или бежать, или покориться, он, наконец, разгромил власть Токтамыша в 1395 году и таким образом сделался хозяином всего региона до берегов Средиземного моря и границ Малой Азии. Затем в погоне за богатыми трофеями для своих войск и демонстративной уверенностью, что он уже достаточно закрепил свои завоевания, он решил вторгнуться в Индию, мусульманских правителей которой он заклеймил как безразличных к исламу вождями. Его переход через реку Инд доставил этому региону настоящее несчастье. Было вырезано тысячи пленных и 18 декабря 1398 года после пустячного инцидента между его войсками и местными солдатами Дели был отдан на ограбление – бедствие, на восстановление от которого потребовалось многие десятилетия. Восстановив свои финансы трофеями из Индии, Тимур решился на войну против оттоманского султана Баязида I, чьи непокорные сообщения так долго выводили его из себя. Перед открытием кампании он позаботился об обеспечении безопасности своего левого фланга путем покорения Сирии, поскольку ее египетские хозяева заняли сомнительную позицию и крепости Алеппо и Дамаск пали перед его штурмом. Однако, сам Египет спасся, поскольку поход на Нил мог увести завоевателя далеко от поставленной цели и он знал, что ему предстоит в Малой Азии самое упорное сражение за всю его карьеру. На самом деле, султан Баязит действовал неблагоразумно и пренебрег принятием необходимых мер. Тимур оказался способным пройти до Анкары (Ангора) перед встречей с оттоманской армией, которая совсем еще недавно до этого была занята осадой Константинополя. Он еще раз ухитрился подкупить немало подразделений противника и сражение закончилось в его пользу (1402). Султан, который отказался бежать, попал в руки своего победителя и оставался в пленником до своей смерти годом позднее. Содержался ли он в железной клетке, как говорят предания, или в паланкине с решетками, точно не известно.

Тимур ныне был хозяином всей Западной Азии и мог чувствовать, что его контроль над этой огромной империей, вряд ли меньшей по размерам чем у Чингиз хана, полностью обеспечен. Многочисленные правители из-за пределов его владений вступили в дипломатические отношения с ним, одним из которых был король Кастилии, чей посол Клавиджо (Clavijo) оставил для нас весьма интересную запись. Тем не менее его беспокойный, воинственный дух не подходил к задачам типа, как организация эффективной административной системы или цементирования вместе поспешно собранную совокупность провинций.

Несмотря на изнеможение своей армии и возрастающую сдержанность его старших офицеров, основными мечтами которых ныне были сохраненеи своих полученных в тяжком ратном труде богатства и наслаждение ими, Тимур начал планирование новой войны, в это время с целью завоевания Китая. Однако, едва он успел поставить эту цель, как заболел и умер в Отраре на реке Джаксарт 19 января 1405 года.

После смерти Тимура немедленно вышли на поверхность последствия его неудачи в объединении своих завоеваний. Государство, которое он оставил не имело никаких качеств постоянства, которые были свойственны империи Чингиз хана и его предприятия в целом, показали себя не только до предела пагубными, но и также по своей сути бесполезными. Западной Азии и цивилизации ислама, также Кавказу и восточному христианству они принесли лишь разрушения и загнивание, без каких-либо выигрышей, которые были достигнуты от открытия коммуникаций мирового масштаба полутора веками ранее.

В противопюложность к сыновьям Чингиз хана, которые после смерти отца договорились о новом великом хане и жили в согласии по-меньшей мере несколько десятилетия, потомки Тимура¹ погрузились головой в межусобные распри. Смерть властелина держалась в тайне армейскими командирами, которые отложили войну против Китая и поставили одного из его внуков временным правителем правительства. Этот механизм не сработал. Свирепые соперники между сыновьями усопшего завоевателя и его внуками привело к нескольким годам войны, в которой, в конечном счете, оказался победителем Шахрух, сын Тимура, который сначала был наместником Хурасана и никогда не рассматривался его отцом в качестве наследника. Хотя он был наделен военными способностями, имел мирный характер, непохожий его отца, и делал всевозможное, чтобы излечить раны, которые нанес последний на Западную и Центральную Азию. Вместе с одним из своих сыновей, Басинкуром, он оказал большое содействие к искусствам и основал библиотеку в Харате. Однако, его власть не была принята без оговорок. Он должен был иметь дело с несколькими восстаниями со стороны командиров своей армии и находиться в длительных военных действиях с “Черная Овца” (Кара Коюнлы) туркменского государства (см. ниже, стр. 61). Зато его правление дало пострадавшему населению передышку для восстановления и роста и тем самым обеспечило великий плодотворный период персидской поэзии и историографии. Его сын Улугбег, который наследовал его в 1447 году, был более выдающимся в науках (в особенности, в астрономии), чем в искусстве управлять государством и, хотя руководствовался благими намерениями, но был не в состоянии противостоять против своих буйных родственников. Скоро он был неизвергнут с трона и затем ослеплен. Победителем из семейных споров вышел Абу Саид (1452-1469), под чьим энергичном, современном и прозорливом руководстве были вновь воссоединены восточно-иранские земли (Хурасан, Афганистан и Трансоксония). В западных регионах Ирана его власть была подвергнута к испытанию “Белой Овцой” (Ак Коюнлы) туркменского государства Узуна Хасана (см. ниже стр. 68), с которым он воевал безуспешно. В конечном счете, он был пленен последним и казнен.

Смерть Абу Саида вызвала новый распад тимурского государства. Принц Хусейн Байкара, который восседал в Харате, должен был долго бороться прежде чем он смог объединить под своим скептром часть наследства предков. Он также был другом наук и искусств и во время своего долгого правления (1469-1506) иранский гений нашел прибежище в Афганистане². Однако, с возрастом султан Хусейн начал страдать от болезней и начал вести развратный образ жизни, в результате чего его владения страдали от внутреннего раскола и его сыновья начали восставать против него. Он не мог понять тенденции по поводу объединения Ирана, что привело к росту сафавида Исмаила в западной Персии. Исмаил полагался не только на военную удачу, но и также на силу религиозного течения, которого он возглавлял и который должен был привести к кульминации триумфального подъема шиизма двенадцатого имама по всей Персии. Он достиг контроля над большей части Персии, когда еще был жив Хусейн Балкара. Ко времени смерти последнего позиции тимуридов в Харате стали настолько слабыми, что сын Хусейна вынужден был признать покровительство сафавидов и в конечном счете он умер во дворе оттоманского султана.

Таким образом пришел конец последним представителям монгольской государственности на иранской почве. Династия Тимура, разумеется, не может быть категорически квалифицирована как монгольская, поскольку если даже он вышел из монгольской семьи, его и его наследников режимы представляли, в основном, тюркские черты. Триумф сафавидов в 1502 году не привел каким-либо фундаментальным изменениям в государственных делах. Они также были тюркского происхождения и на протяжении целого столетия дворцовым языком в Казвине и Исфагане, в новой столице Персии, продолжал оставаться тюркский язык. Они также не были национальной династией в строгом смысле этого слова. Геополитические факторы, однако, обязали их, как и илханов, служить национальным интересам Персии и после многих десятилетий распада и разрушительной гражданской войны, воссоединение иранских земель под отечественным правительством открыло путь к национальному возрождению.

Потеря потомками Тимура их господства над Траноксонией не привела к их исчезновению из исторической сцены. Один из правнуков завоевателя Бабар (Бабур) был предназначен судьбой стать основателем мощной и продолжительной новой империи, не в Иране, а в Индии, судьбу которой проследим в следующей главе.