Вещь в японской культуре. - 2003

УДК 008 ББК 71.04

В40

Автор идеи

Н.С.Николаева

Составители

Н.Г.Апарина, Е.М.Дъяконова

Редактор издательства

С.&.&еснина

Вещь в японской культуре / Сост. Н.Г. Анарина, Е-М.Дьяко- В40 нова. — М. : Вост. лит, 2003. — 262 с.: илл. — ISBN 5-02-018350-4

(в обл.).

Настоящий труд представляет собой собрание статей известных японоведов. Книга посвящена активно разрабатываемой в современной науке теме о смысле «вещей» в пространстве культуры. Статьи размещены в хронологическом порядке и охватывают обширный временной пласт — от древности до сегодняшнего дня; написаны на материале археологии, истории, изобразительного искусства, литературы, театра, музыки и ритуалов. Повышенное внимание к вещи в Японии, поэтизация, мифологизация и сакрализация мира вещей, многомерный «язык» взаимодействия вещей между собой и с человеком в ритуалах и церемониях, вещь как дар или знак отличия в социальном обиходе и как примета куль- турно-исторических эпох — таковы концептуальные подходы авторов к этой интереснейшей теме.

ББК 71.04

Предисловие

Идея издать сборник на тему «вещь в японской культуре» возникла в 2001 г. на одном из семинаров московских японоведов, специалистов по истории и культуре. Доклад известного искусствоведа Н.СНиколаевой «Природа и вещь в японской культуре» вызвал живейший отклик Стало очевидно: тема «вещь» может быть весьма плодотворно изучена в контексте японской культуры и ей должен быть посвящен коллективный труд, сборник статей. Н.С.Николаева заявила эту тему столь убедительно и своевременно, что пробудила вкус к ней у многих японоведов.

Упомянем, справедливости ради, статью Е.М.Дьяконовой «Природа, люди, вещи и способы их отражения в поэзии трехстиший», опубликованную более 17 лет назад в сборнике «Человек и мир в японской культуре» (М., 1985. Отв. ред. Т.П.Григорьева), где названная тема впервые прозвучала в японоведении.

Наиболее многогранно эта тема была разработана у нас преимущест-

торые так и назывались: «Вещь в искусстве». Материалы чтений вышли в свет в 1986 г. под тем же названием. Участников этих чтений более всего интересовал «образ вещи», причем в большинстве случаев — вещи художественной.

Теоретическое осмысление проблемы было предложено академиком В.Н.Топоровым в его известном труде «Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина)», в котором темы «человек и вещь» и «смысл вещи» решаются в философском аспекте . Среди востоковедов еще только ТЯ.Елизаренкова отозвалась на эту тему: в ее книге «Слова и вещи в Ригведе» (М., 1999), в частности, выдвигается тезис о том, что вещи в архаике обслуживали «идеологию кругового обмена дарами». Коснулся этой темы, не выделяя ее как свою особую задачу, и В.В.Малявин .

Наконец, следует принять во внимание, что за последние 20 лет российскому читателю стали доступны философские труды и духовная литература самого широкого диапазона, где затрагивается обсуждаемая тема.

В контексте вышеизложенного появление нашего сборника представляется вполне закономерным. Японский материал позволяет развить и углубить тему, обратиться к пласту культуры, который пока мало освоен востоковедами.

В этом сборнике мы предлагаем свою, японоведческую концепцию вещи, которая может быть сведена к следующим положениям.

См.: Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М., 1995.

Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000.

Л.М.Ермакова

«Вещь» и моно

впонятиях

иритуалах

1

Слову «вещь» — теме данного сборника — достаточно легко подыскиваются взаимооднозначные соответствия как в старых, так и новых европейских языках. В случае с японским языком прежде всего приходит на ум слово моно, однако, вероятно, было бы неосмотрительно всегда переводить слово «вещь» японским моно; во всяком случае, любой понятийный японский словарь специально оговаривает, что понятие «вещь» в привычном европейском смысле (лат. res, нем Ding, фр. chose и т.п.) и моно не совпадают по ряду признаков.

Одним из основных различий является категория одушевленности: моно включает в себя не только неодушевленные объекты, но и одушевленные явления мира, в то же время европейская «вещь» исключает одушевленность и противопоставляется ей («бездушные вещи»). Слово «вещь» — не только в философском, но и в бытовом смысле — при переходе в сферу японской культуры требует пространной объяснительной конструкции и в зависимости от контекста может быть переведено разными словами и понятиями. Точно так же и японское слово моно не всегда может быть передано по-русски посредством слова «вещь».

Как свидетельствуют примеры из ранних памятников письменности, в японской культуре слово моно всегда существовало в разных ипостасях — как неодушевленная вещь (т.е., говоря на европейский лад, как «внешне конечное, отграниченное от других и законченное образование»), как живое существо (зверь, тварь), как человек, как сверхъестественный дух и т.д.

© ЛМЕрмакова,2003

Разумеется, на письме эти ипостаси могут быть легко разведены с помощью значимых иероглифов. Однако этот способ различения, теперь кажущийся естественным, не всегда был актуален, да и применялся не всегда: например, в антологии «Манъёсю» это слово и в одушевленной

ив неодушевленной ипостаси во многих случаях записывалось одним

итем же иероглифическим биномом, использованным в чисто фонетической функции, т.е. передающим только звучание слова моно, без иконического изображения значения. Значение, таким образом, восстанавливалось по контексту песни.

Все сказанное выше свидетельствует о том, что мы здесь имеем дело, собственно, всего лишь с одной лексемой, но имеющей весьма широкое поле значений; здесь же отметим, что наличие всех этих значений у слова моно — явление именно японского языка, поскольку по-китайски эти слова, обозначающие неодушевленную вещь и живое существо, не только записываются разными иероглифами, но и фонетически представляют собой разные лексические единицы (правда, хотя по-китайски это явно два разных слова, по-разному звучащие, поля их значений тоже могут пересекаться).

Если посмотреть, какие именно значения слова моно чаще всего встречаются в поэтической антологии «Манъёсю», то мы увидим, что значения эти в большом числе случаев оказываются принципиально неопределенными — они отсылают не к конкретным объектам, а скорее к неким указующим жестам в сторону объектов и намекам на них. Эти значенижубстантиваты можно было бы перевести как «то, что...», «тот, кто...», «это», «нечто», «свойство», «оно», «существо». Эта функция наблюдается во многих из подобранных нами примеров «Манъёсю», где встречается слово моно, и чаще всего в соответствующих переводах А.Е.Глускиной слово это вообще не участвует (да и любой другой переводчик, вероятно, не счел бы возможным и нужным передавать такое значение слова моно). Таким образом, «вещественность» этой вещи реализуется в довольно малом числе случаев, а в оставшихся примерах значением слова будет, как уже говорилось выше, «человек», «существо», «зверь», «дух» и т.п.

Особенно ярко эта «бесплотность» понятия моно проявляется в старояпонских двукорневых словах вроде моно-омоу, моно-моосу, моно-гана- си — таких слов в древних памятниках десятки. Значат эти слова примерно то же, что и без части моно, т.е. «думать, любить», «говорить, обмениваться словами», «грустный, грустить» соответственно, но прибавление моно придает понятию оттенок самопроизвольности, безотчетности.

До сих пор рассуждения наши носили довольно отвлеченный характер, теперь, с учетом этих особенностей японского моно, перейдем к рассмотрению вопроса о том, какую роль играют вещи в мире первых японских письменных памятников. В мифологических сводах VIII в. мы

находим первые закрепленные письменно представления о мире, его прошлом и настоящем, каким оно было или каким оно должно было

о месте, которое занимали вещи в ранних ритуалах, возносимых перед ками, божествами Неба-Земли.

Современное состояние этой проблемы, т.е. вещь в современном ритуале, находится за рамками настоящей статьи, скажем только, что современная картина, вероятно, будет сложносоставной и можно будет выделить в ней не только местные черты, но и элементы буддийского

ихристианского влияния, а также множество иных распространенных ныне не только в Японии черт. В настоящей статье мы коснемся (по преимуществу в гипотетическом модусе) вопроса о том, каково было положение дел в эпоху условной древности, т.е. в период создания первых мифологических сводов «Кодзики» и «Нихон секи», а также непосредственно перед этим, когда христианского влияния уже не существовало, а буддийская революция в культуре уже началась, хотя затронула, по-видимому, еще не все уровни и сферы жизни на Островах. Правда,

исинтоизма как такового в его нынешнем понимании еще не было. Скорее, существовали разнообразные культы и верования, некогда принесенные на Острова разными этнокультурными группами, и одновременно с этим, надо полагать, имелись и представления о вещах и их роли в социальной жизни, о которых можно отчасти судить по древним письменным памятникам.

Одним из фундаментальных свойств вещи в свете нашей проблематики является, как можно предположить, или ее «пред-данность», т.е существование до появления богов и людей, или ее сотворенность богами или людьми, или же ее самовозникновение в мифологическую эпоху. Затем, вероятно, можно ожидать в текстах появления понятия владения вещами.

Такие «пред-данные» вещи мы встречаем в первых же строках «Нихон секи»: «В древности, когда Небо—Земля были не разрезаны и ИньЯн не были разделены, мешанина была подобна куриному яйцу, темна и содержала почку. И вот, чистое-светлое истончилось-растянулось и стало Небом, а тяжелое-мутное удержалось-застряло и стало Землей» . И в оригинале на камбуне (японский вариант старописьменного китайского языка), и в старояпонской расшифровке текста присутствует иероглиф или записанное слоговой азбукой слово моно — после определений «чистое-светлое» и «тяжелое-мутное». (В переводе это слово никак

Нихон секи. Анналы Японии. Свитки 1-30. Пер. со ст.-яп. и коммент. Л.М.Ермаковой (св. 1-16) и А.ЬШещерякова (св. 17-30). СПб, 1997, с. 115.

не передано, однако попытка передать по-русски это моно как «субстанция», «начало» и т.п. привела бы, вероятно, к навязыванию категорий, свойственных культуре переводчика, а не оригинала, хотя зло это неизбежное.) Итак, первое же моно в мифологическом своде «Нихон секи» употребляется для обозначения основополагающего и центрального понятия дальневосточного мировоззрения — речь идет о фундаментальном китайском биноме Небо-Земля.

Следующая категория вещей моно, представленная в начале «Нихон секи», в свитках, повествующих об «эпохе богов», — это вещи, являющие собой или культурные изобретения, даруемые божествами, или магические предметы, или жертвоприношения богам, или подношения/дань. Вот наиболее характерные примеры.

«Укэмоти-но ками головой вертит: повернет в сторону страны — выходит изо рта вареный рис, повернет в сторону моря — выходит изо рта то, что (моно) с плавником широким, и то, что (моно) с плавником узким, повернет в сторону гор — выходит изо рта то, что (моно) с грубым волосом, и то, что (моно) с мягким волосом. Вот, все эти вещи всех видов на сотню столиков были поставлены и в дар поднесены. И разгневался тогда Цукуёми-но ками, раскрасневшись, и так сказал: „Это скверна и унижение. Какова дерзость — кормить меня тем (моно), что выплюнуто из твоего рта!"».

В вышеприведенной цитате интересно не только употребление слова моно, достаточно красноречивое само по себе, но и то обстоятельство, что перечисленные чудесные блага, перейдя в молитвословия норито, оказываются жертвоприношениями богам, например: «...всех видов дары поднесу... и мягкий рис, и грубый рис, из того, что в горах живет, — с мягкой шерстью, с грубой шерстью... из того, что в Равнинах Синих Морей живет, — с плавником широким, с плавником узким...»2.

Однако, продолжим цитату из «Нихон секи»: разгневавшись, что божество еды собирается кормить его тем, что оно выплюнуло изо рта, Цукуёми-но ками убивает Укэмоти-но ками, и тогда, как говорится далее в том же фрагменте, «из головы божества Укэмоти-но ками произошли коровы и лошади, из лба — просо, из бровей — тутовые коко-

в Мир Зеленая Жизненная Поросль"» . Таково появление в мире культурных благ как первых домашних животных и злаков.

Норито. Сэммё. Пер., иссл. и коммент. Л.М.Ермаковой. (Памятники письменности Востока. XCVII.) М., 1991,с. 100.

Там же, с 129. Сюжет о рождении еды и злаков из мертвого тела — один из наиболее распространенных в разных мифологиях мира (так называемая мифологема Хайнувеле). «Явленная в МирЗеленая Жизненная Поросль» — народ Поднебесной.

К этой же группе волшебных «первовещей» примыкают счастливые предметы-сокровища, встречающиеся в более поздних свитках (свиток 6): «В 3-м месяце весной 3-го года прибыл Амэ-но хибоко, сын короля Силла... Он привез одну яшму с толстыми крыльями, одну яшму с высокими ногами, одну блестящую красную яшму, один кинжал Идзуси, одно копье Идзуси, одно солнечное зеркало, одни медвежьи химороги — всего семь вещей. Их хранят в стране Тадима-но куни, это они являются божественными вещами (ками-но моно)»4.

Аналогичное перечисление магических предметов находим и в 8-м свитке: «Итотэ, предок агата-нуси Ито в Цукуси, услышав о приезде государя, вырвал дерево сакаки с пятью сотнями ветвей, восставил их на носу ладьи, к верхним ветвям ожерелье из яшмы в восемь мер длиной привесил, к средним ветвям — зеркало из белой меди, к нижним ветвям — меч в десять кулаков длиной, вышел встречать государя к острову Хикэ-сима и поднес все это. И сказал-проговорил таге „Твой раб дерзко подносит тебе эти вещи (моно), чтобы государь правил миром так же гибко, как изгибается эта яшма, чтобы он видел горы, и реки, и равнину моря так же ясно, как [ясно] это зеркало из белой меди, чтобы он усмирял Поднебесную, сжимая в руке этот меч в десять кулаков длиной"».

В том же свитке содержится распоряжение императора Суйнин прекратить традицию «следования живых за мертвыми», т.е. упразднить обряд захоронения заживо слуг, поставив вместо них «фигурки людей и лошадей из глины» — татэмоую, «стоящие вещи».

Интересен также пример в 11-м свитке «Нихон секи» (правление императора Нинтоку, исторического персонажа, правившего, по-види- мому, в начале V в. и погребенного в самом большом в Японии кургане, формой напоминающем замочную скважину). В одном из фрагментов свитка два брата не могут договориться о том, кто будет править взамен умершего императора — каждый стремится уступить эту честь другому и восхваляет брата: «Ведь мощь твоих деяний подобна [первоначальному] сотворению вещей (моно) [божествами]». Здесь понятие моно обнаруживает способность к обозначению всех существующих вещей, существ, явлений, вытесняя более частое в этих случаях слово банбуцу, иероглифический китайский бином, означающий «десять тысяч вещей», «все вещи», «всё».

Очевидно, что вышеприведенные примеры моно, одушевленные и неодушевленные, относятся к категории предметов, явлений и существ, имеющих особые, сверхобыденные функции, вещи же, не наделенные этой специфической природой, в категорию моно практически не попадают и этим словом не называются, во всяком случае, в наиболее ранних свитках «Нихон секи».

4 Норито. Сэммё, с. 221. Химорот — вечнозеленое дерево, куда во время обряда

нисходит призываемое божество.