Глава 1 что такое искусство

Искусство есть служение и радость.

Радость

Она доступна не всякому; и мало кто ищет ее. Ибо она от духа и предполагает в человеке торжество духовного начала. Она родится из любви, страдания и одоления; из любви, прожженной и очищенной огнем духа. Не из скуки, когда душа томится в безразличии и требует развлечения; не из пустой души, не знающей, чем заполнить свою пустоту; не из утомления и переутомления, требующего все новых раздражений и небывалой остроты. И тем, кто умеет только томиться в безразличии, скучать в пустоте и переутомляться, радость недоступна.

Она доступна лишь тому, кто искал немнимое, подлинное совершенство, испытал его и пленился им; искал его во всем – в себе и в людях, в человеческих делах и в природе, в знании и в созерцании, в небесах и на земле; и вот, одолев препятствия и трудности, пройдя через страдания и разочарования, одолел и обрел. Он дострадался до победы и озарения; и радость его тем подлиннее и глубже, тем чище и трепетнее, чем сильнее была его любовь и чем напряженнее были его искания. Вот почему радость есть духовное состояние, она ликует творческим ликованием; она сияет Божьими лучами. И настоящее искусство есть именно такая радость. В нем удовлетворяется жажда совершенного, воля к художественному и прекрасному. Оно есть искреннее пение из глубины…

Радость есть достояние того, кто умеет взывать из глубины, духовно страдать и духовно одолевать, кому за это открываются Божьи лучи в земных явлениях.

Служение

Все великое рождается из служения; служения свободного, добровольного, ибо – вдохновенного. Не из службы или прислуживания, не из властного «заказа», воспринятого рабскою душою. А именно из ответственного благоговейного служения.

Истинный художник не может творить всегда. Он не властен над своим вдохновением; и вдохновение, это горение сосредоточенной души, эта окрыленность чувства и видения непременно должно покидать его для того, чтобы опять вернуться. И если бы оно не покидало его, то земная жизнь его быстро сгорела бы в этом пламени. Но, когда он вдохновлен, он пребывает в служении. С этого мига он позван и призван. Позванный и призванный, он чувствует себя предстоящим. И когда он предстоит, то перед ним не много произвольных возможностей, а одна-единая, художественная необходимость, которую он и призван искать и найти, и в обретении которой состоит его служение.

Творя, он видит; видит очами духа, которые открылись во вдохновении. Он творит из некоей внутренней, духовной очевидности; она владеет им, но он сам не властен над нею. Именно поэтому его творчество не произвольно; и вносить свой произвол в созидаемое – по каким бы то ни было посторонним соображениям («прислуживания», «моды» или «успеха») – ему не позволяет именно его служение, его чувство духовной и художественной ответственности.

Чему предстоит и чему служит художник?

Художник имеет пророческое призвание потому, что через него прорекает себя созданная Богом сущность мира и человека. Ей он и предстоит, как живой тайне Божией; ей он и служит, становясь ее «живым органом» (Ф.И.Тютчев). Ее вздох есть его вдохновение; ее сокровенная глубина есть его художественный Предмет; ее пению о самой себе он и призван внимать… А когда он выговаривает созревшее, то оно – это Главное, это Сказуемое, этот про-рекающийся «отрывок» мировой сущности, ради которого и творится все художественное произведение,- оно является в прикровенном виде: оно скрыто за чувственным обличьем искусства.

Внешнее обличье искусства – это есть лишь верная риза Главного, Сказуемого Предмета, т.е. прорекающейся живой тайны. Может быть, даже более, чем «риза»: это как бы глядящее «око», в коем сокрыта и явлена прорекшаяся душа произведения. Художник как бы «вынашивал» и «выносил» эту «душу», это Главное… Создание искусства есть прежде всего и больше всего выношенное художником Главное, сказуемое им содержание, почерпнутое им из таинственного существа мира и человека, или – несравненно больше и священнее – из тайны Божией (икона!).

Художник – служитель и про-рицатель; и лишь ради этого и вследствие этого он – технический знаток и технический мастер своего искусства. И потому он призван быть всегда и до конца ответственным перед Богом. Он взыскан Его даром; он ничто без этого дара, дара видения и выбора; и за применение его он отвечает перед Богом, перед своей художественной совестью и перед своим народом. То, что художник дает людям, есть прежде всего и больше всего некий глубокий, таинственный «помысел» о мире, о человеке, о Боге, о путях Божиих и о судьбах человека и мира… Художник духовно страдал, созерцал и творил. Он страдал не только за себя; и творил не только для себя, но и за других, за всех и для всех. И вот он выносил и прозрел. Он создал. Через него про-реклось то «главное», чем он сам исцелился и умудрился…

Так, страдание и творческое целение художника становится целением всех, кто воспринимает его создания; его прозрение и умудрение становится их прозрением и умудрением. Художественное искусство есть нечто от духа и для духа. И пусть не говорят люди об «изжитых» традициях искусства. Ибо священные традиции духа не изживаются никогда.