Вокруг ареста ленина

После Февральской революции 1917 г. разногласия среди российских социал-демократов резко обострились. Дело лаже доходило до того, что порой одни социал-демократы требовали ареста других.

Георгий Плеханов, например, говорил: «Арестовать Ленина после июльских дней, конечно, было необходимо. Ле­нин, вместо того чтобы добиваться сво­их, на мой взгляд, бредовых идей толь­ко словом, хотел их проводить, опира­ясь на вооружённые банды. Очень жа­лею, что наше мягкотелое правитель­ство не сумело арестовать Ленина. Са­винков мне сказал, что ловить Ленина не его дело, но если бы он этим занял­ся, то уж на третий день Ленин был бы уже отыскан и арестован».

Однако в июле многие видные мень­шевики отнеслись к приказу об аресте В. Ленина с тревогой и сомнениями. Николай Чхеидзе признался: «Я отно­шусь так: если сегодня арестовали Ле­нина, то завтра будут арестовывать меня». «История будет считать нас преступниками!» — воскликнул по это­му поводу другой руководитель мень­шевиков Михаил Либер. Ираклий Церетели называл обвинение в шпиона­же «грязной клеветой на Ленина» и до­бавлял, что этому, «конечно, никто не может поверить».

19 октября появился ещё один приказ об аресте В. Ленина, подписанный ми­нистром юстиции меньшевиком Пав­лом Малянтовичем. Однако и этот при­каз исполнить не удалось...

После Октябрьского переворота 1917 г. роли поменялись: теперь аресты сре­ди своих бывших товарищей — социал-демократов — проводили уже больше­вики. Эти аресты, так же как и расстре­лы, не прекращались всю гражданскую войну. Происходили они и позднее, в мирные годы. Так, в 1937 г. был арес­тован П. Малянтович (казнён в январе 1940 г.). Тогда же, в 1937 г., арестова­ли и расстреляли М. Либера.

93

Георгий плеханов в 1917 году

Поздно вечером 31 марта 1917 г. на Финляндский вокзал в Петрограде прибыл Георгий Плеханов. «Патриарх русской социал-демократии» вернул­ся на родину после 37-летней эмигра­ции. Здесь он оказался в лагере край­них «оборонцев», сторонников «вой­ны до победного конца». Позиция Ге­оргия Валентиновича в этом вопросе была слишком правой даже для боль­шинства меньшевиков.

Большевик Мартын Лацис вспоминал, в каком одиночестве оказался Г. Пле­ханов во время массовой манифеста­ции 18 июня. «Оборонцы» составили на ней лишь небольшую группу, а ос­новная масса демонстрантов шла под антивоенными лозунгами. «Что дума­ет он, — писал М. Лацис, — в эту ми­нуту, когда бесконечной вереницей мимо него тянутся большевистские отряды. Время оставило его позади...»

Вскоре Г. Плеханова стали посещать довольно неожиданные визитёры из числа людей правых убеждений. Зашёл в гости, например, председатель Го­сударственной думы М. Родзянко. «Я пришёл с Вами познакомиться, — ска­зал он, — так как мне говорили, что Вы очень умный человек». Навестил Г. Плеханова командующий Черно­морским флотом адмирал А. Колчак. Адмирал со слезами на глазах расска­зывал о быстро идущем разложении флота. Он сделал Плеханову неуклю­жий комплимент: «Если надо, я буду служить вам, социалистам-революцио­нерам, лишь бы спасти Россию. Соз­наюсь, социал-демократов я не люб­лю». Г. Плеханов заметил, что он как раз и является социал-демократом. «Я ничего в этом не понимаю, — смущён­но признался адмирал, — я знаю одно: надо спасти родину. Для этого я готов стать на сторону революционеров, за­дающихся этой целью». Плеханову на­нёс визит даже... черносотенец Влади­мир Пуришкевич. «Вы мой политиче­ский враг, — заявил он, — но я знаю, что Вы любите родину. И это сознание внушает мне глубокое доверие к Вам».

Октябрьский переворот Г. Плеханов не принял. В своей газете «Единство» 28 октября он опубликовал «Открытое письмо к петроградским рабочим». Георгий Валентинович признавался,

но быть исполнено. И когда мы убедились, что в буржуазной стра­не нельзя создать социалистической власти, мы решили дать на­роду хоть немного того, к чему он стремился».

Против вхождения в правительство резко выступил Ю. Мар­тов, который считал этот шаг «непоправимой глупостью». Вме­сте с Рафаилом Абрамовичем он возглавлял левое течение в пар­тии — меньшевиков-интернационалистов. «Примирение с бур­жуазией возможно только в одном виде, — говорил в августе Р. Абрамович, — мы подчиняемся ей, если считаем, что у неё клю­чи к спасению. Я допускаю такую точку зрения, но не представ­ляю себе пролетариата, который пойдёт за ней».

Между тем в первые месяцы после революции численность меньшевиков стремительно росла. Она увеличилась примерно в 10—15 раз и к осени достигла 200 тыс. человек. Николай Чхеид­зе возглавлял самый важный в стране столичный Совет. На I съез­де рабочих и солдатских Советов в июне меньшевики получили 248 мест из 1090 (большевики — только 105 мест). Вместе с эсе­рами на этом съезде они голосовали за «коалицию с буржуази­ей». Фёдор Дан возглавил Центральный исполнительный коми­тет (ЦИК) Советов... Можно сказать, что в эти месяцы партия меньшевиков переживала расцвет своей деятельности.

Правда, он оказался очень недолгим. Уже к осени приток в партию новых членов замедлился. Внутри неё росли противоре­чия. Г. Плеханов и его группа уже не относили себя к меньшеви­кам. В августе состоялся съезд меньшевиков, которые образова­ли Российскую социал-демократическую рабочую партию (объ­единённую) — сокращённо РСДРП(о). Сторонники Ю. Мартова составили около трети участников этого съезда. Один из них, Александр Мартынов, слегка перефразируя пушкинские строки, горячо воскликнул, обращаясь к «правым»: «Лёд и пламень, вода и камень не могут быть так различны, как мы с вами!».

Популярность меньшевиков среди населения стремительно падала. Ярким тому свидетельством стали выборы в Учредитель-

Г. Плеханов.

И. Церетели.

94

ное собрание, прошедшие в ноябре. Меньшевики потерпели на этих выборах катастрофическое поражение, не набрав и 3% го­лосов. Большинство поданных за них голосов (около 1,3 млн.) было собрано в Грузии...

МЕНЬШЕВИКИ ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Все (или почти все) меньшевики отрицательно восприняли Ок­тябрьский переворот. Ю. Мартов писал в частном письме 30 де­кабря 1917 г.: «Дело не только в глубокой уверенности, что пы­таться насаждать социализм в экономически и культурно отста­лой стране — бессмысленная утопия, но и в органической не­способности моей помириться с аракчеевским пониманием со­циализма и пугачёвским пониманием классовой борьбы...». Он считал, что это «порождается самим тем фактом, что европей­ский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести».

Председателю ЦИК Ф. Дану пришлось открывать II съезд Советов 25 октября, в самый острый момент Октябрьского пе­реворота. Пушки Петропавловской крепости начали обстрел Зимнего дворца. Всё это привело делегатов съезда во взбудора­женное состояние.

Тем не менее Ю. Мартов попытался найти мирный выход из положения. Американский журналист Джон Рид рассказывал: «Послышался новый шум — глухой гром пушек. Все нервно по­вернулись к тёмным окнам, и по собранию пронеслась какая-то дрожь. Мартов попросил слова и прохрипел: „Гражданская вой­на началась, товарищи! Первым нашим вопросом должно быть мирное разрешение кризиса. Там на улице стреляют в наших братьев!"». Он предложил создать правительство из всех социа­листических партий: от большевиков до народных социалистов.

А. Луначарский заявил от имени большевиков, что его фрак­ция ничего не имеет против этого предложения. Под бурные ап­лодисменты оно было единогласно утверждено съездом. Немед­ленно на трибуну поднялся меньшевик Лев Хинчук, очень взвол­нованный. От имени своей фракции он потребовал, чтобы съезд начал переговоры с Временным правительством. На это больше­вики пойти, конечно, не могли. «В течение нескольких минут страшный шум не давал ему говорить, — писал Д. Рид. — Возвы­сив голос до крика, он огласил декларацию меньшевиков: „По­скольку большевики организовали военный заговор, мы не счи­таем возможным оставаться на съезде и поэтому покидаем его"».

Под негодующие крики «Дезертиры!», «Враги народа!» мень­шевики, а за ними и эсеры покинули Смольный. В зале ещё оста­вались меньшевики-интернационалисты. Однако общее настрое­ние переменилось, и теперь съезд отверг идею объединённого социалистического правительства.

Ю. Мартов крикнул: «Тогда мы уходим!». Один из депутатов-большевиков с горечью и упрёком сказал ему: «А мы думали, что Мартов останется с нами!». Мартов отвечал: «Когда-нибудь вы

что его не радуют октябрьские собы­тия в Петрограде. «Скажу вам пря­мо, — писал он, — меня эти события огорчают. Не потому огорчают, чтобы я не хотел торжества рабочего класса, а, наоборот, потому, что призываю его всеми силами своей души... Нет, наш рабочий класс ещё далеко не может с пользой для себя и для страны взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть, значит, толкать его на путь величайше­го исторического несчастья. В населе­нии нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшин­ство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинст­во. Несвоевременно захватив полити­ческую власть, русский пролетариат... только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоёванных в феврале...»

В те же дни, во время «похода Керен­ского на Петроград», Борис Савинков предложил Г. Плеханову возглавить Временное правительство. Но Георгий Валентинович отказался: «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я буду его расстреливать даже тогда, когда он идёт по ложному пути».

Когда войска А. Керенского потерпе­ли поражение, революционные ма­тросы произвели обыск на квартире Г. Плеханова в Царском Селе. Они ис­кали оружие, но ничего не нашли. Жур­налист Джон Рид так рассказывал об этом событии, которое стало широко известным:

«Плеханов жил в Царском Селе и ле­жал в постели больной. Красногвардей­цы вошли в его дом, сделали обыск и допросили старика. „К какому классу общества Вы принадлежите?" — спро­сили они его. „Я революционер и ещё сорок лет тому назад посвятил всю свою жизнь борьбе за свободу", — от­вечал Плеханов. „Всё равно, — заявил рабочий, — теперь Вы продались бур­жуазии". Рабочие уже не знали пио­нера российской социал-демократии Плеханова!».

Спустя семь месяцев после этих собы­тий, 30 мая 1918 г., Георгий Плеханов скончался.

95

поймёте, в каком преступлении сегодня вы участвовали!». Вместе с Р. Абрамовичем и другими меньшевиками-интернациона­листами он также покинул съезд.

30 ноября 1917 г. открылся ещё один партийный съезд мень­шевиков. Ф. Дан и Ю. Мартов говорили о возможном союзе с большевиками, для заключения которого тех следовало бы «при­чесать». Более правый А. Потресов возразил: «Вздор, что можно „причесать большевизм". Большевизм тем характерен, что он ни­когда не позволял себя причёсывать, он непоколебим. Его мож­но сломать, но нельзя согнуть. А когда о „причёсывании" гово­рят меньшевики, — это смешно. И Ленин, читая речь Дана, на­верное, будет весело смеяться».

— А чем свергнуть? — спросили из зала.

— Чем угодно, — отвечал А, Потресов...

В течение 1918 г. меньшевики в основном совершили свой выбор. Часть из них старалась играть роль «легальной оппозиции» внутри Советской республики. Другие выбрали противоположный лагерь и поддержали вооружённую борьбу с большевиками.

Впрочем, белогвардейцы не жаловали меньшевиков, как и вообще социалистов. Они часто закрывали их газеты, произво­дили среди них аресты. Так, по распоряжению военных властей на юге России были закрыты два меньшевистских издания — «Мысль» (Харьков) и «Прибой» (Севастополь). Прокурор В. Крас­нов вспоминал такой анекдотичный, но вполне характерный случай. Генерал-губернатор Став­рополья Уваров в 1918 г. отдавал ему различные распоряжения.

«Тут издаётся газета, — заявил среди проче­го генерал, — содержание которой мне безраз­лично, но мне не нравится её подзаголовок „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Пусть печатают девиз: „В борьбе обретёшь ты право своё!". Это мне больше нравится, а то пахнет ка­ким-то интернационалом...»

Прокурор отвечал, что едва ли меньшеви­ки возьмут эсеровский девиз. Тогда генерал ра­достно воскликнул: «Я придумал! Пусть пишут: „Пролетарии всея Руси, соединяйтесь!"».

С весны 1918 г. газеты меньшевиков стали закрывать и в Советской республике. К середи­не лета продолжало выходить только несколь­ко провинциальных меньшевистских изданий, Тем не менее на весенних выборах в Советы в ряде мест меньшевики провели немалое коли­чество своих депутатов, а в Костроме — даже получили большинство.

«Сообразительный меньшевик.

— Буржуазия меня упрекает за то, что я

пользуюсь красным флагом. А я ведь

употребляю его на то, чтобы

останавливать локомотив истории»

(«Крокодил». 1925 г.).

Ю. Ганф. «Господа положения. Меньшевик (рабочим): — Не волнуйтесь, пожалуйста. Капитализм в наших руках! Мы делаем с ним, что хотим» («Крокодил». 1929 г.).

96

14 июня ВЦИК принял решение исключить меньшевиков (и эсеров) из своего состава как «явно стремящихся низвергнуть власть Советов». Как рассказывал о происшедшей в тот день сце­не Р. Абрамович, больной туберкулёзом Мартов «хрипел что-то не совсем внятное, обращался к Ленину. А Ленин смотрел в сто­рону, чтобы не встретиться глазами со своим бывшим самым близким другом... Контраст между физическим бессилием вождя антибольшевистских социалистов и зрелищем железной когор­ты большевиков, которые сидели или стояли на трибуне, как ры­цари, закованные в „кожаные латы", должен был символизиро­вать бессилие и беспомощность побеждённой оппозиции и всю мощь победившего большевизма».

До 1920 г., несмотря на частые аресты и закрытия их печат­ных изданий, меньшевики считались в Советской республике «легальной оппозицией». Однако деятельность их становилась всё более затруднённой.

В сентябре 1920 г. Ю. Мартову и Р. Абрамовичу выдали пас­порта для выезда за границу. Решение об этом принял ЦК боль­шевиков, причём говорили, что первым его предложил В. Ленин. «В сущности большинство ЦК было против выдачи паспортов, — замечал Абрамович. — Но позиция Ленина была истолкована так, что, жалея своего старого друга Мартова, которого он не пере­ставал любить, он хочет дать ему возможность уйти от неизбеж­ной тюрьмы и ссылки». В октябре 1920 г. Мартов и Абрамович покинули Советскую Россию.

Спустя несколько месяцев арестовали Ф, Дана, обвинённо­го в подготовке Кронштадтского мятежа. Год он провёл в заклю­чении в московской Бутырской тюрьме. Вместе с ним сидели многие его товарищи-меньшевики. В начале 1922 г. они прове­ли коллективную голодовку протеста. В результате нескольким из них (в том числе и Дану) неожиданно разрешили выехать за границу, остальных перевели из тюрьмы в ссылку.

В апреле 1923 г. скончался Юлий Мартов. В эмиграции он успел возглавить борьбу против московского «процесса эсеров» (см. ст. «Карательные органы Советской власти»), создал печат­ный орган меньшевиков — «Социалистический вестник». Этот журнал выходил за границей до 1965 г.

Всё это время в эмиграции продолжалась деятельность меньшевиков. Советские сатирические издания в 20-е гг. иног­да изображали на карикатурах два судна: мощный ледокол — РКП(б) — и утлую лодочку с двумя-тремя пассажирами (Ю. Мар­товым и др.), готовую в любой момент затонуть, — РСДРП(о).

В 1941 г. среди меньшевиков-эмигрантов неожиданно вновь произошёл раскол на... оборонцев и пораженцев. Большая часть меньшевиков выступила за военное поражение «сталинской дик­татуры». Ф. Дан не согласился с этой позицией и вышел из ре­дакции «Социалистического вестника»...