Глава 3. Клиентелизм и общество

Определяя обычаи властвования при Старом Порядке, патримониа­лизми клиентелизм не могли не оказывать решающего влияния на развитие российского капитализма и на вызванную имперестройку господствующих социальных групп. Из оценки воздействияи концептуализации этих факторов логически следует уточнениеобщего взгляда на буржуазную эволюцию России и ее революционныйсрыв. До сих пор осмысление кризисного развития пореформенной, предреволюционной России велось в рамкахинституционально-классовой парадигмы. При всех различиях и спорах, общимвыводом такого осмысления можно признать указание на зависимость господствующих социальных групп (классов) - и старого дворянства, и новой буржуазии - от самодержавного государства. Данный вывод правилен, но чересчур абстрактен, - в указанной парадигме он подвержен разнообразным идеологическим (консер­вативным, социалистическим, либеральным и т.д.) интерпретациям, вто время как нуждается, скорее, в социологической конкретизации.

Общеизвестно, что для российских предпринимателей XIX и начала XX вв. успех и риск в значительной степени обуславливались административными обстоятельствами. Помимо общих (макро­социальных) условий - государственной монополии на важнейших рынках, сословных и бюрократических ограничений напредпринимательскую деятельность, - к числу таких обстоятельств следуетотнести: своеволие принимающих административные и судебныерешения начальников, обязательное взяточничество, действенностьличных связей. Именно в такой «сетке» социальных отношенийпредприниматели решали свои задачи: получали купеческие и промысловые свидетельства, выкупали лицензии, добивались государственных заказов и субсидий, договаривались о передаче на казенныйбаланс убыточных предприятий. Поэтому самопредпринимательство приобретало придворный характер, его необходимым элементомбыло умение налаживать, поддерживать и использоватьвлиятельные знакомства. С другой стороны, и государственное чиновничествобыло охвачено грюндерской горячкой. В конце XIX -начале XX вв. наблюдалось массовое участие высшей бюрократии вделах крупнейших акционерных компаний; попыткиправительства воспрепятствовать этому не дали результата. Дворянско-бюро­кратические «сферы» превратились в один из важнейших социальных источников пополнения деловой элиты России. Уяснение первейшегозначения личных уний и персонально-групповых вертикальных связей позволяет уточнить тезис о слабости российской буржуазии, под которой обычно понималась ее ориентированностьна привилегии, монопольную прибыль и докапиталистическую эксплуатацию, ее не- и даже анти-либерализм, политическая несамостоятельность и т.п. Нужно, однако, сосредоточить внимание не только на общих характеристиках описываемой социальнойсовокупности, но и на проблематичности самой социальной общности.Общность как социальный субъект реализуется в артикулированном сознании общих интересов и солидарной деятельности, что предполагает наличие надлокальных (надсемейных, надклановых,надклиентельных) связей. Неразвитость последних и есть действительная слабость российской буржуазии. Исследователь российскойделовой элиты конца XIX - начала XX вв. А.Н.Боханов утверждает:«Применительно к России само понятие «предпринимательские круги» следует скорее воспринимать как историческую метафору, чем определение некоего конкретного, связанного общностью интересов, целей и мировоззрения сообщества. Были банкиры,промышленники, торговцы, биржевики; существовали различные организациипо отраслевым, региональным и даже общеимперским интересам, но почти везде, в том числе и в наиболее значительной организации - Совете съездов представителей промышленности и торговли, центробежные силы сплошь и рядом доминировали надцентростремительными, а текущие интересы и потребности преобла­дали».²⁵⁰Резкий подъем частновладельческого хозяйства и скороеформирование финансовой олигархии, связанной с высшим чиновничеством, привели к тому, что «слой лидеров оторвался от своих социальных резервов, и наиболее слабым элементом структуры были классовоцементирующие средние слои. Крупный делец и вXX в. оставался одинокой фигурой, не вызывающей симпатий и неимеющей общественной поддержки не только за пределами своей среды, но часто и внутри ее»²⁵¹.

Представленный в этой главе очерк эволюции клиентарных отношений, их роли в становлении, развитии и упадке Старого Порядка в России следует завершить и дополнить «проекцией снизу»:рассмотреть, (а) как складывались патрон-клиентные отношения всреде подвластного, податного населения и (б) какое место патрон-клиентныесвязи занимали в межсословных, межклассовых отношениях господства и подчинения.

Современной наукой оставлены и мифологема исконного общин­ного солидаризма русского народа, и взгляд сторонников государственной школы на общину как исключительно правительственное, тяглое учреждение. Исторические, археологические и антропологические исследования показывают, что соседская община была на Руси традиционной формой общежития, и даже при крепостном праве на владельческих землях сельский мир и сложная община-волость выполняли важные функции самоорганизации.²⁵²В то жевремя дуальный строй соседской общины постоянно порождал иму­щественное неравенство и сопутствующие ему конфликты. Наблюдения А.Н.Энгельгардта о «кулаческих идеалах» крестьян («каждыйгордится быть щукой и стремится пожрать карася»), унижениислабого перед сильным, высокомерии сильного, поклонении богатству²⁵³вряд ли можно отнести лишь на счет порчи нравов впореформенной деревне. Вполне естественно, что большие и сильныекрестьянские семьи (а взаимосвязь демографической и потестарнойвеличин в традиционном сообществе была первостепенной) стремились умножить свое влияние в общине. Столь же естественно,что эти устремления реализовались прежде всего через традиционныеобщинные институты: «помочи» (обмен помощью), «складни­чество» (форма землепользования и несения тягла), мирской сход иволостные уполномоченные (формы самоуправления). Обедневшиекрестьяне поселялись во дворах состоятельных соседей в качествеподворников, подсоседников, дольников, наймитов и просто нищих- спектр соседско/клиентелистских отношений был широк иразнообразен. Следует иметь в виду, что складничеством и дольничествомпоправлялись не только хозяйственные дела, но и общественный вес прежде всего, конечно, главы двора. К первостатейнымхозяевам соседи охотнее шли на «помочи», имея в виду и свои частыенужды, и полагавшееся угощение; к тому же в иных местах хозяин,выставлявший обильное угощение, мог, по общему мнению, не считать себя обязанным ответной работой.²⁵⁴На мирской сходке состоятельные крестьяне задавали тон, часто используя в своихцелях завзятых деревенских ораторов - «горлопанов», «горланов»,«крикунов». Проводя на мирских выборах нужных им лиц либо иным образом одалживая волостных уполномоченных и действуячерез них, сильные хозяева решали к своей выгоде вопросы землепользования, верстания податей и повинностей. Еще с XIX в. врусской публицистике и научной литературе сложилось обыкновение рассматривать подобную деятельность богатых крестьян толькокак эксплуатацию бедноты, мироедство. Однако же ни одна община в действительности не обходилась без таких вертикальных,двойственных по своей природе личных связей зависимости-помощии господства-покровительства. В этом смысле воспроизводство такихотношений, при всем персональном «мироедстве», выступает важной составляющей крестьянского мироустройства, элементом соседской общины - одновременно необходимым, но и несущим всебе угрозу ее традиционным устоям. Богатые черносошные мужики, например на Севере, порой входили в такую силу, что «дер­жали в руках» уезды и посады.²⁵⁵

На помещичьих землях возможности сельских «воротил» оказывались гораздо более ограниченными, но и здесь они были заметны- особенно при хороших отношениях с чинами поместной администрации, на нижнюю ступень которой становились и выборные лица владельческих общин. В результате такой бюрократизации общины, по оценке Л.С.Прокофьевой, к произволу помещикадобавлялся «произвол управляющего, который часто без согласованияс крестьянами, опираясь на своих доверенных лиц, выбирал в бурмистрыи старосты неугодных миру лиц».²⁵⁶Для черносошныхкрестьян аналогичную роль играла казенная администрация, преждевсего в лице земских исправников. Разработчик закона огосударственных крестьянах граф П.Д.Киселев в 1836 г. сетовал в докладена то, что волостные и сельские начальники дают себя подкупатьзажиточным крестьянам и помогают им использовать в собственныхинтересах дела общины и притеснять бедных крестьян (при этом,как и положено николаевскому реформатору, Киселев видел корень зла в недостатке государственного попечительства и надзора).

Таким образом, крепостничество извратило не только коллективистскуюприроду и институты «горизонтального» крестьянского общества, но и самопроизвольно выраставшие вертикальные связиличной зависимости и солидарности. В условиях поместного и казенного администрирования, приспосабливаясь не к контролю снизу, а к произволу сверху, сильные домохозяева делали ставку на особые отношения с управляющими, получая тем самым мощный и вто же время независимый от соседей ресурс влияния. При этом клиентелистскиесвязи строились не столько на договоре, сколько на сговоре, приобретая характер тех самых «странных вольностей», которые заметил Ф.Бродель. Несамостоятельность общественнойжизни - и коллективной деятельности, и частных отношений - обедняла опыт разрешения конфликтов, внутренне присущих крестьянскомумиру и резко обострившихся в пореформенную эпоху, в условиях задержанной и потому особенно резкой индивидуализации.

На рост междусословных и внутрикрестьянских противоречий правительство отвечало в знакомом духе казенно-патриархального попечительства, которым в значительной мере была проникнута и Реформа 1861 г., а особенно - крестьянское законодательство при Александре III. Последнее закрепило особый, отличный от норм гражданского кодекса, порядок имущественных отношений крестьян,учредило особый крестьянский суд и институт земских начальников,на которых возлагалось «попечение о хозяйственномблаго­устройстве и нравственном преуспеянии» крестьянства.²⁵⁷ Впрочем,«особым» этот административно-юридический порядок представлялсятолько с определенной точки зрения, между тем он опре­делял жизнь большинства российских подданных и был для этогобольшинства вполне привычным в своих основах. Привычка оказаласьплохой - она не отвечала новым общественным напряжениями задачам; продление административной опеки под народно-монар­хическимилозунгами уже ничего не могло устроить, зато многомумешало. Из этого многого, может быть, самое важное - возможность наладить новые отношения между крестьянами и помещиками. Речь идет в первую очередь не о классовых, межсословных, ао локально-вертикальных, патрон-клиентных отношениях. К.Д.Ка­велин,размышляя о судьбах русского дворянства и всей Россиипосле отмены крепостного права, «смотрел в корень», когда ставилзадачу «разойтись с крепостными полюбовно, без обиды, внушить к себе благорасположение в будущих соседях и удержать на них самое сильное и продолжительное из всех влияний - влияние, возникающее из доверия...»²⁵⁸

Большинство дворянства этой задачи не осознало. Помещики с трудом приспосабливались к отсутствию крепостного права, к новым хозяйственным и социальным обстоятельствам. Стоит привестивесьма показательное заключение А.Н.Энгельгардта: «Вся системанынешнего помещичьего хозяйства держится, собственно говоря, на кабале, на кулачестве. Есть при имении отрезки, можно выгонами, покосами или иным чем затеснить крестьян, «ввести их в оглобли», «надеть хомут», крестьяне берут помещичью землю в обработку, нельзя затеснить - не берут! Дошло до того, что дажеценность имения определяют не внутренним достоинством земли, атем, как она расположена по отношению к крестьянским наделам и насколько затесняет их».²⁵⁹В своих отношениях с крестьянами помещики предпочитали использовать широкие административныевозможности различных инстанций, чиновников или из помещиковже выборных должностных лиц - благо местных дворян соединялане только сословная солидарность, но и личные связи. Сама системасословно-государственной организации крестьянства и административного разбирательства споров крестьян с помещиками располагала последних действовать именно в этом направлении. Как подчеркивал О.Ю.Витте, отсутствие ясного законодательногорегулирования имущественных отношений крестьян, патриархальнаявласть местных начальников и зависимых от них, юридическибезграмотных судей крестьянских волостных судов делали насущныеинтересы крестьян предметом «произвола и усмотрения».²⁶⁰Тем самым крестьяне оставлялись в привычно враждебномотношении ко всяким местным властям. Самовластное господство сформировалов народе определенное восприятие «властей предержащих» - центральных и местных, будь то помещики, уездные или губернские чиновники, полицейские чины или судьи.²⁶¹Этот тип массового восприятия и отношенияк власти представлял собой, по меткому определению А.Ф.Кони, «систему запирательства»²⁶².

Столь отчужденное отношение к помещикам и начальству моглобыть преодолено развитием общесословного местного самоуправления. Как свидетельствует опыт многих стран, самоуправление не только способствует привычке цивилизованного общежития, самоорганизации крестьянства и удовлетворению его нужд, но, как правило, связывает местных «нотаблей», «уважаемых людей» собширной клиентелой в среде местных обывателей многообразнымиотношениями взаимных услуг, обязательств и выгод, например,при проведении выборов, при распределении муниципальных дол­жностей, инвестиций и т.д. Подобные патрон-клиентные отношенияиграют весьма противоречивую роль, нередко превращаясь в фактор коррупции институтов самоуправления; однако эти же связи, укрепляя местную солидарность, доверие между представителямиразных социальных страт, зачастую смягчают межсословные и меж­классовыепротиворечия, предотвращая их перерастание в открытый социальный конфликт. Сословное земство в пореформеннойРоссии подобной роли не сыграло. К сожалению, оправдался скептицизмЭнгельгардта: «...когда лица разных сословий, живущие в одной волости, ничего общего между собою не имеют, подчинены разным начальствам, разным судам, - ничего путного быть не может»²⁶³. Авторы юбилейного сборника, посвященного пятидесятилетию земства, пришли к выводу: «Оставлять земскоепредставительство в существующем виде, в виде гегемонии небольшой группыдворян - обезземелившейся, почти не несущей налогов в земскую кассу и оскудевшей на местах, является совершенно невозможным».²⁶⁴Введение новых земств вело к значительному росту налогов и натуральных повинностей и поэтому наталкивалось наактивное сопротивление крестьянства. По оценке Г.А.Герасименко, антиземское движение стало одним из факторов нарастания революции в деревне.²⁶⁵

Итак, закономерным итогом крепостнической эволюции патрон-клиентных отношений стало глубинноеизменение их двойственной природы, основанной на некоем балансе господства и защиты, подчинения и солидарности. Связь патрона и клиента все болееутрачивала черты добровольного обмена, закрепленного традициейи/или договором, и все более наполняласьсамовластным содержанием, нуждаясь поэтому во внешнем условии - крепостническомгосударстве, становясь в то же время «кирпичиком» государственнойпирамиды. Такую участь разделили и сеньориальные отношения, иотношения частной службы, и отношения на службе государственной. Нарушение баланса интересов и мотивов участников клиентарных отношений, совместившись с культурным расколом нации на «Россию имперскую» и «Россию крестьянскую», обусловили глубокое отчуждение между людьми «государства» и людьми «земли».

Историческое государственноесознание крестьян отнюдь не смягчало отчуждения. В сознании этом укоренился взгляд надворян как на служилых людей, наделенных для государевой службыземлей, которую населяли и обрабатывали крестьяне. Поэтому послеосвобождения дворян от обязательной службы царьдолженбыл освободить крестьян от помещичьей барщины и оброка. Земля же была и остается государственной, и Государьможетидолженнаделить ею тех, кто ее обрабатывает. «Только в этом правосознании, - отмечает В.В.Леонтович, - и можно найти объяснение тому, что крестьяне отказывались заключать договоры с прежними хозяевами, предусматриваемые законами об освобождении, даже втех случаях, когда договоры эти бесспорно и совершенно очевидноповели бы к значительному улучшению их экономического положения. <...> Очевидно, их правосознание делало для нихневозможным принять из руки помещика то, что они уже считали своимправом».²⁶⁶ Всеобщее крестьянское ожидание «милости насчет земли»,замечательно описанное Энгельгардтом, сильно напоминает «ментальные эпидемии» средневековья. Такое напряжение не моглопросто «пропасть», оно должно было как-то разрядиться.Движимое понятными, но не оправдавшимися охранительными соображениями, правительство поддерживало в крестьянах старинное «го­сударственное сознание». Однако именно это государственное сознание, как предупреждали наиболее проницательные современники,несло в себе угрозу для обновляющейся российской государственности. Ментальную схему крестьянского разумения государства и сознания себя в его пространстве можно изобразить в видетреугольника, вершинами которого будут: «Земля» - «к(х)рестьяне» -«Государь». Такая доминанта сознания делала русскоекрестьянство не «мелкой буржуазией» и не «феодально зависимыми» земле­дельцами, а прежде всего и главным образомгосударевой клиентелой.

Сохраняя крестьянство в положении госклиентелы, верховная власть лишь усиливала массовое ожидание, а затем и требование земельного передела. Между тем к сколь-нибудь радикальной демократизации землевладения правительство было совершенно не готово, его «забота о мужике» умножала число присутствий и уряд­ников, но не давала земли, - даже государственная помощьпереселенческому движению, начавшемуся в ходе столыпинской реформы, оказалась не на высоте задачи. Монархия мало кого убедила в своем демократизме, но сама при этом оставалась в пленусоб­ственной идеологии. Пореформенная крестьянская политика правительства, за исключением преобразований Столыпина и отчасти - деятельности Крестьянского банка, представляла собой типичныйконфликт социальных ролей: «Правительство - гарант частной собственности» и «Государь - Хозяин Русской земли и народа». Отражая глубокое противоречие национальной жизни, этот ролевой конфликт «верховного актора» немало поспособствовал катастрофическому ходу российской истории в XX веке.

Разжигая ожидания, которые не готова была удовлетворять, государственная власть в то же время препятствовала - и конкретнымимероприятиями, и общим духом своей политики -преодолению межсословного разрыва. Сохранение административных и правовыхинститутов обособленного существования сословий, равно как особенности сословного сознания и привычки социального поведения, чрезвычайно затруднили завязывание между помещиками и крестьянами частных отношений нового, некрепостнического типа - как хозяйственно-договорных, так и неэкономических связей покровительства и взаимных услуг. К сказанному следует прибавить, что в быстро росшей российской промышленности преобладал «первоначальный» капитализм, делавший ставку на эксплуатацию и полицию. Таким образом, в предреволюционной России обнаруживается совершенно очевиднаянедостаточность частного патроната- недостаточность, поразительная дляобщества, которое принято считать патриархальным и полуфеодальным!В модернизирующихся обществах отношения типа «патрон-клиент»,создавая трудности в становлении и функционировании адекватных индустриальной системе институтов публичной политики иуправления, в то же время могут в известной мере компенсироватьотчуждение, маргинализацию и иные тяготы, сопутствующиесоциальной перестройке. Бытовавшие при Старом Порядке в Россииклиентарные отношения, приспособленные к самовластному типугосподства, отличавшиеся несбалансированной силой личной зависимостии ослабленностью функции частной защиты, не сыграли такой компенсаторной роли. Не будет преувеличением сказать, что не только недостаточность горизонтального, гражданского, буржуазного общества, но и недостаток частных вертикальныхсвязей покровительства и солидарности обусловили революционныйсрыв и обвальное разрушение государственного порядка в России.