dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov

этот анекдот — слово в слово — воспроизводился во второй раз (пер- вый — в 1968 г., № 2).

Итак, читателя УРШ в целом совершенно невозможно предста- вить коммунистическим «рыцарем без страха и упрека», однозначно разделяющим все идеи и решения коммунистической партии и совет- ского правительства.

Наоборот, перед нами предстает ироничный, грустный и не- сколько циничный стоик, носитель здравого смысла: достаточно пес- симистически смотрящий на окружающую действительность и не- достаточно сильный, чтобы противодействовать ей, — но при этом вполне симпатичный, помнящий о своем человеческом достоинстве и страдающий от его дефицита. Иногда чудаковатый и всегда чело- вечный. Вероятно, испытывающий смутное чувство зависти к комму- никативным умениям западного человека. Он только отчасти похож на образ «русского», рисуемый как Шмелевыми, так и Задорновым (см. выше): он интеллигентнее и тоньше и не безразличен ко все- му. Он изъясняется на литературном языке, вежлив (или, по крайней мере, пассивно знаком со всеми тонкостями сразу нескольких евро- пейских систем этикета), относительно хорошо образован: в области основных достижений мировой культуры, экономической географии; в свободное же время занимается самообразованием по учебникам и энциклопедиям.

Образ такого читателя во многом совпадает со стереотипным об- разом «кухонного» интеллигента 70-х — какого находим, например, в книгахЮ.ТрифоноваиЮ.Нагибина,бардовскихпеснях...Онслишком слаб, чтобы становиться диссидентом (открытый конфликт с властью не для него; он может даже для виду вполне просоветски высказывать- ся) — хотя может быть близок к диссидентам по своим убеждениям.

Впрочем,надиссидентаобобщенныйчитатель«Крокодила»похо- дил отчасти так же, как и на убежденного строителя коммунизма. Как уже было сказано, главной отличительной особенностью образа читателя УРШ является его противоречивость, тогда как основные моральные принципы диссидентов не были противоречивы. В то же время, как известно, к настоящим диссидентам относилась ничтожно малая доля населения СССР — как и ничтожно малая доля населения по-настоящему разделяла планы партии и верила в коммунизм.

Как ни парадоксально, обобщенный читатель «Крокодила» ближе всего столь же противоречивой фигуре «среднего» гражданина СССР, который, естественно, с презрением отвергал абсурдные идеи офици-

ального марксистско-ленинского учения и разделял в целом общече- ловеческие, а не интернационально-коммунистические ценности, но который при этом не противоречил власти открыто, мог даже состоять в КПСС, «с правильных позиций» выступать на партсобраниях и (что особенно важно) мог вполне сочувственно следить за некоторыми ре- шениями властей и солидаризироваться с некоторыми оценками за- падных людей, систем, идеологий.

Итак, проведенное исследование анекдотов, опубликованных в советском журнале 70-х годов, позволяет сделать некоторые выводы.

Безусловно, данное явление воспринималось бы как совершенно чуждая в новой действительности: если бы все эти анекдоты были на- печатаны в современных сборниках, это вызвало бы недоумение чита- телей. Совсем невозможно представить рассказывание большинства из них в современном устном общении.

В то же время весьма поучительно проследить, как юмор есте- ственным образом сметает всяческие границы, — это хорошо видно даже на примере нескольких этапов эволюционирования собА в «Кро- кодиле»:

•в 60-е г., когда стала выходить рубрика «Просто анекдот», пер- вым «глотком свободы» стал сам факт публикации анекдотов в под- цензурном партийном издании;

•в это же время или чуть раньше — во времена, когда не суще-

ствовало ни традиций записи собА, ни традиций отображения (в СМИ) особенностей разговорной речи, — начинает складываться своеобраз- ная манера записи анекдотов, т. е. их фиксации и сохранения надолго;

•позднее, когда данный жанр стал опасно приближаться к объ- ективному отображению абсурда советской действительности — и отображению, естественно, критическому (как представляется, знако- вым здесь стал № 32 за 1969 г. — подборка «колхозных» анекдотов в рубрике «Просто анекдот»), последовал запрет на все отечественные анекдоты и рубрику «Просто анекдот» в целом;

•но и в рубрике УРШ в 70-е г. анекдоты постоянно стремились освободиться от этого ограничения, охватывая многочисленные сто- роны своей, а не чужой действительности и используя «заграничные» реалии в качестве масок.

Вывод формально-структурного характера, к которому мы при- ходим, состоит в том, что изменились отношения между рассказы-

ванием анекдота (расА) и его записью (собА), а точнее — произошло, формирование манеры записи. Если раньше эта манера практически

ничем не отличалась от описательной формы, характерной для тра- диционных, т. е. письменных, художественных произведений, — что, естественно, было резко противопоставлено расА, то новая манера уже значительно ближе к жанру расА, но не совпадает с ним полностью. И в формирование этой манеры, несомненно, внесла определенный вклад рубрика «Улыбки разных широт».

Заключение

Трудно найти область жизни человека и общества, к которой не имелибыотношенияречевыежанры.Передача,хранениеиполучение информации различных типов и свойств, духовная и материальная че- ловеческая культура, оценочная деятельность и система базовых жиз- ненных ценностей и основанных на них частных оценок, внутренний мир человека в целом, в том числе психология, мышление и внутрен- няя речь, сфера эмоций, внутренняя структура общества, включая се- мейную и микрогрупповую, политическую, экономическую, художе- ственное эстетическое творчество — вот далеко не все аспекты.

Конечно, в этой книге были даны ответы не на все вопросы теории речевых жанров.

Собственно, нерешенных вопросов гораздо больше, и все время возникают новые — это связано как с развитием других, смежных наук и взаимодействием ТРЖ с ними, так и с главным: жанры суще- ствуют и до сих пор исследованы недостаточно.

Объективная сложность речевых жанров, единиц гораздо менее четких и определенных, чем единицы и нормы языка, — их бли- зость к единицам непрямой коммуникации, в которой понимание высказывания требует дополнительных интерпретативных усилий со стороны адресата, обусловливает невозможность их адекватно- го описания в ставшей традиционной в лингвистике конца ХХ в. системно-структурной терминологии.

До сих пор далеко не ясны механизмы, которые помогают носи- телю языка ориентироваться в бесконечно многообразных ситуациях общения,правильнопониматьсодержательныепозициисобеседников в тех случаях, когда ни конкретная языковая форма реплик, ни их по- следовательность не имеют ничего общего с теми, с которыми он уже сталкивался в своей речевой практике. Не решена принципиальная для жанроведа-лингвиста проблема соотношения речевых жанров и языка. В частности, нередко высказываемая лингвистами идея «клю- чевых» слов, опорных реплик или типических интенций не может быть эффективно применена во многих случаях, поскольку известные заранее «ключевые» конструкции и речевые фигуры могут вообще не встретиться во вполне гладко протекающем речевом общении.

Наконец, многие коммуникативные смыслы не поддаются пол- ному исчислению и обычно ускользают при системно-структурном лингвистическом анализе — это могут быть не только какие-то мар-

гивается данный аспект проблемы «жанр и язык»: речь идет о тех возможностях, которые речевые жанры и язык предоставляют автору для выражения эстетических смыслов. Названные авторы пришли к речевым жанрам от стилистики художественной речи (Саратовской школы под руководством М. Б. Борисовой).

Зато в монографии подробно рассмотрен аспект проблемы рече- вых жанров, который представляется одним из наиболее принципиаль- ных, — отношение РЖ и языка в функциональном, информационном, коммуникативном, семиотическом и историко-культурном планах.

Следует отметить, что статистические данные в § 5.2.1 и 5.2.2, обработанные при помощи корпусно-поисковой системы «Integrum», представляют собой часть самостоятельного исследования.

Думается, что в заключении необходимо сказать несколько слов о том, что можно было бы определить как общегуманитарный или общефилософский итог проделанной работы.

Начиная работу над этой монографией, автор не считал необходи- мым специально останавливаться на таких общих вопросах, как: «Что такое коммуникация?», «Как соотносятся вербальная и невербальная коммуникация?», «Как соотносятся коммуникативная и некоммуника- тивная деятельность человека?» (во второй главе обсуждаются лишь отдельные аспекты этих проблем). С одной стороны, это на уровень повысило бы дискуссионную составляющую монографии, и без того немаленькую (начиная с принципиальной дискуссионности любой попытки дать однозначный ответ на вопрос: «А что думал по данному поводу Бахтин?»). С другой стороны, на названные лингвофилософ- ские вопросы автор уже попытался ответить в своей монографии «Не- прямая коммуникация» (М.: Гнозис, 2006).

Однако, как нам сейчас представляется, подводя итог, невозможно обойти некоторые общие вопросы.

Жанры « ... даны нам почти так же, как нам дан родной язык» [Бахтин1996:181],ионипринимаютучастиевжизничеловека—раз- витии, информировании, общении — тоже почти так же, как язык.

Нами было показано, что и по своей природе (как коммуникатив- ные аттракторы) РЖ близки языку: как и язык, они упорядочивают речь и коммуникацию при помощи механизмов, имеющих характер образцов, моделей и схем. Различия между этими моделями имеют тонкий, во многом статистический и относительный характер: это аб- страктные и жесткие модели инвариантно-вариантного типа (язык) и «живые» узуальные нормы прототипного типа (речевые жанры).

Этот выявленный аспект и функция речевых жанров — служить организации человеческого взаимодействия, «выпрямлению» комму- никации — представляется нам очень важным. В этом смысле на пер- вый план выступает сущностная связь речевых жанров с явлениями прямой / непрямой коммуникации.

Жанры, как универсальный аттрактор и средство индивидуации, как носители стандартных знаний, являются главным основанием ре- чевой системности, в значительной степени автономной по отноше- нию к языковой. Выполнение одной только речевой системности — а она присуща практически любой речи — без участия языка есть не- прямая коммуникация (в результате порождаются аномальные с точки зрения языка высказывания). В то же время существуют собственно непрямые жанры — косвенные РЖ, которые, впрочем, в своем боль- шинстве жестко формализованы, будучи ориентированы на един- ственную интерпретацию.

Сам язык представляет собой сложную систему лексических и грамматических значений, сложившуюся из естественных когнитив- ных и коммуникативных потребностей человека, для удовлетворения которых было недостаточно средств непрямой коммуникации.

Существенная роль в развитии языка принадлежит жанрам: язык возникает сразу как формализованная знаковая система. «Нечто» предшествующее языку развивалось тоже в сторону формализации, причем формализации жанрового типа. Ее было еще недостаточно для того, чтобы это «нечто» стало языком. Формализация жанрового типа предшествует языковой так же, как речь в целом предшествует языку.

В филологических науках именно естественный человеческий язык, обусловленный и мотивированный выполняемыми языком ког- нитивной и коммуникативной функциями, традиционно считается тем универсальным орудием, при помощи которого мож - но выразить практиче ски вс е. Речежанровая неязыко- вая системность тогда должна пониматься как вторичные, косвенные способы выражения тех смыслов, для первичного и более точного выражения которых существуют «настоящие», основные средства — средства языка. Очевидно, что такое понимание РЖ необоснованно сужает его границы.

Существует целый ряд смыслов, которые не могут быть переданы средствами языка даже в незначительной степени (это большинство фатических смыслов, за исключением вежливости, художественные

смыслы, а также не получившие формального выражения в условиях спонтанной коммуникации интенциональные состояния общения, со- общения и воздействия), но которые успешно кодирует речежанровая системность.

Отметим, что развитие языка неверно было бы понимать как только «выпрямление» непрямой коммуникации: если научный и де- ловой дискурс подтверждают это положение, то художественный и обиходно-бытовой дискурс иллюстрируют скорее то, что выпрямле- ние есть лишь временный момент в развитии изгиба. НК отражается во всех языках (обычно как сведения о недостатках, исправление ко- торых и есть основная задача языка).

Не менее существенно то, что во всех языках существуют особые риторические приемы использования НК, эксплуатации ее свойств для достижения различных эффектов, т. е. планируемая непрямая ком- муникация, хорошо изученная в виде отдельных проявлений, напри- мер косвенные речевые акты, манипулирование, вежливые непрямые обращения. Понятие речевого жанра вновь оказывается необходимым объясняющим механизмом в данном случае: правилами речевого жанра (косвенного речевого жанра) эффективно охватывается степень обязательного участия НК в конкретном случае коммуникации, осу- ществляемой посредством данного жанра.

В лингвистике накоплено очень много знаний о языке и речи. Естественно, что основным объектом лингвистики выступает язык. Соответственно, прямая коммуникация, источником системной орга- низации которой является язык, выступает главной разновидностью коммуникации. Однако возможен такой взгляд на коммуникацию, при котором прямая коммуникация не считается «самым главным» в ней. Именнокоммуникация,вкоторойисточникомсистемнойорганизации является не собственно язык, а жанры речи, позволяет людям гибко устанавливать адекватность значения и смысла, т. е. понимать друг друга с той степенью достаточности, которая и требуется в каждом конкретном случае.

Как нам представляется, следующим шагом в изучении речевых жанров должно стать осмысление конкретных механизмов интерпре- тации речи разных типов и в разных сложных сферах общения, для понимания которых недостаточно одних правил языка и жестких не- вербальных коммуникативных систем.

Все это делает жанроведческие исследования актуальными в но- вом веке.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ СОКРАЩЕНИЙ

ДЕ — диалогическое единство ЖРС — жанрово-ролевые сценки КА — коммуникативный акт КИ — коммуникативный идеал НК — непрямая коммуникация

НК-1 — непланируемая непрямая коммуникация НК-2 — планируемая непрямая коммуникация ПК — партнеры по коммуникации РА — речевой акт РЖ — речевой жанр

РпД — разговор по душам РР — разговорная речь

РРР — русская разговорная речь СБ — светская беседа ТРА — теория речевых актов

ТРЖ — теория речевых жанров УРШ — рубрика «Улыбки разных широт» в журнале «Крокодил» ФРЖ — фатический речевой жанр:

ОА — отрезок на графике, изображающем типологию ФРЖ; на нем располагается группа ФРЖ, характеризующихся ухудшени- ем межличностных отношений и низкой степенью косвенности ОВ — группа ФРЖ, характеризующихся улучшением межлич- ностных отношений и низкой степенью косвенности ОС — группа ФРЖ, характеризующихся ухудшением межлич- ностных отношений и высокой степенью косвенности

OD — группа ФРЖ, характеризующихся улучшением межлич- ностных отношений и высокой степенью косвенности т. О — точка на графике, изображающем типологию ФРЖ; на ней располагается группа праздноречевых жанров

ЯЛ — языковая личность