Россия в глобальной политике, "Post-Imperium"

Из всех регионов, официально объединенных названием Крайний Север, только богатая нефтью Тюменская область избежала общей тенденции к оттоку населения. Северные территории Европейской части страны с 1991 по 2002 гг. недосчитались миллиона жителей; на тихоокеанском побережье и без того небольшое население Магаданской области и Чукотки сократилось на две трети. Читинская область и Приморский край, граничащие с Китаем по Амуру

иУссури, за тот же период потеряли четверть миллиона жителей 42.

Вотсутствие командной экономики и тоталитарного имперского государства это явление было неизбежно. Получив свободу и возможность выбора, люди начали покидать форпосты империи, которые государство больше не могло поддерживать. Однако пик этого процесса пришелся на первую половину 1990-х годов. Те, кто остался, уезжать не собираются. Впрочем, по сравнению с приарктическими регионами США, Канады, Дании (Гренландией) и Норвегии население российского Крайнего Севера по-прежнему весьма велико. Оно составляет 10,6 млн человек, или 7% населения России. Мурманск (307 тыс. жителей) и Норильск (105 тыс.) по сравнению с поселениями в аналогичных климатических зонах других стран выглядят мегаполисами. В будущем, по мере потепления в Арктике, рост экономической активности в районе Северного морского пути, возможно, привлечет

вэти регионы новых поселенцев.

По сравнению с Дальним Востоком и Крайним Севером демографическая ситуация в Калининградской области — самой западной части Российской Федерации — выглядит совсем неплохо. Население региона имеет стабильную численность (чуть меньше миллиона человек) и остается однородно русским по национальному составу: лишь очень немногие российские немцы предпочитают селиться там, а не переезжать в Германию. «Окружение» Калининградской области Евросоюзом после 2004 г. не столько отдалило анклав от остальной России, сколько создало для его жителей новые возможности в соседних странах.

В России в целом этнический баланс пусть и незначительно, но изменился. В 1991 г. более 80% населения Российской Федерации составляли русские. С тех пор доля других этнических групп увеличилась в результате действия нескольких факторов, благоприятных для этих групп: более высокой рождаемости, меньшей смертности и иммиграции. В частности, несмотря на очень небольшую территорию, которую занимает Северный Кавказ (0,65% территории страны), его население сравнительно многочисленно (6,6 млн, или 4,6% на-

селения России, по данным переписи 2002 г.). Плотность населения в этом горном регионе составляет 59,4 человека на квадратный километр (в среднем по России — 8,4 человека). В самой маленькой из северокавказских республик, Ингушетии, она достигает 130 человек на квадратный километр.

В 1989—2002 гг. население Северного Кавказа увеличилось на 25%, а число русских, живущих в регионе, напротив, сократилось на 27%. Мигранты и с Северного, и из Южного Кавказа стекаются в столицы — Москву и Санкт-Петербург, а также в региональные центры, например, в Ставрополь (в 2002 г. там проживали 500 тыс. нелегальных иммигрантов), Краснодар (1 млн в 1990-е годы) и Ростов. Население российских городов, таким образом, приобретает все более полиэтнический характер, а исход русских из национальных республик тем временем продолжается.

До войны в Чечне жили около 350 тыс. представителей некоренных национальностей, из которых 220—240 тыс. составляли русские — как горожане (в 1989 г. население Грозного было на 72% русским), так и крестьяне, потомки терских казаков. Из них 320 тыс., в том числе 230 тыс. русских, покинули республику в годы войны. Это, конечно, понять нетрудно. Но более красноречив другой факт: после окончания боевых действий буквально никто из них не вернулся. Послевоенная Чечня по сути этнически однородна: русских в ней осталось максимум 18 тыс. (они живут в двух традиционно населенных казаками районах на севере республики), если, конечно, не считать 22 тыс. российских солдат, которые, впрочем, редко покидают свои казармы 43. Со временем и эти оставшиеся скорее всего, как они сами говорят, «переедут в Россию». При этом наряду с отъездом русских численность чеченского населения росла.

Чечня, конечно, пережила войну, но аналогичный процесс идет по всему Северному Кавказу. В 1989—2002 гг. до миллиона уроженцев Кавказа вернулись в родные места, и за этот же период регион покинули более 300 тыс. русских 44. В результате доля коренного населения в северокавказских республиках увеличилась с 66% до 80% (в Чечне — с 66% до 95% с лишним), а доля русских сократилась с 26% до 15% (в Чечне — с 25% до 2%, в Ингушетии — с 13% до 1%, в Дагестане — с 9% до 5%).

Даже в Северной Осетии, которая считается опорой России на Северном Кавказе, доля русского населения сократилась с 30% до 23% 45. Хотя в некоторых республиках сложилась иная ситуация 46, нынешний исход русских из региона укладывается в долгосрочную тенденцию. В 1959 г. соотношение между русскими и коренными на-

циональностями на Северном Кавказе составляло 38,9% и 50,7%,

в1970 г. — 29,3% и 60,4%, а в 1999-м — 19% и 70,6%. Если эта тенден-

ция сохранится — а пока она только ускоряется, — русских в регионе скоро останется очень мало.

Средний возраст проживающих на Кавказе русских выше, рождаемость у них ниже, чем у коренных жителей, а последние отличаются высокой активностью, и среди них велик процент молодежи. Русским трудно успешно конкурировать с кавказцами в бизнесе, их становится все меньше в местных органах власти и силовых структурах, перспективы повышения социального статуса или профессионального роста у них становятся все слабее. Таким образом, фактическая деколонизация происходит даже в рамках общего с правовой точки зрения государства.

Сокращение числа русских оборачивается и другими последствиями, в том числе дальнейшей фрагментацией коренных народов, ослаблением культурных и эмоциональных связей между Северным Кавказом и остальными регионами Российской Федерации 47. Налицо также ответная реакция в России на этот процесс: она выражается

втак называемой кавказофобии.

Даже сегодня в результате десятилетней Чеченской войны, периодических терактов в Москве и других городах, кажущегося бесконечным насилия на Северном Кавказе и массовой иммиграции из региона в столицу и другие центры многие русские стали воспринимать кавказцев, особенно мусульман, как чужаков, фактически иностранцев. Чечня для простых русских уже стала «запретной зоной», у них не возникает и мысли ее посетить. В связи с нарастающей «дерусификацией» многие регионы Северного Кавказа — за исключением Черноморского побережья и Сочи, столицы зимней Олим- пиады-2014, — будут рассматриваться как российское «внутреннее зарубежье».

В других мусульманских регионах Российской Федерации соотношение между различными национальностями, напротив, остается стабильным. Из Татарстана и Башкирии русские не уезжают. Доля татар в 1990-х годах увеличилась, но ненамного — с 48,5% до 50,2%, а доля башкир в населении республики выросла с 22% до 24%, но там их по-прежнему меньше, чем русских и татар.

«Соотечественники за рубежом»

Двадцать лет назад «русский вопрос» казался весьма актуальным. Многие наблюдатели считали, что новые границы Российской Федерации, рассекающие единое тело русской нации, не окончательны. Однако русские пока что проявляют устойчивость перед соблазном агрессивного национализма. Ни в самой России, ни за ее пределами единого «русского народа» не существует — есть только граждане русской национальности.

Если в 1990-х годах кое-кто в Москве надеялся, что русские иммигрантыизстранСНГпомогуткомпенсироватьоттоклюдейизРоссии, другие придерживались прямо противоположной точки зрения. Они призывали русские меньшинства не покидать страны СНГ, а стать опорой культурного, экономического, а в конечном счете и политического влияния России в бывших окраинах. Как мы видели, расчеты на «компенсационный» приток специалистов и высококвалифицированных рабочих не оправдались. Надежды на консолидацию русских в соседних странах на основе прочных связей с Москвой также оказались тщетными.

Одной из причин этого стало сокращение численности русских меньшинств во всех странах, прежде входивших в состав СССР

(табл. 4). Если в 1989 г. в союзных республиках русских было 25 млн, то к 2000 г. их осталось всего 17 млн. И в дальнейшем эта цифра продолжала сокращаться. Во всех постсоветских государствах доля русского населения снизилась. Даже там, где для русских существуют сравнительно комфортные условия, например, на Украине, в Белоруссии и Казахстане или в более зажиточных странах Балтии, она сократилась на 11—21%. И дело не в том, что те, у кого раньше были возможность и стимулы называть себя русскими, теперь предпочитают отождествляться с титульной нацией. На результат это не влияет.

Другой причиной снижения «веса» русского населения в новых независимых государствах стал этнический национализм, практикуемый на официальном уровне правительствами многих из этих стран. Для всех постсоветских республик независимость — это прежде всего независимость от России. И русское население воспринимается как наследие имперского/колониального прошлого, к которому новые режимы относятся резко отрицательно.

Кроме того, русские слабо укоренены в местном обществе. Большинство из них не говорит на языке титульных народов. Их культура

и мировоззрение остаются русоцентричными. После обретения независимости русских стали увольнять или вытеснять с ответственных постов в правительстве, государственном аппарате, полиции, вооруженных силах, образовании и других важнейших структурах.

Конечно, в разных странах ситуация во многом варьируется.

ВБелоруссии между русскими и горожанами-белорусами различий практически нет, и первые не чувствуют себя там меньшинством. Кроме того, в этой стране национализм в его нынешней форме (весьма своеобразной) имеет политическую, а не культурную основу. В соседней Украине четыре президента, сменившихся после обретения независимости, — Кравчук и Кучма, Ющенко и Янукович — демонстрировали весьма различную официальную линию по отношению к России и всему, что с ней связано (подробнее об этом говорится в главе 5).

ВМолдавии, где многие политические лидеры и чиновники носят русские фамилии, национальная идентичность проявилась со всей четкостью: там к русским с самого начала относились как к этническому меньшинству. В политической, экономической и общественной жизни Южного Кавказа — за исключением Абхазии и Южной Осетии —

русские практически не присутствуют, что вполне соответствует их ничтожной доле в нынешней структуре населения стран региона.

ВЦентральной Азии русских по сути не допускают в политику

икрупный бизнес, связанный с государством, но свободные профессии, наука и спорт для них открыты. Откровенным гонениям граждане русской национальности не подвергаются — разве что в случае гражданских войн и локальных конфликтов, но реальной перспективы достичь высот у них нет. Как заметил один московский наблюдатель, «жизнь идет, но мимо них»48.

Отчасти за сложившуюся ситуацию несут ответственность и сами русские. Они печально известны своим нежеланием учить языки стран, в которых живут, погружаться в местную культуру, знакомиться с историей, принимать новую идентичность — и ассимилироваться. Не могут они и объединиться, самоорганизоваться, требовать, чтобы их интересы были достойно представлены, решительно апеллировать к поддержке Москвы и т. д. Они оказались меж двух огней, представляют собой чисто этническую, а не политическую группу и в то же время не участвуют в построении новой нации. Они живут тускнеющими воспоминаниями и словно остаются в прошлом.

ВКазахстане межэтническая напряженность, достаточно острая до середины 1990-х годов, сошла на нет из-за придания русскому языку статуса второго государственного и улучшения экономической ситуации. В роли гаранта межнационального мира выступил сам президент Нурсултан Назарбаев. Стремясь консолидировать новое государство, он сделал искусный ход: перенес столицу на север страны, ближе к границе с Россией и городам, населенным русскими. Казахи, доля которых в составе населения увеличилась с 40% с небольшим в момент обретения независимости до сегодняшних 63%, чувствуют себя более уверенно. Русские же, судя по всему, смирились с положением национального меньшинства и сопутствующими ему ограничениями.

ВТуркмении, где до сих пор проживают до 100 тыс. русских, ситуация выглядит во многом иначе. В 1993 г. Ашхабад стал единственной столицей на пространстве СНГ, подписавшей с Москвой соглашение о двойном гражданстве. На практике, однако, оно превратилось в фарс: получившие двойное гражданство русские не могли даже свободно выехать из Туркмении. Через десять лет Ашхабад в одностороннем порядке денонсировал соглашение. Российское правительство не стало даже протестовать: его больше волновала договоренность сроком на 25 лет, согласно которой «Газпром» должен был получить право скупать весь добываемый в Туркмении газ.

Сделка «газ — люди» спровоцировала короткий всплеск публичного осуждения со стороны некоторых российских политиков, например, Дмитрия Рогозина, но далеко идущих последствий не имела. В 2008 г. в новую конституцию Туркмении был включен запрет на двойное гражданство. Москва, по-прежнему заинтересованная в газовых контрактах, снова отмолчалась 49.

Русские в Латвии и Эстонии

ЛитвасталаединственнойизстранБалтии,послеобретениянезависимости предоставившей права гражданства всем своим легальным резидентам. Подобная благожелательность была во многом обусловлена тем, что титульная нация считала свое положение вполне прочным. В 1991 г. русские составляли 9,4% населения Литвы, к 2010 г. их доля сократилась до 4,8%. Однако в двух других прибалтийских республиках, Латвии и Эстонии, демографическая ситуация была совершенно иной: на момент обретения независимости русских там было соответственно 34% и 30%, а коренные нации едва составляли большинство. За прошедшие двадцать лет доля русских сократилась до 19,7% в Латвии и 12,9% в Эстонии. Причинами этого стали меньшая продолжительность жизни русских, эмиграция и склонность тех, кто родился от смешанных браков, идентифицироваться с преобладающей этнической группой.

За два десятка лет число русских, получивших гражданство, возросло в Латвии до 60%, а в Эстонии — до 40%. Многие из них (36% в Латвии и 38% в Эстонии), однако, до сих пор остаются негражданами, хотя с 2004 г. пользуются новыми правами, связанными с членством стран Балтии в ЕС. По уровню жизни их можно сравнить с москвичами, т. е. он выше среднего показателя по России.

Необходимо отметить, что русские в Латвии и Эстонии не стали «пятойколонной»Москвы.ВЛатвиииЛитве(ноневЭстонии,где21% русских имеют российские паспорта) они не стремились в массовом порядке получить гражданство России. Многие русские в этих странах не испытывают особой привязанности к Российской Федерации или враждебности к коренным нациям. С точки зрения этнического самосознания их взгляды можно считать скорее нигилистическими. Уровень участия русских в политической жизни крайне низок в Эстонии, где они в основном представляют прослойку «синих воротничков», и довольно скромен в Латвии, где многие русские занимаются бизне-

сом, работают юристами или врачами. Можно сказать, что в целом русские, в подавляющем большинстве поддержавшие независимость стран Балтии в 1991 г., сохраняют лояльность к латвийскому и эстонскому государствам, хотя последние не сочли нужным автоматически предоставить всем им права гражданства. Партии русского меньшинства представлены в латвийском парламенте, тогда как в Литве и Эстонии они в настоящее время утратили депутатские кресла.

Первоначально правящие круги в Таллине и Риге по сути намеревались позволить всем русским покинуть страну, а тех, кто не пожелал вернуться на «историческую родину», постепенно ассимилировать. Гражданство им предоставлялось в индивидуальном порядке, после сдачи экзаменов — прежде всего на знание государственного языка и конституции. Чтобы облегчить ассимиляцию следующих поколений, латвийские и эстонские власти поэтапно отменили преподавание на русском языке в вузах и постепенно сократили количество русских школ.

Тем не менее в Латвии и Эстонии сформировалось «двухслойное» общество с очень низким уровнем смешанных браков (в Эстонии — 11%), и в будущем такая ситуация, вероятно, сохранится. Живущие в Прибалтике русские, несомненно, — и все больше — отличаются от своих собратьев в Российской Федерации, но не приобрели сходства и с номинальными соотечественниками — латышами и эстонцами. Наиболее успешные бизнесмены, специалисты и молодежь считают себя не русскими и не латышами/литовцами/эстонцами, а во все большей степени европейцами. Они готовы изучать местные языки, но при этом не забывают овладеть английским.

Москва давно уже требует от Брюсселя оказать более сильное давление на Ригу и Таллин, чтобы те прекратили дискриминацию русских меньшинств, особенно в том, что связано с гражданскими правами, образованием, процедурой натурализации и пользованием родным языком. Особых результатов, это, однако, не приносит, особенно теперь, когда Латвия и Эстония стали уже не кандидатами, а членами Евросоюза. ОБСЕ также закрыла свои миссии в странах Балтии, заявив, что проблема меньшинств там в основном решена. Разочарованная Москва обвинила Запад в лицемерии и двойных стандартах, но этим дело в основном и ограничилось.

Госдума приняла ряд постановлений, осуждающих отношение к русским в Латвии и Эстонии, МИД выступал с жесткими заявлениями, периодически в российских СМИ проводились шумные кампании, раздавались призывы к бойкоту тех немногих товаров из прибал-

тийских республик (например, шпрот), что еще продаются в России. Эстония после переноса памятника советским воинам в Таллине и останков похороненных рядом с ним солдат подверглась более серьезным экономическим санкциями и кибератакам со стороны оставшихся неизвестными хакеров. Но попыток подорвать политический строй двух стран восточный сосед не предпринимал.

Важную роль играет тот факт, что большинство прибалтийских русских отличает политическая пассивность, и их нелегко сделать проводниками интересов Российской Федерации. Наиболее благополучные из них предпочитают индивидуализм ирредентизму. Но, как бы то ни было, Москва не стала разыгрывать «карту меньшинств» для дестабилизации небольших прибалтийских государств в критически важный период до их вступления в НАТО и ЕС, да и позднее не проявила подобных намерений. Вместо того чтобы пытаться изменить неприятные реалии, Кремль решил адаптироваться к ним.

Российские ∏ас∏орта для «иностранцев»

Официальным объяснением ввода российских войск в Южную Осетию в августе 2008 г., обернувшегося войной с Грузией, стал обстрел грузинскими войсками Цхинвали, квалифицированный как «акт геноцида» против осетинского населения. Из 45 тыс. жителей непризнанной республики 40 тыс. имели российские паспорта. Когда несколькими неделями позже президент Медведев обнародовал новую внешнеполитическую доктрину, в рамках которой защита российских граждан за рубежом провозглашалась одним из главных принципов курса Москвы, это вызвало у многих озабоченность.

Москва, как утверждалось, по гуманитарным причинам, но на деле и не без геополитических соображений начала раздавать российские паспорта людям, живущим в непризнанных государствах. Результат можно было предсказать заранее. Из примерно 200 тыс. жителей Абхазии 150 тыс. стали гражданами России; российские паспорта получили и 100 тыс. человек из 600-тысячного населения Приднестровья. Теперь любой серьезный конфликт в этих регионах затронет большое количество российских граждан и потому потребует вмешательства Москвы, вероятнее всего, вооруженного.

Впрочем, эта политика распространяется не только на «горячие точки». На Украине, где запрещено двойное гражданство, российские консульства также выдали немало паспортов. По оценкам,

в Крыму (население которого чуть меньше 2 млн) их получили до 60 тыс. человек. Необходимо учесть также около 19 тыс. жителей Крыма, работающих в инфраструктуре российского Черноморского флота, который останется в Севастополе до 2042 г. Естественно, Москва не навязывает паспорта иностранцам против их воли. Многие из них стремятся получить российское гражданство по прагматическим соображениям 50.

Россия — не единственная страна, выдающая паспорта людям за пределами своих границ. В 2009 г., например, Румыния активизировала собственную кампанию «паспортизации» в Молдавии. Будапешт с 1990-х годов также проявляет «гостеприимство» по отношению к венграм за границей. Некоторые наблюдатели в этой связи отмечают: если бы посольство США в Москве получило указание начать выдачу американских паспортов россиянам, желающих воспользоваться такой возможностью было бы больше чем достаточно.

Русские диас∏оры в «дальнем зарубежье»

Волна эмиграции из России после 1991 г. была по сути обусловлена стремлением людей воспользоваться новыми возможностями.

Врезультате возникла новая диаспора, для которой в отличие от представителей предыдущих волн (в 1920-х, 1940-х и 1970-х годах) характерны космополитизм, политическая пассивность и готовность ассимилироваться.

Впостсоветский период Россия почти полностью лишилась этнической группы, оказавшей огромное влияние на ее культуру и общество, — евреев. В начале ХХ в. в Российской империи их насчитывалось 5,2 млн, в СССР накануне распада — 1,4 млн, а в 2002 г. осталось только 228 тыс. В результате, однако, в Израиле появилось многочисленное русскоязычное сообщество, составляющее до 20% населения еврейского государства и активно проявляющее себя в его медийной индустрии, культуре, искусстве, бизнесе и политике.

В1996 г. бывший советский диссидент Натан Щаранский стал первым русскоязычным министром в правительстве Израиля; в 2009 г. израильский МИД возглавил уроженец Молдавии Авигдор Либерман. Новая ситуация привела к интенсификации контактов между гражданами России и Израиля, установивших в 2009 г. безвизовый режим друг для друга. Этот фактор влияет также на политику Москвы на Ближнем Востоке.