* * *

Сфера созидания материальных и духовных ценностей может существовать только в двух социальных состояниях. В науке, взявшей на себя труд специального изучения двух альтернативныхсостояний социального бытия созидательной сферы, эти способы принято обозначать как «производство» и «экономика». И хотя каждый способ социального бытия хозяйственной сферы можно градуировать и далее - на составляющие его более частные состояния, для построения теории общественного хозяйствования вполне достаточно открытия отмеченного дихотомического (если угодно, - диалектического) строения хозяйствования. Соответственно, и участники названной науки делятся – независимо от того, в какие академические тоги они рядятся, - на «производственников» и «экономистов». И так же, как альтернативность «производства» и «экономики» порождает сложные коллизии в хозяйственной сфере, точно так же и альтернативность производственного и экономического подходов к трактовке хозяйственных процессов порождает сложные отношения между «производственниками» и «экономистами».

Всю мировую экономическую историю можно свести к двум ступеням – ступени «производства» и (вытесняющей ее, приходящей ей на смену) ступени «экономики». Сегодня, да и в обозримом будущем, названные этапы исчерпывают (как бы специалистам ни хотелось усложнить этот процесс) весь диапазон экономической истории человечества, охватывая его исходный и конечный пункты.

И с тех пор, как обозначились эти два пункта мировой экономической истории, социальное содержание прогресса созидательного потенциала общества состоит только в одном - В ПЕРЕХОДЕ ОТ «ПРОИЗВОДСТВА» К «ЭКОНОМИКЕ».

Экономическая пьеса человечества, разыгрываемая всеми народами в разных частях света, по сюжету одинакова, – она показывает превосходство сил НОВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СФЕРЫ СОЗИДАНИЯ («экономики») над силами СТАРОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СФЕРЫ СОЗИДАНИЯ («производства»).

Одинаковость содержания пьесы не мешает ее национально-жанровому разнообразию. В одних странах (их, увы, немного) этот процесс начался давно и зашел далеко, - эти страны быстро сыграли пьесу и уже давно сидят в зале, посещают буфет и посматривают на сцену, на которой «запаздавшие» страны-актеры вновь и вновь разыгрывают уже знакомые сидящим в зале акты экономической пьесы. В других странах этот переход начался позже и потребовал значительных жертв, - здесь случались настоящие драмы.

Но есть и такие страны, где этой пьесе, как видно, не будет конца: она будет ставиться снова и снова, все более перарастая в трагикомедию – трагедию для народа, комедию – для элиты. Среди этих стран, к великому прискорбию, находится и Россия – жертва всего самого человеконенавистинического за все века существования человечества, но прежде всего – жертва отечественных коммунистов, не имеющих, разумеется, ничего общего с марксистами.

* * *

Мы все объединены возможностями экономики страны, которая даёт всё меньше, а это "меньшее" ещё и делится-то несправедливо. Об этом хочется дискутировать - всем и постоянно. Однако сделать это не просто, и вот почему.

Историки обнаружили, что у человечества есть три "вечные" темы для разговоров: страстная любовь, плохая молодёжь и состояние экономики. К сожалению, приходится заниматься экономикой.

С тех пор, как появилась экономика (а "Экономика" - капризная дочь "Производства"), люди только и думают, как бы её сделать эффективнее. А что значит "эффективнее"? Это значит - продукции должно становиться больше, а затрат на её производство - меньше.

Об этом думали в Древней Греции и в Древнем Риме, об этом думали все последующие века, об этом думают и сегодня.

Каков же результат этих раздумий, изложенных в тысячах книг и сотнях диссертациях? Если сказать откровенно, - результат слабоватый. Не потому, что экономисты - недалёкие люди, а потому что экономика - таинственна, непредсказуема, динамична. Мы еще очень многого не знаем об экономике, нам известна только часть тех процессов и зависимостей, из которых "соткано" социальное пространство экономики. На что уж американские экономисты - доки в рыночной экономике, там - сплошные "нобелевцы", а вот, поди ж, - проморгали все экономические кризисы, которые случались в экономике на протяжении XXвека (начиная с "Великой депрессии"). Что уж тогда спрашивать с отечественных экономистов, которые и сами-то недавно узнали о "встроенных регуляторах рыночной экономики" и научились смело произносить слово "монетаризм"? Более того, те же американские экономисты так же искренне начнут живописать такие "ужастики" о состоянии американской экономики, что захочется их доллар поддержать нашим рублём.

Так что сумбурный накал страстей вокруг экономики давно уже пора сменить на профессиональные размышления. Тем более что разговор об экономике - всегда (а, тем более, сегодня) "взрывоопасен", поскольку вызывает сильные эмоции. Однако при их преобладании можно заранее предсказать бессмысленность любой дискуссии.

Сегодня важно осознать, что "экономика" - сложнее "производства". Для разговора о производстве достаточно здравого смысла, математических расчетов, знания технологии производственных процессов. Экономика же - это нечто иное: здесь приоритет за теми факторами и институтами, которые лежат за границами производства. Назовём некоторые - экономическое поведение домохозяйств (прежде всего - судьба личных сбережений населения), предпринимательская активность частного бизнеса, уровень конкуренции, размеры денежной массы, степень инфляции, динамика рынка ценных бумаг (+ рынка ссудного процента + рынка денег), изменение объёмов совокупного спроса и совокупного предложения, макроэкономическая цикличность, внешнеэкономические факторы (прежде всего - валютный курс национальной денежной единицы). И это - то, что лежит на поверхности экономики, - а ведь есть еще более глубокие вещи. Поэтому при размышлениях о состоянии экономики страны пора уже учитывать то, что раньше не учитывалось, поскольку в нашей стране просто отсутствовало.

С приходом рыночной экономики, пусть и деформированной, должна меняться методика оценки экономических явлений. Приведём два примера.

1). Часто приходится слышать - раньше страна производила больше, а сегодня во много раз меньше. Тот, кто привык к проблемам не экономики, а производства, сразу скорбит и начинает думать - как же сделать так, чтобы снова производить много? А вот другой, думающий "экономически", прежде всего спросит: страна производила "много" - чего? Чего "много"? По некоторым оценкам, до 80% ВВП СССР составляла продукция оборонного комплекса. Но военная продукция имеет специфическую сферу "потребления", которая называется "война". Не дай бог никому такого "потребления". Мало нам было всего, так нас снова готовили к войне?

Поскольку создавалась именно военная продукция, то и получалось, что утром все шли на работу, работали целый день, и, тем не менее, вечером в магазинах ничего не было, - страну душил тотальный дефицит.

Так следует ли нам вновь производить этого "многого"?

Оставшаяся часть ВВП была представлена тем, что так и называлось - "ширпотреб". Так скорбеть ли по поводу сокращения некачественной или ненужной продукции? Если бы не пришла конкуренция, мы бы до сих пор давились бы в очередях за "ширпотребом". Поэтому, когда говорят, - а раньше было много всего, спросите прямо: "много всего - чего"?

Между прочим, - старшие коллеги хорошо знают, что с 60-х годов в нашей экономике только и ставили задачу повышения качества продукции, об этом были написаны сотни книг и защищены сотни диссертаций, даже разработано что-то под страшным названием "КСУКП" ("комплексная система управления качеством продукции"), а сделать всё равно ничего не удалось. Почему? Потому, что задуматься о качестве продукции производителя может заставить только экономика, главным свойством которой является (самое страшное для всех советских хозяйственников) -КОНКУРЕНЦИЯ. Производство же всегда консервирует достигнутое качество продукции, оно не порождает стимулов к совершенствованию качества, как это делает экономика через организацию конкуренции. Вот почему у нас сегодня качество продукции несравненно выше, - ибо на смену "производству", наконец-то, пришла "экономика". Вся мировая экономическая история показала: там, где есть экономика), есть, конкуренция), - там производитель вынужден думать о качестве; там же, где есть производство, то есть, где нет конкуренции, - там нет и качества. Маленькая Голландия экономически победила всю Европу в 16-м веке только благодаря экономической (конкурентной) организации своего производства. Позже этим преимуществом вооружилась Англия и сразу стала передовой страной мира на протяжении всего 17-18 веков; еще позже к конкурентной организации производства подключились Франция, Германия, Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ); еще позже конкурентная организация производства прижилась в Японии, в Южной Корее, Сингапуре. Мы, задушившие всё, что связано с конкуренцией, теперь, спустя десятилетия, пытаемся её возродить, - ведь это требует даже иной психологии.

2). Но настоящий экономист обеспокоится не только качеством производимой продукции; его обязательно заинтересует второй вопрос - затраты: какова эффективность этого "много-произведённого"? Подсчёт затрат - второе слагаемое экономики. Можно даже вывести формулу сущности экономики:экономика - это много конкуренции и мало затрат. Экономика - это школа, которая обучает каждого участника главной зависимости -между затратами и результатами. Именно этому обучаемся и мы сегодня. Поэтому, когда говорят - "раньше мы производили много", то экономист спросит не только "много" - чего? Он спросит ещё об одном - какой ценой производилось это "многое"? И окажется, что цена была ужасной. Но в производстве это никого не волновало. Можно было десятилетиями удерживать на "однокопеечном" уровне цену жилплощади, раздавать "бесплатно" квартиры, оказывать "бесплатные" медицинские услуги т.д. Но это, конечно же, стоило денег. Старушкам простительно верить в то, что колбаса стоила "2.20.", но экономист, верящий в это, видимо, верит и в то, что доллар (при Хрущёве) стоил шестьдесят копеек, как об этом говорили официальные финансисты. В одном мы всё-таки оказались оригиналами: все экономики страдали от высоких цен, советская же экономика погибла от мнимой дешевизны. А теперь - внимание: именно потому, что колбаса долгие годы стоила "2.20", именно поэтому её цена теперь долго будет возмещать эту разорившую страну "дешевизну".

* * *

Разговор об экономике - всегда тяжелый разговор, ибо он требует такой суммы знаний, какой не располагает ни один экономист. Поэтому и получается: множество экономистов, множество оценок, множество рецептов. Тем не менее, априори ясно - лекарства должны быть чисто "рыночного" свойства. А рынок начинается с момента ухода государства в те сферы, где оно и должно пребывать: в сферы организации и соблюдения права. Пребывание государства в экономике - всегда аномалия, всегда чревато деформацией рынка.

Отечественный экономист "советского образца" исходит из "презумпции виновности" рынка; отечественный экономист "переходного образца" винит во всём то рынок, то государство; отечественный экономист "постпереходного образца" будет, подобно своим коллегам во всём мире, исходить из "презумпции виновности" государства (ещё удачнее, быть может, по отношению к государству применить знаменитую формулу российского дореволюционного судопроизводства - "оставлен в сильном подозрении"). Неослабное подозрение государства, а потому и неослабное наблюдение за его корыстными действиями в сфере финансов и правительственных закупок, - такова заповедь экономистов-классиков, завещанная ими современным экономистам. Ещё бы, сфера государственной экономики - это сфера экономических чудес: здесь частные доходы благодаря налогам открыто превращаются в общественное достояние ("государственный бюджет"), чтобы затем как-то незаметно вновь превратиться в частные доходы чиновничества.

* * *

Последнее десятилетие уходящего века вновь превратило наших соотечественников в «экономистов». Не удивительно, – в который раз мы пытаемся найти истину не в самой экономике, а в споре о том, какой должна быть экономика. Ставка в споре – обычная для отечественных дискуссий: будущее России. И мало кто знает, что желающие рассуждать о преобразованиях в российской экономике должны предварительно сдать своеобразный тест, ответив на три вопроса. К сожалению, расплачиваться будут не только «двоечники» - уж больно ставка крупная!

Вопрос первый: как развивается российская экономика - по общим с другими странами законам, или по своим, особым, «российским»?

Отвечающие утвердительно могут объяснять происходящее в России, опираясь на все достижения всей мировой экономической науки.

Те же, кто считает, что российская экономика уникальна и не подчиняется общим экономическим законам, закрывают себе и стране доступ к мировой экономической науке, возможность обращения к экономическому опыту других стран, Ещё бы, - получается, что существует столько экономических наук, сколько стран в этом мире. Более того, - «отрицателям» придётся сначала опровергнуть законы мировой экономики, затем создать какую-то «антимировую» экономическую науку и лишь потом иметь право предлагать свои «уникальные» экономические рецепты (которые, конечно же, способны привести только к "уникальным" результатам).

Между тем пустопорожние споры об уникальности российской экономики продолжаются уже второе столетие (и конца им не видно). А ведь встречаясь со сторонниками «уникальности» российской экономики, знакомясь с их беспомощными аргументами, понимаешь – полемизировать бесполезно, ибо их позиция продиктована соображениями выгодности. И потому не поддается никаким рациональным контраргументам. Откажутся от неё только тогда, когда она станет невыгодной.

Особенно поражает цинизм российских коммунистов. Всему старшему населению этой страны десятилетиями КПСС сама с жаром разъясняла, что в начале века именно большевики во главе с Лениным боролись с народниками (ставившими на уникальность российской деревни), доказывая общность экономического развития Запада и России. Цель большевиков понятна, – только такое доказательство открывало возможность применения к России марксовой теории капитализма.

Сегодня же, ненавидя рынок, отгоняющий «комбюрократов» от кормушки, коммунисты, уподобившись своим давним противникам, стараются доказать уникальность российской экономики. И эти старания тоже объяснимы, – настоящий рынок воздаёт по заслугам, а не по должностям. Но именно о возврате к «должностной экономике» продолжают мечтать противники рыночных преобразований.

Вопрос второй: признаём ли мы, что из всех форм производства самой эффективной является его рыночная организация?

Если «да», то рыночной организации производства следует отдавать приоритет всегда и во всём, а вот другие, «нерыночные» формы (в том числе и «государственная»), должны рассматриваться как дополнениек рыночной. И тогда во всех сферах (от аграрного сектора до науки) необходимо реально и ускоренно создавать рынки - рынок земли, рынок инновационных услуг, рынок труда, рынок денег, рынок капитала, рынок образования, рынок медицинских услуг, рынок туризма - и т.д., и т.д.. и т.д.

Если «нет», то рынку каждый раз придётся доказывать своё преимущество после того, как «другие» (нерыночные) формы доведут производство «до ручки». До чего же невесёлая «санитарная» участь у рынка в нашей стране! Но именно он спасал страну, когда вводили «нэп» (новую экономическую политику) после того, как «военный коммунизм довел до ручки дореволюционную экономику; так было и тогда, когда десятилетиями ползли от «формального хозрасчёта» (псевдорынка) к «реальному хозрасчёту» (полурынку); и даже общий крах советской антирыночной экономики (какое ещё более увесистое доказательство необходимо «антирыночникам»?) мы лечим с помощью рыночных реформ. Доколе же будет продолжаться (за счет несчастий людей) начальное экономическое образование противников рынка?

Вопрос третий: является ли современная экономика «монетарной»?

Суть вопроса в следующем. Многие столетия купля-продажа фактически была обменом «частного» товара на «общественный» товар (ведь золото тоже было товаром, которое выполняло функции денег по, так сказать совместительству). Теперь же акт купли-продажи действительно означает обмен товара на то, что не является товаром (на деньги, ибо разноцветные бумажные знаки могут быть только «деньгами»). Экономика окончательно и необратимо раскололась на два «мира» – на мир товаров и (внешний к нему) мир денег. А это значит, что появился новый мощный инструмент воздействия на эффективность, цикличность и структуру производства – монетарная экономическая политика.

Признающие монетарность современной экономики расширяют возможности государственного регулирования экономики, вооружая государство «точечным экономическим скальпелем» - изменением параметров денежной массы (прежде всего - величины «денежного запаса»).

Отрицающие же монетарность современной экономики ограничивают механизм государственного регулирования только грубой фискальной политикой, препятствуя использованию новейшего и самого эффективного экономического инструмента – монетарной политики.

Что за беда, скажете вы, - решает-то хозяйственная практика, а не экономическая теория. Как сказать… Экономика – тест для всех. Экономическая реформа – тест для экономистов. Жаль, - десяти лет оказалось недостаточно для подготовки к этим тестам.

* * *

«Авось, о Шиболет народный…», - Александр Сергеевич Пушкин, написавший эту чудесную формулу в "Евгении Онегине", хорошо знал историю, и, как видно, не только России. Потому-то и написал столь ёмкую строку о «народном Шиболете». По легенде, именно произношение этого слова в библейские времена выделяло "сынов Израилева" от сынов других народов.

Для отечественных экономистов своеобразным «шиболетом» стал изнуривший их поиск модели хозяйственного развития России. И вот что удивительно: были ли вооружены экономисты устаревшей метафизикой или руководствовались материалистической диалектикой, кто бы ни морщил лоб – "буржуазная" или "пролетарская" профессура, результат всегда был одинаково антиисторичен.

Итог марксистского анализа пореформенной России, исходящего - в противоположность народникам - из приоритета производительных сил, закончился удивительным метаморфозом в виде ленинской ревизии марксизма: опираясь на политические предпосылки (диктатуру пролетариата), совершить прорыв в сфере производительных сил.

Итог немарксистского ("народнического" + "октябристского") анализа пореформенной России, исходящего - в противоположность марксистам - из приоритета надстроечных форм (традиционного, как они считали, для России общинного хозяйствования), закончился не менее удивительным метаморфозом: признанием значимости уровня развития производительных сил, объективно воспрепятствовавшему социалистическому хозяйственному эксперименту.

Сегодня, оглядываясь на минувшие малорадостные десятилетия, можно констатировать: вековой поиск модели хозяйственного развития России свидетельствовал только об одном - о вековом кризисе отечественной экономической мысли.Вот почему сегодня следует озаботиться тем, чтобы этот поиск ( = кризис?) не продолжился ещё один век.