Поршнев "О начале человеческой истории"

Из этой таблицы вполне правомерно вывести заключение, что ископаемые неоантропы — это и есть «черешок» нового семейства. Вернее, это пестрый конгломерат не очень жизнеспособных видов и разновидностей, составлявших переходный мост между палеоантропами и неоантропами современного типа, тем самым между двумя семействами. На дне пропасти между ними найдены лишь немногие обломки этого филогенетического моста. В переводе на хронологию, его длина — всего лишь 15-25 тыс. лет. Но на этом-то отрезке и укладывается почти все таинство дивергенции, породившей людей. Впрочем, начало его надлежит продвинуть несколько дальше в прошлое: первый пролет моста кое в чем начинает вырисовываться в гуще поздних палеоантропов. Часть этих животных, как отмечено выше, уже обладала странностями вплоть до размазывания пятен красной охры — пережженной глины или окислов железа (эта странность— не «искусство», вспомним, что самец птицы австралийский атласный беседочник раскрашивает внутренность своей беседки пользуясь кусочком предварительно измочаленной коры, — это чисто этологическое приспособление для отличения самками партнеров своего вида, исключающее межвидовое скрещивание). Мы уже знаем, что родовым, всеобщим отличительным свойством семейства гоминид, постепенно отходившего от троглодитид по этому мосту, или черешку, является вторая сигнальная система. Следовательно, для всех Представителей этой «переходной» группы может быть характерной выраженность разных компонентов, из которых вторая сигнальная система сложится в дальнейшем, однако пока в разрозненном виде еще не дающих устойчивой и жизнеспособной функции и структуры. Может быть, иные из этих компонентов выгодны одним особям и одновременно гибельны для других или выгодны особи в данный момент и гибельны в другой.

Таким амбивалентным компонентом могла быть описанная нами выше нейрофизиологическая (если угодно, палеоневрологическая) функция интердикции или надстраивающаяся над нею функция суггестии. Ведь пока эта последняя не породит из себя функцию контрсуггестии, хотя бы в ее зародышевых проявлениях, не может еще быть сколько-нибудь стойкой биологической или социальной системы. Интердикция, суггестия — это мощные факторы межиндивидуальных воздействий, но и порождающие, и снова разрушающие сами себя. Вот все эти преобразования от уровня интердикции до порога контрсуггестии, все эти чрезвычайно сложные и далеко еще не выясненные палеоневрологические трансформации и приходятся в основном на филогенетический интервал, о котором идет речь. Эти преобразования, вероятно, составят предмет долгих будущих исследований. Хорошо уже то, что мы можем указать и хронологические рубежи, в которые они вписываются, и их главное направление. Кончилось время, когда внимание палеоантропологов было роздано более или менее равномерно костным останкам наших двуногих предков, находимым на геологических глубинах до двух с лишним (или до четырех?) миллионов лет давности. Даже тем научно значимее представлялись эти останки, чем они залегали глубже, чем были древнее. Конечно, мы будем заниматься ими и впредь, так же как и ископаемыми высшими обезьянами, но проблема антропогенеза в точном и узком смысле теперь сфокусировалась на сравнительно недолгом интервале времени, но крайне насыщенном. Отныне надолго «загадка человека» будет всасываться в эту небольшую воронку — в неисчерпаемо сложную тему дивергенции палеоантропов и неоантропов.

Каковы же наши опорные знания сегодня о фактах, имевших место в этом интервале? К фактам, касающимся трансформации черепа и мозга и свидетельствующим о генезисе второй сигнальной системы, мы обратимся в следующей главе. Сейчас существенна общая констатация: на протяжении этого отрезка макроморфология мозга еще менялась, позже — не менялась. А пока отметим лишь некоторые точно установленные факты более внешнего порядка.

В этом интервале в числе остатков жизнедеятельности наших ископаемых предков появляются сначала краски, в конце — изображения. Но как мустьерское использование охры для пятен на камнях, для отпечатков пятерни, так же и ориньякско-солютреиские насечки и полоски, графические и скульптурные изображения животных и людей, — все эти не имеет ни малейшего отношения к категориям эстетики и отвечает столь ранним ступеням подготовки специфической человеческой психики, что эти явления должны быть поставлены в порядке эволюции у самых истоков возникновения речи. И всё-таки тут налицо нечто высоко специфичное для становления человека: если и мыслимо животное, которое применяет элементарную окраску, то ни одно животное не создает изображения чего-либо*.

* С. 405. XV См. приведенные в примечании I к главе 3 слова Г. Честертона. [Ищи: * С. 98.I]

Кроме того, есть и еще один совершенно специфический факт, который мы можем локализовать в данном хронологическом интервале: расселение ранних неоантропов по обширной ойкумене, чуть ли не по всей пригодной к обитанию территории нашей планеты, включая Америку, Австралию, Океанию.

Эта дисперсия человечества по материкам и архипелагам земного шара, если сравнить ее с темпами расселения любого другого биологического вида, по своей стремительности может быть уподоблена взрыву. За эти полтора-два десятка тысячелетий краманьонцы преодолели такие экологические перепады, такие водные и прочие препятствия, каких ни один вид животных вообще никогда не мог преодолеть.

Нельзя свести это рассеяние людей по планете к тому, что им не доставало кормовой базы на прежних местах: ведь другие виды животных остались и питаются на своих древних ареалах нередко и до наших дней — корма хватает. Нельзя сказать, что люди в верхнем плейстоцене расселялись из худших географических условий в лучшие, — факты показывают, что имело место и противоположное*. Им не стало «тесно» в хозяйственном смысле, ибо их общая численность тогда была невелика.

* Данные о расселении человечества см.: Происхождение человека и древнее расселение человечества. Труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая. Новая серия. Т. 16. М., 1951.

Но им стало, несомненно, тесно в смысле трудности сосуществования с себе подобными. Старались ли они отселиться в особенности от палеоантропов, которые биологически утилизировали их в свою пользу, опираясь на мощный и неодолимый нейрофизиологический аппарат интердикции? Или они бежали от соседства с теми популяциями неоантропов, которые сами не боролись с указанным фактором, но уже развили в себе более высокий нейрофизиологический аппарат суггестии, перекладывавший тяготы на часть своей или окрестной популяции? Вероятно, и палеоантропы, и эти суггесторы пытались понемногу географически перемещаться вслед за такими беглецамипереселенцами. Но остается очень убедительным вывод современного расоведения: американские неоантропы — монголоиды (индейцы) по своему антропологическому типу древнее современных азиатских, т.е. откочевали из Азии в Америку до сколько-нибудь плотного заселения Азии, а из американских южноамериканские древнее североамериканских; австралийские аборигены представляют особенно древний тип неоантропов, т.е. переселились сюда в весьма раннюю пору формирования неоантропов. Из этих фактов умозаключение однозначно: на самые далекие края пригодного к обитанию мира неоантропы отселились особенно рано в эпоху дивергенции с палеоантропами. А судя по тому, что расселение ранних неоантропов происходило в особенности по водным путям — не только по великим рекам, но и по океанским течениям, на бревнах, — люди искали отрыва сразу на большие дистанции, передвигались они при этом, конечно, поодиночке или очень небольшими группами.

Но вот процесс разбрасывания то в том, то в ином направлении достигает такого предела, когда по природным причинам простое взаимное отталкивание оказывается уже далее невозможным. Достигнуты ландшафтные экстремальные условия, или океан останавливает перемещение дальше вперед. Но торможение может быть и иного рода: настигают новые волны человеческой миграции, отрываться все труднее. И вот рано или поздно в разных местах не в одно и то же время, но в общем повсюду приходит пора нового качества: взаимного наслаивания мигрирующих популяций неоантропов, откуда проистекают попытки обратного, встречного переселения. Теперь люди все чаще перемещаются не в вовсе необжитую среду, а в среду, где уже есть другие люди, пусть и редкие, где

В археологии и антропологии общепринято мнение, что палеоантропы исчезли на земле очень скоро после появления неоантропов. На их хронологическое сосуществование отводят максимум три тысячи лет*. Этот вывод основан на факте исчезновения в более позднюю пору не костных остатков палеоантропов, а** мустьерского типа изделий из камня, — что вовсе не идентично. По видимому, здесь допускается ошибка принципиального порядка. Ведь дивергенция, раз речь идет не просто об отселении нового вида от родительского, неминуемо должна оказывать воздействие на оба дивергирующих вида. Палеоантропы должны были обязательно испытать те или иные значительные изменения если не в строении своего тела, то в тех или иных существенных функциональных признаках и свойствах. Человек не отпочковался от палеоантропа в упрощенном смысле, т.е. не появился рядом с ним, а возник из раздвоения палеоантропа и развился в известных отношениях с другой половиной исходной формы. Логика требует допустить, что дивергенция двух видов в высшей степени сказалась в сфере изготовления или использования орудий. Если «кроманьонцы» сначала изготовляли и использовали каменную утварь того же типа и набора, что и поздние палеоантропы, т.е. мустьерского, то дальнейший прогресс их техники в начале верхнего палеолита мог сопровождаться регрессом таковой у палеоантропов, а к концу каменного века и полным исчезновением какой бы то ни было каменной техники у этих последних. Это значило бы только, что совершился их переход на викарную пищу — они уж больше не вспарывали и не свежевали туши крупных животных. Отсюда следует, что умозаключения о стремительном вымирании или ассимиляции палеоантропов только из факта исчезновения в соответствующих геологических слоях характерных для них орудий является недостаточно доказательным. Мало того, этому умозаключению могут быть противопоставлены целые серии фактов в пользу иного взгляда.

*См.: Иванова И.К. Геологический возраст ископаемого человека. М., 1965.

**С. 407.XVIII Отсюда начинается третий фрагмент сохранившейся рукописи (машинописной копии) главы 9, предшествовавшей сокрашению книги. Первая часть абзаца восстановлена по более ранней рукописи (машинописная копия) настоящей главы. См.: ОР РГБ, 684/22/6, л. 259.

Так замечено, что многие верхнепалеолитические статуэтки и изображения людей носят неандерталоидные черты, иногда в высшей степени выраженные*. В качестве примера можно рекомендовать женскую статуэтку из кости, найденную Л.М. Тарасовым в 1962 г. на Гагаринской стоянке**. Факты этого рода могут быть свидетельством того, что люди верхнего палеолита знали и часто наблюдали еще далеко не исчезнувших палеоантропов. Впрочем, допустимо и мнение, что эти образы как раз отвечают примитивному палеоантропному типу среди самих ископаемых антропов («кроманьонцев»).

*См.: Абрамова З.А. Изображение человека в палеолитическом искусстве Евразии. М. - Л., 1966.

**См.: Тарасов Л.M. Палеолитическая стоянка Гагарино (По раскопкам 1962 г.) // Палеолит и неолит в СССР. Т. 5. M. - Л., 1965 (АН СССР. Институт археологии. Материалы и исследования по археологии СССР. №131).

[ Возможно: Абрамова З.А. Древнейший образ человека. Каталог по материалам палеолитического искусства Европы, Спб., 2010, С. 246247

Кат. 119, 8. Женская статуэтка высотой 12,7 см, шириной в плечах — 3,7 см, в нижней части торса — 4,6 см, вырезанная из бивня мамонта. Найдена в 1966 г.

Статуэтка сравнительно нормальных пропорций, частично повреждена в древности и от долгого пребывания в земле. Довольно большая голова склонена вперед, а плечи опущены. Спина кажется сутулой. Относительно небольшие шаровидные груди нависают над животом, округлость которого отслоилась. Руки плотно прижаты к бокам, концы рук неразличимы. Две половинки седалища нависают над бедрами. Эта фигурка отличается от других реалистическим изображением нижних конечностей, которые передают движение. Правая нога направлена назад, в то время как левая — вперёд. Ноги и колени тщательно моделированы, ступни крайне малы.

Лит.: Тарасов, 1963; 1979: 127, 129 - 131. Рис. 67, 68.]

Другая серия фактов, вероятно свидетельствующих о деградации каменной техники уцелевших палеоантропов, это давно ставящая археологов в затруднение примесь в верхнепалеолитических и более поздних стоянках весьма контрастирующих с остальным инвентарем очень примитивных и грубых каменных орудий. Подчас их именуют макролитами. Когда смотришь на них, невольно складывается впечатление, что они изготовлены очень грубой, или очень деградировавшей в своих навыках рукой. Древнейшие типы орудий вроде

галечных или вроде ручных рубил, подобных шелльским, археологи встречают в стоянках верхнего палеолита, в мезолите и в неолите, особенно в раннем*. В последние годы новые, поразительные сочетания такого рода обнаружены в стоянках каменного века в Средней Азии. Археологи, в том числе А.Я. Брюсов, предлагали разные истолкования этой загадки. В сопоставлении с упомянутой выше серией человеческих изображений, представляется вероятным, что ответвившиеся и уже сформировавшиеся неоантропы не только часто видели палеоантропов, но сохраняли какое-то подобие симбиоза, по крайней мере в некоторые моменты каменного века: деградировавшие палеоантропы появлялись на стоянках неоантропов, может быть разбивали оставленные последними кости крупных животных в целях извлечения мозга.

* См.: Семенов С.Л. Очерк развития материальной культуры и хозяйства палеолита // У истоков человечества (Основные проблемы антропогенеза). М., 1964, с. 187.

Третья серия фактов уже прямо свидетельствует о существовании некоторого числа палеоантропов и в неолите, и в век бронзы: это находки достаточно выраженных неандерталоидных костяков в захоронениях. Таковы находки на о. Маркен черепов исторического времени, но неандертальского типа, описанные В. Шейдтом. Такова вызвавшая ожесточенную полемику находка в 1902 г. польским антропологом К. Столыгво костей неандертальского типа в кургане скифского времени близ с. Новооселки в Нижнем Приднепровье. Такова находка в 1918 г. захоронения, относящегося к эпохе бронзы, но содержавшего скелет типа палеоантропа в г. Пятигорске (так называемый Подкумский человек). В 1935 г. археолог М.А. Миллер в раскопках слоя времени неолита на Ингренском полуострове в Поднепровье нашел скелет с резко выраженными морфологическими особенностями палеоантропа. Список такого рода находок в Европе и Азии довольно значителен*. Все эти факты можно объяснить, например, такой гипотезой, что на определенном этапе развития родового строя люди подчас хоронили прирученных реликтовых палеоантропов с тем же погребальным ритуалом, в качестве воображаемых родовых предков, как и действительных предков — почетных сородичей.

* Обзор их, составленный Ю.Г. Решетовым, см.: Поршнев Б.Ф.

Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах. М., 1963,

с. 356 - 359**.

** С. 408. XIX Книга Ю. Решетова вышла из печати в 1966 г., т.е. за 6 лет до первого типографского набора книги

Поршнева «О начале человеческой истории»: Решетов Ю.Г. Природа земли и происхождение человека. M., 1966. Однако упомянутый обзор в опубликованную книгу Ю. Решетова не вошел. Единственным следом процитированного Поршневым в 1963 г. отрывка являются полтора абзаца, включая ссылки на литературу, на с. 334 — 335:

«Большинство исследователей в настоящее время

примитивных людей и не стоят в ряду предков современного человека. В пользу такого мнения твердо установленный факт, что классические неандертальцы долгое время, до конца второй (максимальной) фазы вюрмского оледенения, сосуществовали вместе с человеком современного типа. А в некоторых изолированных районах, например, в верховьях р. Гароны, в лесах и болотах Литвы, в лесах долины Днепра небольшие группы неандертальцев дожили до послеледникового времени (G. Astre, 1961; В. Гуделис, С. Павилонис, 1952; Е.I. Данiлова , В.I. Свистун, 1961). Исчезновение классических неандертальцев так же как, вероятно, и неандертальцев «родезийского» типа, связано, как полагают, с ассимиляцией их немногочисленных стад ордами раннего человека разумного. Об этом говорит наличие метисных форм, найденных в Европе, например, в Мустье (Франция), Эрингсдорфе (ГДР), может быть, в Крапине (Югославия) и за пределами Европы, где подобной формой многие считают так называемых палестинских неандертальцев с горы Кармел».

Явным признаком спешки при сокращении текста книги Решетова является несовпадение ссылок на литературу в тексте приведенного отрывка с работами из списка литературы в конце книги. В опубликованной книге Ю. Решетов открыто полемизирует с Б. Поршневым по проблеме происхождения огня (с. 294 - 295) и образу питания палеоантропа (с. 328), однако при этом не упоминает его работы, не приводит их в списке литературы и, судя по приведенным против позиции последнего аргументам, с работами Б. Поршнева даже не знаком.

Следует учесть, что в промежуток времени между появлением в 1963 г. книги Б. Поршнева «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах», в которой приводится отрывок из неопубликованной книги Решетова, и публикацией последней в 1966 г., произошло событие, которое могло серьезно повлиять на судьбу готовящейся к публикации книги Решетова. В 1964, в Москве на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, на симпозиуме «Грань между человеком и животным»,

произошел инцидент, о котором см. примечание VIII к главе 1 [Ищи: С. 31.VIII]. В этом симпозиуме принимали

участие и Б. Поршнев, и Ю. Решетов. Подробнее см.: Вите О.Т. «Я— счастливый человек» Книга «О начале человеческой истории» и ее место в творческой биографии Б.Ф. Поршнева (настоящее издание, с. 643644).

Однако нет оснований думать, что пережившие свой расцвет палеоантропы окончательно исчезли вместе с концом родового строя. В древнейших памятниках письменности мы находим упоминания и описания диких волосатых человекоподобных существ, которые заставляют думать о следах дивергенции — о затухании остаточных черт симбиоза или синантропизма, о полном отчуждении между представителями обоих семейств. Сведения об этих реликтовых палеоантропах находятся в ассиро-вавилонском эпосе о Гильгамеше, в Ведах и Авесте, в Ветхом Завете, т.е. в текстах, восходящих даже к IV-III тысячелетиям до н.э., затем в индийской Рамайяне, и далее в позднейших памятниках народного творчества. Таким образом можно считать, что цепь свидетельств о палеоантропах не прерывается от палеолита до первых письменных данных и тянется дальше.

Многое в древнейшей истории человечества получит дополнительное освещение, если помнить, что люди развивались в противопоставлении себя живущим где-то на близкой или дальней периферии анти-людям — «нелюдям», «нежити»*. Это противоположение все более осознавалось. Оно было оборотной стороной самосознания этнических групп.

* См. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. Издание 2-е, дополненное и исправленное. М., 1979, с. 81 - 84.

Представляется вероятным, что расообразование, по крайней мере, образование первичных больших рас и их ранних подразделений — факт, относящийся к искусственному обособлению. А именно, из исходной формы неоантропов, расово еще полиморфной, т.е. содержавшей вместе, в смешении признаки позднейших рас, активным отбором расщепились монголоиды, европеоиды и негроиды, усматривавшие друг в друге некую причастность к анти-людям. Они устраняли путем искусственного отбора часть нежелательного в этом отношении потомства и пресекали скрещивание (вместе с всяким общением) с представителями формирующейся «противоположной» расы. Они особенно энергично отселялись друг от друга как можно дальше. Если это так, в этом случае дело идет не о прямых контактах или антагонизмах с реликтовыми палеоантропами, но о воспроизведении этого отношения уже в мире самих людей. Интересно в этом смысле, что в основе самого расообразования усматривается механизм дихотомии, т.е. деления всякий раз надвое. Он особенно отчетливо выявлен в концепции расообразования В.В. Бунака*. Дихотомия не наблюдалась бы при ведущей роли физико-географической адаптации, т.е. при главенствующем значении отношения к природе, а не отношения друг к другу; именно последнему свойственно дихотомическое противопоставление общностей по принципу «они и мы». Таким образом, расогенез принадлежит истории культуры, это есть искусственный, а не биологический процесс, т.е. результат определенных очень древних межчеловеческих отношений и действий. В глубокой основе последних — напряженные усилия «людей» обособляться от якобы проникающих в их жизнь «нелюдей».

* См. обзор теорий и состояния вопроса о расообразовании: Алексеев В.П. Расы человека в современной науке // Вопросы истории. М., 1967, №7; Алексеев В.П. В поисках предков. М., 1972.

Это же можно показать на формировании не рас, а этносов. Каждый этнос, как говорилось, отделен от прочих эндогамией*, в чем, может быть, следует видеть

опять-таки далекий отзвук интересующей нас дивергенции. Здесь нам особенно важно подчеркнуть явление «этноцентризма» донаучного мышления о человеке. До XVI в. едва ли не повсеместно считали по существу людьми тех, кто составлял собственное этническое ядро, а чем дальше на периферию, тем меньше человеческого признается в природе обитателей, в них усматриваются все более странные гибриды, монстры. На окраинах видимого географического мира утрачивается различение естественного и сверхъестественного. Если на более древних ступенях этнос опять-таки прямо подозревает в соседних и отдаленных народах замаскированных «нелюдей», сохраняя мало-мальское конкретное знание и о подлинных, отнюдь не замаскированных деградировавших и обитающих в дикой природе палеоантропах, то позже эти знания все более стирались и заменялись вымышленными, искусственно сконструированными образами «полулюдей» или «противоестественных людей». Только с XVI в. познание мира и связь между народами расширяются настолько, что постепенно возникает рациональный образ человека вообще, этноцентризм начинает утрачивать силу, реальный же образ палеоантропа сохраняется преимущественно среди узкого слоя осведомленных.

* См. Бромлей Ю.В. Этнос и эндогамия // Советская этнография. М., 1969, № 6.

В этот же ряд вписывается подозрение других племен и народов в тайном общении с нелюдями: пусть эти племена и народы уже сами рассматриваются вполне трезво, а не фантастически, но предполагается, что они выполняют волю «темных сил», имеют контакты с духами и демонами. Однако допустимо подозревать, что шаманизм и некоторые другие культы и в самом деле долгое время держались на умении шаманов и колдунов приручать диких палеоантропов, используя их, между прочим, и в охоте, и в скотоводстве.

После сказанного становятся немного понятнее и восходящие к глубокой древности вооруженные походы к соседям за живым мясом для человеческих жертвоприношений, дабы заменить захваченными принесение в жертву своих сородичей. Точно также позже это были походы для захвата скота, используемого в тех же целях.

Но, оставляя дальнейшее распутывание все более осложненных и символических следов исходной дивергенции, послужившей великим переломом у истоков человеческой истории, вернемся к прерванной цепи дошедших до нас прямых свидетельств о существовании самих палеоантропов, хоть редких и дисперсных, в историческое время.

Многие античные авторы оставили упоминания и сообщения о них: Ктесий, Геродот, Ганнон, Плиний старший, Кратес Пергамский, Помпоний Мела, Плутарх и другие. В качестве основных областей обитания указывается Северная Индия, Северный Иран, Восточное Средиземноморье, Египет, Эфиопия. Но есть указания и на Европу, например, на Балканский полуостров. Так, по словам Плутарха, Сулла в 84 г. н.э., спустившись через Фессалию и Македонию к морю, готовился к переправе из Диррахия (Дуррацо) в Брундизий. В это время в священном месте в горах поймали спящего сатира. Его привели к Сулле и призвав многочисленных переводчиков, стали расспрашивать. Но он не произнес ничего вразумительного, а только испустил грубый крик, более всего напоминавший смесь конского ржанья с козлиным блеянием; напуганный Сулла