Разрыв артиллерийского снаряда наверху. В зеркале медленно просту­пает фигура Михаэля — юного Геббельса: бедно одетого, бледного, худого. Ни Магда, ни Йозеф поначалу его не замечают.

Магда. Если наше государство сейчас рассыплется, то и нам коней. (Поднимает бокал, пошатываясь.) Хотела бы я од­нажды увидеть тебя в бою!

Йозеф (трет рукавом зеркало, дышит на него, снова трет). Я единственный, кто еще верит. Кстати, не в твою, прости, азиатскую ерунду...

Звуки гулких, приближающихся шагов.

Магда (иронически). Иозеф-герой! Крылья у тебя за плечами, меч в руке. На белом коне посреди месива окровавленных почерневших русских трупов. Торак изваял бы тебя в мра­море, огромного, перед Лувром, собором Св. Петра, Крем­лем, в Лондоне, Нью-Йорке!

Йозеф (воспринимая ее всерьез). Неаппетитная груда мускулов, Торак кончился, дорогая. Брскер, быть может! Он бы по­нял мою художественную мощь. (Закуривает сигарету.)

Магда. Все, дорогой мой хромоножка, все кончилось...

Йозеф (возвращается к письменному столу и склоняется над кар­той). Нет ничего отвратительней пьяных баб, верящих в Будду!

Магда. Не мешало бы хоть раз в жизни набраться храбрости, встать перед фюрером и сказать: «Спаситель, отдайте ору­жие». (Пьет.)

Шаги, до крайности громкие, уже стихают, дверь слева распахивается, входит адъютант Гитлера, штурмбаннфюрер СС Отто Гюнше.

Йозеф (возбужденно). Вы что, вздумали заводить здесь русские обычаи или уже спелись с врагом? Положено стучать, ждать, быть может, тщетно, ждать терпеливо, целый час, целую ночь, лечь перед дверью и ждать одного желанного слова из доверенного кружка!

Гюнше. Фюрер...

Магда. Женился, мы уже знаем, на своей «Чапперль».

Гю и ше. Фюрер...

Йозсф. Даже не смейте! Учтите, моя жена не в состоянии вос­принимать плохие новости.

Гюнше. Я должен сообщить....

Йозеф. Возьмите себя в руки, старина! Хорошая новость. Одна-единственная хорошая новость, и я добавлю вам две звез­дочки!

Магда. Наш любимый фюрер... Да? Нет!

Йозеф. Молитесь, Гюнше! Становитесь на колени и молитесь! Мессия не умирает, бескультурное вы галифе! Он преоб­ражается! Вы это понимаете?

Магда. Он родится вновь, еще более блестящим, более гени­альным, чем прежде! А вот его «Чаплсрль» нет.

Йозеф. Я требую четкого военного доклада о метаморфозе! У вас есть шанс евангелистом войти в немецкую историю!

Гюнше. Нет... собака!

Йозеф. Вы с ума сошли?

Гюнше. Не фюрер, господин рейхсминистр.

Йозеф. Я с вас голову сниму! Возьмите себя в руки! (Подхо­дит к нему, примирительно.) Я тоже взволнован, Гюнше. Итак, давайте спокойно: в борьбе за вечную немецкую на­цию...

Магда (поднимает бокал). Я пью за...

Йозеф (вышибает бокал из ее руки). Спаситель видит тебя!

Гюнше. Овчарка нашего фюрера Адольфа Гитлера Блонди в борьбе за вечную немецкую нацию, за...

Магда. Блонди!

Разрыв снаряда.

Йозеф. Какая жалость. Бедная собака.

Гюнше. За землю и пространство нашей священной родины, за... (Запинается.)

Йозеф (помогает). За достоинство немецкой овчарки, за чис­тоту ее крови и?.. Гюнше. За окончательную победу? Магда. Именно, окончательную... Гюнше (неуверенно). Пала?

Йозеф. До последней минуты охраняя своего хозяина. Самая

мужественная. Самая чистая. Магда. Единственная радость моих детей, с тех пор как мы в

бункере.

Йозеф. Сияющая звезда на собачьем небосклоне немецкой ис­тории.

Г ю и ш с (ретиво). Угасла?

Йозеф. Нет, свинтус вы этакий! Навечно воссияла на небос­воде! Вас надо бы на месте расстрелять. Вам надлежит та­кое возвышенное сообщение, возвышенней и трагичней ко­торого никто и никогда в истории человечества не сделает, в минуту, как никогда величественную и мрачную, и вы еще не пали в грязь лицом от своего собственного убоже­ства?! Входите без стука да еще смеете говорить так, будто еврей пернул? Вы возвещаете о гибели, которая разорвет мир на куски. Никогда боле идею овчарки не объяснить из одной- единственной великой мысли. Отныне челове­чество должно будет жить с ублюдками, противоречиями

и уловками, как евреи!

Гюнше (овладевая собой). Хирург фюрера, господин профессор Хаазе, по приказу фюрера сделал Блонди смертельный укол.

Магда. А щенки?

Гюнше. Щенкам тоже.

Магда. Как он мог это сделать? Только что родились! Как я объясню детям, что завтра они больше не увидят люби­мых щенков, когда пойдут играть с ними к дяде фюре­ру? Йозеф! Как он только мог? Было ли хоть одно суще­ство, к какому он был так нежно привязан, как к Блонди и ее щенкам? Почему Ева не помешала этому? Что ему

ее щенкам': остается?

остается'.'

Йозеф. Фюрер пройдет свой путь до конца, и там его ожидает не закат его народа, а новое счастливое начало во имя бес­подобного расцвета немецкой нации. Идите. Гюнше. Смерть Блонди должна остаться в тайне. Кто знает об этом?

Гюнше. Доктор Кунц, доктор Штумпфэггер, вероятно, и бри-гадефюрер Раттенхубер тоже.

Йозеф. Ни слова солдатам. Борману тоже.

Гюнше уходит. Раскаты близких фугасных разрывов.

Йозеф. Какая свадьба! Никогда прежде я не видел, чтобы о выпил два бокала шампанского. Неудивительно, что о приказал убить собак.

Магда ставит пластинку «Ветер поведал мне песню» Зары Лсандер (ЭМ Электрода СДП 566 156366. Продолжительность 2 мин 52 сек).

Магда. Сегодня утром во время налета Хильда и Хельга спрс сили меня, почему мы не улетим. «А зачем нам улетать?-спросила я. — Разве нам плохо с дядей фюрером?» И ту они рассмеялись. Хельмут и Хольда тоже смеялись. «Д; хорошо», — сказал Хельмут. И они заговорили о Блoнд А Хайде стала придумывать имена для шенков. Тольк Хельга сказала мне потом: «Я не хочу умирать, мама».

Йозеф. Дети — это жаркая кровь народа.