Магда, Йозеф. Геббельс изнурены спором Пауза. Агасфер Эвиг начи­нает вытаскивать провода из радиоприемников, постепенно утихомири­вая их всех.

Йозеф. Ты знаешь все обо мне. Я всегда был честен с тобой, Магда.

Магда начинает отчаянно смеяться. ЭТО безудержный, лихорадочный смех, на который три Геббельса вначале реагируют беспомощно. Затем их охватывает страх, они втроем бросаются на Магду, пытаются ее удер­жать, зажимают между собой. Магда смеется и смеется, внезапно выс­вобождается.

Магда (устало). Одна потаскушка за другой. Одна ложь за дру­гой. Как только я интригой выгоняла прочь одну потаскуш­ку, другая уже лезла в твое окно. Ложь. Дешевая, глупая, низкая, коварная, что одна, что другая. Ты был каким угод­но, Йозеф. Только честным не был никогда.

Слева приближается Швегерман.

Геббельс. Разве я не говорил тебе на свадьбе, что в браке мне необходимо право свободного передвижения?

Михаэль. Могу я полнее вкусить жизнь с ее дарами, потому что раньше времени должен расстаться с ними?

Геббельс. Разве ты не согласилась? Разве мы не заключили до­говор?

Магда. Я тебя любила.

Геббельс. Ты не возражала.

Швегерман (пискляво). Все золотые резервы в соляных копях Мюльхаузена в Тюрингии попали в руки американцам. Бои в Италии прекращены. Форарльберг оккупирован француз­скими войсками...

11 О з е ф (кричит). Венк!

Швегерман. Никаких известий.

Йозеф. Штайнер, Буссе!

Швегерман. Невозможно разыскать.

Магда уже после первого сообщения отошла налево на задний план

Йозеф. Отправьте депешу Дёмицу. «Фюрер скончался. Борман еще сегодня попытается пробиться к вам, чтобы информи­ровать об обстановке». Сообщите солдатам, что решение о выходе из бункера я оставляю на усмотрение каждого.

Швегерман отдает честь и уходит. Геббельс подходит к микрофону. Йозеф стоит как парализованный. Михаэль хватает флаг.

Геббельс (в то время, как он говорит, громкость передачи убы­вает, в соответствии с работой Агасфера Эвига). Как час то наши отцы в нашей истории, так и мы сломим наступ­ление монголов в сердце Европы.

Йозеф (устало). Да... (Идет к письменному столу.)

Геббельс. Мы будем защищаться, как они, с фанатической яро­стью и стойкой ненавистью, чтобы и о нас легенды когда-нибудь могли поведать— мертвецы продолжали борьбу в воздухе после дней жарких битв в грозном мраке ночей!

Михаэль (подходит, волоча флаг; истово). Да!

Сзади справа появляется Ханна Райч в летном комбинезоне, но с открытыми белокурыми волосами, со шлемом в руке и с перевязанной куклой генерала Грайма на плече. Йозеф берет со стола письмо и идет

Ей навстречу.

Йозеф. Норна! Орлица! Вы отваживаетесь лететь еще раз?

Райч. Надо. Грайму нужно к Дёницу, а мне— на свежий воз­дух. Будь у нас храбрые истребители, небо над Берлином было бы свободным.

Геббельс. Да, наша истребительная авиация подкачала, доро­гая Райч. Геринг слишком изнежил своих пилотов! Они трусливо жмутся к земле.

Райч. Вопрос морали. Они развращены, как развращен их шеф. Я подниму «Шторх» даже с шоссе, под артиллерийским огнем.

Йозеф. Будь все такими, мы давно бы победили. Доставьте, по­жалуйста, это письмо.

Райч (сует письмо в карман кожаной куртки). Хайль Гитлер, гос­подин рейхсканцлер!

Йозеф (приветствует куклу). Удачного полета, господин фон Грайм. И скажите Дёницу. что мы умеем не только жить и бороться, но и умирать!

Ханна Райч снова вскидывает руку в приветствии и идет с куклой на­лево на задний план, где ей навстречу выходят Магда и К у ни. Зад­няя часть сиены постепенно затемняется, кровати детей тоже вскоре ока-1ываются в полумраке. Магда и Ханна Райч жестами прощаются. Меж тем происходит следующее

Геббельс (снова в микрофон, снова громкость понижается). Если наше дело не победит, значит, богиня истории все­го-навсего проститутка денег и чисел в мире, где жизнь хуже, чем в аду, и не стоит жить ни мне, ни моим детям, ни всем, с кем я долгие годы боролся за более достойное человеческое бытие. Такую жизнь я отвергаю с охотой и радостью, потому что она заслуживает только презрения, и конечно, жаль тех, кто жаждет купить ее ценой трусли­вой покорности!

В конце речи Магда и Кунц с заднего плана переходят на передний. Йозеф закуривает сигарету. Михаэль в отчаянии теребит флаг.

Магда. Решение принято. Доктор Кунц готов. Мы будем дей­ствовать так, как обговорили.

Йозеф (Купцу, не глядя на него). Благодарю вас, что вы соглас­ны помочь моей супруге усыпить детей.

Магда с Кунцсм идут к кроватям детей. Кунц ставит на пол докторский саквояж, достает оттуда шприцы и впрыскивает детям морфий. Магда ассистирует ему, гладит куклы детей. Йозеф отворачивается, идет к грам­мофону, ищет пластинку, ставит «Песню ласточек» Вильгельма Штрин-ца (1937. ЭМИ Электрола СДП 5381 56310 2. Продолжительность 3 мин 15 сек). Слушает, как Штрини поет «Матушка под крышей...», потом идет к столу, садится, закуривает новую сигарету. Под нижеследующий текст, для произнесения которого Геббельс снова идет к микрофону, сзади к столу приближаются Ката ри на и Фриц Геббельс.

Ге 66ел ьс (трансляции через динамики больше нет). Мы не дрог­нем перед кровожадными мстителями с Востока и с Запада. ибо исход этой войны решится в минуту, известную лишь провидению. Если же мы до той поры отчаемся и сложим оружие, то ситуация обернется только против нас. Борцы на Восточном фронте, исполняйте ваш долг, чтобы последний натиск Азии потерпел крах, точно так же. как в конце кон­цов потерпит крах наступление наших противников на За­паде. Германия после этой войны расцветет, как никогда, в течение нескольких лет! Это всегда было нашей целью!

Агасфер Эвиг начинает собирать «народные радиоприемники» и скла­дывать их штабелем с левой стороны.

Геббельс (продолжая). Кто думает о нас с презрением и по­лагает, что именно теперь, в последние решающие часы войны, мы откажемся от всех провозглашенных нами иде­алов и предадим самих себя, свою страну, свой народ и жизнь наших детей? Наше несчастье сделало нас зрелыми. но не бесхарактерными. Германия — по-прежнему страна германской коллективной верности, и эта верность обешаст нам победу. (Оглядывается, будто ожидая аплодисментов, потом неуверенно отступает назад и идет к кроватям де­тей, где смотрит, как Кунц делает инъекции.)

Михаэль поднимает флаг над головой, размахивая им, бежит по широ­кой дуге назад. Йозеф, просмотрев документы, снимает телефонную трубку.

Йозеф. Да, Отте. Скажите Швегерману, касательно дела о бу­лочной, это во вчерашних документах, вы знаете... нет? Раксдорф, дело Рансдорфа, ограбление булочной. Так вот. Что касается женщины, она будет помилована. Обоих муж­чин сегодня ночью пусть повесят.

Фриц (за столом возле Йозефа). Мы купим тебе пианино, Йозеф.

Йозеф. Ну найдется же еще кто-нибудь! (Видит Фрица.) Отец? (В трубку.) Что? Черт возьми, Отте, это приказ. Обоих! Соответствующие объявления расклеить для населения!!!

Фриц. Если ты постараешься и будешь прилежно упражнять­ся, пианино не новое, мальчик, можно сказать, уже не­множко разболтанное.

Йозеф. Пианино! (В трубку.) Во всяком случае, я считаю, что после казни в ближайшее время булочные грабить не бу­дут! (Кладет трубку.)

Фриц. Стоит оно тем не менее триста марок...

Катарина. Не многовато ли для мальчика?

Йозеф. Триста марок, отец, триста марок! Обсшаю, я буду уп­ражняться каждый день, при хорошем контроле.

Фри ц. Если мы еще больше прикрутим фитиль лампы, то, мо­жет, поскорей соберем деньга.

Йозеф. Однажды я буду знать больше других.

Катарина. Пойди в церковь Девы Марии, Юпп, стань на ко­лени, помолись, Мария, прошу тебя (молится), дай Юппу силы и сними порчу с его ноги, отведи ее от него и от всех пас и верни его нам, ведь в остальном он такой, как все, только с ногой не в порядке.

Звонит телефон. Йозеф снимает трубку.

Йозеф. Больно, мама, нога очень болит, я соврал, мама, вчера дважды, почавчера один раз, скажи, когда я выздоровею? (В трубку.) Я сказал: казнить. Женщину осудить пожизнен­но, обоих мужчин на гильотину, что же тут неясно?! (Ка­тарине.) Я должен умереть, мама?

Отец. У тебя лихорадка, мальчик.

Йозеф ('в трубку). Ладно, тогда расстреляйте! (Бросает трубку.)

Катарина. Мы слишком долго шли, я же сразу сказала, про­гулка мальчику не по силам.

Йозеф. Одноклассники меня не любят, мама, они надо мной смеются, нашли два стихотворения под партой и прочли их всему классу. Я спрятался в туалете. (Кричит.) Больно, больно! Нога болит!

Катарина. Тихо, сынок, тихо, ты смотри, как я стираю белье, это успокаивает. Ты особенный ребенок. Ширинг сказал, все уладится, он массажист, он знает. Завтра пойдешь в больницу, послезавтра операция, а потом все будет хоро­шо, мой дорогой.

Фриц. Ты знаешь, что тебя оперировали, сынок'' Теперь нога

должна поправиться! Ты уж постарайся! Йозеф. Последние полчаса перед наркозом— почему тебя не

было рядом? Ночью мимо проносятся поезда, я слушаю это

с удовольствием. Катарина. Я принесла тебе два яблока. Фриц. Сохрани одно на завтра. Йозеф. Я выздоровею, отец¹

Фриц отворачивается.

Мама, ты обещала, что я смогу бегать, как другие, и мои одноклассники меня полюбят! Катарина (отворачивается). Нас разбомбили. Йозеф. от дома в Моабите остались развалины. Все пошло прахом.

Катарина и Фриц медленно уходят на задний план. Йозеф заку­ривает сигарету. Куни прячет шприцы в саквояж. Вместе с Магдой выходит на первый план к Йозефу.

Купи (Магде). Нет, совершенно исключено, чтобы они сейчас что-нибудь чувствовали. (Йозефу.) Господин рейхсканцлер, позвольте мне удалиться.

Йозеф. Вы не исполнили свою миссию до конца.

Купи. Дети спят. Очень глубоко. Действие морфия продлится по меньшей мере десять часов. Яда я давать не стану. (Ухо­дит на задний план.)

Геббельс (подходя ближе, Куниу вслед). Трус.

Магда достает из кармана жакета серебряный футляр и подаст его Йо­зефу. Артиллерийские разрывы очень близко. Геббельс отшатывается в сторону, закуривает сигарету.

Магда. Сейчас.

Йозеф. Я... выйду на Вильгельмплатц и... Магда. Это твои дети. Ты их отец. Йозеф. Решение твое.

Магда. Капсул десять. Шесть для детей. Две для нас. Две ты можешь подарить Отте и Якобсу. Или кому угодно.

Й озеф. Я... Магда!

Магда. Больше всего я всегда боялась твоей слабости. (Пово­рачивается и идет к кроватям детей.)

Агасфер Эвиг встает у заграждения, через проволоку тянет руки к

Магде.

Агасфер Эвиг. Нет, Магда!

Геббельс подходит к заграждению, гасит сигарету о ладонь Агасфера Эвига, которую тот с криком отдергивает. Магда подходит к детям, сует в рот каждому ребенку капсулу с цианистым калием и раздавливает ее. Йозеф идет к заграждению. При каждом убийстве Агасфер Эвиг вскрикивает. Йозеф и Геббельс с внутренней стороны заграждения пытаются закрыть ему обзор. Подходит Михаэль, вешает флаг на заграждение и тоже пытается закрыть Магду от Агасфера Эвига. Йозеф непрерывно курит.

Геббельс. Только с детьми я могу разговаривать без постоян­ного чувства обмана. Они — величайшее сокровище.

Михаэль. Дети все-таки чудо Божие, которое на час-другой по­зволяет нам забыть все земные страдания и муки!

Йозеф. С Хельгой, на прогулках в Шваненвердере, Господи, с девочкой можно умно потолковать.

Геббельс. Хельмут — мечтательный мальчик, порой я за него тревожусь.

Михаэль. Во Франкфурте, в доме Гёте, слуга показывает мне двор, где маленький Вольфганг обычно играл с сестрой, я чуть не разрыдался.

Йозеф. Фюрер в восторге от детей и в особенности восхища­ется Хельгой и Хильдой, которые уже стали маленькими дамами, а особенно Хедда привлекает его интерес. Хольда пользуется его особенной симпатией еще с давних времен. А потом, он любит Хельмута, который тоже стал отличным мальчиком.

Михаэль. Сегодня после обеда лежу в дюнах. Мимо проходит плачущий ребенок. Отношу его к матери.

Геббельс. Родился мальчик! Неописуемо! Я пускаюсь в пляс от радости. Мы назовем его Хельмут. В стокилометровом темпе бегу к Магде, с дрожащими от радости руками. Она вдруг разражается испуганными рыданиями. Радость моя! Милочка! И вот он, малыш: вылитый Геббельс. Я неопи­суемо счастлив! Могу все разбить вдребезги от радости! Мальчик! Мальчик! Домой. Горы цветов и телеграмм. Зво­нок фюрера. Он без ума от радости. Смотрю фильмы. «Если бы не было музыки!». Скоро загремят пушки! Сын! Огром­ная, вечная жизнь!

Михаэль. Дети и фа ют в песке. Я люблю смотреть на них. Ма­ленький мальчик, Густав Адольф из Гамбурга, сразу же становится моим другом!

Йозеф. А вот и дети! Они висят на мне как репейники. Их ра­дость неописуема! Я бесконечно счастлив!

Геббельс. Фюрер в разговорах с детьми исключительно ожив­лен, и дети счастливы сверх меры, что после такого дол­гого перерыва снова видят фюрера.

М ихаэль. Живу я здесь у простых людей. Весь дом наполнен детским гомоном. Я слушаю его с удовольствием. Особенно когда прихожу с работы, сижу порой в своей комнате и прислушиваюсь к громким крикам и визгу детворы. Зави­дев меня, они зовут меня по имени и тотчас цепляются за РУку.

Йозеф. Хайде уже по-настоящему смеется и играет.

Геббельс. Читаю фюреру заметку из дневника Хельмута от де­вятого ноября восемнадцатого года, над которой мы сме­емся до слез. Для меня огромное счастье видеть, как фю­рер сотрясается от веселого смеха.

Йозеф. Магда взяла Хельгу и Хильду во Дворец спорта, где они впервые видели такой большой массовый митинг. Они глубоко потрясены. Особенно Хелыа, хотя она не все по­няла из моей речи, но восприняла это событие всем серд­цем.

Геббельс. Я рад, что наши дети с ранних лет соприкасаются с политикой. Это им пригодится впоследствии!

Михаэль. Дети поют в церкви. Какая прелесть. Слабенький орган аккомпанировал. Затем снова тишина.

Геббельс. Вчера после долгого сна болтал с детьми. Они ста­новятся день ото дня все милее и очаровательнее. Особенно Хольда.

Михаэль. Маленький мальчик Густав Адольф выложил на моем песочном замке надпись из ракушек «Вилла Михаэля». Он мой лучший друг.

Йозеф. У Магды все хорошо. Выбираем имя для нашего буду­щего ребенка. Хартман или Хардер. Надеюсь, что на сей раз будет мальчик! Играл с Хельгой, Хильдой и Хельмутом. Как трудно с ними расставаться.

Геббельс. Фильм «Жертвы прошлого», с нашими детьми в фи­нале. Все они смотрятся так мило. Хсльга уже как будто настоящая мама.

Михаэль. Мать! Прошай. мать! Я вижу, как слезы катятся по се старым, впалым щекам. Я думал, у меня сердце разор­вется. А потом я впервые целую ее милые натруженные руки.

Все время прерываемые вскриками Агасфера Эвига, когда Магда раз­давливала во рту каждого из шестерых детей капсулу с ядом, три Геб­бельса произносили свои воспоминания со вес большей живостью, будто

не зная, что происходит за их спиной. Магда завершила убийство детей, Агасфер Эвиг падает на колени пе­ред заграждением. Магда медленно выходит на первый план, становит­ся на колени между Йозсфом и Геббельсом, на наружной стороне заг­раждения, прямо напротив Агасфера Эвига. Тот протягивает руки черев заграждение, обхватывает ее голову, стискивает ее, дрожа от напряже­ния и печали. Магда вначале стонет, затем кричит, все громче, словно от сильной боли. Геббельс и Михаэль вырывают ее из рук Агасфера Эвига и ставят на ноги. Она шатается. Йозеф отворачивается, идет к

столу, снова закуривает сигарету. Магда достает из серебряного футляра капсулу с ядом, сует себе в рот, внезапно обнимает Геббельса и целует его, прижимает ему большие пальцы снизу к середине подбородка. Он стонет, извивается, падает на пол, умирает, в то время как Магда берет в рот другую капсулу, обни­мает Михаэля и целует и тотчас сдавливает нижнюю челюсть. Он вскри­кивает, падает, умирает. Агасфер Эвиг скорчивается на полу, Магда идет к Йозефу, сидящему за столом. Снова прячет футляр. Йозеф

снимает трубку.

Йозеф. Гюнше? Да. Холодно, да? (Кивает. Смотрит на Магду. Кладет трубку.)

Магда. Они не умрут. Они возродятся.

Йозеф. Рейх бессмертен. (Встает, делает несколько шагов на­зад.) Бессмертен.

Молчание. Полное оцепенение.

Магда. Не смотри на них.

Йозеф (оборачивается). Я должен еще кое-что...

Магда. Да?

Йозеф. Оттс вес еще ждет диктовки — или Якобе?

М агда. Не знаю.

Молчание. Сзади поспешно входит Гюнше. Несет шляпу и перчатки

Йозсфа. Йозеф подходит к креслу, на котором лежит плащ, надевает

его. Гюнше подает ему шляпу и перчатки.

(Гюнше). Наши дети уже маленькие ангелы. Сейчас мы по­следуем за ними. Бензин еше есть?

Гюнше кивает.

Йозеф. В Лондоне, возможно, чувствуется некоторая переме­на настроений?

Гюнше кивает. Молчание.

Йозеф. Ну что ж ты. (Медлит.)

Магда делает два шага вперед, вытягивает левую руку, подает Йозефу, он идет за ней. Гюнше обгоняет их и проходит налево вперед. Магда и Йозеф идут, он медленно, то есть скорей ведомый Магдой. Геббельс и Михаэль встают как ни в чем не бывало и идут следом за ними, слов­но марионетки. Одновременно сзади справа выходит Зара Леандер. Спереди спра­ва появляется Советский солдат, осторожно, медленно, с автома­том на изготовку, за ним Советский военврач. Магда и Йозеф исчезают, как и Гюнше, Геббельс и Михаэль. Солдат отодвигает в сторону скорчившегося Агасфера Эвига и разрезает кле­шами заграждение. Осторожно входит в помещение, за ним Военврач.

Зара Леандер подошла совсем близко к заграждению, уютно присло­нилась к столбу, словно к фонарю. Вначале совсем тихо, затем нарас­тая, звучит музыка: «От этого мир не погибнет» (ЭМИ Электрола СДП 566 I 56366 2. Продолжительность 2 мин 31 сек). Зара Леандер начи­нает петь. Военврач обнаруживает детей. Переходит от одного ребенка к другому. Кажется, она не понимает, что обнаружила. Раскрывает постели и пе­реносит кукол, ребенка за ребенком, к рампе, кладет рядышком на пол,

в то время как Советский солдат смотрит, не пытаясь помочь.

Сзади справа входит Квекс-пилот со своей узкопленочной камерой.

Советский солдат смотрит на него с недоверием

Квекс. Детки, может быть, теперь я могу снять деток?.. (Видит Советского солдата.) О, извините, Непомук Майер. не понимаю, понимаете ли, я хотел только узнать, что здесь случилось?

Военврач держится за столбик кровати, ее тошнит.

Советский солдат. Не понимаю.

К веке. Да-да. Совершенно верно. Непомук Майер.

Советский солдат. Не понимаю!

Квекс. Нике ферштейн, понимаешь? Меня зовут Непомук Май­ер. Не понимаешь по-немецки. Кино, ясно? Ерунда. (Убе­гает.)

С улицы доносится выстрел. Советский солдат мгновенно выпускает

очередь. На горизонте сцены вспыхивают отблески огня. Зара Леандер

продолжает петь, уютно прислонясь к столбу заграждения, громко, до

самого конца: «От этого мир не погибнет, он ведь еше нужен».

Затемнение.

МАРЛЕНИ Теа Дорн (Германия)

действующие лица

Марлен

Возраст 90 лет (исполнительнице должно быть около 70 лет). Существует на ничейной земле между инфантильностью, старческим слабоумием и старческим остроумием. Алкого­личка. Страшна как смертный грех. На первый взгляд, ни малейшего сходства с бытующим представлением о Марлен Дитрих. (Короткие космы неопределенного розовато-бело­го цвета, почерневшие зубы, растянутые мочки ушей, меш­ки под глазами и т.д.) В сцене, где она позирует перед каме­рой Лени Рифеншталь, должно прорезаться кое-что от давнего блеска. Одежда: некогда изысканное, теперь совер­шенно истрепанное, замызганное неглиже.

Лени

На год моложе Марлен. Внешне еще в порядке. Гротескно-витальна. (Исполнительница поэтому может быть моложе Марлен.) В поведении перемены от детски-наивного энту­зиазма до самого твердолобого упрямства. Женщина из тех, кто все, ото пилит, должен тотчас потрогать. За беспощад­ной решимостью угадывается жизненная катастрофа.

Место действия

Комната Марлен в Париже. Спальня без реалистических примет. Помесь чулана с драматическим голливудским ин­терьером. Обязательные элементы: кровать немыслимых ра (меров. Электроплитка. У изголовья постели — горы ко­робок. Стеклянная балконная дверь с решеткой. Гримиро­вальный комодик с зеркалом. Пианино. На стене над ним: галерея покойников, штук пятьдесят рамок с фотографиями великих любовников Марлен. Дверь.

Время

Встреча происходит в ночь с 5 на б мая 1992 года. День смерти Марлен Дитрих.

Спальня Марлсн. Полумрак. Из кровати доносится тихое похрапыва­ние, вздохи. Марлсн не видно. После небольшой паузы: шум на бал­коне. Стук в оконное стекло. Трясут все сильнее и сильнее. Дверь бал­кона распахивается. Входит Л е н и с большим рюкзаком. И спиной

Лени (отряхивая руки и т.п.). Возмутительно — заставлять че­ловека в моем возрасте лезть через балкон. Но эта консь­ержка у меня попляшет. (С грубым тевтонским акцентом.) Мадам визитеров не принимает! (Фыркает.) Посмотрим, как не примет меня мадам. Примет, да еще с распростер­тыми объятиями, как только услышит, что я намерена ей сказать. (Снимает рюкзак, потягивается и т.д. Хихикая.) Кто бы подумать мог, что я так быстро сюда залезу. Гос­поди, ведь целую вечность по стенкам не взбиралась. (Раз­минает ноги и руки.) Но чутье не пропало. Пальцы и ноги еще помнят. Руки и ноги еше помнят. Не забыли. Что значит цепляться за камень, что значит карабкаться, сан­тиметр за сантиметром, прижимаясь всем телом к голой скале, подтягиваться вверх между небом и землей. (Осмат­ривается вокруг. Принюхивается.) Господи, какая мерзкая вонь. Хуже, чем в вокзальной уборной. С тех пор, как я в Париже, меня преследует эта вонища. Старая грязная ко­нура. Неужели и тогда так воняло?