Кадеты и смертная казнь

В 1917 г., когда кадеты отстаивали идею «сильной власти», им часто при­ходилось идти «против самих себя». Например, в их программе говори­лось: «Смертная казнь отменяется без­условно и навсегда». А теперь они были вынуждены, наоборот, доказы­вать необходимость смертной казни, чтобы удержать армию в повиновении.

Когда с речью в защиту смертной каз­ни выступил Владимир Набоков, его единомышленница Ариадна Тыркова за­метила: «Из всех его речей это была са­мая мужественная. Как гуманист, он был убеждённый противник смертной казни. Но в эти решающие для России месяцы он понял, что вести дальше вой­ну до победного конца можно только при суровой дисциплине. И имел сме­лость сказать это во всеуслышание».

В. Маклаков.

В какой-то момент власти даже пошли на переговоры о воз­можности назначения кадетского правительства. Но эти перего­воры не дали результатов. В конце концов министр внутренних дел Пётр Столыпин заявил Николаю II: «Я охотнее буду подметать снег на крыльце Вашего дворца, чем продолжать эти переговоры!». I Дума была распущена (см. ст. «Революция 1905—1907 годов»).

Во И Думе кадеты получили немного меньше мест — около 24%. Здесь они проводили политику «бережения Думы», не желая давать повод к её роспуску. В I Думе кадеты никак не боролись против социалистов. Часто они голосовали вместе, причём ка­деты не раз подчёркивали, что у них «нет врагов слева». Тогдаш­ние отношения между кадетами и социалистами высмеивала из­вестная карикатура 1905 г. На ней изображён почтительный ли­берал, который говорит царю: «Ваше Величество! Дайте консти­туцию, а то эсеры стрелять будут».

Во II Думе между кадетами и социалистами впервые нача­лось разъединение. Кадетские депутаты стремились подчеркнуть, что они учитывают интересы государства: например, голосуя за бюджет, одобряли и расходы на тюрьмы. У социалистов это вы­зывало негодование.

В III и IV Государственных думах вес кадетов в связи с но­вым избирательным законом снова уменьшился. Они получили около 12—14% депутатских мест. Тем не менее кадеты оставались главной партией думской оппозиции.

ОТ ФЕВРАЛЯ ДО ОКТЯБРЯ

Первые недели после Февральской революции оказались свое­образным «звёздным часом» кадетов. Их деятельность кипела как никогда. Численность партии выросла до 70 тыс. человек. Вре­менное правительство, образованное 2 марта, вполне можно было назвать «кадетским».

Отношение народных масс к кадетам в это время оставалось достаточно благожелательным. Монархист В. Шульгин вспоми­нал свою поездку в Думу вместе с кадетом Андреем Шингарёвым в один из дней Февраля. На подножку их машины вскочил сту­дент, кричавший революционной толпе: «Товарищи — пропус­тить! Едет товарищ Шингарёв!». Люди расступались, и вслед час­то гремело: «Ура товарищу Шингарёву!».

В то же время сразу после Февральской революции кадеты оказались в довольно необычном для себя положении. Ещё ме­сяц назад они были «самой левой» легальной партией — и вот неожиданно оказались «самой правой». Как отмечал народный социалист А. Петрищев: «Теперь кадеты стоят на самом крайнем правом фланге. Правее их не видно ни одной организации — все сразу чудесным образом исчезли».

То, чего кадеты столько лет упорно добивались, — полная свобода слова, печати, собраний и т. д. — стало фактом. Консти­туционным демократам приходилось теперь «догонять» требо­вания жизни, которые уходили всё дальше и дальше. В конце

100

марта они обновили свою программу. Вместо пункта о монар­хии появилось положение: «Россия должна быть демократиче­ской парламентарной республикой».

С конца апреля сочувствие кадетам у значительной части населения стало сменяться враждебностью. Прежде всего недо­вольство вспыхнуло среди солдат. Ведь кадеты твёрдо выступа­ли за «войну до победного конца», считая, что любая иная раз­вязка противоречит интересам России. Кадет В. Набоков вспо­минал о своём соратнике П. Милюкове: «Он не понимал, не хо­тел понимать и не мирился с тем, что трёхлетняя война осталась чуждой русскому народу, что он ведёт её нехотя, из-под палки, не понимая ни значения её, ни целей, — что он ею утомлён и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена ре­волюция, сказалась надежда, что она приведёт к скорому окон­чанию войны».

Крестьяне тоже начинали враждебно смотреть на кадетов, считая их защитниками интересов помещиков. Кадеты доказыва­ли, что помещики должны получить выкуп за свои земли. Крестья­не, конечно, категорически возражали против этого. Теперь каде­тов поддерживали в основном офицеры, студенты, большая часть интеллигенции. Имущие классы — помещики, промышленники — также видели в лице кадетов своих последних защитников.

Постепенно росло и разочарование самих кадетов в народ­ных массах. Эти настроения ярко выразил В. Маклаков, выступая в начале мая перед депутатами Думы: «Каким бы языком мы ни говорили, под этими словами скрывается одна главная мысль: Россия оказалась недостойной той свободы, которую она завое­вала {Голоса: «Правильно!»?). Россия получила в день революции больше свободы, чем она могла вместить, и революция погубила Россию».

Среди кадетов естественным образом родилась идея «силь­ной власти», которая «установила бы твёрдый порядок» и довела войну до конца. Человека, который мог бы создать такую власть, кадеты увидели в лице генерала Л. Корнилова (см. ст. «Лавр Кор­нилов»), Несколько позже генерал М. Алексеев отметил, что дело Корнилова «опиралось на сочувствие широких кругов нашей интеллигенции». По замечанию А. Деникина, эта позиция точнее выражалась словами: «сочувствие, но не поддержка».

Член кадетской партии князь Павел Долгоруков говорил в июне 1917 г.: «Единственной властью, которая поможет спасти Россию, является диктатура... Кто бы ни являлся диктатором, но раз он может одолеть разбушевавшуюся стихию, он приемлем и желателен». К середине августа такие настроения среди кадетов стали преобладающими. Кадет Дмитрий Протопопов замечал: «Конечно, диктатора всегда тянет к короне. Но что же делать? Не сомневаюсь — нам нужно идти ва-банк». Тогда же А. Шингарёв сказал на заседании ЦК партии: «Дело идёт к расстрелу, так как слова бессильны».

После неудачи корниловского выступления среди части на­селения вспыхнуло неподдельное негодование против кадетов.